***
Ксавье проснулся как раз на восходе солнца, теплое сияние которого изо всех сил пыталось пробиться сквозь прозрачный черный балдахин, которым была закрыта довольно большая кровать. Рядом с ним спала его красавица жена Уэнсдей. Она лежала на спине, скрестив руки на груди. Она спала каждую ночь так, как будто была готова лечь в гроб. Девушка с волосами цвета вороньева крыла спала так беззвучно, что у него часто возникало искушение проверить пульс у нее на шее. И все же, даже когда она имитировала безжизненный труп, в эти моменты она казалась ему более чем красивой. Мягкие пухлые губы и веки, украшенные трепещущими ресницами, придавали ей почти юный вид, но в таком состоянии ее лицу недоставало всего ее истинного облика. Ксавье мог часами наблюдать за ней в таком состоянии, даже если это заставляло его скучать по ее нахмуренным бровям и невозмутимому взгляду. Он поцеловал ее в висок, прежде чем соскользнуть с черных шелковистых простыней. Он поспешно закрыл жалюзи, убедившись, что Уэнсдей проснется в темноте. Она с самого начала дала понять, что не является поклонницей солнечного света, предпочитая открывать жалюзи только тогда, когда на небе была луна. Он влюбился в ее мрачную личность и взгляд на жизнь, и у него не было никаких проблем с тем, чтобы их дом был смоделирован в соответствии с ее вкусом. Он прошел по деревянному полу их спальни в ванную, где принял утренний душ и оделся на день. Уэнсдей обязательно проспит еще несколько часов, и это время он обычно использовал для работы над своими картинами. Их дом был построен для них с нуля. Это было легко, учитывая, что они оба происходили из богатых семей. Это был извилистый дом, полный поворотов, а также множества ловушек, придуманных самой Уэнсдей. Она была полна решимости сделать свой дом хотя бы немного похожим на тот, в котором она выросла. Он был высоким, с разными этажами и несколькими разными крыльями. Там были десятки комнат, которые, по его мнению, были определенно немного радикальными из-за того, что они жили только вдвоем, но чего бы ни хотела его темная невеста, она получит это. Он был готическим по дизайну и находился под сильным влиянием викторианской архитектуры. Это было прекрасно. Это было идеально. Оказавшись в своей художественной студии, Ксавье, не теряя времени, приступил к одному из своих незавершенных проектов. Он собрал свои длинные волосы в пучок и повязал фартук вокруг туловища, прежде чем приступить к работе, копаясь в своих многочисленных щетках. Это было большое полотно, изображавшее Уэнсдей в одной лишь черной простыне, свободно накинутой на ее стройное тело. Ее волосы были в беспорядке, а лицо раскраснелось. Ее покрывало мало что закрывало, поскольку позволяло выставить напоказ один из ее темных сосков. Это была картина, на которой она была изображена в одной из его любимых форм. Картина, изображающая ее сразу после того, как они занимаются любовью, оставляя ее сияющей в посторгазмической дымке. Он работал с точностью и тишиной, стремясь запечатлеть ее как можно больше. Даже в состоянии сосредоточенности, он был женат на Уэнсдей достаточно долго, чтобы почувствовать ее присутствие. Она была похожа на хитрую черную кошку, когда проскальзывала в тени и выходила из нее. Он позволил ей наблюдать за ним с порога, зная, как она обожала наблюдать за ним. Возможно, лучше было бы сказать, что ей нравилось выслеживать его, как добычу, и подкрадываться к нему в надежде, что он достаточно ослабит бдительность, чтобы она могла наброситься. — Доброе утро, любовь моя. Как тебе спалось? — От его голоса по утрам у нее всегда мурашки пробегали по спине, словно она касалась провода под напряжением. — Словно мертвая. Он усмехнулся, опуская кисть и поворачиваясь к ней лицом. Он одобрительно хмыкнул, глядя, как она прислонилась к дверному косяку в своем прозрачном черном халате. Халат стекал с ее изгибов, как вода, вид ее упругой груди и плоского живота заставил его зарычать. Под халатом на ней была только пара черных трусиков, и он ничего так не хотел, как избавиться и от них. Казалось, она никогда не осознавала, насколько дразнящей она может быть на самом деле, и ее невинность всегда