Шаст, Поз и абрикос (ы)

— Поз, смотри! — чересчур уж радостное доносится из прихожей. Жопу поднимать не хочется от слова совсем. Летние жара и духота висят плотным полотном уже неделю. Научиться минимизировать лишние движения за это время — самая настоящая необходимость. Иначе душ бы пришлось принимать все шесть раз в день вместо уже привычных двух. И Позов не поднимает. Они в однушке и вероятность того, что Антон придет и покажет все сам стремительно приближается к ста процентам. Ровно до того момента, однако, когда что-то тяжело опускается на кухонный пол. Почти стандартное «сука-а» звучит сразу после вместе со звуком катящихся по полу предметов. Тут уж терпение не выдерживает. Телефон оставлен на диване и в первые секунды Диме даже жаль. То, как Антон изгибается, собирая по крохотной кухоньке несколько выпавших из ящика абрикосов, заслуживает быть на видео. Но Поз не смеётся — энергосбережение на максимуме. Охуевает с количества фруктов? Абсолютно точно да. Завидует худющему Шасту, для которого не проблема вот так покорячиться и ни капельки не вспотеть? Разве что самую малость. Заглядывается на… А впрочем, все к одному — не смеётся. — Ну? — с улыбкой спрашивает Антон, пытаясь поймать взгляд внимательных карих глаз. — Хули ну, Шаст? Куда нам столько абрикосов? И откуда это вообще? — тут на эмоции Позов уже не скупится. — Это Матвиенко передал, говорит домашние. Пиздит наверное, но они реально вкусные. Вот попробуй, — целых три фрукта умещаются на широкой, вытянутой в сторону Димы, ладони, — а куда девать придумаем. Ты ж умный. И целая речь проносится в голове за доли секунды. Поз перебирает аргументы и про отсутствие связи стоматологии с абрикосами, и про уровень айкью, и про так бесящий его авось. Но в последний момент он останавливает себя, осознавая, что в комнате уже достаточно душно. Касание рук, следующее сразу за этим, слишком долгое, но наконец встретившиеся взгляды этого не замечают. И в последнее время такого все больше, а негласное правило в очередной раз всплывает в голове: если было что-то неловкое, надо либо хорошенько это высмеять, либо притвориться, что этого не было. И именно в притворства они с каждым днём играют все больше. — Бля, реально вкусные, — и в улыбках растягиваются уже губы обоих, — но если мы с тобой съедим все это, — нога Димки легонько задевает все так же стоящий на полу ящик, — то обосремся. Последняя фраза до Шастуна видимо не доходит. Может он принимает ее за шутку, может просто не слышит, но абрикосами объедается весь следующий день так, что вечером может только скрючившись на кровати валяться. Дима дает Антону лучшие таблетки, из всех, что может найти в своей аптечке, потому что он хороший врач. Дима закатывает глаза и произносит то самое банальное «я же говорил» каждый раз, когда их взгляды пересекаются, потому что он хороший друг. Дима заканчивает писать монолог не смотря ни на жару, ни на нытье с другой половины комнаты, потому что он хороший работник. Но в чем-то Позов все же плох. По крайней мере именно так кажется, когда он, наконец закончив со всеми делами, устраивается на самом краю кровати Антона. В сохранении тех самых, нейтральных, не неловких отношений? Или в нормальном проявлении собственных чувств? Они лежат вот так, в нескольких сантиметрах друг от друга, не касаясь совсем. Шастун — свернувшись калачиком, по крайней мере настолько, насколько это позволяют длиннющие конечности. Дима — на спине. И в отличие от обычного своего состояния, даже не размышляет ни о чем конкретном, а просто пялится в потолок. Но случайные отрывки мыслей сквозь толстое белое ничего плиты панельного дома все же пробиваются. — Сильно плохо? — спрашивает он после еще пары минут тишины. — Уже получше, — голос Шастуна выдает тут