Муж на полную ставку, или Как развестись с лучшим другом

      Сжав бумагу в руках, Чонвон рассматривал лучшего друга. Пак лишь хмурился: уставился вдаль пустым взглядом, в взволнованном жесте стучал пальцами по колену, задумчиво покусывал нижнюю губу, да настолько, что та припухла и побагровела в одном месте; притворялся, что всё в полном порядке, но на деле с треском провалился ещё с самого начала.       И ему всё это было в новинку.       Чонсон никогда не вёл себя так. Не впадал в ступор и не противоречил сам себе, пытаясь вылезти из кожи вон, лишь бы только показать Яну, что всё нормально, когда они оба знали, что это не так. Удивительно и до чёртиков невыносимо. Всё это заставляло молодого парня вновь и вновь убеждаться, что последствия идей лучшего друга абсурда хуже.       Молодого Яна это сбивало с толку. Выводило из себя, и если бы он только знал, почему всё ещё сидел в номере отеля, в который Пак привёл его, лишь бы только скрыться, то непременно бы больше никогда не согласился ни с одной идеей лучшего друга.       Унимать крики рассудка не оставалось сил. В конечном счёте, именно из-за доходящей до безумия нелепости предложений Чонсона Чонвон крепко сжимал документ в руках и мысленно бранился на обоих: на лучшего друга, такого же потерянного, как и он сам, и на Луизу, пойми только по каким причинам зарегистрировавшую их брак официально.       Их план казался смехотворно примитивен, и именно это поистине Яна радовало, ведь он был уверен: чем меньше переменных, тем больший шанс того, что всё пройдёт гладко. Они нашли путь к отступлению, сделали ход, поставив на кон всё, не смогли остановить игру, им одним известную, и тогда на кончике языка уже ощутили сладкий привкус победы.       А после провалились.       Факт того, что его и Чонсона отныне связали узами брака, больно ударял плетью здравого смысла, а после это заставляло его голос дрожать, и появлялось какое-то невыносимое желание сквозь землю провалиться, а ещё лучше — со стыда умереть, оставив свой хладный труп на муки Пака, в который раз растоптав их дружбу.       «Так дальше нельзя. Пора кончать», — несмотря на невыносимое количество противоречащих мыслей в голове, эта показалась Чонвону достаточно ясной, чтобы он смог уцепиться за неё.       — Нам нужно развестись, — с уст слова слетели быстрее, чем Ян успел осознать, насколько же абсурдно всё это звучало.       Чонвон был готов взывать к помощи всем ему известным богам, дабы только найти в себе хоть каплю храбрости и не сойти тотчас с ума, стоило только Паку поднять свой взгляд и озадаченно на него уставиться. На мгновение Яну показалось, что в сведённых бровях и полного непонимания взоре было что-то непомерно напоминающее огорчение и удивление в одном флаконе, хотя Чонвон и признавал, что в последнее время понимать Чонсона стало непосильно трудно.       — Да! Нам определённо необходимо сейчас же развестись, — несмотря на всё Ян продолжил говорить. Словно реактивной тягой толкаемый, Чонвон поднялся с места, намереваясь выйти из номера, но остановился посреди комнаты, вызвав только недоумение у лучшего друга. Молодой Ян терялся каждый раз, как нервничал.       — Стой, Чонвон, — голос Чонсона набатом отдался в голове, мгновенно рассеяв ту тонну мыслей, так и не покидающих разум Яна. — Куда ты собрался?       Ян уловил, как Чонсон осмотрел его снизу вверх, отмечая не только то, что его ступору пришёл конец, так и то, что он уже преодолел отрицание, а оттого его желание действовать — ничто иное, как порыв сбежать реальности и сделать хоть что-то дабы просто не оставить всё так, как есть, смирившись.       — Найти Луизу Фостер. Куда же ещё мне идти? — непроизвольно Чонвон цокнул языком. — Я хочу узнать у неё, почему же она, несмотря на всё, подписала свидетельство.       — Ты вряд ли найдёшь её сейчас, — быстро и как-то неуверенно промолвил лучший друг.       — И почему же? — Ян был поистине удивлён словам друга. — Ещё только непоздний вечер, и не ты ли говорил, что брачные агентства в Лас-Вегасе работают круглосуточно?       — Но не она.       От негодования Ян лишь стал хватать ртом воздух, нелепо открывая его и тотчас закрывая. В голове не нашлось ничего, что он мог бы сказать в ответ, а оттого, промолвив только невнятное «да к чертям её», развернулся на пятках и подошёл к былому месту. Чонвон упал на кресло, шумно выдыхая и прикрывая глаза.       