поражала его. — Ты обязательно словишь мух с открытым ртом, Ксавье. — Иди сюда, Уэнсдей. Она склонила голову набок, ее длинные черные волосы рассыпались по плечам. Ему всегда нравилось, когда они были свободны от бесчисленных косичек, в которые она заплетала волосы. — Это должно было быть приказом? Неужели я должна была бежать и прыгать в твои объятия, как жалкая школьница? Он ухмыльнулся ее поведению в столь ранний час. Если многие раньше с раздражением воспринимали ее острый язычок, Ксавье был одержим. С того момента, как он встретил ее, он знал, что девушке нужно всего лишь немного огня, брошенного в нее в ответ. Он был помешан на укрощении ее нахальства. Он развязал фартук и повесил его на спинку стула. — Ну… ты бы предпочла, если бы я пришел за тобой сам? — Он поднял бровь, глядя на нее, и, хотя это было незаметно, он увидел, как ее бедра прижались друг к другу. — Это означало бы, что ты должен поймать меня. — Она слегка приподняла уголок губ. — Ты же знаешь, что не убежишь от меня, не так ли? — Я знаю, что у тебя есть тяга к погоне. Или это просто эгоизм, разделяемый мужчинами… еще одна игра в измерение члена? Ксавье, в свою очередь, встал со своего места, заставив ее сделать шаг назад. Он любил, когда она была в игривом настроении. Дополнительное неповиновение никогда не переставало возбуждать его. — Тебе лучше хорошо спрятаться, — его глаза темнеют, — потому что, когда я найду тебя, я дам тебе то, о чем ты так отчаянно меня просишь.***
Он дал ей фору, позволив ее шагам затихнуть вдали, прежде чем выйти из комнаты. Он не побежал за ней, а вместо этого уверенно зашагал вперед. Он был превосходным слушателем, как упоминалось ранее, и он знал, что его чувства больше помогут ему найти ее, чем просто поддаться на ее уловки. Он был уверен, что она вообще не ушла бы далеко, особенно когда вокруг было полно щелей, в которые она могла бы пролезть. Поэтому он не торопился и проверил ее основные места, в которых она обычно пряталась. Каждый раз, когда ему не удавалось найти ее, он обнаруживал, что его жажда к ней растет. Он думал обо всех способах, которыми он мог бы наказать ее за то, что она заставила его участвовать в погоне, дав ему более чем достаточный стимул продолжать в том же духе. Однако его поиски продвигались довольно ужасно, и даже слабый аромат ее духов не навел его на ее след, пока он не заметил, что одна из дверей потайного хода слегка приоткрыта. Если бы он не был человеком, который жил и дышал, уделяя внимание деталям, он бы не заметил ее ошибки. Он точно знал, куда ведет эта потайная дверь, и другой способ добраться до нее. Ксавье прокрался мимо двери, а затем поднялся по лестнице в их спальню. Он осторожно пробрался к их гардеробу, который был полон всей их одежды. Она была размером примерно с хозяйскую спальню, с вешалками для тканей. Он не спускал с нее глаз, пока искал ее. Завернув в последний раз за угол, он заметил ее, забившуюся в угол и читающую детективный роман. Он скрестил руки на груди, наблюдая за ней мгновение, прежде чем она поняла, что его тень нависла над ней. Ее глаза лишь слегка расширились, прежде чем она попыталась убежать, но он подхватил ее на руки, быстро перекинув через плечо. — Глупая девочка. Ты оставила дверь открытой. — Черт, — прошипела она, — это разочаровывает. Он поцеловал ее в бедро, прежде чем подвести к зеркалу в полный рост в центре комнаты. Он усадил ее на пол, прежде чем пододвинуть стул, который они обычно использовали для надевания обуви. Он также поставил его перед зеркалом. — Я хочу, чтобы ты наклонилась над этим стулом, Уэнсдей. Сегодня тебе явно нужно немного негативного внимания. Она посмотрела на него похотливыми глазами, прежде чем грациозно положить руки на сиденье стула так, чтобы она была согнута в талии, повернувшись к нему спиной, а ее темные глаза были обращены к зеркалу. Она прикусила нижнюю губу, наблюдая, как ее муж вытаскивает кожаный ремень из петель брюк, прежде чем крепко сжать его в одной из своих рук. Ксавье провел другой рукой по округлости ее задницы, ничего так не желая, как погрузиться поглубже в ее тепло. Однако он проявил сильную волю, откинув ткань ее халата в