Жена якудза

      Квартиру своей будущей жены Мадара впервые посетил без её ведома, когда та была у родителей в провинции. В тот момент он ещё не знал, что она уехала рассчитываться с долгами Харуно-старшего, не знал, что пока он парковался возле многоквартирного двухэтажного дома, где Сакура снимала квартиру, она сама находилась в «гостях» у Кейсуке Сарутоби.       Рядом на переднем сиденье стоял бумажный пакет, в котором лежали контейнер и термос — те самые, в которых Сакура принесла ему в больницу еду. Готовила она вкусно. Мадара, привыкший жить на заказанной из ресторанов пище, с ностальгией вспоминал, уминая очередную ложку мясного пюре, как готовила мать к каждому приезду сыновей из столицы на каникулы.       Дело было не только во вкусе. Да, Мадара, безусловно, ел что-то и повкуснее, и посытнее, и поизящнее. Но раньше пища не вызывала в нём такого отклика, улыбки, которая рвалась на ожесточившееся за годы лицо, пока никто не видел сурового оябуна. Да, были и женщины, что готовили для него, пытаясь продлить недолгие отношения завтраком после ночи в постели. Но кто из них, огрызаясь на огромных, как гориллы, якудза, пронёс бы ему домашний паёк?       Вечерами в палате, глядя на кошачью мордочку, нарисованную на маленьком термосе, Мадара размышлял, что заставило Сакуру приготовить что-то для незнакомого и страшного (Орочимару явно нагнал на свою студентку жути) мужчины. И пока оябун не находил ответа — незнакомы ему такие тонкости девичьей натуры. Разве что ларчик просто открывался — Сакура сама по себе представляла нечто доброе и невинное. Не было у неё никаких мотивов, кроме одного: увидеть опасного якудза ещё раз и спросить, как он пережил операцию.       А этот медведь, которому дурак-Изуна («Дурак-сама, я бы попросил! Я сайко-комон клана, у которого оябун — жадный и обидчивый ёж!») дал уже кличку Кумамон, до сих пор приводил не только Мадару, но и навещавших его людей в лёгкое замешательство. Никто не знал, кто в здравом рассудке принёс лидеру крупнейшего преступного синдиката страны такую глупую вещицу. Изуна на все вопросы отмахивался и грозил Обито кулаком, если тот собирался уже раскрыть не только рот, но страшную тайну.       — Нии-сан, собственным планшетом тебя умоляю, давай я увезу этого медведя домой. Клянусь, посажу его на твою кровать в квартире, и его плюшевый хвостик не пострадает. — Видя, что его слова — пустой звук для просматривающего документацию пациента, Изуна упёр руки в бока. — Это совершенно не сочетается с твоим авторитетным образом. Я уже устал убеждать всех, что у тебя нет несовершеннолетних любовниц.       — Так убеди всех в том, что у меня есть внебрачные дети. — Оябун стрельнул на брата недовольным взглядом, и тот, закатывая глаза, ретировался из палаты.       Медведь блестел добрыми глазами, сиял нежной улыбкой-ниточкой, а шёрстка его была такой мягкой, что хотелось прикасаться к ней снова и снова. На тумбочке Мадары не стояло ни цветов, ни ярких открыток, ни шариков с надписями «Поправляйся!». Нет, в его ящике лежал заряженный и готовый к бою пистолет вместе с сигаретами, на которые Орочимару бросался с таким же остервенением, как защищавшая своё логово волчица. Вместо цветов — бутылка воды, вместо открыток — таблетки, вместо шаров — дежуривший Обито, которого Мадара сплавлял куда-нибудь, уставая от бдительного надзора. Так было, пока не пришла Сакура.       Теперь его тумбочку украшал Кумамон, на которого недовольно косились и Изуна, и Орочимару, ворчавший что-то про пыль. Между лап медведя торчала цветастая открытка с яркой надписью «Желаю скорейшего выздоровления!». А рядом термос с кошачьей мордочкой. Эти «сокровища» радовали его глаз, когда Мадара уставал от бесконечных докладов Изуны о делах компании и расследовании покушения, от снующих туда-сюда медсестёр и якудза. А ещё напоминали о зелёных глазах отважной студентки.       Вечером после ужина, когда в коридорах выключали свет, Мадара оставался наедине с собой и подолгу смотрел на обыкновенную, даже неподписанную открытку с самой простецкой надписью. Мыслями он всегда блуждал где-то далеко. Изуна говорил, что партнёры завалили электронную почту и ресепшен подобными пожеланиями. Эта картоночка легко смогла бы затеряться среди них.       «Нет, не смогла бы».       Пусть графа отправителя осталась пустой, открытка навсегда сохранила на себе прикосновения розоволосой девушки, и память оябуна, так небрежно относившаяся к малознакомым людям, вдруг чётко запомнила имя.       «Сакура Харуно. Её зовут Сакура Харуно».       После выписки они иногда пересекались, и Изуна каждый раз наседал ему на уши, чтобы брат купил, наконец, очки. Якобы ослеп к чёртовой бабушке и не видит, что девочка безбожно к нему подбивает клинья неизвестно для каких целей. Цели сайко-комон клана, конечно же, предполагал самые вероломные. Единственное, с чем согласился Мадара в глубине закостеневшей души — студентка медицинского действительно «подбивает к нему клинья».       Сакура пыталась быть рядом, но так неумело, так неопытно, что попросту не могла не забавлять уставшего от всего оябуна. То вместо официанта подойдёт к нему с бокалом вина (и затем час ходит с красным, как помидор, лицом после его слов, что коньяк он предпочитает вину), то столкнётся с ним, будто бы случайно. Однажды Мадара даже увидел, как Харуно, заинтересовавшись орнаментом на шторах в родном университете, поставила подножку женщине, что сопровождала его на этом вечере. Та, конечно же, споткнулась и перевернула вместе с собой стол с закусками.       Безнадёжно испорченное платье, возмущённые возгласы, чтобы Мадара немедленно уехал вместе с ней, несмотря на то, что его присутствие здесь было необходимо. Учиха так смеялся про себя со студентки медицинского, что даже не разозлился на крикливую пассию и просто велел водителю отвезти жертву ревности, куда та скажет.       Харуно краснела, стеснялась, делала вид, будто не замечает дрожи в собственном голосе, и Мадара благосклонно позволял себе не обращать внимание на её нервозность. Да, он её очень интересовал, он ей нравился, и она с трудом скрывала это. Но он, как взрослый мужчина, не играл с самим собой в угадайку. Потому что возле суетливой девчушки он отдыхал по-настоящему.       Иногда они могли проговорить несколько часов подряд, например, когда их никто не отвлекал. Её беспокойность уходила, оставляя приятную и интересную в общении собеседницу. Оба они игнорировали другую сторону его жизни, и пока Мадару это устраивало.       