Забвение

       Прогулка с Тянем до корпуса Пуффендуя ощущается не такой привычной. Шань не мог поймать себя на нужной мысли, пока поднимался по лестницам в компании молчаливого, но довольного Тяня. По коридорам где они проходили поднимался шум, ребята с восторгом встречали брюнета точно местную звезду квиддича, никто не упускал возможности лично поприветствовать Тяня, особо «близкие» сокурсники лезли с пылкими объятьями, на которые тому приходилось отвечать также пылко, а то как-то не складывался нужный образ. Двадцатиминутная прогулка по замку оказалась выматывающей пыткой. Под конец пути веки брюнета еле держались открытыми, парень умудрился пропустить парочку сокурсниц, но вряд ли он об этом пожалел. Стоило Тяню появиться в том коридоре и от змея след простыл. Ли без лишней шумихи покинул коридор, оставив после себя недоеденный штрудель и частичку утерянной атмосферы. Шань от неожиданного появления брюнета полностью потерял дар речи, и когда Тянь напросился к нему в спальню, молча направился с ним в гостиную Пуффендуя. Никаких ненужных расспросов, выпытывающих подробностей. Шаню нет дела до того, что Хэ не было около месяца. Сейчас то он идет рядом и клюет воздух, мечтая оказаться на мягкой горизонтальной поверхности, и если пройдет к себе в комнату наверняка наткнется на старосту, которому в подробностях придётся объяснять причины своего отсутствия. Шань не мучает и не донимает Тяня из соображений солидарности. Он почему-то уверен, что Тянь лишится последних сил на разъяснения, а выматывать друга не хочется. Людей стало меньше только у гостиной факультета. Самый разгар учебного дня, поэтому ученики покинули свои уютные кровати и поспешили на занятия после обеденной перемены. Тянь знает эту комнату как свою вторую. Чтобы попасть в гостиную Пуффендуя много усилий не требуется — достаточно иметь тонкий слух и поставленный удар для отбивки мелодии. Помимо рыжего в этой комнате жил ещё один парень, так называемый Цунь Тоу, лысый мальчишка, что был знаком с Шанем задолго до Хогвартса и слушающийся Шаня, как старшего брата. Тянь столько раз пытался выпытать у рыжего слезливую историю их дружбы, но Шань отнекивался каждый раз, а порой и грубо слал на веселые буквы, не желая делиться такими подробностями личной жизни. Но лысика в комнате не было, его кровать была растормошена, точно паренек вставал в угаре, опаздывая. Его тетради валялись под кроватью вместе со смятым пергаментом, а учебники были запрятаны чуть глубже и уже покрылись двухнедельным слоем пыли. Тесная комнатка, словно маленькая пещерка, маленький камин в самом конце комнаты, который с зимы не разжигался более чем двух раз. На стороне лысого паренька царил тихий беспорядок в то время как сторону Рыжего укутывала грозная чистота. На лепестках цветков не было и пылинки, к которой можно придраться. Со стороны и не скажешь, но Мо Гуаньшань тот ещё чистоплюй. Он грозный домашний мальчишка с собственными комнатными цветами, в основном волшебными, но помимо них в комнате жила обычная герань, что подарила ему мама. Милая герань цвела под тщательным уходом Шаня. Одним поздним вечером Тянь смог застать Шаня бережливо поливающего цветок с поникшим видом, точно скучал по матушке. Тогда брюнет так и не признался, что подсматривал за рыжим, но поклялся больше никому не говорить о том, что видел в этой комнате. Вид растроганного Шаня, тоскливо поливавшего свой домашний цветок — зрелище не для всех глаз.       