Где мимозы объясняются в любви

Сен-Бриз не стал спорить с Шаффхаузеном, тем более, в присутствии медбрата, но про себя уже решил, что поведёт сына сам, а в крайнем случае прибегнет к помощи Мишеля. Видеть Эрнеста в инвалидном кресле, как будто уже заранее приговоренного к медленному угасанию в стенах сумасшедшего дома, было выше его сил. Когда они приблизились к кадиллаку, граф сделал знак шоферу, и обернулся к врачу: — Я прошу вас, герр Шаффхаузен, дать мне пару минут. Я разбужу сына и сам провожу его до палаты… или куда вы скажете. Каталкой воспользуемся только в случае крайней необходимости. Не дожидаясь ответа, он отворил дверцу и, заглянув в тёмное чрево машины, потряс Эрнеста за плечо: — Просыпайся, дружок… Надо встать. …Знакомый голос врезался в лихорадочные сновидения, как луч солнца в болотный туман. Отец говорил с ним и о чем-то просил — тихо, почти кротко, но каждое слово ударяло в висок, как барабанная дробь. Эрнест нехотя открыл глаза. Его мутило, руки и ноги казались сделанными из желе, и меньше всего на свете он жаждал выбираться из своего сумрачного убежища на яркий безжалостный свет. Скорее всего, ничего хорошего там не было. Но отец настаивал, и Эрнест безучастно повиновался. Он поставил на гравий одну ногу, затем другую, оперся на дверцу и выпрямился во весь рост. Солнце хлынуло на него огненным потоком, и Эрнест зажмурил глаза и загородил лицо ладонями, как носферату — житель ночи, попавшийся в смертельную ловушку. Молодой человек, извлеченный отцом из чрева чёрной машины, выглядел не лучше покойника. Обескровленные заветренные губы, запавшие глаза с тёмными кругами, спутанные волосы, бледная кожа — в общем, всё то, что можно ожидать от психиатрического пациента-суицидника с наркозависимостью. Он вскинул тонкие руки, загораживая лицо от солнечных лучей, и из-под рукавов чёрного плаща выглянули перемотанные бинтами запястья. «Резал себя неумело. Любопытно, чем именно… Неужели эти растяпы в «Сан Бернаре» оставили ему что-то бьющееся?» — доктор нахмурился, вспоминая, как по молодости сам едва не стал причиной смертельного исхода, когда легкомысленно оставил в палате больного стакан. К счастью, тот психопат не успел располосовать себе горло до сонной артерии, но санитары, порезанные им, потом ещё долго ходили в повязках. — Сюда, мсье виконт — Эмиль указал на аллею, где лежали тени от акаций и кипарисов. — Или садитесь в кресло и доедете с комфортом. — Идите вы на хуй. — огрызнулся Эрнест. Ослепленный солнцем, он толком не разобрался, что это за буржуа в костюме стоит перед ним, машет руками, называет виконтом и несет какой-то бред про кресло. — Последнего виконта гильотинировали полтораста лет назад, вы что, не в курсе? И если не желаете снова быть посланным, запомните все, мое имя Эрнест Верней! Никакой не Сен-Бриз… Несмотря на резкость слов, голос молодого человека был глухим и бесцветным, он не вложил в сказанное никаких эмоций. — Верней? — удивленно вскинув брови переспросил графа Шаффхаузен. — Это фамилия его матери… Он демонстративно взял ее после того, как я снова женился… Простите его бестактность, доктор, он сам не понимает, что говорит… наверное, это всё лекарства… он ведь воспитанный мальчик… Отец, явно скандализованный, принялся извиняться перед «костюмом», и до слуха Эрнеста долетело обращение «доктор». Это немного прояснило ситуацию. — А-а, так вы мой новый психиатр? Пиздец, вот это мы хорошо покатались. Ну и куда мне теперь — сдавать сначала мочу, а потом кровь? Я бы предпочел именно в таком порядке, поскольку уже хотелось бы отлить, но можно и наоборот. Не критично. Сен-Бриз, хотя и привык к выходкам сына, на сей раз отчего-то готов был провалиться сквозь землю. Взяв Эрнеста за локоть, он свободной рукой сделал жест, выражавший полнейшее отчаяние. — Нам все-таки придется усадить пациента в кресло, мсье граф. — проигнорировав бредовые высказывания молодого человека, посоветовал несчастному отцу Шаффхаузен. — Заставлять его идти в таком состоянии негуманно, поверьте. Он сделал знак медбрату. Флегматичный гигант подкатил кресло поближе и привычным приемом усадил в него нового пациента. — Охуеть, какой сервис, — проговорил Эрнест, покорно согласившись на эту услугу; впрочем, сил для сопротивления у него все равно не было. — Тут, наверное, простыни от Шанель, а саваны от Диора? Па, проследи, чтобы на кладбище меня везли на самом крутом катафалке, всё как полагается! Гроб пусть распишут ребята из моего художественного