my lover is very ill

      прошло два дня. слава всё ещё находился в тяжёлом состоянии и к нему даже нельзя было попасть, говорили — слишком опасно. обо мне же обратного сказать нельзя было, я засыпал и просыпался с мыслями о нём, я жил, нет, вернее существовал с ним в голове, с его волосами, глазами, с прекрасным милым лицом, на котором всегда красовалась улыбка, с его душой, он словно был внутри меня. это состояние я пытался залить алкоголем. я пил столько, сколько чисто физически могло во мне поместиться и лишь одна фраза андрея, который переживал не меньше меня, но держался стойко, добила меня окончательно… «алишер, ты даже представить себе не можешь, насколько сильно сейчас разочаровываешь славика. будь сильным, держись в конце концов, и верь в самое лучшее, а не устраивай тут поминки раньше времени».       он чертовски прав, слава не простил бы мне этого, особенно со строгим запретом на смешивание алкоголя и препаратов от биопорярки в моём организме. это било ещё сильнее, разрывало меня на мельчайшие кусочки. самым тяжёлым днём оказался четвёртый — когда показатели в больнице резко ухудшились, но никто из врачей точно не смог сказать почему и что послужило причиной. давление упало почти до минимума, пульс замедлился и сердце перестало функционировать как раньше. словами нельзя описать моё горе, я даже не мог понять как переживу если он вдруг правда … это выше моих сил.       в жутком алкогольном опьянении, не помню как, но я впустил на порог нашего дома одну свою старую знакомую. её звали вера, мы когда-то пересекались в уфе, потом познакомились, провели пару ночей вместе чисто от нечего делать и на этом почти оборвали все связи. а тут неожиданно объявилась, видите ли, захотелось посмотреть как я живу. она привлекательна, не отрицаю, особенно в момент, когда переступила через порог, улыбнулась и протянула мне руки, видимо желая обняться. от меня кошмарно несло водкой, виски, вином, да всем чем угодно, но она даже не подала виду и не отстранилась.       я не знаю, что руководило мной, когда я впускал её, что было у меня в голове? хотя я очень смутно всё помню, это то самое мыльное состояние, когда перед глазами чуть ли не галлюцинации. я явно перепил, причём серьёзно.       мы поговорили немного, до того момента, пока она всё-таки не поинтересовалась моим состоянием и почему я выгляжу как алкаш-инвалид посреди бела дня. формулировка была конечно не такая, но думаю именно так она и рассуждала. тогда мне пришлось рассказать ей всё, про славу, про отношения, про аварию, да даже про мерзкую болезнь, которая незадолго до этого, пока что скромно давала о себе знать.       — о боже мой, алишер, мне правда жаль, я даже не знаю, как выразить свои соболезнования! — она практически прокричала это, делая реакцию на мой рассказ невиданно наигранной. отвратительно.       — он жив и будет жить, ты услышала блять? отложи свои соболезнования. — сорваться нужно было на кого угодно, а тут такая удобная миловидная кукла, почему бы и нет. тем более меня не могла не взбесить её последняя фраза, какие нахуй соболезнования? кто вообще так говорит, если надежда на жизнь всё ещё есть?       — я понимаю, тебе тяжело сейчас. — во время небольшой паузы она подошла ко мне ближе, пока я сидел на диване, напротив неё. — тебе нужно смириться с этим, ты ничего не можешь сделать, алишер. — её тон, её парфюм, открытая одежда, ресницы до неба и накаченные губы стали раздражать меня ещё сильнее. я решил не отвечать ей, дабы не устраивать лишний раз конфликтов, я очень устал и, моя голова была совсем не готова к скандалам и резким грубым ответам.       больше она пока что ничего не произносила, зато стоило мне только закрыть глаза, как она положила обе свои руки мне на голову, которые затем плавно спустились на мои напряжённые плечи. глаза я всё ещё не открывал, пытаясь просто раствориться, заснуть, умереть, что угодно, лишь бы у меня не было непосильно тяжёлых мыслей. видимо, не заметив никакой отпорной реакции, вера резко села на мои колени, расправляя свою максимально короткую юбку. от её действий стало минимум не по себе и я, пока что вежливо (на сколько позволяло моё пьянствование) попросил её слезть и оставить меня в покое. но она лишь сильнее прижималась ко мне и продолжала ёрзать. может быть это сейчас и не так уж плохо. может быть мне нужно расслабиться и наконец-то отдохнуть впервые за эти дни?       пока меня терзали сомнения, постепенно с непонятной ухмылкой она стала спускаться ниже, прямо на верный путь. чувства к ней варьировались от негодования и отвращения к симпатии и явному желанию. я снова прикрыл глаза, что давало ей видимо знак согласия и разрешения. в голове стали мелькать картинки с последних событий: размазанная кровь, ни живой, ни мёртвый андрей, медсёстры, бегающие туда-сюда и голос женщины, что помогла мне вообще узнать о произошедшем. твою мать, что я творю?       