Тянь заваливается на кровать, попутно стягивая с себя запыленные туфли. Приземляется будто в сугроб — бессчетное количество шаневских подушек прибывает в коротком полете и падает на голову. Мо бурчит под нос собственное недовольство, не желая выговорить его громче. Брюнет сладко мычит, потягиваясь во всю длину кровати. Напряженная спина находит покой, а мальчишка находит самую мягкую подушку рукой — и утыкается ею носом. От нее пахнет Шанем. Пахнет его волосами, точнее шампунем с сандалом и мылом, которым он беспощадно трет сухую кожу лица. Тянь пару раз делал ему замечания по поводу ухода, на что Шань воротил носом и говорил, что для него достаточно мыть лицо и чистить зубы. Остальное за него сделает пубертат и мыльная щелочь, после которой невозможно зимой ходить — лицо горит невыносимо. Хэ наблюдает из-под горы подушек как Шань проходится по комнате и убирает с полу смятые комки бумаги, некоторые разворачивает чтобы убедится в их ненадобности и отправляет в маленькую урну в виде заурядного грибочка. — Не думал, что так много людей рады меня видеть. — Невзначай кидает Тянь, медленно поддаваясь теплоте, что исходила от медовых стен — огромную роль в этом играла близость комнат барсуков с кухней. Тянь думает об этой детали и улыбается самому себе — даже здесь сто процентное попадание в характер Мо Гуаньшаня, заядлого поваренка. — Не волнуйся, это всего лишь кучка лицемеров, которых даже не волновал твой уход. — Угрюмо комментирует в ответ, выдергивая из-под тела брюнета одеяло. — Учителя в этот список тоже входят. Шань дергает сильно — одеяло умоляюще трещит. Но оно освобождено из плена тела брюнета и Шань раздраженно рассматривает одеяло на выявления дыры. После такого треска как минимум должна была пойти строчка. Но к счастью вещь оказалась целой, рыжий спокойно выдыхает и заглядывается на полусонного брюнета, умудряющегося клевать носом лежа в постели. — Не волнуюсь. — Бледное лицо исхудало за месяц разлуки. Мо разглядывает под длинными ресницами темные мешки. Почему-то сейчас они заметны куда лучше. — Я прекрасно знаю, какие люди меня окружают. Шань почему-то вспоминает эти убогие снимки. Вспоминает истощенное лицо друга, скрытое за безразличием и на контрасте в голове играет его смех. Несуразно громкий (что никак не вписывается в образ дворянина) воздушный смех, потому что Тянь смеется на выдохе, отчего его голосу придается некий шарм, украшающий только его. Засмеялся бы так Цзянь — пиши пропало. Мо понимает, что не слышал этого смеха очень давно. Давно не отдергивался в сторону стоило чужой руке коснуться плеча, не кривил лица, когда этот смех как сладкая патока заливалась в уши, отчего можно было слышать звон ещё несколько недель. И сейчас на лице слизеринца нет той легкости, только ссыпающаяся из глаз усталость и перекошенная улыбка, готовая сорваться с губ только дай повод. И она срывается. Сползает бесследно в прямую полосу, стоит Тяню вспомнить прошедшие три недели мучений. — Я ненавижу. — Коротко произносит Тянь. Не договаривает, отчего Мо понимает, что он напрашивается на диалог. — Что? — Всё. — Просто и со злобой вырывается. Мо будто слушает ребёнка, у которого отобрали сладость. — Этих лживых уродов, что липнут со всех сторон и лезут обниматься так, словно я знаю их имен. — Шань пытается вспомнить лица названных «уродов» и уверен, что не назвал бы и большинства имен. — Ублюдков, что готовы лизать задницу любому вышестоящему ради власти и этих самых вышестоящих, что так и подставляют зад, потому что любят это чувство. Брюнет закрывает лицо в ладонях. С силой давит на глаза, на нос, растирает в маленьком гневе всё лицо, будто сдирает с себя маску. Мо так и видит. Что Хэ Тянь стирает с себя маску вечно милого мальчика, довольного всем, идеального во всем. Видели бы сейчас его другие, слышали бы какими словами он разбрасывается по сторонам, точно бы не обошлось без обмороков. Будь это на людях, все бы точно списали такое поведение Тяня на результат длительного общения с Шанем. К гадалке не ходи. Жаль, что не многие поймут, какой Хэ Тянь на самом деле сумасброд. — Тоже мне Америку открыл. — Мо забавляет вся ситуация, он заправляет выбивший край простыни под матрац и смеётся с того, что Тянь идиот больше обычного. У Тяня лицо покраснело от проделанных ранее махинаций. Глаза блестят от скопившейся влаги, они стали краснее. Они нацелены на низкий потолок спальни, на свечи, плавно летающих по комнате из одного угла в другой. Одному Мерлину известно какая магия поддерживает их горение, но Хэ находит эту мысль