я принесу тебе клубнику в декабре

— Конни, не держи меня за идиота, ладно? — Жан устало потирает лицо, наблюдая за тем, как его товарищ прерывает трапезу, чтобы с набитыми щеками уставиться на него с оскорбленным выражением лица. — Я правду тебе говорю. Моя деревня была неподалеку. Все постоянно говорили об этом поместье, где в теплице выращивали клубнику круглый год. Владелицу не раз обвиняли в том, что она ведьма, но всё равно жаждали заполучить несколько ягодок. За окном бушует стихия: снегом припорошена земля, тонкие деревьица нагибаются едва не до самих корней в попытке устоять под ветром. Жану становится зябко лишь от одного взгляда за территорию дома, где горит яркий огонь и пахнет чаем с душицей. Прекращающийся звон ложек оповещает о немом решении готовиться ко сну. Жан поднимается на ноги и оказывается стеной, высокой и большой, препятствием на твоём пути. С трудом удержав посуду в своих руках, ты неловко зовёшь его по имени. — Прошу прощения, — Кирштейн на секунду теряется в собственных мыслях при взгляде на то, как очаровательно волосы, выбившиеся из хвоста, обрамляют твоё лицо. — Давай я отнесу? Твоя благодарность напоминает Жану о том, чтобы расправить плечи и встать ровнее. Довольно улыбнувшись, он вышагивает по направлению кухни. А в голове лишь одна мысль: "Я добуду тебе клубнику в декабре".

***

— Наш капитан умеет разговаривать словами? — причитает Жан, продолжая прижимать тряпку со льдом к своему поврежденному носу. — Я ему не Эрен, которому можно выбить зуб, а через час любоваться новым. — А о чём ты думал, соломенная голова?! — ты продолжаешь кружить вокруг него, как коршун вокруг маленькой мышки в целом безжизненном поле. Сбитое, от гнева, дыхание, мешается с твоими возмущениями. Увиденное тобой и рассказанное другими смешивается вместе и образует витраж истории. Непривычно беспечный Жан, отправившийся в одиночное путешествие до неизвестного тебе поместья, неожиданная парочка титанов. Вовремя подоспевшие Конни и Микаса. Слабый удар в нос от капитана Леви за риск привести врагов во временное убежище, тихий Жан. — Посмотри на меня, — просишь, аккуратными прикосновениями осматривая лицо Жана на намёк серьезных ранений от Аккермана или одного из титанов. — Везучий засранец. Жан ластится к твоей холодной руке, ощущая обезболивающий эффект на горящую (от смущения, но он ни за что не признается) щеку. Замерев от удивления, ты ощущаешь зажигающиеся искры в груди, что бывает только рядом с Кирштейном. Остановив свой взгляд на небольшой царапине вдоль челюсти, ты следуешь порыву оставить на нём свой поцелуй. — Не ругайся на меня, — его голос низкий, обволакивающий тебя со всех сторон, как теплейшее одеяло. — А если волновалась, то так и скажи, — неожиданная мягкая игривость вызывает у тебя улыбку. — Такой идиот, — качаешь головой, но улыбку не прячешь. — Ну, вот, опять! Я между прочим, хотел порадовать тебя, а ты лишь обзываешься, — Жан старается изображать обиду, но она не прикрывает его гордости по случаю успеха своей маленькой миссии. Отвернувшись, он всё равно поглядывает на тебя, ожидая интереса. Затянувшиеся молчание заставляет его взорваться шумным вздохом. Поднявшись на ноги, он выходит из комнаты на минуту. А возвращается с небольшой миской клубники. Яркая, пышная в своём великолепии, ягода пахнет летними ночами и сладкими детскими воспоминаниями. Даже тогда она не была такой крупной и красивой, но всё равно была лучшей, так как её мало мало и она росла с большим трудом в плохой земле. — Я долго не знал, как сообщить тебе о...О своих намерениях. О своих чувствах. А когда услышал об этой чёртовой клубнике, то не думал ни о титанах, ни о том, как глупо буду выглядеть прямо сейчас... Твои щеки, с каждой новой секундой, всё сильнее окрашиваются в алые оттенки смущения. Дрожащие руки ставят миску с ягодой на тумбочку, чтобы без препятствия обхватить лицо Жана. — Я приняла бы тебя и без клубники, — твой большой палец скользит по контуру нижней губы Кирштейна. Он едва дышит, прикрывает глаза от ощущения абсолютной любви, разливающийся в его грудной клетке. — А сейчас? — его голос стал ниже. — А сейчас я хочу принять тебя и расцеловать твоё лицо, — отвечаешь на выдохе, едва не искрясь от смущения и счастья. В одночасье Жан сжимает твою талию в своих руках, чтобы прижать еще сильнее. Его губы так быстро находят твои, что ты не успеваешь осознать. Прежде, чем реальность перестаёт кружится, твои губы сами отвечают на любовную ласку. Неумелый ответ разжигает в Жане невиданную ранее страсть. — Это твой первый поцелуй? — Да. — Чёрт, я буду целовать только тебя всю оставшуюся жизнь, — новый поцелуй, еще более сладкий и страстный, бьющий по коленям, что едва держат ослабевшее тело.