с почти полностью расстёгнутой ширинкой, я резво вскочил с дивана, задевая веру. на меня тут же накатила волна необъяснимой злобы и я накричал на эту девушку, что было сил, выгоняя её из нашего со славой дома. она ни в чём не была виновата, но тем не менее в порыве эмоций и неконтролируемой агрессии я готов был прикончить её на месте, что в принципе и сделал, если бы она не выбежала из помещения, даже не закрыв за собой дверь. испугалась. мне тоже страшно. мне страшно, что я был в шаге от самого чёрствого поступка за всю собственную жизнь. пока моя любовь еле дышит под кучей трубок, с кое-как функционирующим слабым сердечком и тяжелейшими ранами по всему телу, я собирался изменить ей. изменить своим чувствам, своему выбору, самому родному человеку, который мог бы уже давным-давно отказаться от меня за все проступки, но не сделал этого из любви. «…это страшный период в нашей жизни, но мы же рядом, мы вместе, помнишь? это значит только то, что мы справимся, я не оставлю тебя одного, алишер…»       мерзко от одной только мысли, что я был готов, что хоть и какие-то пару мгновений, но в моей голове была мысль об этом. я точно знал, чего она хотела от меня изначально, это было видно по её поведению, глубокому декольте, вопросам о моих отношениях на данный момент, и всё же я не отмахнулся от неё. я изменял славе наверно всего раза три, когда не принимал лекарства или был бухой в абсолютные нули, и за каждый этот проёб мне чертовски стыдно.       я нелогичный человек, я ужасный блин нелогичный человек. как можно любить настолько сильно, до слёз, до боли под рёбрами, до самоподерствования и не хранить банальной верности? это всё я, да блять, я. я самый последний человек, который заслуживает славу, заслуживает видеть слезинки на его ресницах, блеск в глазах от малейшей радостной вести, ощущать его прикосновения, поцелуи в шею, шутливые покусывания моих ладоней и тяжёлое дыхание в районе уха. мне нужно оставить его, перестать мучать, расстаться с ним в конце концов. может быть я и загнусь без него, словлю передозировку от дурацких таблеток или ещё чего хуже наркотиков. но он справится, я лишь отнимаю его время, слава сможет найти себе здорового человека, самого лучшего, того, кто мог бы о нём позаботиться.       в таких, максимально тёмных мыслях прошли практически два часа. прервал меня звонок, неожиданно от андрея, сначала желания поднимать трубку не было, но внутренний голос так и твердил в такт сердцебиению «вдруг что-то со славой? мало ли что с ним произошло? ты ведь с ума потом сойдёшь, дурак». тем не менее звонок я принял, и на той стороне сразу же послышались шумные вдохи и слова, проговариваемые с огромным усилием, будто андрей бежал, либо куда-то очень спешил.       — ало, алишер, большая проблема, катастрофа, мне только что звонили из больницы, короче славе максимально хуёво, организм почти отказывает. сердце вот-вот остановится, я не знаю, что делать, вдруг он правда умрёт? приезжай быстрее, на счету каждая минута.       — я не приеду. — пусть я сказал это с небывалым равнодушием, но внутри меня бился ураган, сердце у самого готово было выпрыгнуть из грудной клетки, а по всему телу пробежался холодок.       — что блять? — его видимо очень смутила моя фраза, в самом деле меня тоже, но я наверное точно решил, что без меня ему будет лучше и легче. я искренне надеялся, что он останется жить, он не умрёт, я не верил, но подсознательно я был не готов находиться там, рядом с ним, пусть даже он остался бы живым.       — я изменил ему только что, слава теперь не нужен мне вообще, можешь даже не звонить сюда больше. — в каждом моём слове была ложь, причём отборная. я не понимал причину своих слов, зачем и нахуя я это всё сказал? чтобы окончательно распрощаться с ним? вероятно.       — уёбище. — последние чужие слова, прежде чем я остался в тишине. в самой одинокой тишине в моей жизни.       иногда, чтобы оставить счастливым своего любимого человека, приходится избавлять его от самой главное проблемы — себя. из моих глаз в очередной раз струились слёзы, самые горькие и тяжёлые, самые безнадёжные. мне больно от всего: от собственного поступка, лжи и конечно возможной славиной смерти. это был конец, конец меня, как человека, как личности. уничтожил всё собственными руками, своими же желаниями.       и я запил, запил, что называется по-чёрному, запил грязно и безнадёжно, словно умалишённый, будто вся моя жизнь стала ничем, лишь дорожкой мефердрона на столе заядлого наркомана. думаю, меня в прошлом. а может быть и в ближайшем будущем.