Твоя младшая сестра: Я давно в тебя влюблен

Двадцать четвертое августа (ночь) — Выходи, барби, — слышу я в трубке голос Руслана. Я меняюсь в лице, сердце начинает биться быстрее, когда я понимаю, что он, действительно, приехал. Приехал за мной. Я глотаю ком в горле, тут же вставая со стула. Глаза блестят из-за большого количества алкоголя да я и сама не понимаю, что именно сейчас хочу услышать. Мне почему-то не по себе. Не по себе из-за того, что я совсем не могу представить в голове, что сейчас меня ждёт. Я не спешу к выходу, хотя девочки гонят меня на улицу. Буквально за шкирку тащат меня в коридор, пока я держу телефон в руках, — только давай быстрее, — просит он, когда понимает, что я ничего не отвечаю. Мое сердце быстро стучит, когда я оказываюсь у входной двери. — Угу, — как-то слишком заторможенно говорю я, а потом скидываю звонок, запихивая телефон в карман шортов. Я глупо хлопаю ресницами, кидая на подруг встревоженный взгляд. Диана лишь скрещивает руки, надувая недовольно свои губы. Кажется, что ей вообще не нравится моя реакция на все происходящее. Ника ведет себя более сдержанно, но тем не менее, она почему-то все равно пытается быстрее выпроводить меня на встречу с Тушенцовым. — Кроссовки, — напоминает мне светловолосая, не сдерживая улыбки, когда я прям так собираюсь выйти из квартиры. Я опускаю глаза на свои носки и киваю головой. — Точно, — бормочу я, обуваясь, — что-то я нервничаю, — честно признаюсь я, не смотря на двух девушек. Я чувствую, как они буравят меня своим взглядом. Чувствую, как не отрывают от меня своих глаз. — Помиритесь, — с уверенностью говорит рыжеволосая и, могу поспорить, что она сейчас махает на меня рукой. Говорит так, будто это очевидные вещи, — он хоть и говорит много глупостей, но все прекрасно знают, что он любит тебя, — она права, когда говорит такие слова. Скорее всего, она права. Просто слишком много обид и недопониманий было у нас в последнее время. Может, нам правда стоит просто обсудить все. Но… Те слова ранили меня, и те оскорбления звучали слишком резко. Я выпрямляюсь, когда на ногах красуются кроссовки и вздыхаю. — Я пошла, — говорю я, а девушки лишь кивают головой. Спускаться я решила по лестнице, пытаюсь оттянуть момент нашей встречи. Пытаюсь выстроить диалоги у себя в голове. Те диалоги, которые возможны между нами. Руслан может вновь начать ругаться на меня, это не выходило из головы. Почему я сейчас веду себя так глупо? Неужели это алкоголь в моей крови так влияет на мое мышление? Я иду медленно, даже считаю ступеньки. Знаю, что Тушенцов, наверняка, бесится, что я так медлю. В голове были и такие мысли: «а вдруг он сейчас поставит окончательную точку?» Не знаю, боюсь ли я этого сейчас так сильно. И да, и нет. Сложно. Сложно, потому что привыкла к нему. Сложно, потому что я делила с ним последнее время вместе постель. Я засыпала с ним, просыпалась. Я видела его каждый день. Я, черт возьми, жила с ним. Он — мой первый парень. Это мои первые отношения. Теперь я с уверенностью могла назвать их серьезными. Теперь я могла назвать себя его девушкой. Я вдруг вспомнила тот момент, когда напилась с Даней. Тогда Руслан тоже забирал меня, и я вновь почувствовала себя той Дариной, которая только прилетела в Питер. У нас тогда толком ничего не было, кроме общения. Сейчас мне кажется, что это все было не со мной. Чем дольше я с ним встречалась, тем больше не верила в то, что когда-то он не мог открыто назвать меня своей девушкой. А