кружка, а для музыки пригласи модный бэнд… рок-н-ролльщиков… Нет, лучше негритянский оркестр! — Замолчи, болтун! — сердито одернул его Мишель. Старый шофер ни на шаг не отставал от каталки и, наклонившись к юноше, сурово пообещал: — Вот я тебе уши надеру! Не позорь отца ещё больше… Неожиданно увещевание слуги подействовало. Эрнест откинулся на спинку кресла — оно действительно оказалось удобным — и закрыл глаза. Веки тут же сковала дремота, после кратковременной вспышки энергии он чувствовал себя совсем обессиленным. — Что вам прописали, и в какой дозе он принимал лекарства последние два-три дня? — спросил Шаффхаузен у графа. Он продолжал с интересом изучать своего нового пациента. Такие молодые бунтари, как Эрнест, были подобны дикарям Нового Света в колумбову эпоху — и так же нуждались в терпеливом приобщении к благам мира цивилизованных отношений. Даже если ради этого их сперва было нужно держать взаперти… Сен-Бриз тем временем силился припомнить то, что интересовало доктора, но высказывание сына с упоминанием катафалка спутало все мысли графа и расстроило вконец. Он долго и нервно рылся в карманах, но наконец нашел нужные листки бумаги. — Хорошо, что я взял с собой всё это… Вот рецепты, там указано и название, и дозировка. Два прописали в «Сан Бернаре», а тот, что сверху — доктор Деникер. Шаффхаузен взял рецепты, где неразборчивым врачебным почерком были выписаны сильнодействующие транквилизаторы нового поколения. «Tranquil, три-пять грамм в сутки? Многовато. Деникер как всегда решил перестраховаться. Вот уж точно аптекарь, а не психиатр! (1) Так, а что тут у нас? Угу, хлозепид сто-двести миллиграммов, вот отчего он такой вялый… особенно если оба препарата папаша давал ему одновременно. Ага, ещё и по пять-десять миллиграммов валиума в сутки! Да эти коновалы в «Сан Бернаре» добить его хотели!» — Скажите, мсье граф, вы давали ему все эти препараты по отдельности, с перерывами или же все разом и подряд? — озабоченно спросил он Сен-Бриза. От его ответа зависело, как долго молодого человека придется держать на капельницах, чтобы вымыть из ослабленного организма весь этот коктейль. — И принимал ли ваш сын алкоголь вскоре после или незадолго до приема лекарств? — По отдельности… Конечно, по отдельности, доктор, — тон графа совсем утратил аристократическую величавость, теперь в нём звучали почти заискивающие нотки; Эжен стал обычным любящим отцом, смотревшим на врача, пообещавшего надежду для сына, как на полубога. — Поначалу через день, вот те два первых лекарства, а в последнее время — в основном валиум… И вчера, и позавчера только валиум. Про алкоголь я не уверен, но мне кажется, что да. — Тебе не кажется, папа, — неожиданно подал голос Эрнест и открыл глаза. — Конечно, пил. Я с декабря пью всё время, всё, что попадает мне в руки. Даже чистый спирт, мы чудненько глушили его в психушке… тайком от докторов… с санитарами всегда можно договориться! — Весьма неразумное и опасное поведение, с учетом вашей лекарственной схемы! — строго сказал Шаффхаузен, но юноша только отмахнулся: — Да насрать мне на лекарства, которыми меня пичкают. Зато глюки — просто улёт! — Если вы принимали алкоголь вместе с этими препаратами и до сих пор живы, стало быть не так уж и сильно хотели умереть, — подытожил доктор и снова обратился к графу: — Препараты сильные, дозировки здесь даны высокие, а в смеси со спиртным последствия могли быть фатальные… — Но мой мальчик это выдержал, к счастью! — с гордостью ответил Сен-Бриз, но тут же голос его вновь утратил уверенность — Скажите, доктор, каковы шансы на его успешное лечение?.. — Раз ваш мальчик даже под транквилизаторами ведёт себя довольно дерзко, полагаю, что шансы у нас с ним есть, и неплохие. Конечно, первым делом придется пройти через неприятную процедуру детоксикации, то есть полной очистки его крови и внутренних органов от всего, чем он себя напичкал с помощью некоторых моих коллег… Затем мы перейдем к нормальной схеме медикаментозной терапии. Я лично закажу новые запатентованные препараты из швейцарского Научного института фармакопии, и подберу вашему сыну то, что будет наилучшим образом влиять на его организм и психику. Закончив свой монолог, Шаффхаузен вернул Сен-Бризу один из рецептов: — А вот это вам, мсье граф, поддержите себя. Только снизьте дозировку в два раза и не принимайте вместе с алкоголем. Лучше на ночь, вместо коньяка. А коньяк после обеда, с крепким кофе. Граф горестно кивнул и, не взглянув на