С их последней встречи прошло две недели. Не то чтобы до этого они виделись каждый день, но выслушивая тонну скучнейшей и тяжёлой к восприятию информации от бизнес-партнёров, Мадара подумал о девушке, с которой легко мог не только говорить, но и молчать. Подумал и понял, что хочет увидеть её сегодня же. И память, такая услужливая, когда дело касалось Харуно Сакуры, тут же подала ему повод для встречи — у него до сих пор были её термос и контейнер.       Он мог бы послать кого-то отдать поклажу, мог бы отправить её почтой, мог бы, но не захотел. Потому сейчас и стоял под мелкой летней моросью, сменивший привычный пиджак на одежду попроще и поудобнее, замерший в вязкой нерешительности перед двухэтажкой.       Отсюда Мадара видел дверь её квартиры на втором этаже, расположенную прямо в конце галереи. Он знал, что на беленькой табличке выбито «№28», знал, что сейчас у Сакуры каникулы, и она должна быть дома. Мок бумажный пакет, мок он сам, но Учиха продолжал стоять возле своей машины и ругать неизвестно откуда вылезшую скованность.       «Что она подумает, когда увидит меня? Она не говорила мне, где живёт, поймёт, что я вычислил её, как шпион».       Мадара нахмурился и прошёлся взад-вперёд по мелким лужам.       «Даже если не подумает, то что я скажу? Привёз спустя месяц её посуду? Не нашёл другого места и повода. Идиот».       Он провёл ладонью по лицу, раздражённый, облизнул нижнюю губу.       «Мы друг другу ещё никто, даже не друзья. Она не звала меня к себе, даже из вежливости. Заявлюсь к ней вечером с идиотской причиной для визита. Дурак».       Рука уже потянулась к брелоку от машины, чтобы открыть её, завести и уехать, пока он точно не опозорился перед девушкой, что была младше его на двенадцать чёртовых лет. Раньше почему-то голову не разрывали такие пахнущие мальчишеской трусостью мысли. И Мадара почти сразу же понял, почему.       Во все их предыдущие встречи он был на своей территории, уверенный в себе, как акула в окружении мельтешащего косяка рыб. Сакуре, как маленькой рыбке, приходилось бороться с собой и подплывать к нему всё ближе и ближе, пока он, как царь, кружился в своей тарелке.       Теперь же он, суровый оябун, ступил в её владения — тихий райончик, старенький дом с маленькими квартирами и большой арендной платой. Теперь Сакура здесь главная. Маленький кролик в уютной норе, а он, промокший старый лис, решивший сунуть в неё нос.       «Глупость, глупость, глупость».       Но ноги, управляемые явно не его холодным разумом, понесли Мадару к лестнице, подняли по скрипучим ступенькам, пронесли по галерее вдоль закрытых дверей и горящих окон. Глаза смотрели только на дверь с номером «28». Когда мужчина шагнул на коврик с физиономией мультяшного зверя, то поднял сжатую в кулак руку, чтобы постучать, невзирая на паникующего внутри мальчишку.       А через несколько секунд бесшумно поставил бумажный пакет рядом, медленно разжал кулак и, нырнув рукой под кожанку, вытащил пистолет. Потому что не мальчишкины глаза, а взгляд опытного якудза заметил тёмные окна, пустые глазницы, в которых не горел свет, и приоткрытую дверь. Щель была такой незаметной из-за пасмурного вечера, но Мадара всё равно её увидел. Вряд ли в такую хмурую погоду кто-то решит устроить сквозняк в квартире. Подняв пистолет, второй рукой он как можно тише попытался до конца открыть дверь.       Раздался писклявый скрип, и Учиха, прокляв плотника, который обслуживал данный муравейник, уже не старался быть слоном в посудной лавке и широким шагом вошёл внутрь квартиры. Свет всё-таки горел где-то впереди, возможно, в основной комнате, заменявшей Харуно и спальню, и гостиную, и рабочее место. Кухонька, не идущая ни в какое сравнение с его, осталась позади Мадары.       «Если она сейчас выйдет из ванны или из комнаты и увидит пистолет, решит, что я грабитель. Замечательный был план — приехать без предупреждения».       Но тем не менее пистолет Мадара не опустил, потому что чуткий слух уловил шорохи в комнате, какое-то однотонное вошканье. Он был здесь не один, очевидно.       — Сакура? — позвал он её. — Сакура, это я, Мад…       Докончить он не успел, потому что из-за угла на него вдруг вырулила неприглядного вида женщина, по своей форме напоминающей шарик для пинг-понга. Чёрные короткие волосы прилизаны в бог знает какой укладке, платье с полоску с кучей кармашков обтягивало необъятный бюст. Увидев мужчину, целящегося ей в лоб, женщинка замерла, вытаращившись на незваного гостя. Из её рта не вырвалось ни звука, видимо, от шока бедняжка забыла завизжать на весь район, чтобы каждая собака сбежалась к несчастной квартире.       Это-то и спасло оябуна, успевшего напридумывать всякого, пока продвигался по короткому коридорчику, а теперь испытывавшего лёгкое, пьянящее облегчение. Он опустил пистолет, выразительно шикнул и сделал круглые злые глаза, решив продлить шок женщины ещё больше.       — Полиция Токио, — не терпящим возражений тоном сообщил Мадара, оглядел незнакомку и, убирая пистолет в кобуру, уже менее дружелюбно осведомился: — Что вы делаете в чужой квартире?       — Она моя! — вскинулась женщинка, тут же забыв о собственном страхе, стоило только услышать кощунственные заявления. — Я — Юки Кувахара, хозяйка квартиры, которую эта девчонка, Сакура, превратила в свинарник…       Удостоверившись, что кричать здесь никто не собирается, Мадара щёлкнул несколькими выключателями, и квартиру залил тёплый свет. Он огляделся и сразу же убедился, что не ошибся, и здесь действительно живёт Харуно — в комнате на стуле висел белый халат, а на столе лежал открытый анатомический атлас.       — Где госпожа Харуно?       Потеряв к персоне хозяйки интерес, Мадара прошёл дальше в комнату, игнорируя кудахтанья о грязной обуви. Он не ошибся и здесь: тут Сакура и спала на узкой односпальной кровати, и училась за заваленном тетрадями столом, и расслаблялась за просмотром старенького телевизора на таком же видавшем виды диване. За кроватью закрытый шторами балкончик, по которому успокаивающе тарабанил мелкий дождь.       «Уютно».       Первая мысль, что проскочила в голове мужчины, который обращал внимание еженедельно наведывающейся в его квартиру уборщицы чуть ли не на каждую пылинку. Мужчины, который видел обычный беспорядок человека, живущего без мыслей, что в любую минуту к нему наведаются друзья, и не испытывал при этом раздражения.       Судя по всему Сакуры дома не было больше, чем несколько дней. Не пахло домашней едой, кровать была заправлена, но закидана одеждой, и даже книги на полках и столе выглядели покинутыми.       — Так где она? — повторил Мадара свой вопрос, оборачиваясь к Юки.       — А ты, собственно, кто такой? Не похож на полицейского! — с подозрением скривилась та, считая себя знатоком сферы правопорядка, раз посмотрела все серии детективного сериала по телеку. — Один из её дружков?       — Дружков? — вздёрнул бровь Мадара.       — Ходит тут ещё один такой, в форме, — кивнула хозяйка квартиры, косясь на торчащую рукоять пистолета, и Учиха, не смутившись, спрятал кобуру под кожанкой. — Только он-то точно полицейский, а вот ты, красавчик…       — Отвечай на вопросы полиции, женщина, — без церемоний оборвал её Мадара, поморщившись, как от неприятного запаха. Лицо госпожи Кувахары, максимально странно измазанное косметикой, только подогревало его раздражение её глупостью.— У меня нет времени на разговоры с тобой, мне нужна Харуно Сакура.       — Натворила, дурочка, чего-то? — проигнорировав его, тут же заинтересовалась Юки с каким-то нахальным удовлетворением. Потянулась вперёд, как рыбка за вкусной наживкой. — Я так и знала, что мне не показалось, когда увидела в корзине с бельём шмотки с кровью. — Мадара, собиравшийся заткнуть хозяйку, одёрнул себя. Сплетницы всегда делятся интересной информацией. — И ваши, полицейские-то, приходили к ней, уж не знаю зачем, да только к порядочным людям они не ходят! А скажите, — глазки толстушки с жадностью заблестели, — это из-за папашки её, да? Прижали за долги его?       «Любопытно, мне не было об этом известно».       Вслух же он спросил:       — Где она?       — Почём мне знать, — пожала плечами Юки, улыбаясь тоже как-то хитренько. — Две недели как укатила, и даже не заплатила за квартиру. Уж и не знаю, вернётся ли…       Простая мысль вдруг иглой пронзила голову Учихи. Чёрные глаза прищурились, и хозяйка квартиры ойкнула и замолчала, прижав толстую ладонь, унизанную дешёвыми кольцами, к груди. Язык в узел отчего-то завязался.       — Если Сакуры здесь нет, то что ты здесь делаешь?       — Я — хозяйка!..       Его острый взгляд снова прошёлся по комнате и выхватил несколько деталей: выдвинутые ящики стола, переворошенные стопки одежды в маленьком шкафу и открытая шкатулка на полочке. Подойдя ближе, Мадара приподнял шкатулку и увидел ровный прямоугольный участок, чистый от двухнедельной пыли. Здесь стояла деревянная коробочка, пока чьи-то руки не сдвинули её в сторону. Совсем недавно.       Послышались тихие шаги в сторону входной двери, и Мадара, не оборачиваясь, процедил:       — Двинешься ещё раз — застрелю.       Угроза прозвучала как честное обещание, и Юки, снова ойкнув и что-то проскулив, осталась на месте, переминаясь с ноги на ногу. Не нравился ей этот незнакомец, которого она прежде не видела возле розоволосой съёмщицы. А уж она, госпожа Кувахара, видела и знала достаточно. Знала в лицо и светловолосого молодого полицейского, и девушку-китайку — эта парочка часто заявлялась в гости к Харуно. Они нисколечко не пугали и не беспокоили Юки, в отличие от лохматого владельца пистолета, от которого за версту веяло опасностью.       Откинув крышку шкатулки до конца, Мадара увидел в ней несколько девичьих безделушек, важных для своей хозяйки: цепочка, красивый камушек, бумажка из печенья с предсказанием, старый билет в театр и несколько купюр, примерно на сорок тысяч йен. Небольшая заначка, но оябун готов был поставить годовой бюджет своей компании, что денег здесь было больше.       — Вы не полицейский… — жалобно протянула хозяйка квартиры за его спиной. Чует собака, чьё мясо решила прикарманить. — Предъявите свой жетон или корочки какие-нибудь…       — Я предъявлю тебе кое-что другое. — Мадара обернулся со шкатулкой в руках. — Верни деньги. Считаю до четырёх. Раз.       Раздалась ожидаемая возмущённая тирада о том, что его обвинения — беспочвенные глупости, что он — вооружённый грабитель, для которого она сейчас вызовет полицию, а она сама — имеющая право проверять своё жильё хозяйка тогда, когда ей заблагорассудится, и не спрашивать у кого-либо разрешения. А жильё она проверяет, потому что Сакура — безответственная, пачкающая её квартирку девчонка, таскающая в гости не только своих друзей, но и посторонних мужчин, как он сам. Мадара выслушал всё с ледяным спокойствием, а затем шагнул к ней, сказав:       — Два. Не заставляй меня забирать то, что не принадлежит тебе, силой, женщина.       — Принадлежит! — взвизгнула Юки, даже подпрыгивая от возмущения, но тем не менее отходя от страшного гостя. — Сакура не заплатила мне за последний месяц! У неё и так торчит долг за предыдущий! Усвистала куда-то, не поставив меня в известность! А мне, бедной женщине, на что прикажите жить?! Двое детей, муж пьющий! А если она не вернётся…       В этот раз терпение Мадары, и без того ничтожно маленькое, иссякло.       — Всё её вещи здесь, ты ведь в этом убедилась, устроив здесь свинарник, — оборвал он Кувахару. — И тебе известно, что Сакура вернётся и заплатит, как делала всегда. Сомневаюсь, что ты признаешься ей, что украла деньги. Когда она вернётся, заставишь снова заплатить за аренду. — Мадара сделал ещё один шаг к ней. — Три.       — Откуда мне знать, что ты их не прикарманишь себе?! — Руки замочком сложились на необъятной груди Юки. Женщинка сварливо сморщилась, становясь ещё противнее, чем казалась на первый взгляд. Боялась, а продолжала вякать, маленькими шажочками продвигаясь в сторону входной двери. — Заберёшь денежки, а на меня всю вину свалишь! Никакой ты не полицейский! Чокнутый псих с пистолетом, я сейчас закричу, пожалеешь, что вообще зашёл сюда!       — Ты меня утомила, — тяжело вздохнул Мадара.       Вспомнился вечер, когда они с Сакурой завели разговор, едва не коснувшийся его преступной жизни. Лишь мельком задели эту тему. Девушка сказала, что вежливостью города брали, и адекватный разговор помогает решить все проблемы без жестокости. Мадара ничего не ответил ей, справедливо рассудив, что Сакура — плод мирной и тихой жизни, и лучше ей таковой и оставаться. Не было никакого смысла убеждать её в обратном своим многолетним опытом ведения всевозможных переговоров. Потому просто слушал её, как и всегда, отдыхая рядом с ней подобно бедуину в пустынном оазисе.       — Четыре. Я хотел решить миром, ками свидетель.       В следующую минуту оябун схватил Юки за толстую руку, заставив ту визгливо вскрикнуть, но крик её тут же застрял с горле, когда она увидела страшные глаза мужчины, в которых словно плясали все черти ада. Учиха поднял расслабленную ладонь, только поднял, не намереваясь ни бить, ни хватать, но простой жест произвёл на жадную воровку такое сильное впечатление, что на густо накрашенных ресницах выступили испуганные слёзы.       — Отдай то, что украла. — Жёсткий тон, испепеляющий взгляд, и Юки, кривя вымазанные помадой губы, дрожащей рукой протянула Мадаре вытащенные из бюстгальтера деньги — сложенную в рулон толстенькую пачку. Забрав украденное, он тут же отпустил её, нисколько не переживая, что потом на запястье женщины появятся синяки. — И не смей появляться здесь, пока Сакуры нет дома. Узнаю, что у неё что-нибудь пропало — что угодно, хоть зубная щётка — найду и отрежу твой болтливый язык. Теперь убирайся.       Скрылась госпожа Кувахара молча, трясясь, как большой желейный торт, и так быстро, что только пятки сверкали. Вместе с деньгами она всучила ему ещё и ключ от квартиры. Мадара проводил её недовольным взглядом и, забрав с порога бумажный пакет, закрыл дверь, оставшись в одиночестве.       Значит, Сакуры нет уже две недели. Он не помнил, чтобы в прошлую их встречу она говорила о том, что уедет. Как и о финансовых проблемах своей семьи.       «Она бы и не рассказала, — подумал Мадара и оставил пакет на кухне, решив, что Сакура без проблем поймёт, кто его ей передал. — Потому что тогда её чувства воспринимались бы по-другому».       Он разулся в малюсенькой прихожей, которая сразу же переходила в кухню, сбросил кожанку и вернулся в единственную в квартирке комнату. Оябун огляделся, ощущая мимолётное покалывание вины — всё-таки он, как и истеричная хозяйка, вторгся на частную территорию без ведома жильца. Но Учиха недолго договаривался с совестью, потому как принялся за дело: вернул деньги и всё, что переворошила воровка, на свои места и закрыл все ящики и шкафы.       После маленькой уборки, которую он сделал на автомате и до того как успел задуматься, а зачем ему это понадобилось, Мадара позволил себе ещё немного пройтись по маленькому, но наполненному уютом дому Сакуры. Ему будто позволили заглянуть за занавес перед представлением. Как много мелочей он узнал о ней, просто осмотрев её рабочее место! Полки по бокам и над столом были уставлены не только книгами и методичками по медицине, но и горшочками с мелкими растениями — бонсай. Не очень красивыми, зато неприхотливыми в уходе. Рядом ютилось несколько мягких игрушек-брелоков. Их бы носить на рюкзаке или ключах, но хозяйка усадила их рядом с собой.       «Родственники Кумамона, — усмехнулся Мадара, коснувшись пальцем зайца с ушами длиннее его самого. — Теперь понятно, почему ты принесла его мне».       На кухне было несколько шкафов, и оябун, собиравшийся уже уходить, интереса ради решил открыть первый попавшийся. На него едва не высыпалась открытая пачка с печеньем, и только благодаря собственной ловкости Учиха вовремя её поймал. Чертыхнувшись, он сунул пачку на место и решил, что сами высшие силы намекают — хватит шариться по девичьему дому без ведома хозяйки. Мужчина колебался мгновение, а потом зачем-то стянул одну печенюшку с шоколадной крошкой.       Мадара не любил сладкое, и тем не менее грыз печенье, рассматривая фотографии, прицепленные многочисленными магнитиками к холодильнику. Вот Сакура в объятиях светловолосого парнишки и девушки с шишечками на макушке. Троица неумело сделала селфи, но тем не менее даже в пустой квартире ощущалась теплота их радостных улыбок. А здесь Сакура с тем же парнишкой в океанариуме — на голубом фоне аквариума торчала морда морского котика. Оба скорчили идиотские физиономии. Старое фото, если судить по длине волос — они доходили Харуно до пояса. На третьей фотографии розоволосая стояла с цветами в руках, а по бокам её родители — строго вытянувшийся отец и мягко улыбающаяся мать. На четвёртой девушка была одна: хохочущая, с блестящими от восторга глазами, в белом халате и с пластиковым скелетом под ручку. Или под косточку, как посмотреть.       Машинально Мадара снял фотографию и посмотрел на обратную сторону.       «Сакура и её новый друг Тора. Если пациент хочет дружить, медицина бессильна». Внизу была приписка: «От Шизуне Като».       Улыбка, мягкая и такая несвойственная оябуну, осветила его лицо.       Дождь усилился, шумно тарабаня по крышам и карнизам окон. На улице темнело, и квартира, в которой снова выключили весь свет, погрузилась в полумрак и тишину, нарушаемую только гудением холодильника. На его дверце висело три фотографии и маленькая записка: «Не оставляйте пациентов надолго, доктор».       — Ино, пробей для меня счёт Изуны и ещё одного человека. Да, Харуно Сакуры.       Автомобиль оябуна нёсся по мокрым улицам, рыча двигателем и поднимая колёсами фонтаны брызг. Его сегодня ждало ещё одно собрание, такое же унылое, как и предыдущее. Фотография розоволосой девушки лежала, сложенная, в плечевой кобуре рядом с его пистолетом.       Стюарт удалился, оставив хозяина и троих гостей в окружении вооружённой триады. Китайцы располагались по периметру зала и держались на расстоянии, чтобы не слышать не касающихся их разговоров. Однако на достаточной дистанции, чтобы взять японских якудза на мушку и защитить своего лидера.       Всё выглядело так, будто они собрались отметить удачное заключение сделки. Оябун смотрел, как пузырьки скользят по стеклу фужера, и размышлял, плавают ли среди них молекулы цианида калия или какого-нибудь другого яда. Вряд ли, конечно, но долгая жизнь в преступном мире научила, что враги совершенно непредсказуемы.       Индра, глядя прямо на своего соперника, сделал глоток шампанского и холодно улыбнулся.       — Думаешь, я хочу тебя отравить?       Мадара хмыкнул.       — Я думаю, что отравление будет для меня слишком лёгкой смертью. Безболезненной, быстрой, счастливой. И скучной. — Чёрные глаза, не моргая, смотрели в лицо Ооцуцуки. — Тебе такая смерть ни к чему. К тому же я до сих пор не знаю, чем заслужил честь быть убитым. — Учиха подался вперёд. — Документы лишь предлог. Не нужны они тебе, так же, как и мои точки в Китае. Разворачивать ради них похищение моей жены, заманивать на корабль, когда сейчас всё отправляется через Интернет, полнейшая нелепость.       Рука оябуна резким движением вскинулась над столом, заставив Индру внутренне напрячься, но японец лишь снял с подноса шпажку канапе и сунул её в рот. Зажмурился, наслаждаясь вкусом, и едко усмехнулся, будто чувствовал, как заставил противника одним невинным жестом замереть подобно кролику, услышавшему приближение голодной лисы.       Пластиковая шпажка перекатывалась между большим и указательным пальцем, пока главный гость «Саори-Кай» неспешно пережёвывал пищу. Мадара сидел с видом человека, который уже всё понял: весь план, все мотивы. Теперь просто хочет услышать детали от исполнителя, так, из любопытства.       — Здесь личное. — Шпажка стукнулась об поднос, заставив охрану одновременно повернуть головы на опасного японца. — Что я сделал? Как задел твои нежные поднебесные чувства?       — Ты убил моего брата, — наклонившись вперёд, произнёс без обиняков Индра. — Восемь лет назад, в «Аппелии». — Услышав название, Тен-Тен резко выпрямилась, старательно сохраняя невозмутимость на лице. — Его убили, потому что в тот вечер пекинская полиция проводила арест нескольких боссов триад по твоей наводке.       — Тебе не кажется, что твоему брату стоило выбрать другое место для ужина после работы? Даже в Японии знают — «Аппелия» служила местом для проведения переговоров мафии. — Учиха наклонил голову. — А если он не ужинал и занимался делами твоей триады, то что должна была подумать полиция, застав его там? Поверить, будто он чая зашёл выпить?       — Мой брат был невиновен, — отрезал Индра, и тонкие губы в ярости обнажили хищный оскал. — Я не собираюсь перед тобой оправдываться.       — Я тоже, но скажу сразу, — Мадара прищурился, — не я дал вашей полиции подсказку, где и кого можно застрелить.       — Лжец. — Резко, звонко, как удар хлыста. Индра сохранял спокойствие, но тем страшнее выглядели потемневшие от ненависти глаза. — Мне доподлинно известно, что наводка пришла из Японии. Только ты настолько влиятелен, чтобы вмешаться в дела Китая. За оказанное содействие получил бонусы от правительства в виде расширения бизнеса, а также беспроблемную поставку наркотиков. На таможне даже не проверяют коробки с логотипом твоей компании, в которых по документам упакованы сахароснижающие препараты.       — Если бы я знал, что ваша полиция так легко заключает сделки с одной мафией ради уничтожения другой, то ни тебя, ни твоей триады давно бы не существовало, — махнул рукой Мадара, и снисходительная усмешка, игравшая на протяжении всей тирады Ооцуцуки, вдруг сошла с его лица. — Повторю ещё раз. Я не вступал в сговор с полицией, не закладывал им «Аппелию», а даже если бы это был я, то уж точно не причастен к смерти твоего брата. Единственный, кто виноват в его смерти, это ты, отправивший его в тот вечер в клуб, чтобы он вместо тебя занимался делами твоей же кучки отморозков. Прими этот факт.       Индра скрипнул зубами. Самым большим его желанием сейчас было спустить всю обойму в голову надменного япошки, который не мог признаться в совершенном, зажатый в угол и почти прижатый к полу каблуком его дорогой туфли.       Беспокойство с новой силой охватило Мадару. Положение дел менялось. Если в деле замешана кровная месть — глаз за глаз, зуб за зуб — то плохи их дела. Индре несчастная флешка на шее белобрысого паренька никуда не упиралась. Всё, что китайцу на самом деле нужно — жизнь главы семьи Учиха.       Взгляд его мельком скользнул по верхней галерее, на которую недавно обратила внимание Тен-Тен. Стрелку действительно будет удобно расположиться за алыми портьерами, резными пузатыми балясинами. Цели отлично просматриваются и благодаря Индре остаются неподвижными в своих креслах.       Мадара скосил взгляд на подругу жены, державшуюся не хуже прочих женщин-якудза из его семьи. Глаза Такахаши словно остекленели, лицо было непроницаемым, но он догадывался, что за маской равнодушия девушка прячет всё своё недовольство и бешенство по отношению к Индре, не уступающее ненависти к нему самому. Её бы воля, так одна из шпилек-спиц в её шишечках уже торчала из глазницы похитителя, а может и все они.       Взгляд оябуна переместился на стоявшего рядом с Тен-Тен Наруто, мальчишку, который когда-то давно, в прошлой жизни, целился в него и, едва не плача от негодования и страха, говорил, что убьёт «чёртового якудза, если тот шевельнёт хотя бы пальцем». Сейчас же Узумаки хоть и был бледен, старался быть стойким, но его выдавали глаза, блестящие от беспокойства и непонимания происходящего. Он бы и рад что-нибудь такое сделать или отколоть, да только очень хорошо понимал, чем чреваты неожиданные выходки. Потому молодой полицейский мучился от бессилия и тревоги.       «Хорошо, что они здесь, — подумал Мадара, смотря на эту парочку с искренней благодарностью в сердце. — Мы не одни».       После случившегося у Сарутоби оба будто забыли о существовании друг друга, притворившись, что всё случившееся с ними — сон, блажь, ничего незначащие приключения.       Сакура мучилась вопросами, не зная, как относится к главе преступной группировки и своим зародившимся чувствам к нему. Будь она смелее, то охарактеризовала всю эту гамму эмоций и воспоминаний одним словом — «влюблённость». Она была когда-то давно влюблена в Саске, знала, как оно бывает. Но Харуно гнала от себя такие мысли. Врала самой себе, а вечерами в пустой квартире смотрела на оставленный им пакет с запиской и, кусая губы, чуть ли не плакала. Она представить не могла, как Мадара оказался здесь, да и не важно это было. Исчезнувшая с холодильника фотография дала ей почву для ночных раздумий и розовых, как её волосы, мечтаний. Ведь не уносят же с собой фотографии безразличных тебе людей? И не оставляют записок на холодильнике?       «Никаких якудза, всё! Забудь, забудь, забудь. Забыла Саске, забудешь и его, — думала она, смотря на себя в зеркало утрами. — Займи себя чем-нибудь. Запишись на курсы вождения, как и советовал Наруто».       Оябун же подолгу размышлял, что делать ему с образовавшейся между ним и студенткой связью, протянувшейся красной нитью через их жизни. Хоть они больше не обмолвились ни словом после того, как она ушла в родительский дом, Мадара чувствовал — его привязанность не ослабевает. Казалось бы, с глаз долой — из сердца вон, да ещё и после её сотрудничества с Сенджу. Но не стирался образ девушки в голове, как происходило обычно со всеми до неё. Учиха мог на двадцать минут уйти в свои мысли и не видеть, не слышать ничего вокруг.       — Слушай, нии-сан, может ты попрактикуешь медитации дома? Мы тут как бы решаем, резать придурку палец или член.       — Выстрелите в ногу и отпустите.       Изуна и Яхико мельком переглянулись. Рыжеволосый якудза вопросительно поднял бровь. Сайко-комон только повёл головой, говоря: «Ничего не понимаю, но делай, как сказали».       — Послушай, Тен-Тен… — Такахаши подняла голову, отвлекаясь от нарезания огурца соломкой. — Ты когда-нибудь влюблялась в кого-то, в кого не следовало бы?       — Было как-то. — Девушка со смущённой улыбкой вспомнила мальчишку, который бывал у них дома, в Китае, вместе с отцом и приносил ей сладости. — Он, как я потом узнала, был сыном бандита. Может, он и не бандит, но я зареклась держаться подальше от придурков.       — По-моему… — Сакура уже минут десять мяла несчастный комок теста для лапши, глядя в одну точку. — По-моему я влюбилась в такого человека. В преступника.       Стук ножика о доску тут же прекратился. Тен-Тен с удивлением уставилась на подругу.       — Как? Когда ты успела?.. Кто он?       — Наверное, самый худший человек во всей Японии… — Губы Харуно затряслись, на глаза навернулись слёзы. В последнее время она часто плакала просто так. Держалась весь день, а вечерами скулила, как побитая собака, в подушку. — Я боюсь представить, сколько дерьма он сделал, но он спас мне жизнь…       Предчувствуя, что будет дальше, Тен-Тен тут же забыла про недорезанный огурец и бросилась к Сакуре, которая почти сразу зашлась рыданиями, уткнувшись в грудь Такахаши. Та только и могла, что прижимать подругу к себе, гладить по голове и внутренне обещать себе, что сломает этому обидчику хребет.       — Не могу… Не могу… — с придыханием шептала Сакура, сжимая в ладонях рубашку Тен-Тен. — Не могу его ненавидеть…       — Ну-ну, тише, тише… — укачивала её в объятиях Тен-Тен. — Всё будет хорошо… — Хотя что именно должно стать «хорошо», она понятия не имела. — Кто он такой? Кроме того, что якудза?       — Мадара Учиха… — сглотнув, выдохнула Харуно. Рыдания рвались из груди. — Я помогла ему, случайно… Я…       — Девчонки, угадайте, что я вам куп… — Весёлый Наруто, завалившийся в квартиру Сакуры, проглотил конец фразы, увидев опухшее от слёз лицо подруги. — Тебайо, я вышел пять минут назад, что случилось?!       — Самое паршивое в жизни, — вздохнула Тен-Тен, забирая у парня пластиковый пакет и доставая оттуда зелень и бутылку вина, — чёртова любовь.       Увидев обеспокоенные глаза Наруто, лучшего друга, бывшего всегда рядом, Сакура вновь зашлась горючими слезами, ненавидя себя за враньё и молчание. Узумаки, точно так же, как и Такахаши, обнял её и посмотрел на свою девушку. Та только развела руками и, взглянув на бутылку, сказала:       — Весьма кстати. Открывай. Кажется, нам предстоит долгая беседа.       — Из-за кого?! — вскочил с дивана Изуна, уставившись на брата. — Она в душу тебе харкнула! Да весь её интерес зиждился в работе на полицию! Все её слова, вся «любофф», — показал он пальцами кавычки, — притворство!       — Нет, — покачал головой Мадара. — Я много передумал за эти дни. Всё вспоминал и оценивал каждое её слово, каждый жест. Да, она вынуждена была быть рядом со мной, чтобы добыть информацию, но я видел глаза…       — Какие! Нахрен! Глаза?! — Изуна метался по их квартире, ероша волосы одной рукой и хлопая по карманам халата другой в поисках пачки сигарет. — Ты не помнишь Мито?! Она свои глаза чуть ли не в рот тебе складывала, а потом вышла замуж и за кого — за твоего лучшего друга! Хашираме ты, на минуточку, тоже верил, как сранной статуе Будды, а у него нигде не треснуло делать ей предложение!       — Я первый оттолкнул от себя Мито, — отрезал Мадара, и лицо его тут же ожесточилось от пережитых боли и предательства.       — Да-да, от красотки Мей у тебя ум за разум заходил, — отмахнулся от него младший Учиха, нашёл, наконец, свою пачку на столе и тут же схватил её, едва не раздавив в руке. — Бывшая жена тебе тоже мало радости принесла, зато из-за неё ты чуть с отцом не разругался. Но это не отменяет простого, как пять рьё, факта - Мито предала тебя, Мей предала тебя, и Хаширама предал тебя, и всем им ты верил больше, чем себе. А потом этот ублюдок ещё и отца застрелил...       — Замолчи, ты ушёл от темы, — поднял руку Мадара, и Изуна, подчинившись силе старшего, послушно перевёл разговор в прежнее русло, однако орать и метаться, как тигр в клетке, не перестал.       — Послушай меня, нии-сан, хорошенько послушай. Я мог бы поверить в её любовь, если бы она не предала тебя. Наплевать мне, какие у неё там обстоятельства, она поставила под угрозу жизнь семьи и её главы. Оябун — тот, кто держит клан в кулаке. Как сайко-комон, я обязан устранять любую угрозу, и я готов хоть сейчас открутить башку твоей ненаглядной предательнице!       — Всё сказал? — Мадара прищурился.       Изуна, собиравшийся выдать ещё одну тираду, недовольно схлопнул губы, насупился, как в детстве, когда старший брат выигрывал у него в приставку, и сел на место, пыхтя дымом, как обиженный паровозик.       — Ты хотел узнать, что со мной происходит. Я тебе ответил так, как оно есть. — Мадара, державший до этого документы и прикрываясь ими, как щитом от слов младшего, теперь с раздражением бросил их на стол. — Я недели взвешиваю все «за» и «против». Оцениваю её, как машину в автосалоне. Стараюсь слушать только голос разума, но даже он говорит мне, что… — Мужчина закрыл глаза и потёр переносицу. — Чёрт…       Изуна, услышав надорванность в голосе, перестал агрессивно дымить и с печалью во взгляде посмотрел на любимого брата, которого безмерно уважал и боготворил. Ради него он и под поезд бы бросился, и в бассейн к акулам нырнул бы. А по итогу не смог выслушать, разоравшись, как псих из дурдома. По лицу Мадары он видел, как тот устал жевать мыслительную кашу в одиночку, потому младший Учиха поднялся.       — Куда ты? — дёрнулся Мадара. Взгляд его был взглядом оставленного мальчишки.       — Схожу за коньяком, — как можно теплее и мягче, улыбнулся ему Изуна. А потом ворчливо бросил: — Хотя нет, лучше за водкой.       Их тайны открылись ближайшим к ним людям. Стало немного легче. Оба решили, что стоит на этом закончить терзать себя бессмысленными думками, и каждый начал жить своей жизнью. Время лечит, шлифует эмоции и воспоминания, превращает в пыль тревоги и боль. Возможно и их связь оно бы распылило, но они снова столкнулись.       Она — студентка, погребённая медсестринской работой в приёмном отделении больницы, и он — привёзший в эту больницу загибающегося от боли в правом боку Яхико.       — Не стоило вам, господин, везти меня лично… — цедил сквозь зубы тот, морщась.       Тупая боль в животе начала мучить его ещё утром, но он проигнорировал её, потому что ему требовалось находиться подле оябуна на встрече. Закинувшись обезболивающим, Яхико просто терпеливо ждал, когда она пройдёт, но боль не уменьшилась ни на йоту, даже наоборот — перетекла куда-то вправо от пупка и взорвалась иголками, остроты которых якудза не выдержал и, застонав, осел на пол прямо в коридоре штаб-квартиры. Обычно бесстрастное лицо исказила мучительная гримаса, он всё прижимал руки к боку, будто надеясь выдавить боль из тела.       Мадара тут же схватил подчинённого под руку и потащил вниз, в гараж со служебными машинами, и, сев за руль, повёз его в ближайшую больницу. Завёл в приёмный покой, усадил и сел рядом с видом человека, который не сдвинется с места, пока всё не будет решено.       — Тебе стоит замолчать и не тратить свои силы, — ответил оябун, и Яхико, пристыженный собственной слабостью, опустил голову. — Сейчас придёт врач. Я бы отвёз тебя сразу к Орочимару, но подозреваю, что у тебя аппендицит. А с ним лучше не тянуть. — На вопросительный взгляд рыжеволосого якудза, Мадара ответил: — Мне вырезали его в детстве.       — Пожалуйста, проходите, господин, — выглянула из кабинета хирурга медсестра, и Учиха поднялся, узнав в ней Сакуру, несмотря на медицинскую маску и шапочку, скрывающую волосы.       Его тоже узнали. Зелёные глаза в удивлении распахнулись, но взгляд девушка сразу же отвела, смутившись, и помогла Яхико подняться. Тот нехотя позволил себе помочь. Оба скрылись за дверью кабинета, а Мадара вернулся на место, оставшись среди множества других пациентов.       Через двадцать минут Харуно вышла и сразу же направилась к нему. Мадара снова поднялся и без предисловий спросил:       — Что с ним?       — Хирург предполагает, что аппендицит, — ответила она, стараясь не смотреть ему в глаза. Мадара видел, как она цепляется взглядом то за его плечо, то за лоб. — Анализы будут готовы через несколько минут, но на лицо все признаки. Ему предложили госпитализироваться, но ваш… Твой… — Сакура нахмурилась, чертыхнулась и, наконец, посмотрела в глаза оябуну. — Твой подчинённый отказался. У тебя на него больше влияния, пожалуйста, убеди его. Он может умереть от сепсиса…       — Я понял, не продолжай, — кивнул Мадара и сразу же отправился к врачу.       Разговор его с Яхико занял две с половиной минуты. Оябуну достаточно было сказать, что лечь в больницу и вырезать червеобразный отросток — его приказ, и обсуждению он не подлежит. Рыжеволосый якудза вздохнул, мучаясь от боли, и подписал согласие на госпитализацию.       — Но всё-таки, господин, Изуна-сама…       — Изуна не переломится, если тебя неделю не будет рядом, — отрезал Учиха. — Я скажу, Обито привезёт тебе всё необходимое.       — Не нужно, я с ним сам свяжусь. Пожалуйста, не обременяйте себя ещё больше моими проблемами.       Наконец, все вопросы относительно заболевшего якудза были решены, и Мадара покинул кабинет, взглядом невольно ища Харуно.       «Надо было сказать, чтобы она подождала меня».       Но как оказалось, ему и не нужно было ничего говорить. Занимаясь карточками поступивших больных, Сакура, казалось, только его и ждала, потому что подняла голову, стоило его фигуре появится в поле её зрения. Девушка шёпотом попросила сидевшего рядом студента подменить её и подошла к Мадаре.       Не сговариваясь, без слов, они вдвоём вышли на улицу, в тёплый летний день. Учиха расстегнул пиджак, жалея, что не может снять его из-за кобуры. Сакура же с удовольствием ловила дуновения сладковатого от цветущих клумб ветерка, сняв с головы шапочку. С минуту оба молчали, а потом одновременно произнесли:       — Сакура…       — Мадара…       Замолчали, удивлённые.       — Говори первая.       «Святый Боже, что говорить, с чего начать, как мне описать тебе всё, что скопилось…»       Нужная фраза ударила в голову, как молот о гонг, и Харуно, набрав в грудь воздуха, сказала:       — Я скучала.       Мадара наклонил голову. Живот стянуло непривычное ему волнение. Дыхание, обычно глубокое и спокойное, вдруг участилось, потому что и сердце в два раза быстрее начало гонять кровь по телу. Будто ему и без того не было жарко на солнцепёке.       — Я… — Будто осознав, что брякнул её язык, она затопталась на месте. — Ками, мне так стыдно, что я воспользовалась твоим доверием, чтобы следить для Сенджу, мне стыдно, что я врала тебе в глаза, почему оказалась «случайно» возле тебя, что претворялась влюблённой дурочкой! — Снова страх посмотреть в его глаза, страх увидеть в них лёд и осуждение. — А ты на моё свинство ответил добром! Ты приехал и защитил меня, твои деньги, которые я взяла у Изуны, спасли мою семью! Я знаю, что ты якудза, ты, блин, столько делаешь всего… — Нервный смех, блуждающий по деревьям взгляд. — Голова разрывается, потому что я не знаю, как к тебе относится, какой ты на самом деле… Ты даришь игрушки детям из онкоцентра, ты убиваешь человека, если он перешёл тебе дорогу… Ты… — Тело трясло, словно стояла она на морозе. — Я не знаю, ничего не знаю…       — Сакура. — Неожиданно мягкий голос, заставивший её прекратить поток взволнованной болтовни. — Ты не думала о том, что человек — сложнее, чем созданный стереотип? Он не вырезанная из картона фигурка: какого цвета лист, такой и человек. В жизни всё не так.       — Я знаю, знаю… — впиваясь в ладони ногтями, шептала девушка и радовалась, что половину её лица скрывает маска. — Но голова просто разрывается…       — Я понимаю, о чём ты, — ответил Мадара. — Я тоже не знаю, верить ли тому, что видел и слышал от тебя. Есть то, что чувствую я, а есть сухие факты. Не знаю, где ты врала, а где была честной. Было ли что-то настоящее?       Тонким перезвоном прозвучала в его голосе надежда. Маленькая, но такая важная для него в этот момент.       — Было. — Сакура повернулась и смело взглянула ему в глаза, стараясь через них передать то, что гложило её сердце ночами, что заставляло задыхаться от восторга. — Я могла соврать, почему оказалась возле тебя. Но не врала, когда мы… Когда были вместе, только вдвоём.       Ей не нужно было объяснять дальше — Мадара понял, что она имела в виду. Их разговоры, их молчание. Сиявшие глаза, искренняя улыбка. С его груди будто убрали камень весом в тысячи тонн, который не давал ему покоя эти недели. Появилась лёгкость, которую оябун ощутил даже на языке — сладко-кислый привкус радости. Он любил оказываться правым в своих выводах, но давно ему не доставляла удовольствие собственная правота.       Его рука потянулась к лицу девушки. Сакура не отстранилась, лишь с гулко бьющимся сердцем следила за её приближением. Указательный палец мягким движением поддел маску возле носа Харуно и осторожно стянул её вниз, открывая пунцовые горячие щёки и губы, которые она до красноты искусала за время их короткой беседы.       Мадара улыбнулся, открыто и мягко. Взгляд чёрствых глаз стал нежнее. В ответ Сакура расцвела в смущённой и счастливой улыбке, ощущая, наверное, такое же приятное облегчение, как и он сам.       — Я тоже скучал.       — Ты хочешь моей смерти. — Констатация факта, не вопрос. Насмешливое равнодушие покинуло Мадару. От него повеяло грозной силой, от которой даже Тен-Тен вдруг почувствовала себя защищённой, несмотря на окружавших её с Наруто людей. — Отомстив, ты, пожалуй, заткнёшь вину, жрущую тебя изнутри.       