занимательной. — Ненавижу себя, потому что приходится быть таким же куском дерьма, улыбаться в ответ и пытаться вспомнить где видел это наглое рыло в Хогвартсе. — Тянь шепчет. Громко кричать об этом духу не хватит. Кажется, брат вылезет из теплых стен и заберет обратно к вонючим дядькам в виде воспитательной меры. Надо же как мало нужно, чтобы до усрачки напугать Хэ Тяня. — Подыгрывать дядькам и поддерживать их темы, будто мне есть дело до министерских дел. Мне, блять, пятнадцать, а не семьдесят. У Мо пропадает улыбка также бесследно как и у Тяня. Удивительно, как легко ему удается делиться с окружающими своим настроением. Люди невольно начинают импонировать ему, даже такие чурбаны как Шань. Удивительно и то, с какой храбростью и уверенностью он говорит о своих мыслях вслух. Говорит с таким воодушевленно-убитым видом, будто делиться с этим — одно удовольствие. С Шанем то? Шань не уверен, что кто-либо мог с такой легкостью материть других при его присутствии и не просто лежать и безучастно палить в потолок ненавистными фразами, а всем видом и телом показывать, что этими пылкими речами и матами он делится с ним. Тянь хочет чтобы его слушали. Тянь хочет чтобы его слышал именно Мо. И Мо не знает от какого чувства у брюнета это идет, но благодарен, что тот ему доверяет. Поэтому Шань легко усаживается рядом на кровать и подпирает своей подушкой подбородок. — Стоять рядом с семьей будто так и надо — видеть отца раз в три года, чтобы вместе попозировать с ним для фотографий и даже словом не обмолвиться. Лизать задницу собственной семье и фамилии в надежде, что окажусь замеченным не только когда отцу нужно выйти в свет, а брату устроить конференцию. Я так ненавижу всё это и больше всего ненавижу себя за то, что только ною, не в состоянии что-либо изменить. — Тонкие брови Тяня ломаются потрясающе артистично. По одним изгибам можно понять, как же сильно ему претит мысль о своей так называемой беспомощности. — Со стороны я отличник Хэ Тянь, а так и гроша медного не стою. — Шань всем телом повернут к Тяню, слушает его тихую, но пылкую речь с ошеломляющей внимательностью. Пропускает через себя каждое его пылкое слово и на последних предложениях недовольно хмурится, точно слышит что-то гадкое про себя. — Разве я не жалок?       Злой жар припал к лицу. Тянь глотает воздух через рот, огромный поток вывалился из его рта и он был удовлетворен как никто другой. Растрепанная голова и замученный вид придавали ему образ сумасшедшего мальчугана с ближайшего бара. Он прижимал к груди подушку и та от сильной хватки необратимо смялась в нечто похожее на Распределяющую шляпу. Тянь лежал стрункой, точно располагался на длинном кресле на приеме у психолога. Невероятно забавная мысль. — Нет. — На отрез твердит «психолог», после чего тяжелого выдыхает. На лице рыжего больше нет сочувствия, он разминает шею и выглядит слегка раздраженным. Зато Тянь выглядит удивленным, точно ждал совершенно противоположного ответа: — Ни капли? — Нет, раздражаешь только. — И в подтверждение своим словам недовольно цокает. Тяню становится до нелепого интересно. Он продвигается ближе к боку Мо в ожидании ответа: — И чем же? Брюнету остаётся глазки выкатить и тонкие губы надуть в манере уточки для полного образа глупой простушки. Хотя глаза уже находятся на выкате, но губы слегка приоткрыты, отчего кажется что в любую секунду слюнки поплывут, до чего же Тянь выглядел смешно сосредоточенным. — Тем, что первым делом после долгого отсутствия, ты первым выливаешь на меня это дерьмо, хотя это я планировал съесть тебя с говном. — Это отличается от того, что чувствовал Шань на самом деле, но если он расколется, то будет до конца жизни вспоминать этот позор. Ему итак хватает. — И… всё? — Тянь выглядит глупо с этими широкими глазами и ломанными бровями. Серьезный тон рыжего и ни намека на шутку сбивают его с толку. По классике всего жанра Рыжий должен был согласиться с его словами, закидать подушкой и уйти на занятия. Но Мо сидит на краю