ведь тогда я так сильно переживала. Тогда я думать ни о чем другом не могла. Жила только мыслями о нем и о том, что между нами происходит. Дверь на улицу слишком громко открывается, а холодный ветер последних летних деньков заставляет меня поежиться. Я сразу замечаю темноволосого. Он сидит на лавочке возле парадной, накинув капюшон на голову, смотрит себе под ноги. Но когда слышит звук, поднимает свою голову, и мы встречаемся взглядами. Я замираю, когда вижу его таким… потерянным. Он, как никогда, выглядит бледным, глаза красные, взгляд усталый и такой грустный. Губы плотно сжаты, как и кулаки, на которых виднеются белые костяшки.Тушенцов тут же встает с лавочки, когда я делаю шаг на улицу, медленно закрывая за собой дверь. Он идёт медленно, будто боится напугать меня. Боится спугнуть. Боится того, что я убегу обратно и больше не выйду к нему. Я смотрю на него своими большими голубыми глазами, когда он останавливается от меня в паре метров. Видимо, не решается сейчас подойти ближе ко мне. Я стараюсь держаться уверенно, даже холодно по отношению к нему. Я скрещиваю руки на груди, осматривая с ног до головы этого парня. Мне вдруг становится жаль его, вижу, что ему не совсем хорошо. Не знаю морально или физически, но я чувствую, что ему сейчас плохо. Он сбрасывает свой капюшон, и я тут же замечаю беспорядок на его голове. Затем Руслан сует руку в карман. Он смотрит на меня, не скрывая той грусти во взгляде. Смотрит на меня и, мне кажется, впервые за долгое время не знает, с чего начать разговор. Мнется, что удивляет меня также сильно. Я замечаю все его повадки, замечаю его небольшую неуверенность. Затем Тушенцов вздыхает, прикрывая глаза на пару секунд. — Выглядишь не очень, — честно говорю я, всматриваясь в лицо парня. Темноволосый усмехается, когда слышит это. Усмехается криво, не особо радостно, вновь опуская глаза вниз на свои кроссовки. Дальше я молчу, не собираясь ничего говорить. Я все еще жду, что он найдет нужные слова и наконец-то скажет мне что-нибудь. Ветер бьет по щекам, заставляет ежиться. Все-таки в футболке и шортах по ночам уже холодно. Непроизвольно обнимаю себя за плечи, стараясь унять дрожь. Парень замечает то, что мне холодно. Вижу, что он хочет протянуть мне руку, которую вытащил из кармана, но потом вновь опускает ее. Не решается сделать этот шаг. Я вдруг удивляюсь, замечая его таким нерешительным. Руслан никогда не был таким при мне. Он всегда знал, что делает. Знал, что хочет. А сейчас не знает, как действовать. Я не вижу в нем ту уверенность, которая всегда присутствовала у него. У меня слишком много странных эмоций. С одной стороны, я хочу подойти, обнять, утешить, поцеловать. Но с другой… Я дальше хочу бездейственно стоять на месте. Не хочу делать первых шагов. Не хочу так быстро кидаться к нему на шею. Да и вдруг он сейчас скажет о том, что мы расстаемся? Я, если честно, совсем не удивлюсь таким словам. — Знаю, — чуть погодя, отвечает парень хриплым голосом. Он дергает плечами, а затем неспешно достает из барсетки пачку сигарет. Я наблюдаю за тем, как медленно он вытягивает сигарету, потом замечаю, как хочет убрать пачку, но вдруг протягивает мне. Я вспоминаю сейчас тот момент, когда мы встретились с ним после расставания впервые. Тогда он приехал на тусовку к Серафиму и Диане. Тогда он тоже протягивал мне пачку, не спрашивая нужно ли мне. Я пытаюсь подавить улыбку. Пускай тогда мне казалось, что это самый отвратительной вечер в моей жизни… Но