же. Дима однако на этот раз никаких занудств выдавать и не думает. Он просто поворачивается на бок и обнимает Антона, обвивая рукой талию. Шаст напрягается на мгновение, но расслабляется сразу после. — Давай лучше спереди, — предлагает он уже более бодро. Перекладывается Позов без лишних вопросов. Просто перелезает через Антона и ложится прямо перед ним, все так же, спиной. Теперь именно он оказывается центром этого импровизированного калачика — руки и ноги Шастуна, кажется трехметровые, обвивают со всех сторон. Диме в таких вот объятиях несомненно жарко и тесно. Но в то же время уютно и спокойно настолько, что он бы ни за что не променял их на комфорт своего широкого дивана, стоящего прямо возле окна. — Ты как плюшевый мишка, — произносит Антон, стискивая в объятиях еще сильнее. — Хуишка. С простого ответа Шастун посмеивается и утыкается носом куда-то в макушку Димы. Улыбка чувствуется даже спиной. Первая за весь день, но и за такой короткий промежуток времени мужчина успевает по ним соскучиться. А потому теперь он улыбается тоже, и закрывает глаза, растворяясь в окружающем его домашне-уютном блаженстве. Сложно сказать, сколько они лежат вот так, в обнимку. Но видимо достаточно для того, чтобы Антон подумал, что он, Поз, дрыхнет. И обвинять его в ложной догадке нельзя точно — глаза действительно закрыты, а дыхание ровное и спокойное. После тупой рифмы оба так и молчат, а Дима еще и не двигается благодаря той самой приобретенной энергосберегательности. Относительно мыслей Антона Позов, конечно, может только догадываться. Потому что иначе не может объяснить то, что тот, ёрзая, спускается по кровати ниже, утыкаясь носом уже не в макушку, а в шею. И того, что чувствительной кожи касаются мягкие, чуть влажные губы, тоже. Но Дима не шевелится. Убеждает себя мысленно, что только лишь из любопытства. Не слишком успешно, к сожалению. Медленные и преувеличенно осторожные поцелуи в это время медленно покрывают шею, поднимаясь все выше к коротко остриженным волосам. А когда теплые губы едва касаются чувствительного места за ушком, кожу покрывают мурашки. И Поз бы рад их контролировать, но не может, увы. Такие поцелуи — слишком приятные, тут уж никого не обманешь. Шастун замечает конечно. На секунду обнимает еще крепче прежнего, а после медленно отстраняется и, судя по тихому скрипу матраса и отсутствию теплого тела сзади, куда-то уходит. Дима пытается убедить себя, что может оно и к лучшему, теперь уже сам сворачивается в калачик и пробует действительно заснуть. Получается, как ни странно, отменно. Глаза Позов раскрывает, когда в комнату пробивается первый, совсем тусклый свет. Он проверяет телефон, чтобы убедиться в своей догадке — нет и шести утра. В жаворонки подаваться не хочется совсем, но утреннюю сигаретку организм уже просит. И с тяжелым вздохом Дима начинается выпутываться из объятий Шастуна. Это тревожит теперь меньше всего, как ни странно. Вместо мягкого себя Поз пихает Антону не менее мягкую подушку. На пару минут заходит в ванную по пути на кухню, но умываться отказывается. Только бросает усталый взгляд на свою помятую физиономию, отражающуюся в крошечном заляпанном зеркале, и движется к заветному балкону. Дверь поддается моментально, и под растянутую футболку тут же забирается легкий утренний ветерок. И если вчера Дима бы был счастлив даже таким крохам прохлады, то сегодня он неожиданно зябнет. Пальцы не слушаются и сигарету из общей пачки (Антону все же удалось приучить его к пидорским, с кнопкой) достают только со второй попытки. Зажигалка вообще едва из рук не выскальзывает, неужели он от Шастуна заразился. Первая затяжка расслабляет тело. Вторая очищает мысли. После третьей Поз готов идти назад в кровать, в теплые объятия. Но он затягивается снова, возвращаясь