Стоило только Чонсону тогда промолвить те злосчастные слова, всё ещё эхом где-то гудящие в его голове, как молодой Ян залился смехом. Воспринимать всё всерьёз, тем более, когда это говорил никто иной, а самый несерьёзный, по мнению парня, человек — последнее, о чём бы он подумал, не распознав тогда во взгляде Пака нескрываемую зверскую панику и что-то, отдалённо напоминавшее отчаяние. А после и в его голове сложился пазл, открыв глаза не только на то, к чему привело одно-единственное неисправное звено их плана, а и на то, что они переступили край безумства.       Они супруги — и вот это поистине было полнейшей глупостью и казни хуже.       — И что ты предложишь делать? — голос Чонвона был удручённым. Он устало приоткрыл глаза, сделал ещё один шумный вдох, всё так и не найдя сил хоть раз взглянуть на друга, не почувствовав при том неприятные уколы смущения.       — Я этого не знаю, — покачал головой Пак, всё также пытаясь не выдавать собственного волнения, что, к слову, было бесполезно. — Но что я знаю точно: нам не стоит сейчас вваливаться к Луизе и устраивать скандал. Черти только знают, где твоя мать сейчас. Если она узнает об этом, мы наберёмся ещё больше проблем, а нам их и так хватает.       Чонвон бросил взгляд из-под ресниц, пойми только который раз пытаясь понять, что же на самом деле творилось в голове лучшего друга.       — Ты не выглядишь особо обеспокоенным, — неожиданно произнёс Ян.       Чонвон не хотел подыгрывать лучшему другу. Чего на самом деле желал, делая такое замечание — выудить из Пака правду. Удовлетворить своё любопытство и задушить желание выкрикнуть столько бранных слов, сколько только на ум приходило. Хотелось сделать хоть что-то, лишь бы на душе стало легче.       То, что Пак Чонсон отныне его законный муж, всё ещё слишком сильно разжигало его огонь негодования и больно било плетью осознания.       — Думаешь, мне это по нраву? — Чонсон изогнул бровь и тихо рассмеялся. И когда Чонвон уже подумал, что лучший друг в привычной манере отпустит какую-то нелепую и до бессмыслия идиотскую шутку, как тот, посерьёзнев, продолжил: — Да я в полнейшем ужасе, Чонвон!       На лице Яна проскользнула лёгкая улыбка, всего на мгновение затмившая ту бурю противоречивых эмоций, ясно отображающихся не только в его потускневших глазах, а и в сведённых к переносице бровям.       Всё происходившее не давало Чонвону покоя, заставив не только мысленно возвращаться к тому моменту, когда на лице Чонсона появился неподдельный ужас, так ещё и тянуть себя обратно в реальность, с которой так не хотелось встречаться.       Принять ту реальность, в которой Пак Чонсон его муж, по меньшей мере, казалось полнейшим помешательством.       — Мы же не можем оставить всё… вот так.       — Ты перестанешь хоть на секунду думать об этом? — Пак резко встал с места. — Последние два часа только и слышу это твоё бормотание, — с наигранным недовольством промолвил он, словно это и не Чонсон только что признался, что сам не менее обеспокоен всем происходящим. Что только творилось в голове у лучшего друга Яну не узнать.       На лице Пака появилась та самая странная улыбка, понять которую Чонвон так и не мог, но уже знал: ничего хорошего это не предвещало. Ян буквально видел, как крутились шестерёнки в голове лучшего друга, и был готов поклясться, что в светлой голове Чонсона в этот миг не было ни единой здравой мысли. И это, не кривя душой, пугало.       — Что ты задумал?       Чонсон сперва ничего не ответил. Прошёл мимо Яна и зашёл ему за спину, скрывшись всего на мгновение из поля зрения Чонвона. И клялся он всем богам: желание повернуться и посмотреть, что же на самом деле делал друг, было невыносимым, а потому только немыслимым чудом Ян всё же нашёл силы, чтобы приглушить крики собственного любопытства и остаться сидеть на месте в миг, когда хотелось сорваться и последовать за Паком.       На действия друга Чонвон только фыркнул себе под нос, пытаясь показать, что на самом деле ему не особо-то и интересно. Через пару мгновений в комнате снова появился Чонсон, игриво звякнув фужерами в одной руке, покрепче обхватив непрозрачную бутылку в другой. И, кинув в сторону Яна неоднозначный взгляд, вскинул бровями и с не нескрываемым озорством Пак промолвил:       — Выпей со мной, муженёк.       — Ты чокнутый, раз продолжаешь звать меня так, — реакция последовала незамедлительно. Яну пришлось только надеяться, что от взора друга ускользнуло то, как, не находя себе места, Чонвон заёрзал на кресле, не то желая оттаскать Пака за уши за такие неуместные шутки и такую издевательскую улыбку, не то всё же провалиться сквозь землю и исчезнуть.       — Я знаю, — Чонсон лукаво улыбнулся и наполнил вытянутые бокалы жидкостью светлого оттенка.       Чонвон задумался, нахмурил брови и постарался найти в своей памяти момент, когда же именно алкоголь появился в их номере. Но так и не отыскав и малейшей зацепки, с наигранной незаинтересованностью спросил:       — Откуда шампанское?       — Это? — и всё же Чонсон знал, что Яну будет интересно. Интонация в его голосе обнажала всю истину. — Подарок от отеля на нашу свадьбу. Открытка прилагалась.       В неосторожном движении Пак кинул в сторону Чонвона белого цвета небольшую открытку из плотной бумаги с глянцевым золотым логотипом отеля, на обратной стороне которой печатными буквами было написано: «Молодожёнам Чонвону Яну и Чонсону Паку в день их свадьбы».       Немыслимое и невыносимое смущение заставило парня в скором темпе отложить такую незначительную вещь как можно дальше, лишь бы только не видеть то, чего так хотелось избежать.       — Это уже слишком, — неуверенно прокашлявшись, сказал Чонвон. Всё возвращало его к мысли, что его лучший друг ныне его законный муж — и вот это, не скрывая, его вводило в полнейший ужас.       — Это ты ещё не видел лебедей из полотенец на кровати, — рассмеялся Пак и отставил бутылку. — Бьюсь об заклад, они бы ещё и лепестки роз к спальне разбросали, — всё не останавливался Чонсон, забавляясь.       — Лжёшь? — Чонвон выгнул бровь. Ян был уверен, что как только Чонсон затянул его в номер отеля, он не обращал внимание ни на что, кроме компрометирующего свидетельства о браке в его руках.       Пак в мгновение оказался рядом, и Ян принял протягиваемый бокал, сперва рассматривая его содержимое, а после вдыхая приятный аромат игристого.       — Можешь проверить, если хочешь, — пожал плечами лучший друг и тихо рассмеялся, как только Чонвон пробубнил в ответ тихое «нет уж, поверю на слово».       Чонвон сперва посмотрел на лучшего друга, потом на шампанское в своих руках. Чонсон выглядел спокойнее, по крайней мере, отметил Ян, в разы уравновешеннее, чем тогда, как они вернулись в отель. Понять, что же именно крутилось у лучшего друга в голове, и прочитать его мысли не было сил, и именно это заставило Чонвона сперва выпрямиться, заёрзав на кресле, а после, снова посмотрев на Пака, невзначай спросить:       — И что ты хочешь от меня?       — Напиться. Тебе нелишним будет, — Чонсон окинул Яна взглядом. — А завтра, как только разберёмся с самым ужаснейшим похмельем в твоей жизни, мы придумаем что делать с Луизой, твоей матерью и нашим браком.       Чонсон выставил свой бокал в сторону Яна, тем самым показывая своё намерение на то, чтобы Чонвон сделал то же самое, и он не смог отказать. Молодой Ян протянул свой фужер, удерживая тот за тонкую длинную ножку. Хрупкие стенки бокала ударились друг о друга с звонким стуком, и Чонвон сделал небольшой глоток игристого напитка, оказавшегося не только приятным на запах, но и на вкус. А переведя свой взгляд на лучшего друга, который так и не отпил, Ян лишь смог в недоумении свести брови.       — Будем считать это шампанское нашим свадебным напитком, — улыбнулся Пак и прикоснулся губами к тонкому горлышку, проглатывая немного жидкости.       — Что ты говоришь такое? — тихо и неуверенно пробубнил Чонвон и не знал куда деть себя от смущения — так на него не похоже.       — Просто пей уже, Вонни, — на лице лучшего друга заиграла лукавая ухмылка, а его интонация показалась Чонвону раздосадованной. — Пей и не думай ни о чём другом, тогда полегчает.       И не думал бы Чонвон, что слова лучшего друга имели смысл, и если они напьются, его переживания хотя бы на время перестанут его терзать, не приложился бы Ян к бокалу, осушив его за несколько глотков.       А после того, как бутылка с шампанским незаметно опустела, купленная Чонсоном текила перестала казаться такой отвратительной, а вечер — таким томным, а главное: мысли, всё это время тяготившие его разум, перестали быть такими невыносимыми.

