«And maybe I'm a monster, but I don't give a damn For maybe I am perfect Just the way I am»
05/2001
Он делает пометки в конспектах и вновь переводит взгляд в другую сторону — смотрит на нижние ряды аудитории, на одну из сидящих там девушек. Своими светлыми волосами и европейскими чертами лица она сильно выделяется среди остальных студентов, да и говорит она до сих пор с акцентом — он слышит его каждый раз, когда она отвечает на вопросы преподавателя. Он наблюдает за ней уже которую неделю, но так и не может решить, стоит ли заходить дальше. — Опять ты её разглядываешь, Миками? — усмехается сидящий рядом Накамура. — Понятия не имею, что ты нашёл в иностранке, да ещё и именно в этой, но сколько можно уже смотреть. Ты в конспекты свои реже заглядываешь. — Не преувеличивай, — Теру просто отмахивается от его претензий. Накамура явно перегибает палку — его конспекты в идеальном состоянии, он не пропускает ни единого пункта, в отличие от своего однокурсника. Прав тот только в одном: смотреть и впрямь стоит чуть реже, иначе рано или поздно ничем хорошим это не кончится. Когда он в очередной раз бросает короткий взгляд на Аманду Гласк, что сидит несколькими рядами ниже, она оборачивается в его сторону и улыбается. Она кажется ему странно красивой. В коридоре перед аудиторией сегодня шумно. Сегодня дополнительные по праву сдвоенные, да ещё и совместно с другим потоком — совсем скоро здесь и яблоку негде будет упасть. Прислонившись к стене, Теру смотрит на наручные часы и вновь погружается в чтение. До занятия ещё двадцать минут и он надеется повторить как можно больше материала. Надеждам его не суждено сбыться. — Так и не решился? — Накамура точно издевается, когда заглядывает поверх его книги. — Насколько я знаю, кто-то из второй группы пытается выпросить у неё занятия по английскому. Мог бы воспользоваться тем же методом. — Тебя так волнует этот вопрос, Накамура? — Теру лишь едва заметно хмурится и продолжает скользить взглядом по странице. Он читает одну и ту же строчку трижды, прежде чем улавливает смысл написанного. Ему сложно сосредоточиться, когда его что-то раздражает. Тот лишь закатывает глаза и достаёт собственные конспекты. Теру не понимает, с чего его однокурснику, который из раза в раз продолжает говорить об Аманде как об иностранке, что ни во что не ставит культуру и обычаи страны, где живёт, так много внимания уделять этому вопросу. Чего ещё он не понимает — это того, когда это становится так заметно со стороны. Ему интересно, замечает ли это она. Он поправляет сползающие по переносице очки и вспоминает все те разы, что она подходит к нему сама — задает какие-то отвлеченные вопросы и несколько раз высказывается насчёт своего отношения к криминальным элементам. Последнее она однажды демонстрирует наглядно, рискнув собой ради девушки с первого курса и пары доказательств. И ему кажется, что именно после этого он начинает смотреть на неё иначе. Буквы перед глазами отказываются складываться в осмысленные слова. — Миками, — чужой голос застаёт его врасплох. Её голос. — Скажи мне, ты занят в пятницу вечером? Краем уха он слышит, как смеётся, скрывшись за своей тетрадью, Накамура. Теру медленно захлопывает учебник по праву и переводит взгляд на Аманду. Её длинные волосы распущены, а яркая помада на губах блестит, когда она улыбается. — Да, — не задумываясь отвечает он и тут же разочарованно выдыхает. Ошибается. — Очень жаль, — как ни странно, она продолжает улыбаться и подходит к нему на несколько шагов ближе. — Тогда я просто не буду ждать. В одно мгновение ему кажется, что в лучшем случае она вернет ему те конспекты, что берёт у него на прошлой неделе, в худшем — зарядит ему пощечину за то, сколько он на неё смотрит. Но Аманда не делает ни