Падение

Незаметно проскользнуть в чужой номер удается слишком легко: в опустевших коридорах не было никого. Бесконечные голоса, веселые шутки, громкий смех и ни на секунду непрекращавшиеся обсуждения — все это резко сменяется вязкой, густой тишиной, которая оседает в душе болезненной тяжестью. Марк знает, что уже завтра все закончится. Утром вся команда соберется в последний раз, чтобы попрощаться, а затем они все вновь разъедутся по клубам, оставляя за спиной душный, знойный Катар и несбывшиеся надежды на чемпионство. Но перед тем, как вернуться в Барселону, он должен был увидеться с Ману. Именно поэтому спустя всего пару минут он стоит на пороге номера капитана и тихо стучит в дверь. Он совершенно не уверен в том, что ему откроют, зато точно уверен в том, что стоило хотя бы попытаться. В любом случае, мысленно убеждает он сам себя, ему нечего терять. Если Нойер откроют, то у него будет шанс хотя бы попытаться поговорить с ним, а если же нет… То он просто вернется к себе и, как полагается нормальному человеку, ляжет спать, чтобы, проснувшись утром, начать собирать вещи. Но, очевидно, ему везет, потому что спустя несколько долгих мгновений дверь перед ним медленно открывается. И сердце Марка болезненно сжимается, когда он видит перед собой Ману. Потерянного, расстроенного, уставшего. — Можно? Нойер молча кивает и, пропустив его, закрывает за собой дверь. Небольшой темный коридор приводит их в просторную комнату, освещенную лишь тусклым светом одинокой лампы. Номер Ману практически не отличается от его собственного: из мебели здесь только широкая кровать, письменный стол у окна и просторный шкаф. Напротив телевизора висел телевизор, а пол застилал мягкий ковер. Это была небольшая, но достаточно уютная комната, обустроенная в преимущественно светлым тонах. Поэтому первое, что сразу же бросается тер Штегену в глаза — это чужой ярко-красный рюкзак на полу и разбросанные вокруг вещи. Это было совсем не похоже на Нойера, который всегда отличался особой любовью к чистоте и порядке. Но в этот момент Марк-Андре едва ли мог осуждать его за это. — Будешь кофе? — однако даже сейчас Нойер находит в себе силы, чтобы оставаться по-прежнему вежливым и гостеприимным. Едва заметно улыбнувшись, Марк качает головой. — Давай я лучше заварю нам чай. Ману не спорит. Вместо этого он устало валится на кровать и молча наблюдает со стороны за тем, как тер Штеген возится с чайником. На все про все у него уходит несколько минут, после чего он опускается на край кровати с двумя кружками в руках. Одну кружку передает Ману (его чай чуть более крепкий и менее сладкий), а вторую, крепко сжав ладонями, медленно подносит к губам, делая осторожный глоток. Горячий напиток медленно разливается по телу приятным теплом. Некоторое время они сидят молча, каждый погрузившись в собственные мысли. — Почему? — Нойер первым нарушает тишину. Марк, обернувшись, встречается с ним взглядом. Впервые за много лет, что они были знакомы, он видит в его глазах полнейшую растерянность и непонимание. И это ранит, потому что Ману всегда был крепкой, надежной стеной. Что для «Баварии», что для сборной, что для него самого. И тер Штеген знал, что всегда может на него положиться. Но, кажется, сейчас в нем самом что-то треснуло, надломилось, сломалось. И непробиваемая крепость рассыпалась сыпучим песком. И Марк чувствовал, что должен был что-то сказать, как сотни, тысячи раз делал до этого Ману, когда ему нужна была его поддержка, но подходящих слов почему-то не находилось. Возможно, он и сам не знал ответ на повисший в воздухе вопрос, а, возможно, знал, но не хотел произносить его вслух. Поэтому он находит его теплую ладонь и мягко сжимает в своей, безмолвно выражая поддержку. Тяжело вздохнув, Мануэль задумчиво переплетает их пальцы, а затем тихо просит: — Останься. И отказать ему не получается. Да и не хочется, если честно. Поэтому он молча забирается к нему и ложится рядом. И если полчаса назад казалось, что этот вечер не мог быть еще хуже, то сейчас… Настроение вроде бы даже приподнимается на несколько градусов. Не настолько, чтобы вмиг забыть обо всем, но ровно настолько, чтобы почувствовать себя чуть счастливее. И это то, в чем они оба сейчас нуждались. — Знаешь, иногда… — наконец, произносит Марк, глядя ему прямо в глаза, — жизнь бывает несправедливой. — Только лишь иногда? — насмешливо фыркает в ответ Ману. — Ну, может быть, немного чаще, чем иногда, — улыбнувшись, соглашается с ним тер Штеген. И, подумав, добавляет: — И, к сожалению, мы не всегда можем на это повлиять. — Может быть, и нет, а, может быть, и да… И прежде чем Марк-Андре успевает что-либо ответить, Ману неожиданно поддается вперед и целует его. Целует настойчиво, решительно, нетерпеливо, будто бы пытаясь наверстать упущенное — за те две недели, что они провели в Катаре, у них было не так много времени друг для друга. А теперь, когда все уже, наконец, закончились, они запоздало пытались урвать хоть что-то, какие-то несколько часов, которые уже ровным счетом ничего не значили. Не значили, разумеется, для сборной, но только не для них двоих. Поцелуй получается болезненно-нежным и горько-сладким на вкус. Они оба были разочарованы, потому что чемпионат мира для них был завершен, но в то же время были счастливы провести этот вечер, эту ночь вместе. Небольшое, но такое необходимое сейчас утешение. Ману разрывает поцелуй первым, неохотно отстраняясь, и устраивается под боком, укладывая голову ему на плечо. Некоторое время они молчат, погрузившись в уютный тишину, нарушаемую лишь тиканьем настенных часов. Их стрелки медленно, но неумолимо приближались к полуночи, с каждой минутой оставляя им все меньше времени на двоих. Уже через несколько часов они сядут в разные самолеты и в очередной раз разлетятся в разные стороны: Ману вернется обратно в холодный, снежный Мюнхен, а Марк-Андре вновь окажется в теплой, солнечной Барселоне. И все снова будет как раньше… — У нас ведь еще будет шанс. Растерянно моргнув, Нойер переводит взгляд на рядом лежащего мужчину. — Что? — У нас еще будет шанс, — мягко повторяет он, мгновением позже добавляя, — на Евро. Вот только Нойер в этом совсем не уверен, особенно после того, как после прошедшего матча Томас сказал, что может уйти из сборной. Тогда же и он сам впервые задумался о том, что… а, может быть, ему тоже уже пора? Последние несколько лет сборная находилась в состоянии стагнации, и команде, очевидно, нужны были серьезные изменения, которые бы позволили некогда одной из лучших сборных мира вновь вернуться на вершину. И хотя ему было невыносимо больно думать о том, что его время медленно, но неумолимо подходило к концу, Мануэль точно знал, что он сможет принять это решение, каким бы сложным оно ни было, если оно пойдет на пользу команде. Вот только говорить об этом Марку, по крайней мере сейчас, когда все еще было в подвешенном состоянии и никаких решений принято не было, он не собирался. Для начала ему нужно было все тщательно обдумать и взвесить и, может быть, даже поговорить с Ханси. Разумеется, тот тотчас же стал бы его отговаривать, но разговор с ним точно бы подтолкнул его к правильной мысли. В любом случае у него все еще было время для того, чтобы что-то решить, а пока… А пока он, устало улыбнувшись, молча кивает головой. И тянется за еще одним поцелуем.