лишь к тяжести в затекших от неудобных поз сна мышцах и к рою мыслей в голове. А сводится все опять к одному. Антон — Антон — Антон. Когда же ты успел так плотно засесть в мозгах? Дима усмехается. Сам не знает чему, не понимает, радостно, или скорее печально. Усмехается и смотрит на чужие тапки на своих ногах, на зажигалку с ебучими мстителями и на дурацкую совместную фотку на затухающем экране телефона. Шастун, оказывается, постоянно теперь не только в мыслях, но и физически, пусть в мелочах, но всегда где-то рядом. В комнату Позов возвращается только спустя еще одну сигарету. Он приносит с собой и ту самую утреннюю прохладу, и запах дыма, и стакан воды — на всякий случай. Антон спит теперь уже не свернувшись клубочком, а наоборот, распластав конечности по всей кровати, как морская звезда. Дима мнется, думая, как теперь устроиться рядом. Проскальзывает даже секундная мысль о том, чтобы уйти досыпать к себе на диван. Но перспектива расстилания постельного белья вычеркивает этот план из списка возможных. Приходится снова корячиться, перелезая через Антона к стенке, где осталось чуть больше свободного места. — П-з? — звучит тихо и сонно. Не умиляться тому, как Шастун трет глаза, в попытках разлепить их от неги сна, просто невозможно. — Да я, я, — у Димы в это время наконец получается устроиться на кровати так, чтобы и не обнимать слишком откровенно, но и немного касаться — на боку и лицом к Антону, — спи давай, рано еще. — От тебя куревом пахнет, — голос все такой же сонный, а слова медленные и протяжные. — Предлагаешь идти зубы чистить? Я только устроился… Договорить Позов не успевает; его перебивают простым «я тоже хочу». — Ну так иди? — противореча сказанному, Димина рука обвивает чужую талию. — М-м, — мычит Шаст недовольно. А после поворачивается, так, что они едва носом об нос не стукаются. И обнимает в ответ, все так же не открывая глаз, на ощупь притягивая к себе еще (хотя, казалось бы, куда уж) ближе, — я только устроился. И Дима теряется. Он не улыбается действительно забавному рефрену, не отстраняется, вжимаясь в стену и не приближается, сокращая последние миллиметры дистанции. Вместо этого Позов закрывает глаза. Он бы и уши закрыл, если бы было чем, чтобы только полностью раствориться в чужом дыхании на собственных губах. Кто целует первым — не понятно абсолютно. Это, в прочем, и не так важно, потому что факт остается фактом: их губы наконец встречаются. Поцелуй мягкий и аккуратный; Дима невольно сравнивает его с теми вчерашними на собственной шее и плывет-плывет-плывет от затмевающих разум, наконец свободно горящих в грудной клетке чувств. Остатки здравого смысла покидают его голову, когда язык Антона проходится по нижней губе, точно оглаживая места, которых несколько минут назад касалась сигарета. Противиться, когда язык толкается в рот, медленно исследует его, будто действительно отбирает осевшие микро-капельки никотина, нет ни сил ни желания. И Дима просто наслаждается. Отвечает так же медленно, но гораздо осторожнее, пытаясь запомнить каждое мгновение. Заканчивается поцелуй так же неожиданно, как и начался. Шастун отстраняется плавно, ерзает на кровати, устраиваясь удобнее и вновь сгребает Поза в объятия. В этот момент мысли в голову того врываются настоящей лавиной. Катятся быстро, сменяя одна другую, не позволяя нормально сконцентрироваться и проанализировать произошедшее. А в тотальную панику помогает не впасть лишь кольцо худых рук. Но со временем на свои места все все же встает. По крайней мере в одной, совсем не глупой голове. Они сосались — факт. Ему понравилось — факт. Он не педик — факт. Стопроцентный и никаким но не поддающийся. Антон не педик тоже, в этом Позов уверен. Они друзья, просто дружба бывает разная. Шастун сопит во