сейчас я вспоминаю это с таким странным трепетом. Я принимаю его подачку, беру сигарету, зажимаю ее в зубах. Руслан тут же достает зажигалку, чиркает ей, чтобы я прикурила. — Спасибо, — неохотно благодарю я парня, кивая головой. А потом я вновь ежусь, когда ветер снова напоминает о себе. Карие глаза всматриваются в мое пьяное лицо, всматриваются в мои мешки под глазами. Интересно, стыдно ли ему сейчас за то, что он наговорил мне утром? Я опускаю взгляд на свою обувь, а потом замечаю, что мои ноги покрылись мурашками от холода. — Я еблан, — выдает Руслан, делая затяжку. Я усмехаюсь, когда слышу эти слова. — Знаю, — спокойно отвечаю я ему. На лице никаких эмоций, стараюсь держаться спокойно. Не хочу показывать ему все то, что происходит сейчас внутри меня, когда я стою рядом с ним. — Я мудак, — повторяется он, но уже другими словами. Я чувствую, как темноволосый прожигает меня взглядом, пытается понять, ведусь ли я на такие его слова. Раньше я бы уже улыбнулась. Раньше я бы глупо посмотрела на него, хлопая своими длинными ресницами, но сейчас этих слов мне не хватает. Я не это хочу услышать от него. — Уже говорил, — замечаю я, кидая на парня быстрый взгляд. Я немного щурюсь, смотрю на него недовольно. Потом показательно достаю телефон, кидая взгляд на время. Три ночи.Уже, мать его, три ночи. Честно говоря, усталость накатила так неожиданно, что мне прямо сейчас захотелось улечься в теплую уютную кроватку и уснуть. — Я не хотел, блять, тебя обидеть, барби, — опять мимо. Не хотел, но обидел. И такое бывало раньше часто. Раньше ты всегда обижал, а потом говорил «не хотел». Эти слова никак не влияют сейчас на мое состояние. Слишком просто сказать «я не специально» или «я не хотел». Мне нужно другое. Я закатываю глаза. Закатываю глаза, чтобы он понял, что эти слова тоже сейчас не прокатят, — этого недостаточно? — спрашивает Руслан, а я удивлённо вскидываю брови, вновь устремляя взгляд своих голубых глаз на парня. Он сейчас серьезно об этом говорит? Но потом я успокаиваюсь, когда вижу глупую, виноватую улыбку. Видимо, понимает, что шутка-то совсем неудачная. Шутка вообще не к месту. Я отрицательно качаю головой, сжимая губы в тонкую линию. Я мысленно молюсь, чтобы он смог найти нужные слова. Молюсь, чтобы захотел забрать меня обратно. Я хочу, чтобы он немного сломил свою гордость. Сломил свое самолюбие, показал мне, что я что-то стою для него, — ты реально хочешь, чтобы я, блять, нашел нужные слова? Сказал все, что чувствую к тебе? — он хмурится, пытаясь понять, серьезно ли я настроена. — Да, Руслан, — нетерпеливо, немного раздраженно отвечаю я, — если тебе нечего сказать… — но темноволосый не дает договорить мне. Он слишком резко хватает меня за запястье. Слишком резко притягивает к себе, так крепко держа меня. Я, не хотя этого, утыкаюсь носом в его грудь. Может, раньше мне и этого действия было достаточно, но сейчас — нет. Я быстро вдыхаю запах горького шоколада, который, кажется, никогда не заменится другим парфюмом, а потом делаю шаг назад, показывая всем своим видом, что недовольна. Тушенцов цокает языком, но держит меня за запястье так крепко, будто боится, что если отпустит, то я тут же уйду. Но я не собираюсь уходить. Во всяком случае, пока не собираюсь. Пока я терпеливо жду следующих его слов. — Бля, — чертыхается парень, недовольно закатывая глаза, — и когда ты стала такой? — скорее риторический вопрос, на который он и не ждёт ответа. Но меня вдруг так выбешивает то, что