Сбрасывая кожу (Shedding Skin)

      — Я тебя уверяю, у меня нет ни малейшего желания учить тебя стрелять.       Голос Бакалавра зазвучал отчетливее, стоило Артемию погасить огонь под закипевшей тинктурой. Нужно бы потом алембик почистить. Хотя Бурах и не видел воочию, он мог представить, как выглядел их разговор.       Сидящий за столом Бакалавр, держащий спину прямо, переводящий несколько заметок для Артемия, в своей белой рубашке и и красном жилете. Оседлавший соседний стул Спичка в тщетном ожидании, когда мужчину наконец утомит работа.       — А что, если я впутаюсь в неприятности?       Неприятности были обычным делом в Горхонске. Особенно среди детей. У Артемия промелькнула мысль, что для взрослого преследовать ребенка было себе дороже, слишком уж они хитры и по-своему жестоки. Свяжешься с одним — придется иметь дело со всеми.       — Убежишь. Ты хорошо умеешь это делать, насколько я помню. К тому же, вес оружия не будет тебя замедлять.       — А если не смогу убежать?       — Тогда спрячешься.       — А если и спрятаться не смогу?       Артемий услышал, как упала ручка и зашуршала ткань. Он представил, что Бакалавр оперся плечом о спинку стула и в упор посмотрел на Спичку.       Сжимая пальцами переносицу. Наверное.       Обычно он так делал, когда ему надоедали дети, особенно горхонские. Но Артемий никогда не видел, чтобы он повышал голос или выказывал разочарование иначе, кроме как этим жестом. Скорее всего, дети тоже такого не замечали. Бакалавр мог напугать их и по-другому. Всего один раз он сделал это совсем не намеренно, когда был истощен настолько, что старался не наклонять головы — боялся заснуть.       Артемий попросил его перевести несколько журналов из отцовской библиотеки, ведь они были написаны то на других языках, то вовсе на диалектах, которые Артемий попросту не понимал. У Бакалавра, должно быть, глаза уже устали. Он стремился закончить работу как можно скорее, несмотря на предложения Артемия поспать или хотя бы передохнуть. Он был занят. Занят чем-то полезным.       — Спичка, всех этих проблем не возникнет, если ты не будешь впутываться в неприятности. Может, стоит заняться самоанализом, как будет время? — на выдохе сказал Бакалавр. Артемий слегка улыбнулся.       — Вы с абой постоянно в них впутывались во время чумы. Неприятности находили тебя сами.       — Во время чумы люди глупеют и отчаиваются.       — А ты? Ты до сих пор в неприятностях.       Артемий вытянул голову, вслушиваясь в разговор. Похоже, никто не заметил, что работа в соседней комнате приостановилась. Редко удавалось услышать разговорную речь Бакалавра, без налета формализма, который он приберегал для своих коллег.       — Я отчаялся. Отчаялся найти кого-то, у кого бы работала хоть одна клетка мозга.       Снова послышался шорох ткани, и на секунду повисла молчаливая пауза. Монотонное тиканье часов вскоре перебил шелест бумаг. Бакалавр снова вернулся к работе.       — Кого-то вроде абы?       — Твой оте- Бурах был неплохим кандидатом, полагаю. Половина функционирующей клетки лучше, чем ничего.       Артемий вдруг заметил, что улыбается. Не то что бы это было смешно... Ну, только если самую малость. Малость за счет того, что шутка была в его адрес. Однако разговоры Бакалавра и Спички приносили ему какое-то приземленное удовольствие. Чувство нормальной жизни после всего ада, который они пережили месяц назад.       — А сколько нужно, чтобы вылечить чуму?       — Две. К счастью, у меня было полторы в запасе.       Артемий закашлялся, силясь скрыть рвущийся наружу смех. Он надеялся, что этот звук, последовавший за шуткой, примут за совпадение.       — Тогда сколько... — «Тогда сколько их у тебя осталось, Бакалавр?» — хотел спросить Артемий. Просто чтобы узнать, что бы ответил Даниил Данковский.       — Спичка, в следующий раз или выбери тему, которая меня интересует и говори по делу, или спроси позже, когда я буду в приемлемом настроении. Хотя ответ будет тем же. Спор с ребенком значительно теряет свою прелесть, когда твои намерения настолько очевидны.       Похоже, Артемия уже подловили. Бакалавр сворачивал разговор. Обычно он мог часами отвечать на вопросы Спички, но тот вторгался в гемисферу Бакалавра и возвращался спустя часы, с ухмылкой на лице и вымотанным Данковским за своей спиной.       Но Артемий заметил, что их разговоры обычно были короче, когда он в лице приемного отца Спички был рядом. Это были мимолетные моменты горькой радости, будто он узнавал их с других, тайных сторон. Возможно, так и было: тайны и отношения или питали и обогащали друг друга, или отравляли почву, на которой росли. Артемий без опаски позволял этим двоим иметь целый сад разнообразных тем и наслаждаться общением без его участия.       — Я ж не спорю, я обсуждаю. Разве не ты говорил, что хорошая дискуссия строится на проблеме?       Послышался вздох. Сейчас он наверняка сжал переносицу.       — Я говорил, что в дискуссии должна быть проблема и достижимая цель, чтобы она стала интересной. Ни одна из этих вещей не обязана быть основой. Это лишь мотивация. Которую я уже потерял, продолжая этот разговор. — Артемий знал, что руки Данковского подстраивались под лекторский тон его голоса, с жестикуляцией и взмахами.       — Аба бы меня научил.       Артемий с трудом сглотнул. Несмотря на службу в армии, он успел понять, что руки и нож выручали из разных неприятностей гораздо эффективнее.       — Тогда Бураха и проси.       О, нет. Не проси Бураха.       — Ты лучше стреляешь.       — Разумеется, лучше.       А видел ли вообще Спичка, как стреляет Бакалавр? Ходили слухи о его... агрессивности. Кто-то описывал его как жестокого и кровожадного человека, практически как и Потрошителя, в то время как кто-то отзывался о нем скорее как о холодной и рассчетливой личности.       Правда заключалась в том, что Бакалавр никогда не говорил, что именно с ним происходило и что ему нужно было сделать. Все, что знал Артемий — лишь слухи, передававшиеся из уст в уста. Какие-то подтверждали друг друга, а какие-то противоречили. Единственный раз, когда Артемий увидел кровь на руках Бакалавра, произошел в приюте Лары; свет его глаз отражал мертвое тело у его ног, а голос его звучал надломленно и жалко. Артемий не мог представить, что убийство было чем-то привычным для такого человека.       Впрочем, сам Артемий никогда не ожидал, что сможет к убийствам привыкнуть. Возможно, он так и не привык. Возможно, однажды груз вины за все содеянное разобьет его. Но не сейчас. По правде, вину он испытывал за свое недостаточное чувство вины. Артемий Бурах знал, что делает, когда разменивал жизнь свою и своих подопечных на жизни других людей. И он бы сделал так снова.       — Если не хочешь меня учить, тогда я попрошу Хана. — Артемий начал подниматься с места; если один ребенок будет учить другого стрелять, ничего хорошего из этого не выйдет, но Бакалавр заговорил прежде него:       — Хорошо, — повисла пауза, пока Бакалавр тщательно обдумывал следующие слова. — Тогда давай договоримся. Я буду учить тебя с разрешения и под присмотром Бураха. Я не хочу, чтобы он не знал, чему ты учишься, или беспокоился о твоей безопасности. Если он откажется от какого-либо условия, тогда, боюсь, придется искать альтернативы традиционным методам обучения. К тому же, Спичка, он занятой человек. Не возлагай больших надежд.       Очевидно, Бакалавр знал, что Артемий их слышал, а вот Спичка не догадывался. Артемию был дан выбор, отказаться ли, поддержать ли Спичку, или вовсе поискать альтернативу.       — Договорились. — Артемий сделал вид, что продолжает работать, когда услышал приближающиеся нетерпеливые шаги.