* * *

      Чонвон осознал, что был изрядно пьян только в тот момент, когда он уже был втянут в начатую Чонсоном какую-то нелепую игру, искушавшую его пить ещё, ещё и ещё.       Во второй раз Ян подумал о том, что вкрай опьянел, когда после очередного проигрыша Пака голову Чонвона рассекло еле перебарываемое желание взять маркер и разрисовать грудь сидящего напротив лучшего друга, который пойми только когда успел расстегнуть две верхние пуговицы. Или всё же три? Ян знал точно, что не был в состоянии, чтобы посчитать, сколько же именно расстегнул Чонсон, всё, что он на самом деле мог понять: рубашка Пака ныне закрывала непозволительно мало.       Ян уже давно не мог стоять на ногах, отчего уже более часа сидел полулёжа на диване, развалившись в нелепой позе и закинув ноги на столик, стоящий перед ним, то и дело норовя в неосторожном движении скинуть всё, что оставалось лежать на поверхности.       — Муженёк, — вместе с обращением, которое он не был точно уверен, когда стал использовать, с губ Чонвона слетел и нетрезвый смешок, — налей ещё, — Ян протянул бокал другу.       — И почему ты зовёшь меня так? — Чонвону показалось, что Пак был в разы трезвее, хотя и пили они одинаково.       — Ты же мой муж, — голос Яна даже на йоту не был трезвым. Слова слетали с губ словно произвольно, а затем Чонвон заливался пьяным хохотом. — Чонсон, ты даже не представляешь, как дерьмово всё это звучит, — продолжил он и был уверен: это алкоголь развязал ему язык, заставив признать всё то, избежать чего не вышло.       — Да-да. Кто-то уже пьян в хлам, — только и сказал в ответ Пак и отвернулся в поисках бутылки, которая — нахалка такая! — куда-то запропастилась. На самом деле, Чонсон оставил ещё где-то, но охмелённая голова всё никак не желала вспоминать.       — Чертовски жарко, — неожиданно громко протянул Чонвон. — Нужно было предупреждать, что в Лас-Вегасе такая невыносимая погода. Такое ощущение, что ты затащил меня прямо в ад, Чонсон,— продолжал бубнить Ян.       Чонвон не сразу осознал, в какой же именно миг его собственные пальцы стали расстёгивать пуговицы рубашки, которая всё это время неприятно липла к телу и давила на горло. С первой расстёгнутой пуговицей молодой Ян почувствовал, как стало свободнее дышать, со второй — как невыносимый жар больше не так сильно мучил тело, а когда расстегнул и третью, по телу пробежал табун мурашек, а в голове проскочило умиротворённое «приятно».       — Я надеюсь, ты не хочешь её полностью снять, — колкое замечание лучшего друга набатом зазвенело в голове и остановило Яна, когда пальцы ухватились уже за четвёртую по счёту пуговицу и почти её расстегнули. Слова Пака заставили оставить белую пуговицу в покое.       «Когда ты только подойти успел?» — недовольно фыркнул охмелённый разум Чонвона, а в следующую секунду Ян заприметил и свежую порцию текилы, которую лучший друг держал в руках. Парень никогда не думал, что будет пить так бесстыдно, и уж точно никогда не считал, что будет неистово желать напиться до беспамятства.       — Хочу, но не буду, — отмахнулся Чонвон, замечая то, как на лице Чонсона расплылась лукавая улыбка.       — Ты совсем не умеешь пить, Чонвон, ты знаешь об этом? — всё не унимался друг, а молодой Ян отметил, что подобное Пак говорил уже в пятый или шестой раз.       — А ты не умеешь давать дельных советов, — вскинув бровями, промолвил Ян и, прежде чем залпом опрокинуть шот, легкомысленно добавил: — Мы все не без изъяна.       Чонвон закрыл глаза в момент, когда жидкость обволокла горло и стала спускаться вниз по пищеводу, так и не узрев реакции лучшего друга на свои слова. Ян вдруг подумал, что алкоголь перестал казаться таким противным, каким он счёл его несколько часов назад. В любом случае, это была их последняя бутылка — ещё одной им не достать, они оба даже не смогут дойти до лифта, что уже говорить о том, чтобы глубокой ночью дойти до магазина отеля.       