он сейчас спросил. — Какой «такой»? — я хмурюсь, сильно хмурюсь, — не той, которая бежит к тебе в объятия по первому зову? — интересуюсь я у парня, выгибая одну бровь, — да, Руслан, я не хочу это все так оставлять. Я знаю свою ошибку. Знаю в чем накосячила. Я не хотела заставлять тебя ревновать. Не хотела обижать тебя или задевать твои чувства. Я ничего не чувствую и не чувствовала к Коле, — почему-то сейчас мне показалось, что я нагло вру не только Руслану, но и себе. Возможно… Я что-то испытывала к парню, но теперь это уже не важно, — и я не давала тебе повода усомниться в себе. Да, знала, что тебе не понравится то, что я встретилась с ним. Знала — поэтому не сказала. Ты, кажется, совсем не хочешь понимать мои чувства и мои переживания. И этот глупый поступок… Отвратительный поступок! Ты уехал, не брал трубки, не отвечал на сообщения. Я переживала, — я сама удивляюсь тому, как с каждым словом мой голос становится громче, — переживала за тебя. Не спала всю ночь, Руслан, ждала тебя. Хотела поговорить, хотела извиниться. Хотела сказать, что больше так не поступлю, потому что мне важны наши отношения. Но каким ты приехал домой? Ты же не только пил, Руслан! Я это знаю, — сейчас я говорю это осуждающим тоном. Слишком осуждающим, — и что ты мне наговорил? Ты сделал меня? Ты воспитал меня? Ты сделал все для меня? Не спорю, ты во многом помогал мне, но это и есть суть отношений, как по мне. Мы друг другу помогаем. Мы друг друга поддерживаем. Мы верим друг в друга. Мы, Руслан, а не только ты один! — меня захлестывает обида, которая весь этот день сидела во мне. Я не хотела, чтобы она вот так вырывалась из меня, но теперь я не могу взять себя в руки, — я не псина тебе, если ты вдруг забыл. Я не псина, которую можно выгонять тогда, когда тебе надоела, а потом звать к себе. Я люблю тебя, но себя люблю больше. Если мы не можем сделать друг друга счастливыми… Если мы не можем друг друга слышать… Если мы, блять, не можем нормально решать наши проблемы, то, — и я не договариваю. Резко сжимаю губы, прикусываю свой язык, опуская глаза в пол. — Ни ты, ни я не хотим расставаться, — вдруг говорит он. Я вздыхаю. Да, он прав. Мы оба не хотим ставить точку. Оба не хотим делать этот шаг. Думаю, что мы оба привязались друг к другу и не хотим быть одинокими. Горячая рука Руслана сдавливает мое запястье сильнее, но сейчас он не делает мне больно, контролирует свою силу, — блять, ну я долбаеб, да, барби. Это хочешь услышать? Хочешь услышать, что я не хочу делить тебя с кем-то? Да, не хочу. Я, блять, не могу контролировать свою злость, когда представляю, что на тебя кто-то смотрит так же, как я. Крышу рвет. Сама знаешь, что я долбаеб с ебаной биполяркой. И ты, блять, сама должна понимать, что я стараюсь сдерживаться. Стараюсь сдерживать свои порывы, потому что не хочу проебывать тебя. Уже раз проебал, мне этого достаточно. Я тогда нормально говна хлебнул, но об этом ты никогда не знала. Самое хуевое, что мне было в разы хуже, чем тебе. Рядом со мной почти никого не было. Я был в ебаном туре, натягивал улыбку во время концерта, делал вид, что у меня все заебись. А ты, — в этот момент он делает шаг ко мне. Я не двигаюсь с места, хотя хотела сделать шаг назад, — а ты тусила с моими друзьями, барби. Один из них мечтал трахнуть тебя, это же очевидно. Какого было мне тогда, знаешь? Как было мне хуево понимать, что я проебал тебя? Думаешь до сих пор, что я думаю только о себе? Нет, нихуя. Сейчас, когда