того, ни другого. Она касается воротника его рубашки и тянет на себя. Целует. Он чувствует её мягкие, липкие из-за помады губы на своих и едва успевает среагировать, прежде чем она с самодовольной ухмылкой отрывается от него. — В пятницу вечером, — на этот раз она не спрашивает, а утверждает. Длинными пальцами она стирает остатки своей помады с его губ. — После английского. — Хорошо, — он старается отвечать спокойно, хотя его дыхание безнадежно сбито. — Тогда продолжим в пятницу. Эта фраза звучит почти отвратительно, но произносит он её быстрее, чем сам успевает обдумать смысл. Аманда лишь усмехается на прощание и скрывается среди столпившихся перед аудиторией студентов. Теру не одобряет её методов, — он буквально чувствует, сколько взглядов она приковывает к нему этим своим поступком — но не подаёт вида. Он уверен, что выглядит почти что безразличным, когда стирает платком ту помаду, что всё-таки остается у него на губах. Ему кажется, что он чувствует привкус ментола и странный запах чернил.09/2002
Он больше не может смотреть на других людей рядом с ней. Терпеть не может их продолжительные, часто жадные взгляды, направленные на неё. Ему хочется спрятать её как можно дальше, как можно глубже, подобно драгоценному сокровищу и не позволять кому-то другому не то что смотреть, а даже задумываться. К сожалению, он лишь смотрит на них в ответ — тяжело, с откровенным презрением. Он даже не понимает, когда и как превращается в такого собственника. Нет. Для обозначения его чувств и ощущений существует совсем другое слово. Он не понимает, когда превращается в чудовище. Как всего за год его мир замыкается на двух важных для него вещах — необходимости сделать мир чуть лучше, избавившись от откровенно испорченных, прогнивших людей, и на Аманде Гласк. — Иногда мне кажется, что тебе самой нравится привлекать к себе столько внимания, — однажды говорит он ей, когда они стоят на балконе в её съёмной квартире в Киото. Касается её обнаженных ключиц, убирая в сторону пряди длинных волос. Её блузка сегодня снова выглядит вызывающе. — Нравится, — она кивает и закидывает ногу ему на бедро, заставляя его крепче прижать её к балконной двери своим телом. — Иначе я этого и не делала бы. Её глаза сегодня странно блестят. Он мог бы сказать, что она пьяна, но точно знает, что сегодня они с ней ничего не пьют. Аманда просит его зайти ещё утром — говорит, что не выдержит очередной встречи с отцом в одиночестве, однако тот в её квартире так и не появляется. И к лучшему. — Я терпеть не могу, когда на тебя смотрят, — он оставляет короткий поцелуй на её шее и поднимается выше, сминая её губы своими. На них давно уже не остается и следа её яркой помады. — Я не могу позволить кому попало так смотреть на тебя, Аманда. Балкон её квартиры открытый, а на улицы едва-едва опускаются сумерки — им точно не стоит и дальше здесь оставаться. Аманда легко перехватывает его руки, не позволяя даже попытаться открыть дверь. Жуткая, жуткая женщина. — И что ты будешь делать, Теру? — она почти касается губами его уха, когда шепчет. Она заставляет его вздрогнуть и выбросить из головы ещё оставшиеся там адекватные мысли. — Избавишься от них? Он соврёт, если скажет, что эта мысль не приходит ему в голову. Он считает людей, покушающихся на чужое, самыми обычными ворами. Преступниками. Ему даже совсем немного жаль, что избавиться от них он не сможет при всём желании. За взгляды или намерения не судят. — Может быть, — выдыхает он и, проводя ладонью по её бедру, задирает её юбку ещё чуть выше. Он не может судить кого-то за намерения уже хотя бы потому, что его собственные сегодня точно выходят за рамки закона. — Если найду возможность. Аманда не позволяет себя целовать — она заглядывает ему в глаза и улыбается