Когда ещё одна стопка алкоголя оказалась в организме Чонвона, ему показалось, что его веки стали невыносимо тяжёлыми, и только волей каких-то небесных сил он всё ещё смог удерживать их открытыми, да и в общем оставаться в сознании, а не свалиться в бесчувствие и дать Чонсону выиграть их спор. Ян и знать не желал, какой только чёрт его дёрнул заключить пари на то, что Пак будет первым, кто напьётся в хлам.       Только сейчас, видя Чонсона, всё ещё на вид такого едва пьяного, он понял, насколько же безрассудной была эта идея.       И, возможно, Чонвон хотел что-то возразить в тот момент, когда с шумным вздохом открыл рот, но не смог, застыв с нелепой и до ужаса смешной нетрезвой гримасой, будучи несоизмеримо зверски прерванным стуком в дверь.       — Ну и что на этот раз? — наигранно раздражённо промолвил Чонвон, желая только одного: чтобы неприятно громкий звук прекратился. Его голова и без того гудела от выпивки. — Чонсон, твоя очередь открывать. Если это снова работники отеля, то пусть заберут этих чёртовых лебедей.       — Да-да, — удручённо сказал Пак на выдохе и встал с места, в небрежном жесте растрёпывая волосы на своей голове.       Ян видел, как лучший друг, шатаясь, направился к двери, вместе с тем хватаясь за попадающиеся под руку предметы, ища в них опору. И Чонвону стоило отдать должное: устойчивость к алкоголю у лучшего друга была в разы больше, и вот что осталось выяснить, стало это следствием постоянной практики или же Паку просто повезло.       Чонсон копошился слишком долго, и неприятный гомон в голове всё никак не прекращался, вместе с тем, как и надоедливый стук. И был молодой Ян достаточно пьян, чтобы не заметить подвоха и не осознать: работник отеля не стал бы стучать с такой настойчивостью, да ещё и в такой час. Игнорировать то, как же сильно это раздражала недавно пребывающего навеселе Чонвона, не оставалось сил и желания. Отчего, еле-как поднявшись — точнее, скатившись — с дивана, он сперва вышел из комнаты, а после направился к двери, заприметив прямо перед ней фигуру лучшего друга, который всё же соизволил прекратить его муки.       — О? Матушка? — Чонвон не видел, но был уверен, что на лице лучшего друга заиграло ненаигранное удивление, и губы его сложились в форме «о» в полной мере выказывая его эмоции.       — Дай мне войти.       — Не могу, — быстро отреагировал Чонсон. Чонвон видел, как Пак в скором темпе поспешил закрыть дверь, но был остановлен.       Чонвон был уверен, что слышал знакомый голос. Его охмелённый алкоголем разум не смог без замедлений напомнить Яну, кто же именно стоял по ту сторону дверей, и почему же тон был так знаком, заставив до безумия пьяного парня рыскать по сознанию в поисках имени или образа.       — И чем же вы заняты таким, что не позволите войти? — словно забыв о каких-либо понятиях личных границ, продолжала женщина.       Ян оказался рядом с лучшим другом и, чувствуя, как слабеют ноги и тяжелеет голова, облокотился на Пака, положил голову тому на плечо и поинтересовался, не особо-то и думая о своих словах:       — Ты почему так долго?       Пак проигнорировал вопрос Чонвона и обратил всё своё внимание на стоящего за дверями, всё ещё пытаясь закрыть их, но боясь прищемить тонкую женскую руку, что крепко хваталась за деревянную поверхность в надежде предотвратить это.       — Это… — Чонсон замялся, и Чонвон увидел, как заметался взгляд друга, а после их глаза встретились, и Пак выпалил: — У нас первая брачная ночь.       Пак ударил Чонвона локтем в живот, — несильно, лишь только дабы обратить на себя внимание — заставив того без раздумий повторить его слова:       — Да, — Ян энергично закивал и мгновенно пожалел о таком движении — его голова пошла кругом, взгляд был расфокусирован, а полуоткрытые веки едва ли не закрылись, — первая брачная… — Чонвон говорил медленно, а после, стоило только осознанию молниеносно рассечь его разум, он мгновенно протрезвел и непроизвольно, громче, нежели ожидал, спросил: — У нас что?       