El triunfo de la Muerte

      Андрей вытаскивает его в ночи: сначала просто пишет, записывает полупьяные голосовые, где рассказывает, как ему срочно надо увидеть Федю, потом перескакивает с темы на тему, и Федя слышит, что Андрей ходит по улице — ветер шелестит в динамике. На часах — половина второго. Федя спрашивает, где Андрей.       на дорогах       блч       я хосу тебя увиднть       Потом снова летит голосовое: Федя быстро натягивает в темноте какие-то шмотки, параллельно слушая бредни Андрея, и сбегает из дома — вот так. Приличный мальчик, примерный ученик и гордость родителей — сбегает из дома во втором часу ночи ради придурка, с которым знаком всего месяц, а ощущение, будто целую вечность. Или — больше.       Завтра понедельник: новый день, новый пробник. Через семь с половиной месяцев — последний звонок, выпускной.       А Федя бежит к железной дороге, потому что ему вдруг тоже жизненно необходимо увидеть Андрея. Это глупо: Федя привык мыслить рационально, оценивать свои поступки со стороны прохладно, без лишнего оптимизма, но и без особого пессимизма — он достаточно в своём уме, ага? А вот Андрей ему сшибает и ноги, и руки, и мозги, потому что Федя правда бежит, чувствует, как от такого колотится сердце в глотке, но осталось совсем немного — и они будут вместе. Ночью. Феде хочется обнять.       Поднимается на пригорок, за котором дорога, и чуть сгибает ноги в коленях, ставит ладони на них, пытается отдышаться и ищет глазами Андрея: он там, снизу, совсем рядом — и так далеко. Ночная прохлада залезает под домашнюю футболку, которую Федя первой выцепил из всего того хлама, который был в шкафу, может, он даже надел её неправильно.       Андрей валяется на траве у самых рельсов.       Федя сглатывает.       Спускается уже помедленнее, потому что наконец-то видит, теперь даже бежать не надо.       — Привет, — говорит Андрей, не раскрывая глаз, когда Федя оказывается достаточно близко, чтобы было слышно, как под его ногами потрескивают мелкие ветки, — я не думал, что ты правда придешь.       — Ты опять напился, — усаживаясь на корточки перед лицом Андрея, отвечает Федя и пальцами осторожно убирает русые волосы так, чтобы они не падали на веки.       — Не особо. Знаешь, я хочу тебе кое-что показать.       Тут же приподнимается на локтях. С него сыпется земля, травинки и какие-то листочки, но Федя смотрит — и его сердце дрожит от неясного чувства, которому нельзя дать название.       — Ты только ничего не говори, ладно? И не мешай мне. Хуже сделаешь.       — Боже, что ты…       Андрей встаёт на колени смотрит глаза в глаза; затыкает рот Феде ладонью.       — Молчи. И смотри. Внимательно. Минуты через две всё будет.       Федя сам отнимает ладонь от губ, и они снова пялятся друг на друга так, будто впервые встретились. Андрей и правда не такой уж пьяный: смотрит с прищуром, осознанно, даже нежно, но уже чуть бегающе. В итоге поднимается, но, когда Федя пытается встать вслед, Андрей его останавливает:       — Нет, сиди. Смотри, — повторяет таким голосом, что не остаётся ничего другого, кроме как подчиниться.       Медленно разворачивается и идёт к путям, и Федя снова пытается сорваться, но Андрей оборачивается, хмурясь, и приходится замереть на месте, хотя внутри всё переворачивается, и для себя Федя решает: если Андрей сейчас полезет под поезд, он его оттащит. Обязательно оттащит. Но Андрей укладывается на рельсы вдоль — как раз начинает слышаться грохот поезда. Федя дышит через раз — Андрей накрывает голову руками, затыкает уши и лежит там, пока у Феди потряхивает руки. Он от страха и неверия отползает на пару шагов, но взгляд так и не отводит, хотя ещё немного — и начнёт орать или плакать. Понимает, что лучше не вмешиваться: хуже сделаешь — звучит голос Андрея в голове.       