Индра нахмурился, поджав тонкие белые губы.       — Я вершу справедливость.       — Нет, — покачал головой Мадара. — Не можешь жить спокойно, зная, что если бы не твоя ошибка, брат был бы жив. Всего-то стоило немного подождать или переиграть планы. Или что ещё следовало бы сделать, а ты не сделал, чтобы он остался в конце того дня жив? Об этом твоя голова болит уже восемь лет.       — Заткнись.       — Не заткнусь, — с леденящим душу хладнокровием сказал оябун. Наруто и Тен-Тен с опаской переглянулись. — Винил бы себя и дальше, если бы не узнал, что существует человек, на которого можно свалить все грехи. Ты, наверное, от радости чуть не лопнул, ведь местью можно смыть с себя позор…       — Я сказал тебя закрыть свой рот! — рявкнул Индра. Маска спокойствия раскололась на части, исказив гневом лицо Ооцуцуки. Даже глаза будто бы сверкнули алым огнём.       — Оябун… — шёпотом попыталась остановить Мадару Тен-Тен, коснувшись его локтя. Страх, что сейчас китаец окончательно взбесится и разрешит открыть огонь по гостям, засосал под ложечкой.       Но Мадара лишь мягко оттолкнул её руку, тем самым говоря — он знает, что делает.       — Только монстр не успокоится в тебе. Я умру, а он будет дальше пожирать тебя, пока ты своими руками не свяжешь себе петлю и не вздёрнешься где-нибудь здесь, на своей богатой скорлупе.       Оябун поднялся с диванчика и вышел изо стола с такой невозмутимостью, что охрана даже не успела схватиться за оружие. Наруто и Тен-Тен вздрогнули практически одновременно, но Мадаре было всё равно. Его глаза, как два гвоздя, прибили Индру к спинке его дорогого кожаного кресла. С виду он казался таким спокойным, но Такахаши видела, что тот — жучок на пробковой доске, а Мадара — иголка энтомолога.       — Так случится, — мягко пообещал Учиха, словно уже был там, возле вешающегося Индры, возможно, помогал вязать петлю и ставить стул. — Поэтому у меня только один вопрос к тебе, ничтожество. — Голос превратился в острый клинок, брошенный так метко, что Ооцуцуки обернулся к его обладателю, возмущённый и подавленный. — Что ты собрался делать с моей женой?       Каждое его движение контролировалось взглядами десяти человек охраны. Смотрели на него с благоговейным ужасом и друзья жены. Боялись, что его поступки приведут к необратимым последствиям, боялись за свою жизнь и жизнь Сакуры, запертой где-то здесь. Но Мадаре было всё равно. Его смерть — вопрос времени. Всё, что волновало его — это жена. Воображение, богатое и красочное, услужливо предоставило оябуну ответ на собственный вопрос, и он, стиснув зубы, титаническим усилием заставил фантазию умолкнуть.       — Не рассчитывай, что получишь её. Она откусит тебе палец, стоит твоей физиономии к ней приблизиться. Сакура скорее умрёт, чем позволит себе стать собственностью китайского говнюка. Не надейся и на то, что после моей смерти клан оставит тебя в покое. Изуна очень мелочен, когда дело касается семьи.       Тут Индра сделал неожиданное — поднял руку и, сдвинув край рубашки, взглянул на наручные часы, как запаздывающий куда-то профессор. А потом усмехнулся, с жалостью взглянув на Мадару:       — Сожалею, но твой брат уже пятнадцать минут как мёртв. Сомневаюсь, что кому-то будет дело до твоей жены, когда к власти придёт новый оябун. Но тебе не стоит волноваться, о её благополучии я позабочусь лично. — Шумный вдох противника выдал все его эмоции, и Индра, мстительно сверкая глазами, добавил: — Отступи, пока тебя не застрелили, Мадара. Шагов на десять, иначе заставлю твою жену собирать голыми руками твои кишки с ковра.       Взгляд Учихи потемнел, руки сжались в кулаки, наполняемые бессильной яростью. Грудь разрывалась от наполнявшей его пустоты, пока мозг, как запертая птица в клетке, бился в попытках найти решение, найти выход отсюда. Но он не мог ничего. Заходить дальше — обречь себя на преждевременную смерть, потому что сейчас его не собирались убивать. Индра планировал что-то ещё, потому с галереи пока никто не стрелял. Но постановка приближалась к своему концу, Мадара чувствовал.       Развернувшись, оябун отступил и отошёл. Ощущал себя побеждённым. Индра знал, куда надавить, за какую эмоцию дёрнуть. Места в зале было предостаточно, но Мадаре вдруг стало тесно, душно. Воздух превратился в спёртый и горячий, словно в бане, дух. Он закрыл глаза, пытаясь вернуть себе контроль, но тот ускользал, вырывался, заполняя сознание густой патокой собственной ничтожности.       «Сакура… Изуна…»       И лидер крупнейшего преступного синдиката в Японии, наверное, впервые за свою жизнь добровольно взмолился ками, прося не за себя, нет. Ему боги, видевшие всю черноту его души, никогда не пошлют и капли своего благословения. Сейчас он просил за жену и младшего брата, вкладывая в каждое слово свои отчаяние и любовь к ним.       «Они — единственные, кто стоит между мной и тьмой, они — всё, что у меня есть в этой жизни. Заберите мою жизнь, истязайте, как угодно, заставьте пройти все круги ада, только пусть они останутся живы».       Для своего брата, как и жены, всесильный якудза не мог сделать ничего. Мадара взглянул на свои руки, жалкие и грубые ладони, и вдруг сжал их. Богов не существует. Их не волнует людской муравейник и их муравьиные проблемы, не говоря уже о чувствах. Молитвы — отправленный в пустоту звук, который не коснётся уха эгоистичных ками.       Всё, что у него есть, достиг он сам, своими силами. Так было всегда, так будет и дальше. Пусть ками подавятся его молитвой. Он всё ещё жив, жива и Сакура. Жив Изуна, и Мадара тут же задушил появившееся, как гадюка среди песка, в груди сомнение. Индра мог болтать что угодно, выводя противника на эмоции. Умирать здесь от рук возомнившего о себе слишком много щегла, как его назвал сегодня младший брат, он не собирался.       Мадара через плечо взглянул на друзей Сакуры. Тен-Тен поднялась с диванчика, видимо, следом за ним и теперь стояла рядом с Наруто чуть в стороне от фуршетного столика. С позволения Индры, не иначе. Оба напряжённые, настороженные, но стойко державшиеся, периодически бросавшие взгляды то на Ооцуцуки, расслабленно болтающего шампанское в бокале, то на Мадару. Ждали его решения, его приказа, но ему нечего было им сказать. Пока.       «Шоу продолжится, когда приведут Сакуру, верно? Хочешь окончательно раздавить и уничтожить изнутри до того, как пустишь пулю в лоб?»       Оябун прищурился, точно хищник, затаившийся в кустах и продумывающий свой следующий шаг к добыче. Терпения, ещё немного терпения.