мы, блять, в отношениях, я стараюсь не проебаться. Я рад, что ты нашла свое призвание. Рад быть рядом с тобой в те моменты, когда тебе нужна моя поддержка. Пускай я и не умею поддерживать словами, но ты знаешь, что я ебало сломаю тому, кто посмеет тебя обидеть. Ебать, я жить тебя к себе забрал. Думаешь, что это нихуя не значит? Я сразу хотел забрать тебя к себе. Сразу, но ты только стала работать, а потом ни у тебя, ни у меня не было времени. Виделись не так часто, ты всегда была в каких-то заботах. Всегда думала о работе, и я не хотел тревожить тебя. Но сейчас ты живешь со мной. Трахаешься со мной. Спишь со мной в одной кровати. Я не хочу проебывать тебя. Да, мудак я. Мудак, потому что юзанул, хотя прекрасно знаю, что ты против всей этой хуйни. Мудак, потому что съебался из дома и не поговорил с тобой. Я был пиздецки злой, боялся наговорить тебе лишней хуйни. Но, сука, пришел и все равно наговорил. Я пытался избежать этого конфликта. И я, блять, извиняюсь за все то, что сказал тебе. Извиняюсь, потому что я не хочу обижать того человека, кто ценит меня. Ты заботишься обо мне, ты понимаешь меня, ты стараешься молчать тогда, когда я злюсь. Я замечаю все это, замечаю, как сдерживаешься. Я не хочу расставаться, не хочу, чтобы ты уезжала от меня. Я хочу сейчас забрать тебя домой, лечь с тобой спать, а утром проснуться и знать, что ты где-то в квартире в моей длинной футболке. Ясно тебе? — Руслан говорит это с такой злостью в голосе, но сейчас я вдруг понимаю, что все это время он злился не на меня, а на себя. Он морщится, когда выплевывает эти слова. Пытается все равно казаться грубым, но его лицо… Его лицо меняется. Сейчас я вдруг вижу в нем маленького мальчика, которому не хватает тепла. Он сам от себя страдает, и я это знаю. Знаю, поэтому мне становится его жаль, — и не надо ебать мне мозги за то, что я поступил с тобой так. Поверь мне, я делаю это каждый раз, когда говорю тебе что-то грубое и резкое, — и это я тоже знаю. Знаю, что Тушенцов переживает это по-своему. И знаю, что часто думает об этом и прокручивает все эти ситуации в своей голове. Он сам себя может наказать. И что тут скрывать? Он сам себя часто наказывает за это. Я устало прикрываю глаза, пытаясь собрать все свои мысли в кучу. Темноволосый делает еще один шаг ко мне, второй рукой хватает мою ладонь, сцепляя наши пальцы. Я поддаюсь ему. Поддаюсь его прикосновениям. — Я не хочу, чтобы ты вытирал о меня ноги, — совсем устало проговариваю я, когда в следующую секунду всматриваюсь в его лицо, — и хочу, чтобы мы разговаривали о том, что нас обоих не устраивает. — Ты ебанутая? Меня устраивает в тебе все, это же, блять, очевидно. Думаешь, я бы стал звать жить тебя к себе, если бы ты меня в чем-то бесила или раздражала? Я вижу тебя рядом с собой и сейчас мне пиздецки приятно выходить на люди с тобой. Потому что ты, барби, моя. У тебя охуенная внешность, охуенная фигура, ты знаешь мой характер и ты, блять, не смотришь на меня из-за моего бабла или какой-то популярности. Да, я наговорил тебе много обидных слов, но, поверь мне, я не думаю так на самом деле. Мне просто хотелось задеть тебя, — затем его лицо приближается к моему. Тушенцов касается своим лбом моего, а его карие глаза внимательно смотрят в мои голубые, — я хочу забрать тебя домой. Даже, если ты сейчас собираешься выебываться, мне похуй. Я закину тебя себе на плечо и повезу домой, — и я не сдерживаю глупой улыбки, когда слышу эти слова. Я все та же Дарина, которую