Поезд всё ближе и ближе. Может, это шутка такая? Сейчас Андрей встанет, быстро отбежит и…       Поздно.       Вот мчит локомотив, и Федя видит, как прямо над улёгшимся Андреем проезжается поезд. Едет и едет… он что, бесконечный? Сердце так бьётся. Федя смаргивает слёзы.       Поезд… уезжает. Вот так — просто. Проезжает дальше. А Андрей так и лежит. Секунда, две, три… Федя встаёт и в каком-то странном тумане подходит к Андрею, который тоже успел подняться и отряхнуть джинсы.       — Ты что… — пытается сформулировать мысли Федя, собрать воедино всё, что пережил за эти мгновения, но не получается: слова будто застревают в глотке.       Тогда Федя делает то, что кажется самым верным: толкает Андрея с силой, подальше от путей; Андрей, конечно, чуть запинается, но ещё толчок — и вот он в безопасности на земле, но Федя толкает ещё раз. Андрей валится, сминая под собой траву, пока Федя падает на колени перед ним и хватает за ткань рубашки.       — Ты что сделал, уёбок? — сиплым голосом выдавливает Федя.       Андрей улыбается. У него тоже слёзы на глазах.       — Я раньше часто так делал. Надеялся, что однажды что-то не так пойдёт, — отвечает Андрей. Хватается ладонями за шею Феди, так что теперь они оба валяются на земле. Вернее, ха, Андрей валяется на земле, а Федя — на Андрее. Отпускает рубашку и сползает пониже так, чтобы уткнуться в шею, от которой пахнет почему-то костром и коньяком. — Потом реже стал. Это такие ощущения, Федечка. Словами не передать.       — Сука, я тебе такое словами передам, — истерически отвечает Федя.       — Мне это помогает вспомнить, что я живой, — продолжает Андрей, игнорируя огрызания Фёдора; он кладёт руку на макушку и принимается перебирать растрепанные по ночи прядки. — Ты мне нравишься. Я не знал, как сказать. А теперь лёг под поезд — и понял, что жизнь одна. Мне похуй. Ты мне нравишься, блять, я тебя люблю, можешь переебать мне, но я тебя люблю.       Федя смеётся на грани с нервным срывом. Андрей как-то неожиданно переворачивает их, Фёдор стукается спиной о землю, пока Андрей нависает над ним и дышит в губы.       — Можно?       Федя заставляет его наклониться ещё ближе и целует первый; они до боли сталкиваются зубами, кусают друг другу и губы, и языки, зато с такой пылкой любовью, что Федя снова чувствует, как по щекам катятся слёзы: его и накапывающие Андрея — от всех этих эмоций они оба просто не выдерживают, переёбывает покруче, чем водка, чем вещества, накрывает до пятен перед глазами, и Андрей упирается коленом между бёдер Феди.       — Менты приехать могут, — отрываясь и тяжело дыша, говорит Андрей.       Очень, блять, вовремя.       — Надо уходить, — продолжает, а сам даже не пытается встать, и Федя снова заставляет его склониться для влажного болезненного поцелуя.       — Не делай так больше, — шёпотом просит Федя и снова целует, но теперь ласково, куда-то в уголок губ, — никогда.       — Не буду, — обещает Андрей и укладывается на него.       На ментов становится похуй: приедут — загребут обоих, ну и что? Влетит от родителей — вот какой максимум. А так они могут подольше полежать.       Федя чувствует, что они остаются одни на целой планете, и забирается ладонями под рубашку Андрея, чтобы согреться, хотя у самого Андрея кожа — холодная-холодная, зато приятная, хочется сохранить в себе эти воспоминания.       — Я тебя люблю, — в который раз говорит Андрей.       — Андрей. Я тебя люблю.