кровати, поправляет для него подушку и впечатывает затылок брюнета обратно к мягкой поверхности. У Тяня челка торчит по сторонам, открывая вид на узкий лоб. Так он кажется совсем другим человеком. Глупая челка портит лицо симпатичного юноши, придает тому вид несуразного оборванца с завышенной самооценкой, украшенной дерьмовым характером. В придачу идет ужасное чувство юмора. — Да. — Без сомнений. Затем Шань осекается на выдохе и поднимает руку в просьбе подумать над ответом более тщательно. — Хотя, нет. Хочу ещё тебя ударить. — Мо угрожающе сжал свой кулак. На нем, кстати, давно не было ссадин. — Ты и жалкий? Может забыл кто ты такой? — у Хэ глаза на лоб полезли когда его по груди больно тыкают в такт каждому произнесенному слову. Шань выглядит очень недовольным и Хэ беспокоится, что навалил слишком много собственных переживаний на рыжую голову. — Если нужно, я подам тебе зеркало, а потом им сломаю тебе нос. — Шань даже замахнулся кулаком над головой Тяня. Только вот Хэ не шелохнулся, находясь под сильным впечатлением от раздраженности Мо, да и маленький кулак страх мог вызвать только у мух. — Отличник-плейбой жалуется на то, что он жалкий, с ума сойти, ты точно ебанутый. — Бурчит Мо Гуаньшань, отбирает с рук Тяня зажатую в крепких объятьях подушку. Шань расправляет смятую наволочку. Его уши немного горят. Он наговорил несусветную глупость, которую не должен был говорить ни в жизнь. Но опечаленный вид Тяня не доставлял удовольствия, которого так сильно ожидал Мо и совесть грызла паренька, таки кричала — «Не будь чурбаном, подбодри его! Задница не отвалится!»       Не отвалилась. Но чувство, что Шань должен что-то добавить, закончить всю эту цепочку логически, не отступало. Поэтому Гуань нерешительно продолжает: — Ты много раз выручал меня, Цзяня, даже Чжаню помогал в некоторых сложных вопросах. — Мо уверен, что не силен в подбадриваниях, поэтому эти слова говорит тихо и не поднимает взгляда с подушки. Мятую наволочку никакие поглаживающие движения не спасут, но он скорее умрет, нежели посмотрит на брюнета в такой момент. — Ты хорошо учишься, отлично со всем справляешься и всегда выкладываешься на все сто. Жалкого в тебе ничего нет. Может и не везло с окружением и семьей, но похер на это. У Шаня начинают щипать щеки. До чего же неловкое занятие — подбадривать других. Мо клянется больше и слова в сторону брюнета не проронит даже под гнетом палочки или дулом пистолета. Как назло и Тянь молчит, будто вот-вот не выдержит и рассмеется. Мо старается не думать, что сделал что-то не так, но отсутствие реакции со стороны только усиливает обратные мысли. Рыжий растирает вспотевшие ладошки об собственную наволочку и наконец слышит со стороны Тяня: — Даже если я вынужден быть таким? Вынужден, значит. Для Мо давно не новость, что Тянь безбожный лицемер. Двуликий черт, в каком-то плане хитрый змей, что полностью соответствует тому где он учится.       Но Шаню это нравится. Лицо идеального мальчика разбивается, весь его выстроенный перед всеми образ рушится, стоит им остаться наедине. Тянь уже не кажется далеким парнем, которого не волнуют чужие мысли и чувства. Хэ Тянь простой мальчишка с непростыми обстоятельствами, не позволяющие ему в полной мере быть тем, кем ему хочется. Полным дураком. Хулиганом. Мальчишкой. Добрым человеком, который не прошел мимо избитого сверстника на подоконнике в злополучном коридоре, вылечил и помог забыть ужасную ситуацию, учудившуюся тем днем. Шаню плевать, что Тянь совершенно не тот человек, которым его представляют, ему достаточно знать что сейчас он искренен и не пытается играть. Тянь с ним честен и видит в Мо человека, которому можно доверять. Парню этого достаточно. — Да. Для меня круче тебя никого нет. Потому что Тянь имеет самый заразительный смех и не понимает как работает камера на телефоне. Хэ Тянь — идиот, но знать об этом суждено не каждому. — Малыш Мо… — начинает брюнет, впервые потрясенный чьей-то речью. Шань понимает, что улыбался как умалишенный, думая о том, какой же Хэ Тянь придурок. Он прочищает в смущении горло и выпрямляется, ладошки опять залились потом.       