так ярко и довольно, что на одно короткое мгновение он видит в ней почти что другого человека. Ему уже наплевать даже на то, что они до сих пор стоят на балконе. Ему просто хочется, чтобы сегодня — и всегда — она принадлежала только ему одному. Когда он оставляет яркий след на её коже за ухом, где-то в глубине квартиры хлопает входная дверь. Значит, Аманда всё-таки не ищет предлог, когда говорит ему о своем отце. — Я была уверена, что он уже и не придёт, — в её голосе сквозь отяжелевшее дыхание слышится разочарование. Её припухшие губы раскраснелись от поцелуев, утром собранные в аккуратную прическу волосы растрепаны, а несколько пуговиц на и без того вызывающей блузке расстегнуты. Теру уверен, что и сам выглядит ничуть не лучше, не говоря уже о том, в каком положении они находятся. Он не может придумать худшей ситуации для знакомства с её отцом. — Не переживай, Теру, — Аманда поправляет юбку, когда они наконец-то отрываются друг от друга. — Он бы не обратил внимания, даже если бы лично нас тут застукал. — Уверен, что ты преувеличиваешь, — он нервно усмехается и пытается пригладить свои волосы. Выглядеть лучше от этого он всё равно не станет, если не успокоится. Ему кажется, что на месте её отца он в лучшем случае выставил бы самого себя вон. Но тому и впрямь нет никакого дела до дочери и её жизни. Он говорит с ней лишь о работе, от которой просит отказаться, а с ним и вовсе просто сухо здоровается. Каким-то образом отец Аманды по имени Рейнард всего за двадцать минут становится в его сознании в один ряд с теми, кто не имеет права на неё смотреть.***
09/2002
У Аманды Гласк глаза её отца, и оттого каждый раз, когда они сталкиваются взглядами, ей кажется, что она почти что смотрится в зеркало. С той лишь разницей, что его глаза пустые и неживые — они выглядят так всегда, сколько она себя помнит. Даже в раннем детстве, когда она ещё уверена, что их семья настоящая. В те годы её отец смотрит на мир так, словно вовсе его и не видит. Он никогда не обращает внимания ни на свою жену, ни на своего ребенка. Они для него всего лишь удачные активы. Но Аманда не оправдывает вложенных в неё средств. — Я надеялся, что ты будешь уделять время учебе, а не... — Рейнард Гласк не может подобрать слов и лишь кивает в сторону гостиной, где всего полчаса назад знакомится с Теру. К счастью, Аманда успевает проводить того раньше, чем её с отцом беседа переходит в разряд настоящего противостояния. — Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Миссис Браун не единожды говорила тебе о том, что ты должна выкинуть этого человека из головы. — У меня идеальная успеваемость, — она скрещивает руки на груди и мрачно прищуривается, глядя на него. Терпеть не может, когда отец начинает вспоминать о её прошлом — о том самом прошлом, которое он из года в год стигматизирует, пытаясь выставить её виноватой. — У Теру, кстати, тоже. Если с высоты твоего эго этого не видно, то они с Ларри всё-таки разные люди. Аманда уже знает, что услышит от него в следующее мгновение, когда видит как сужаются его серые глаза и раздуваются в раздражении ноздри. Она может прочесть каждую его эмоцию и предсказать любую его реплику. Она слышит это столько раз за свою короткую жизнь, что успевает выучить наизусть. И даже тот факт, что сегодня отец видит Теру впервые, не влияет ровным счетом ни на что — для него тот ничем не отличается от Ларри Роудса. От Ларри Роудса, который делает для неё больше, чем собственный отец, даже сидя в тюрьме за убийство её матери. Проходит почти десяток лет, а она до сих пор не может с этим смириться. Как так выходит, что человек, ломающий не только её жизнь, но и её личность может оказаться ей ближе одного из родителей? Сейчас, спустя годы, она даже думает, что