***

      — Пользуясь оружием, Спичка, что мы делаем? — в раскрытых ладонях Бакалавра лежала винтовка.       — Защищаемся, — Спичка потянулся за оружием, но Бакалавр мгновенно обхватил его длинными пальцами и отдернул к себе. Спичка перестал смотреть на винтовку и поднял взгляд к сверкающим карим глазам. Бакалавр наклонился вперёд, полностью завладев вниманием подростка.       — Нет. Мы убиваем. Никогда не забывай об этом. Ты носишь с собой оружие только для убийства и ни для чего больше. — Спичка отвёл взгляд. Тогда Бакалавр снова открыл ладони, предлагая винтовку. — Ты собственными руками отправишь человека в преисподнюю. Он больше никогда не почувствует ни лучей солнца, ни капель дождя, не насладится их щедротами. Я хочу, чтобы ты это помнил.       — Данковский... — Артемий видел, как Спичка медленно вновь поднял взгляд на винтовку, отказываясь принимать открытое приглашение. Если Бакалавр хотел отбить у мальчишки весь восторг от предстоящего занятия, ему это удалось.       — Всё так и есть, Бурах. В идеальном мире единственным аргументом была бы самозащита. Но здесь и сейчас он должен быть готов убивать. Это орудие убийства. Оно не может ни спасать, ни защищать. Можно использовать его ради своей цели, но суть его изменить нельзя, — Бакалавр смотрел на него так пристально, как будто и Артемию зачитывал лекцию. — Единственное, на что мы можем надеяться, так это на то, что убийства его не вдохновят и не извратят. — Его голос был жестким, а глаза бросали вызов Артемию найти изъян или противоречие в его рассуждениях.       — А есть разница? — спросил Спичка. Медленно, позволяя ожиданию нарастать, Бакалавр перевел на него взгляд.       — Да. В намерении. Как только появится возможность сбежать или скрыться, так и сделай. Ты убил — и ты спасен. Любые действия сверх этого — преднамеренное убийство.       Бакалавр плавным движением прислонил винтовку к плечу и нацелился на стоящие на бочках жестяные банки, которые они ранее собрали.       — Видишь, как я стою? Видишь мой палец?       Артемий всматривался так же внимательно, как и Спичка. Всё в уверенной позе Бакалавра наталкивало на мысль о смерти. Опущенные плечи. Правильная постановка ног. Щека, прислоненная к дереву приклада.       Припоминая слухи, Артемий подумал, что образ холодного и расчетливого Бакалавра был более верным. Однако... В тот день, когда Артемий предложил пожить у него, выражение лица Бакалавра сменилось с хмурого на скорбное, прежде чем тот дал ответ. Такой Данковский с винтовкой в руках мог бы легко сыграть безжалостного и кровожадного человека. И Артемий до сих пор не знал. Не знал, были ли слухи правдивы изначально.       — Ага, — Спичка скопировал позу, встав на открытом пространстве.       Бакалавр кивнул и быстро перезарядил оружие, не совершив ни одного лишнего движения, прежде чем винтовка вернулась в исходную позицию. Лучшим словом, чтобы описать это, было «грациозно». Даниил Данковский был грациозен. Бакалавр опустил винтовку и протянул ее Спичке, не позволяя дулу целиться куда-либо, кроме банок.       — Стреляй только тогда, когда будешь готов отнять жизнь. Лишь поняв ценность пули, ты станешь настоящим стрелком. — Бакалавр прочистил горло. — Кстати, об этом. Ты знаешь, в чем ее ценность?       — Жизнь, разве нет? Ты сам только что сказал.       — Близко, но нет. Твоя жизнь. Одна пуля, выпущенная на охоте, тебя прокормит. Сотней пуль ты отнимешь сотни жизней, чтобы спасти свою.       