листок, скомкал его и засунул в карман… «По-хорошему, папашу тоже стоило на пару недель пристроить поблизости от сына и провести антистрессовый курс…» — подумал Шаффхаузен, но решил отложить это предложение на потом. У Сен-Бриза была в Антибе собственная вилла, и южная природа могла помочь ему набраться жизненных сил естественным путем. За беседой они подошли к дверям клиники. Шаффхаузен распорядился: — Марк, отвезите юношу в седьмую палату. — и снова повернулся к графу, который теперь уже вовсе не напоминал того гордеца, что всего полчаса назад вошел к нему в кабинет: — Пойдемте, я вам покажу условия, в которых будет пребывать ваш сын. Думаю, вы найдете немало отличий в сравнении с клиникой «Сан Бернар» и тем более «Сальпетриер"(2). — в голосе Эмиля прозвучали нотки самодовольства. Сен-Бриз печально усмехнулся: — Знаете, доктор, я предпочел бы видеть Эрнеста в убогой парижской мансарде, где он и обретался со своим дружком, но здорового и счастливого, а не среди всей этой роскоши — на грани смерти… — Понимаю. — Нет, не понимаете… — Сен-Бриз шагал по коридору рядом с Шаффхаузеном, прямой, как стальной прут, с развернутыми плечами, но взгляд его, устремленный вослед сыну, был полон душевной боли, и ту же боль бесстыдно выдавал ломкий голос: — Все это только моя вина. Я никудышный отец, мало и плохо занимался его воспитанием, и думал, что деньги и хорошая школа заменят мое участие… ах, если бы не мой развод с Элен, если бы не поспешная вторая женитьба… Это было роковой ошибкой, но на меня насели родственники… верно сказано, что ошибка иной раз хуже, чем преступление. Шаффхаузен молчал, не мешая графу изливать душу: спонтанный монолог кающегося отца давал немало полезной информации для будущей терапии сыны. На пороге нужной комнаты Сен-Бриз задержал врача: — Послушайте, герр Шаффхаузен, я должен предупредить вас ещё кое о чём. Договор между нами подписан, и я не возьму назад своё слово, но мне необходимо, чтобы вы поняли… — О чем вы, мсье граф? — Я не хочу, чтобы мой сын превратился в растение. Вы понимаете, о чём я? Об этих нацистских штучках с электричеством и прочих… жёстких формах воздействия на пациента. Спасая его тело, не поджарьте мозги. Я видел, чем это может закончиться. Я… я не знаю, переживу ли его смерть, но мне легче будет похоронить Эрнеста, чем видеть, как он теряет человеческий облик вместе с угасшим разумом. Пока они шли по коридору, Эмиль несколько рассеянно слушал излияния графа, прикидывая в уме предварительный план лечения. Чувство вины — ужасная вещь, и отец избрал для покаяния не священника, а жреца медицины, современной религии… Это было понятно и естественно; но когда Сен-Бриз высказал вслух нелепые страхи, да ещё помянул «нацистские штучки», Шаффхаузен поставил мыслительный процесс на паузу, отбросил маску холодноватой учтивости и с нескрываемым гневом уставился на собеседника: — Мсье граф, вы ослеплены горем, это вас несколько извиняет… но хочу обратить ваше внимание, что «Сан Вивиан» — образцовая клиника, а не средневековая богадельня или концлагерь! Мы занимаемся даже теми случаями, которые врачи других клиник признали безнадежными, и добиваемся успеха… Мы используем передовые методы швейцарских, австрийских и французских ученых-психиатров, лучшие достижения фармакологии и нейрофизиологии! Потому попрошу вас впредь избегать даже в мыслях отвратительное сравнение моей клиники с Аушвицем или Дахау! (3) — Простите меня, профессор… простите… Я не хотел вас обидеть! — смущенно пробормотал Сен-Бриз, и Шаффхаузен, высказав справедливое негодование, заметил уже более дружелюбным тоном: — Да, вы в отчаянии, я вижу… Но, полагаю, что жизнь в убогой парижской мансарде с любовником-наркоманом далека от нашего с вами представления о том, что идет на пользу здоровью вашего юного сына. И потому прошу вас убедиться лично, что здесь для него созданы идеальные условия, призванные способствовать оздоровлению, а не препятствовать оному. Прошу, пройдемте! — и Эмиль, распахнув дверь, пропустил графа в палату. Эта уютная и светлая комната была гораздо больше похожа на номер «люкс» в отеле, чем на палату для помешанных в «доме скорби». Эрнест уже лежал на кровати, все тот же медбрат и молодой ординатор хлопотали вокруг него, проверяя, насколько пациенту удобно. Шаффхаузен подвел графа поближе и указал ему на фиксирующие широкие эластичные браслеты для рук и ног: — Вот единственное средство насилия, к которому мы иногда вынуждены прибегать, чтобы