тот являет собой в какой-то степени отцовскую фигуру. Или всё-таки фигуру иную. Отвратительными комментариями Роудс вкладывает в неё больше, чем отец своими упрёками. Ларри Роудс однажды называет её идеальной, и эта фраза надолго врезается в её память. Отец из года в год утверждает, что она нестабильна и не справится, и эти слова рикошетом отражаются в него самого. Аманда хочет стать по-настоящему идеальной и скинуть отца с того пьедестала, на котором тот стоит столько лет. Ей нравится думать, что тому не хватит смелости увидеть в ней своего соперника. — Ты зовёшь его по имени, — она слышит отвращение в голосе отца. Он бросает на стол папку с документами. Только ради них он сегодня и приходит. — Честное слово, иногда я жалею о том, что он не успел тебя убить. В этом случае ты не выросла бы такой... тяжелой. Я принёс документы, если ты не передумала. Практику можешь проходить у меня, но на моё место даже не рассчитывай. Я тебе не позволю. Аманде не нужно разрешение. Она ухмыляется и берёт в руки документы — ничего особенного, всего лишь пара свидетельств для университета. Гадает, понимает ли отец, какое чудовище взращивает у себя под боком и осознает ли, что делает её только опаснее каждой новой своей шпилькой. Она запоминает все его претензии, делает пометки обо всех его целях, держит в голове каждый его шаг. Несколько лет назад отец становится первым, кого она начинает считать своим соперником. И одному только богу известно, как сильно Аманда Гласк любит уничтожать своих соперников. Ей жутко везёт, что тот ни во что её не ставит. «Ты же женщина, в конце концов, найди себе достойную партию», — как-то говорит он ей. Он считает, что это всё, на что она способна. Её забавляет тот факт, что её достойная партия приходится ему совсем не по душе. Аманда знает, что найти кого-то достойнее Теру не сможет никогда. Он кажется ей идеальным. — Что же ты не попросил его закончить, пока его не поймали, — в её голосе сквозит ничем не прикрытая ирония. Ей смешно. — Но спасибо. Очень великодушно с твоей стороны, отец. Она не против притворяться всего лишь женщиной ровно столько, сколько потребуется. Это так просто — людям нравится видеть в ней одни только вызывающие наряды, они легко верят в её легкомысленность, стоит ей только похлопать накрашенными ресницами. Они редко замечают её полную острых зубов пасть за алыми губами. Они никогда не смотрят ей в глаза. — Не имею привычки якшаться с убийцами, — он отвечает ей в её же манере и поднимается на ноги. Нервничает? Нет, он злится. — Пожалуйста, подумай о своей жизни. У тебя ещё есть шанс стать человеком — ты в любой момент можешь согласиться на сделку с Джерардом. Если стать человеком значит начать играть по его правилам, то Аманда хочет остаться на другой стороне. Она терпеть не может играть по правилам. Особенно по таким. — И вот это, — он кивает на яркий след от укуса на её шее, не прикрытый воротником её блузки. — Тоже не нормально, ты знаешь? — В следующий раз попрошу порезать, — положив руку на сердце, парирует Аманда. Сейчас, когда они оба стоят в коридоре, она ждёт не дождётся возможности захлопнуть за ним дверь. — Оставь свои шутки однокурсникам, — он едва не закатывает глаза и набрасывает на плечи свой тяжелый пиджак. Тот шарф, что он носит поверх него до сих пор кажется Аманде верхом безвкусия. — Я заеду через месяц. — Не стоит, — она улыбается ему на прощание и всё-таки хлопает дверью раньше, чем отец успевает что-либо возразить. Нет, они с ним не ненавидят друг друга — они просто не находят общего языка. Аманда надеется, что уже никогда и не найдут. Она понимает, что когда он всё-таки проиграет, ненависть станет настоящей. Она знает, что он не сумеет её простить, не сумеет смириться. И ей всё равно.