Тянь хватает Мо за кисть и валит к себе на кровать. Упираться в таком случае не нужно — проходили, знаем, чем подобное сопротивление кончается. Шань просто благодарен, что Хэ не смеётся в желании свести рыжего с ума от смущения. Мо ложится рядом с улыбающимся во все тридцать два зуба Тянем. Он давно не видел этой улыбки. Шаню кажется, что по щекам брюнета бежит румянец. Свечи как-то странно освещают впалое лицо, огоньки украшают бледную кожу огнем. Тянь не спешит договаривать. Пристально наблюдает за тем как бегают карамельные глаза по его лицу. У Мо мешки под глазами чуть меньше чем у Тяня. У него под ними кроме веснушек виден маленький шрам, что так красиво выделяется под играющими огоньками свечей. Магия освещения это или просто она витает в воздухе комнатушки, но Шань лежащий напротив с опущенной ко лбу челкой и горящими волосами кажется нереальным. Его глаза ловят свет и горят теплым золотом. Веснушки раскрываются как бутоны от лучей солнца, а волосы горят как языки тихого пламени, пропуская сквозь себя тонкие лучи.       И Тянь не может наглядеться этой картиной. Сон, что так бил по векам, теперь отступает. Брюнет лишний раз не дышит, разглядывая юношеское лицо обданное в теплых лучах комнатушки, а Шань его не отвлекает, потому что сам Тянь среди его подушек выглядит до мурашек умопомрачительно. Его растрепанные от нескольких бессонных ночей волосы, словно нарисованы картиной на светлой подушке. Даже темные мешки под глазами, скрывающую за собой тяжелые дни раскрывают глубину черных больших глаз и выделяют длинные ресницы. Острый нос и скулы будто вышли из-под руки творца, воссоздающего образы Аполлона. Рыжий понимает девчонок, что бегают за Тянем для того чтобы лишний раз взглянуть на него вблизи. Зрелище и правда достойное. — Ты очень красивый. Рыжий мгновение не понимает того, почему его мысли озвучены томным голосом брюнета. В глаза бросаются полуоткрытые сухие губы и Шань осознает — не показалось, Тянь действительно так сказал и самое ужасное, что почему-то попал. Словно ковырнул под корочку и прочитал эти строчки на извилинах, отчего Шаню тут же стало неловко. Рыжий поднимает голову с подушки и обратно присаживается. Его щеки обдают легким жаром, он не смотрит на Тяня, который так и не оторвал от него взгляда, этого глупого взгляда, с которым он иногда на него смотрел. — Ложись-ка ты спать, — Шань откашливается потому что голос окончательно осел, — головой совсем ебанулся. Мо зарывается в изгиб рук от смущения. С Тянем в последнее время только так. Брюнет делает вещи, что вгоняют в краску, говорит слова, от которых уши вянут, и смотрит с нескрытым желанием, что любого бросит в дрожь. Но Шань непробиваем и на эти взгляды смотрит сквозь пальцы. Шань накручивает себя мыслями — кажется, чудится, в конце концов, мерещится.       Ведь таким взглядом на друга не смотрят. Тянь рядом бесшумно присаживается. Шань уверен — хочет что-то сделать. Обычный Тянь будет громким, надоедливым. Тихий Тянь это всегда к беде. Рыжий чувствует как Хэ продвигается ближе. Хэ щипает Мо за мочку уха. У брюнета ледяные кончики пальцев, но Мо не уверен, что тот замерз. Скорее это он горит. — Гуаньшань. — Шепчет брюнет. Жаркое дыхание Тяня едва успело достигнуть уха, как со стороны двери в спальню послышалась буйная возня. — Хэ-мать его-Тянь вернулся и первым делом пошел спать! — Цзянь не успел появиться на пороге, а его уже было слышно. Спустя какие-то жалкие секунды показалась его недовольная морда. Натуральная морда, по-другому эту гримасу недовольства и нахальства не назвать. За ним тихо ползёт Сиси с весьма вымотанным видом. Типичное состояние при длительном взаимодействии с блондином. — Ты, жалкий кусок смазливого дерьма, вставай и рассказывай всё! Хэ Тянь же, после молниеносного удара по носу от рыжего, вырубается так и не дослушав брюзжание блондина до конца. Кулаки Мо он явно недооценивал.