всю уже через пару минут, а вот Димка тем же самым похвастаться не может. Провалявшись в кровати час, он сдается и идет на кухню, варить кофе. Вместе с горьким напитком в желудок попадает уже совсем не свежая, понедельничная булочка. Даже разогретая, она остается жесткой и абсолютно безвкусной. Но что-то хорошее в сдобе все же есть — она дарит Позову отличную идею. В магазин он успевает сгонять до того, как жара на улице становится невыносимой. А на пороге его встречает заспанный и взъерошенный Шаст. Улыбается как ни в чем не бывало, рассказывает про то, что чувствует себя гораздо лучше, и даже шутит о том, что с количеством сахара, который Дима притащил домой, его любимый черный кофе наконец станет удобоваримым. И Поз просто не может не улыбаться в ответ. Как идиот, наверное, выглядит, но а какая разница, если видит это только Антоша. — Тебе абрикосов помыть? — явно иронизирует Дима, и усмехается, наблюдая за кривящимся Шастом, — а чё, вкусные же. — Вкусные… — тянет Антон уж слишком задумчиво, — но если я сейчас хоть один съем, то блевану. — Знал, что так ответишь, — себе Позов все же пару фруктов моет, — и покумекал тут, может варенье? Кружка с теплым чаем с молоком и сахаром, напитком, который одним из находящихся на кухне мужчин считается едва ли не самым жестким извращением, отставлена на стол, а по небольшой комнатке разносится смех вперемешку с кашлем. — Бля, ну я конечно знал, что ты дед, но чтобы настолько, — наконец отдышавшись выдает Шастун, — сахар для этого взял? — Ну да. И предвкушая твой вопрос, нет, рецептов наизусть не знаю, пришлось загуглить. — Ладно, ладно, еще не совсем дед, — ухмылка прячется за вновь поднятой кружкой, — сильно сложно там? — Да вроде нет… Дима Позов уверен, что когда-то чья-то жизнь оборвалась именно такими словами. И в правоте своей он убеждается с каждой минутой все больше. Нарезать фрукты — не такая уж сложная задача. По крайней мере первую четверть. На второй Поз почти готов сдаться, выковыривая, кажется, уже сотую косточку, боясь слишком повредить нежную мякоть. А вот на третьей открывается второе дыхание. И очень хочется верить, что не от довольной моськи Антона, отмывшего наконец банки из-под огурцов, которые передавала его мама. Или по крайней мере не только от нее. — Хочешь помогу? — предлагает Шастун, наблюдая за пыхтящим другом. — Нет, тогда варенье с кровью будет, — нож остается в тазике и Поз вытирает руки об полотенце. — Эй! — возникает было Антон. Но перебивают его тут же: — Блять, а их же надо было взвесить. И смеются снова оба. Дима потирая руками лицо, чуть устало и сдавлено. А Шаст как обычно — во весь голос, в перерывах успевая только выдыхать «ну точно дед». Так, на выполнение первых трех пунктов рецепта, у них и уходит добрых два часа. — Я включаю! — звучит из комнаты. Сказанное слишком похоже на угрозу. Поэтому Дима откладывает оставшуюся часть уборки на вечер — все равно успеют еще разок засрать кухню за это время. Он заходит в комнату уже под звуки заставки выбранного Антоном фильма и замирает на пару секунд. Диван разложен, но места на нем не слишком много — Шаст полулежит, устроившись поперек, почти так же, как и с утра: растянувшись и занимая практически всю поверхность. На Позова при этом внимания ноль, взгляд неотрывно устранен в сторону экрана ноутбука. И только пальцы, отстукивающие четкий ритм по подлокотнику, выдают некоторую напряженность ситуации. — Тебе удобно там? — спрашивает Дима с ухмылкой, все же подойдя ближе. — Удобно, — просто отвечает Антон, двигаться, однако, и не думая. Позов, того же сказать не может. Он садится сначала в самом углу, но так экран слишком отсвечивает. Приходится придвигаться ближе. Дима и сам не понимает, почему он так мнется и не может пересечь какую-то