Молодой Ян поднял удивлённый взгляд на друга, а после медленно и боязливо посмотрел на дверь. Он встретился с карими глазами, с укором на него смотрящими, и с ужасом для себя осознал: женщина, всё продолжавшая портить ему жизнь, пришла, дабы и веселье его тоже испоганить.       Мать сперва осмотрела их обоих, а после и пьяный разум Чонвона осознал, насколько же правдоподобно своей истории они оба выглядели: с расстёгнутыми рубашками, потрёпанным видом и такими раскрасневшимися из-за алкоголя лицами.       Женщина не тратила драгоценное время на раздумья и в одно движение всё же отворив дверь, схватила их обоих за уши и потащила в глубь комнаты, приговаривая что-то в духе «как ты только можешь моего Вонни так порочить!»       — Мама, да перестань же ты, — скулил Чонвон, как только женская рука сильнее сжала мочку его уха. Ян вдруг почувствовал себя школьником, пойманным на курении на заднем дворе.       В конце концов, пальцы расцепились, и боль утихла только тогда, как он и Пак оказались на диване, а женщина села напротив, кидая свои свирепые взгляды на обоих, всё ещё не желая принимать ситуацию такой, какой из-за слов Чонсона её видела она.       «Почему нельзя было сказать что-то нормальное?»       Желание стыдливо прикрыть открытую кожу руками и после в скором тепле начать застёгивать пуговицы звучало хорошо, но Чонвон, будучи откровенно всё ещё пьяным, нашёл ту толику силы, дабы этого не сделать.       Молодой Ян был уверен, что пожалеет об этом, когда, найдя ладонь друга, ухватился за неё, переплёл пальцы и оставил их руки покоиться у него на колене. Чонвон не был уверен, но, кажется, он уловил непонимание в чонсоновом движении: лучший друг на мгновение сильнее сжал его руку.       — Я думала, вы… — она остановилась и снова посмотрела Чонвону в глаза. — Вонни, вам пора остановить всё это, — жалобно произнесла мать.       «Ты не поверишь, насколько я хочу», — хотел промолвить Ян, но с губ слетело лишь невозмутимое:       — Но я не хочу, — Чонвон надеялся, что нетрезвость в его голосе была не так уловима.       Женщина шумно выдохнула и запрокинула голову, всего на мгновение позволяя тишине окутать комнату, а после она громом обрушила свои слова на Яна и Пака:       — Мы улетаем завтра. Твой отец и я покинем Лас-Вегас и Соединённые Штаты завтра днём, — Чонвон не слышал в голосе матери ничего, кроме холодной беспринципности, так ей присущей. — Пожалуйста, поехали с нами. Без него, — она сурово уставилась на Чонсона.       — Нет, мама, я останусь, — Ян вновь хотел замотать головой и стороны в сторону, но вовремя опомнился, остановившись. Ещё одно головокружение он не перенес бы.       — И почему же? — с едва слышной жалобой говорила мать. — Почему ты всё продолжаешь хвататься за него, Вонни? — всё продолжала женщина, и не знал Чонвон: было ли это происками его пьяного сознания, или же стоявшая пелена слёз была такой же реальной, как и его похмелье.       — Свадебное путешествие, — осторожно произнёс Чонсон, и Чонвон незаметно ударил того коленом, надеясь, что друг остановится. — Мы хотели провести медовый месяц здесь, в Америке.       Женщина стала жадно хватать ртом воздух, сильнее сжала быльце кресла, словно надеясь найти в том опору, и уставилась на Яна таким пустым взглядом, что Чонвону, по меньшей мере, захотелось провалиться сквозь землю и исчезнуть, дабы не видеть то, как всё снова становилось необратимым. И не знал Чонвон, была ли звоном гудящая в голове мысль следствием его алкогольного опьянения, но он никак не мог перестать думать о том, что отдых, проведённый в компании лучшего друга, больше не казался до невозможности нелепой идеей, и Ян желал согласиться на это.