Руслан забирает из любой точки города. Он расслабляется, когда видит мою улыбку, даже немного выдыхает. — Обещай мне, Руслан, что ты не будешь употреблять, — прошу его я. Для меня это важно сейчас. Не знаю, баловался ли Тушенцов раньше… Возможно, я просто никогда этого не замечала, но я больше переживаю за его здоровье. С его синдромом ему нельзя заниматься такими вещами. — Ты серьезно? — недовольно интересуется парень, цокая языком, — может мне еще поклясться на крови? Или на мизинчиках? Или че там еще делают… Руку на сердце положить? — я закатываю глаза, когда он перебирает все возможные варианты. Даже сейчас, когда он чувствует себя виноватым, он все равно высказывает свое недовольство. — Мне достаточно обещания, — спокойно отвечаю ему я, не ведясь на эти глупые провокации. Парень вздыхает, отстраняется от меня, чтобы чертыхнуться. — Барби, ты пытаешься сделать из меня долбаеба и подкаблучника, — замечает темноволосый, а я лишь отрицательно качаю головой. — Руслан, не беси меня, — я угрожающе сужаю глаза, — ты можешь сейчас выключить режим душнилы и сделать то, что я прошу? — Пиздец, — темноволосый оглядывается по сторонам, а потом вновь поворачивается в мою сторону, — обещаю, — когда он говорит это, то морщится. Делает вид, что эти слова слишком тяжело ему даются, — достаточно? — следом Тушенцов приподнимает одну бровь. — Неискренне, — отмечаю я, надувая губы. — А по мне, очень даже искренне, барби, — парень вновь тянет меня к себе. По-хозяйски закидывает свою руку мне на плечо, притягивая в свои объятия. Он целует меня в лоб, а я отмечаю, что у него холодные губы. Впервые за долгое время, у него слишком холодные губы, — и это… — вдруг проговаривает темноволосый чуть тише, отстраняясь от меня, чтобы заглянуть мне в глаза. — Что? — Забирай свою пьяную в хлам подругу, — и я удивляюсь, когда слышу подобные слова, — я знаю, что она с тобой пила. И уверен, что она пьянее тебя в разы. Забирай ее, положим в соседней комнате. А завтра поедем дружно давать пизды Серафиму за то, что обидел ее. — Ты знаешь, что они расстались? — удивлённо спрашиваю я. — Я знаю, что Серафим может вести себя, как долбаеб, когда смешает все подряд. И знаю Диану, которая, наверняка, захотела сожрать его мозг. Поэтому я уверен в том, что они тоже наговорили друг другу много говна, — Руслан говорит это так, будто это слишком очевидно. А я понимаю, что он прав. Видимо, он слишком хорошо знает Мукку и Ди. — Ты думаешь, что им стоит помириться? Казалось, что ты сам знал, что они разойдутся. — Я не хочу, чтобы потом Сер написывал мне, как ему хуево и какой он долбаеб. А, зная его характер, он не захочет написать ей первый, потому что будет бояться того, что она пошлет его нахуй. А это, сама понимаешь, в ее репертуаре. Я, хуй знает, что за детский сад мы с ним развели. — «Детский сад» — это ты про нас с Дианой? — возмущённо спрашиваю я, вскидывая брови. Парень скрывает свою хитрую улыбку, прикусывая нижнюю губу, но, судя по выражению его лица, я попала прямо в точку. — Нет, про наше поведение, — теперь Руслан пытается отнекиваться, но я показываю всем своим видом, что не верю в эти слова, — забирай свою ебанутую подругу, я пока вызову такси. И да, с Арчи я погулял, можешь не волноваться, — и я расплываюсь в улыбке, когда он говорит об этом. Я тут же быстро целую его в щеку, а он лишь недовольно закатывает глаза, — так радуешься, будто я совсем долбаеб и не могу понять, что собаку нужно кормить и выгуливать…