выстроенную в собственной голове границу. Признавать, что утром прояснилось не все почти так же сложно, как следить за происходящим на экране. Зато рисунок ритма, все так же отстукиваемого пальцами, он сможет повторить без проблем. — Полюбасу вот это убийца, — голос Шастуна вытягивает из размышлений, — чё думаешь? — Я, честно говоря, до сих пор удивлен, что мы смотрим не очередных мстителей, — усмехается Дима в ответ. И они пересекаются взглядами снова. Фильм продолжает идти, а в комнате все такая же тишина, казалось бы, не изменилось ничего. Только вот молчание теперь тяжелое. Присмотревшись получше можно и тянущиеся линии напряжения увидеть, именно так кажется Позову. Поэтому именно он первым прерывает и тишину и зрительный контакт. — Хуй его знает, давай смотреть дальше, — произносит он, все же подсаживаясь ближе, бедром касаясь чужого. Тяжелая рука опускается на плечо Димы; он чувствует, как Антон расслабляется и выдыхает сам, наконец начиная вникать в происходящее на экране. В какой-то момент правда начинает жалеть, что смотрят они не привычный марвеловский экшн. То ли от медленного развития сюжета классического детектива, то ли от уюта, в таких невероятных количествах источаемого Шастуном, то ли от раннего пробуждения, но в сон клонит неизбежно. И Позов поддается, наконец опуская голову на чужое плечо, а руке позволяя соскользнуть на талию. Они едят, работают, курят и спят — именно так ощущается все время проводимое в почти-Москве. И если раньше хотелось выбраться куда-то в центр, погулять, или сгонять в какой-нибудь бар, то теперь такая вот домашняя рутина — и есть лучшее времяпровождение. Звание деда теперь уже заслуженное — и постоянное сидение дома, и заготовки, и засыпание во время фильма. Но Дима, кажется даже не против. Только ответы на язвительные комментарии в свой адрес готовить начинает заранее, до того, как заходит на кухню. — Какие люди, — естественно выдает Шастун, закрывая крышку ноутбука, в котором только что печатал, — ну и как тебе кино? — Лучше, чем обычно, — улыбается Позов, — давно закончилось? — Полчаса назад где-то. И да, убийцей был тот мутный тип, про которого я говорил. — Ну спасибо за спойлеры, — произнесено в шутку, но пока не успела разгореться очередная саркастичская перепалка, Дима меняет тему, — как там абрикосы? — Лежат вроде, — пожимает плечами Антон. — Это успех. Возню с вареньем они продолжают после импровизированного обеда — бутеров. Все так же спокойно и расслабленно, с шуточками и взаимными подъебами. Позов даже чуть поражается, как им синхронно и так удачно удается притворяться, что ничего не поменялось. Что он все так же может угрожать Шастуну, пинком под колено, если он не отдаст отобранную ложку прямо сейчас, и ржать, успешно уклоняясь от разливаемого, кажется, по всей кухне сиропа. Мысли снова затягивают слишком сильно. Очередная партия горячего варева, переливаемая в банку прямо из кастрюли, попадает на палец. — Сука! — почти на всю кухню вскрикивает Поз, быстро отставляя кастрюлю на столешницу и тряся рукой в попытках сбросить обжигающую, вязкую массу. А реакции Антона можно только позавидовать. Он перехватывает запястье одним быстрым движением, чуть наклоняется и… Вбирает палец в рот? Димины брови сначала резко взлетают вверх, выражая крайнюю степень удивления, а потом, когда Шастун поднимает взгляд и медленно оглаживает палец языком, наоборот сдвигаются к переносице. Поз почти физически чувствует как краснеет, а фантазия, как обычно не вовремя, подкидывает весьма недвусмысленные картинки. И только остатки здравого смысла позволяют заговорить: — Тох, я не… — начинает Позов, и от него отшатываются моментально. Шаст тут же в себя приходит и напрягается так, будто к удару готовится, — … холодное не