сторону и туго натянув трусики на ее набухшую вагину, открывая ему большую часть ее задницы. — Теперь посмотри на себя в зеркало. Я хочу, чтобы ты обратила внимание на свое наказание, поняла? Она облизнула губы: — Да, сэр. Он положил руку ей на спину, прежде чем отвести руку назад и сильно шлепнуть по ее заднице. Она с ворчанием дернулась вперед, лишь на мгновение закрыв глаза от боли. Она быстро заняла позицию, готовясь к следующему удару. Она была послушной, когда хотела, ей просто нравилось нажимать на его кнопки, чтобы он мог исправить ее поведение. Она никогда бы не призналась, как страстно желала его доминирования, всегда выбирая глупые игры, чтобы вывести его из себя. Он не возражал. Он знал ее как свои пять пальцев. Он снова ударил ее в то же место, его член дернулся при виде того, как ее колени снова подогнулись, прежде чем он быстро исправился. Он ударил ее снова, прислушиваясь к звукам ее страдальческого мяуканья. Костяшки пальцев Уэнсдей побелели, когда она крепко вцепилась в сиденье стула. Ее глаза следили за своим отражением, как ей было сказано, но ее лицо горело от смущения из-за того, как трогательно слезились ее глаза. Он набрал устойчивый ритм, лишь время от времени останавливаясь, чтобы потереть ее покрасневшую кожу, распространяя боль вокруг. Уэнсдей приняла свое наказание без борьбы, но было ясно, что она начинает терять решимость. Ксавье сделал паузу, чтобы прижать большой палец к ее одетому клитору. Он был опухшим и пульсирующим, а ее трусики промокли насквозь. Он наблюдал за ее лицом в зеркале, когда начал умело массировать ее нервный комок, отчего ее бедра начали дрожать. — Это то, чего ты хотела, а? Моя игривая маленькая черная овечка… сама пошла прямо на бойню. Она отвела взгляд от себя, постанывая от удовольствия в свою руку. Она бы не дала Ксавье повод гордиться собой. Он запустил руку в ее волосы цвета воронова крыла, прежде чем резко дернуть ее голову так, чтобы она снова оказалась лицом к своему отражению. — Разве я сказал, что ты можешь отвернуться, ягненок? — Он заговорил ей на ухо. Теперь она держала себя только кончиками пальцев, когда он дергал ее за волосы. — Нет, сэр. — Ее голос был тверже, чем она чувствовала. — Значит, у тебя действительно есть манеры. Может быть, я достучался до тебя. Ты должна быть благодарна. Мне действительно нравится видеть твой зад, покрытый рубцами. Он позволил ей замолчать, отпустив ее волосы в пользу того, чтобы стянуть нижнее белье с бедер. Ее гладкость покрывала ее влагалище и внутреннюю поверхность бедер, и она была более чем готова принять его. Он бросил ремень на пол, расстегивая брюки. Он стянул с себя джинсы и боксеры, чтобы освободить свой толстый член. Его кончик покраснел и истекал предэякуляром в предвкушении. Он схватил ее за бедра и выпрямился. Он скользнул своим членом внутрь нее, прижимая руку к ее спине, чтобы опустить ее вниз до локтей. Она простонала ему. Это было громко и непристойно, так она всегда говорила, когда, наконец, была полна им. Теперь он был на небесах, ее стены были плотными и горячими вокруг него, давая ему именно то, в чем он нуждался после того, как был так взвинчен. Он сильно прижал свои бедра к ее, наполнив комнату звуком их хлопков. Он знал, как доставить ей удовольствие, и это было очевидно по тому, как она пускала слюни на свой кулак, принимая его всего глубоко в себя. Он жадно вонзался в нее, его яйца восхитительно ударялись о ее клитор. — О, cara mia! Ты заставляешь меня чувствовать себя такой…- Она замолчала, издав еще один стон. Ксавье поцеловал ее плечо, когда он вошел в нее, становясь ближе после всей их утренней прелюдии. — Ну и какой, любовь моя. — Такой сытой. Ты собираешься заставить меня… о черт. С этими словами Уэнсдей дернулась вокруг его члена, кончая для него. Когда она падала со своего пика, он излился в нее. Это было ее любимое занятие, она любила быть воспитанной и сытой. Она считала это абсолютно унизительным и отвратительным, но, тем не менее, ей это нравилось. Ксавье вышел из нее, потянув ее за собой на пол, чтобы он мог прижать ее к себе, пока они переводили дыхание. — Моя овечка… — он поцеловал ее в подбородок. — Мой дурак.