пациент не причинил себе и другим вреда, или не смог выдернуть капельницу с лекарствами, очищающими кровь от наркотиков или алкоголя. Вашему сыну предстоит пройти через эту процедуру, и если он будет вести себя терпеливо и благоразумно, фиксировать его не понадобится… — Это обязательно?.. — Да. Есть два варианта проведения детоксикации — быстрый, когда идёт активное вымывание вредных веществ из организма, в течение суток, и медленный — лежать под капельницей неделю по несколько часов в день. В любом случае вы, как ближайший родственник, должны подписать вот эту бумагу о своём согласии на все медицинские манипуляции, которые мы сочтем нужными для пациента. — Шаффхаузен подал Сен-Бризу планшет с прикрепленным бланком и отступил, чтобы дать отцу возможность собраться с мыслями. Граф послушно взял планшет и вытащил ручку, но выглядел потерянным и был лишь немногим более дееспособен, чем молодой виконт-бунтарь. Тогда Эмиль взял на себя ответственность дать отцу юноши подсказку: — Первый вариант обычно нужен, когда человек отравился сильнодействующим ядом или принял опасное для жизни количество спиртного или наркотических веществ. К счастью, судя по состоянию вашего мальчика, он ничего такого сделать не успел… Поэтому лучше провести долгую процедуру, чтобы надежнее убрать из его организма всё, что влияет на сознание. Пока это не будет сделано, я не смогу поставить точный диагноз и назначить лечение, которое поможет ему. Эрнест не боялся смерти — он ждал встречи с ней, как ждут встречи со страстной возлюбленной! Его пугал только переход от бытия к небытию. Совершив несколько попыток убить себя, он на личном опыте познал, какой лютый страх сковывает живое тело в момент смертельной угрозы, как отчаянно сопротивляется каждая клетка… Сходное чувство овладело им, когда он понял, что отец вот-вот выйдет за дверь и исчезнет, оставив его наедине с чужими людьми, больничной койкой и белыми стенами. Он из-под полуопущенных век наблюдал за отцом — как тот внимательно слушает, что говорит врач, раздумывает, сосредоточенно хмурясь, покусывает нижнюю губу. Вот поворачивается к кровати, подходит ближе и слегка касается лба прохладной рукой, хочет сказать что-то ободряющее, но у него не очень выходит… — Интересно, папа, что ты там подписывал?.. Может, пообещал моё тело для анатомического театра? Вот было бы забавно… Простите, что причиняю столько хлопот, господа. Но это в любом случае ненадолго. — ему казалось, что он говорит с привычной иронией, но в действительности едва ли даже отец разобрал тишайший шелест его слов. Граф подписал согласие на длинную процедуру детоксикации, и на все прочие процедуры, после чего, не особо скрывая овладевшие им чувства, некоторое время провел рядом с кроватью сына. Юноша лежал бледный и неподвижный, от мертвеца его отличало лишь слабое дыхание, чуть заметно приподнимавшее рёбра. Эмиль на время оставил отца и сына и стал давать распоряжения ординатору: — Мсье Дюваль, вы назначаетесь куратором пациента… проследите, чтобы присмотр за ним был круглосуточным и непрерывным. Не-пре-рыв-ным! Вы поняли меня? — Да, патрон. — Замечательно… В таком случае завтра с утра представьте мне примерный план поддерживающих процедур и рацион питания. Медбрат так же получил распоряжения «действовать в соответствии с первым протоколом». Это означало, что нужно провести досмотр личных вещей молодого человека, проверить сумку и одежду на предмет наличие потайных карманов, куда могла быть спрятана доза, а так же удалить всё, что могло быть использовано для повторения суицидальной попытки — значков, шнурков, ремней и прочего… Когда граф нашел в себе силы отойти от сына, распростертого на широкой кровати и безучастного ко всему вокруг, Шаффхаузен снова пригласил его в свой кабинет. Туда принесли поднос с чаем и закусками. За ланчем врач договорился с отцом пациента о форме дальнейшего сотрудничества, напомнил о необходимости соблюдать правила клиники и ещё раз заверил, что сделает для виконта всё, что будет в его силах. Обсудив также финансовую сторону дела и получив от графа первый чек в качестве предоплаты месячного курса, Шаффхаузен попрощался с Сен-Бризом. Вместо того, чтобы провожать гостя до машины — эту обязанность взял на себя ординатор — профессор предпочел еще раз заглянуть к Эрнесту и удостовериться, что неприятному пациенту уже поставили первую капельницу. Затем он поспешил присоединиться к доктору Мелману, начавшему дневной обход других страдальцев.