приложил, — продолжает он, — а надо, иначе заживать долго будет. — Да, надо, — щеки Антона тоже заливаются румянцем, а сам он направляется к холодильнику, — сейчас лед подам. Дима терпеливо ждет, почти не чувствуя боли в совсем недавно обожженном месте, и пялится в окно, раздумывая, почему же потемнело так рано. Он не замечает ни хлопка морозилки, ни взволнованного лица Шаста прямо перед собой. Реагирует только когда его зовут по имени и чуть встряхивают. И именно тогда какой-то недостающий кусочек пазла наконец встает на место. Позов тянется здоровой рукой вверх, заставляя Антона чуть пригнуться, а сам встает на носочки и целует. Не так, как утром совсем. Гораздо более осознанно, а от того увереннее и горячее, страшно об этом думать, но как в последний раз. А Шастун отвечает. Роняет на пол дурацкий лед и поднимает обе руки к щекам Димы, придерживая, не оставляя шанса отстраниться. Из-за разницы в росте неудобно обоим, поэтому Позов приближается совсем вплотную, подталкивая Антона к крохотному кухонному диванчику. Устраиваются они уж совсем нелепо: не переставая целоваться и даже зубами сталкиваясь разок, плюхаются на мягкую поверхность. Шастун на собственную задницу, а Дима на его колени. Быстрая мысль о том, насколько все похоже на один огромный пиздец прерывается ощущениями чужих рук на собственной заднице. Позов прогибается, подставляясь под руки сильнее, неосознанно, проезжаясь собственным пахом по чужому. Пальцы на мягком месте тут же сжимаются, а Шастун тихонько выдыхает в поцелуй. Ситуация с каждой секундой — все сюрреалистичнее, только вот ни поцелуи, ни движения бедрами не прекращаются. Здоровая, благо правая, рука Димы наконец опускается ниже, протискиваясь меж двух разгоряченных тел. Будет ли он жалеть об этом завтра? А может уже через несколько часов? Вопрос остается отложенным на самую дальнюю полку размышлений, а пальцы сдвигают ткань тонких домашних шорт вместе с бельём. — Поз… — шепотом, куда-то в самые губы. — Шаст, вот сейчас помолчи, пожалуйста. Пальцы накрывают головку, и Антон действительно замолкает. Закусывает собственную губу и закрывает глаза, когда рука медленно движется по члену вверх-вниз. А Дима теперь уверен, что не пожалеет. Как минимум потому, что увидел вот такого Антона. Он сдвигает свои шорты тоже и пытается обхватить рукой теперь уже оба члена. Поз ерзает бедрами, потираясь возбуждением и об руку и об чужой стояк, и целует тот самый закушенный кусочек губы Шаста. Тот хрипит так, будто ему не хватает воздуха, и, о чудо, додумывается протиснуть свою руку меж их телами тоже. Пальцы переплетаются в своеобразный замок, движения резкие и рваные из-за тесноты и неудобной позы. Снова жарко, снова влажные губы на шее, но настолько контрастно с воспоминаниями прошлой ночи. А не проводить аналогий просто невозможно, потому что перед ним все тот же Антон. Теперь правда не мягкий и нежный, а горячий и резкий, обжигающий кожу тяжелым дыханием, позволяющий пальцам запутаться в волосах, ускоряющий движения рук до какого-то сумасшедшего ритма. Но и более смелый — больно кусающий шею, утягивая Позова за собой, в сладкое расслабление оргазма. Дима лениво разлепляет глаза и поднимает взгляд. По подоконнику за окном барабанят капли дождя, а плотно затянутое тучами небо на секунду пронзает молния. Гром слышится сразу за ней и Антон вздрагивает. Позов тут же успокаивающе поглаживает спину, медленными, плавными движениями. Замечает на пальце все же оставшееся от ожога красное пятнышко и еще раз прокручивает в голове все, произошедшее за это время. — Пиздец, — будто подытоживает Шастун. — Пиздец, — соглашается Дима. Жопу поднимать не хочется от слова совсем. Но закончить с ебучим вареньем надо, иначе не с чем будет есть понедельничную, самую свежую булочку.