Спичка встал в позицию. Бакалавр расхаживал туда-сюда, указывая на стойку, поправляя локти, постукивая по ногам, бормоча какие-то указания, которым Спичка строго следовал. Вскоре он идеально отражал стойку самого Бакалавра, которую тот показал ранее.       — Держи чуть выше, — сказал Бакалавр. — Сейчас ты почувствуешь отдачу. Постарайся не вздрагивать от звука.       Спичка выстрелил и стразу же подскочил от выстрела, а Артемий машинально закрыл уши. Бакалавр не дрогнул, сцепив руки позади, демонстрируя чудеса самообладания, несмотря на очевидно появившийся звон в ушах.       — Хорошо. Хорошо, — Артемий взглянул на банки; все были на месте. Он моргнул. Спичка даже бочку не задел.       — Это было ужасно, — заметил Спичка. Пустая похвала Бакалавра уязвила его самолюбие. Артемий покачал головой. Бакалавр никогда и ничего не одобрял и не хвалил просто так.       — Ты держался лучше, чем я предполагал. Я бы напрягся, если бы ты в своем возрасте уже что-то умел. Впрочем, учитывая, с какой компанией ты водишься, это было бы не удивительно.       — А что умел ты в моем возрасте?       Бакалавр уставился на банки и поднес руку в перчатке ко рту, ища ответ в своих воспоминаниях.       — В целом, — начал он медленно, — я сбил бы все, кроме одной.       — Ты и сейчас настолько хорош?       Игривый голос Спички звучал с вызовом. Но Бакалавр взглянул на него. На его лицо легла тень, не оставляя Спичке ни малейшего шанса узреть шоу, которое тот так надеялся увидеть. Артемий продолжал смотреть на Бакалавра, затем моргнул с пару раз и покачал головой.       — Я учу тебя, Спичка. В демонстрации чего-либо, кроме стойки, нет никакой необходимости.       Артемий посмотрел на их самодельные мишени. Десять жестяных банок разной степени вскрытости на проржавевших бочках. Позади виднелся холм, поросший мелкими кустарниками и степной травой. Бакалавр долго искал место, которое сможет поглотить пули, где не придется стрелять в открытое поле и не будет риска рикошета от складских стен.       — У тебя был талант, Данковский, — небрежно заметил Бурах. Если Бакалавр не слукавил, Артемию и самому хотелось бы взглянуть на его стрельбу.       — Нет. У меня был человек, для которого охота на фазанов считалась отличным развлечением. Цели неподвижные или большие были просто дет... Не вызывали такого азарта.       Детской игрой. Каким-то образом те противоположные образы Бакалавра в сознании Артемия стали ярче. Они легко составляли одно целое. Хладнокровного и безжалостного человека.       — Мой отец научил меня вскрывать быка, едва я достаточно подрос, чтобы держать нож в руках, — сказал Артемий. Ему это казалось правильным. Правильным поделиться чем-нибудь.       — Я бы предпочел не сравнивать наши родительские фигуры.       Артемий усмехнулся, когда Спичка снова взвел оружие. Бурах закрыл уши, пока Бакалавр недвижимо стоял под звуки выстрелов. Спичка начал перезаряжаться. Артемий воспользовался моментом и повернулся к Бакалавру, потирающему ухо, в котором наверняка звенело. Почему же ты их не закрываешь?       — Родительские фигуры? Мог бы просто сказать «родители». Не удивительно, что горожане тебя не терпят, — отпустил шпильку Артемий. Бакалавр посмотрел на него с тем же выражением, с каким ранее глядел на Спичку, и Бурах мгновенно пожалел о своих словах. Любое упоминание о горожанах и их мнении портило ему настроение. Артемию следовало об этом помнить.       — Это было более правильное описание, Бурах. Я прекрасно знаю, что говорю и как люди обычно относятся к любимым родителям. — Он говорил жестко и обрывисто. Артемий кивнул.       — Бакалавр, а еще пули есть? — спросил Спичка, потирая ухо так же, как и сам Даниил ранее.       — Пока нет. Сходи, поищи куда попали пули и покажи мне дыры от них. Уложишься в десять минут — продолжим урок.       Спичка перевел взгляд на холмик. Раньше он казался намного меньшим. Хмурясь, он повернулся к Бакалавру и тихо сказал:       — Это нечестно. Я же знаю, что промахнулся.       — Верно. Сходи и узнай, как сильно промахнулся. Каждый пропущенный выстрел мог стоить тебе жизни. Я не прошу тебя вернуть пули, они могли уйти глубоко в землю; просто найди точки вхождения. А потом я хочу, чтобы ты прошел отсюда до мишеней в пять раз больше, чем ты промахнулся. То есть... тридцать раз.       — Зачем? Я просил научить меня, как целиться и хорошо стрелять.       Бакалавр протянул руку к винтовке, и Спичка отдал ему оружие. Мужчина с долей грации в жестах проверил патронник и сунул оружие подмышку.       — Будет понимание — станешь лучше. К тому же, пули все еще редкость.       Они уставились друг на друга в молчаливой дуэли. В конце концов Спичка кивнул и отправился к холму. Все же это он просил об уроках. Бакалавр проводил подростка взглядом. Наблюдал ли он как наставник или просто от скуки, Артемий не разобрался.       — Метод... довольно интересный. В армии мы просто целились и стреляли. А потом на нас кричали.       — Отсюда в ту сторону дует сильный ветер. К тому же рельеф неровный, пройти по прямому пути сложнее, чем стрелять. Так он поймет, как важно правильно стоять, в зависимости от местности. Он уловит все нюансы. Он умный ребенок.       От такой похвалы у Артемия что-то взволнованно шевельнулось в груди. Он потом передаст эти слова Спичке — Бурах уже понял, что Бакалавру проще плюнуть ядом в лицо, чем выразить симпатию.       — Я так понимаю, тебя отец учил? Он тоже был таким строгим? — спросил Артемий, зная, что делать это не стоило. Наравне с тяжестью в груди нарастало и желание. Возможно, знание об одной особенности Даниила Данковского осмеливало его узнавать больше. Он хотел узнать больше о Бакалавре.       Прежнее выражение вернулось на лицо Бакалавра, однако тот потряс головой, и тьма, кажется, спала. На смену ей пришел более нейтральный вид. Нет, какой-то более спокойный.       — Нисколько, — слова, казалось, не решались сорваться с мраморно-бледных губ. Может, его одолевала ностальгия.       — Спичка немногим старше, так что это объяснимо...       — Я предпочту не говорить об этом. Об отце. Ни о нем, ни о моей матери, — резко ответил Бакалавр. Он не отворачивался от Спички, который сейчас ковырялся в траве и то и дело наклонялся, высматривая дырки от пуль. Но темные глаза пристально смотрели на Артемия.       — Ох. Прости. Не хотел обидеть, — негромко проговорил Бурах с легким кивком в знак извинения.       Бакалавр прикрыл глаза, погрузившись в свои мысли, и тяжело вздохнул. Как будто бы все это время его легкие были полны пыли, и он это осознал лишь после замечания Артемия. Должно быть, теперь они очистились, ведь его взгляд стал мягче, стоило ему открыть глаза.       — ...Я говорю так не потому, что хочу остаться с тобой чужими людьми. Надеюсь, ты это понимаешь. — Резкость в голосе, с которой он только что говорил, растаяла.       — Нет, все нормально. Это я влез, куда не стоило.       — Он был строже. С ним было мало занятий, но те были очень эффективными. Страх — это благословение. Страх оберегает, — прошептал мужчина.       Столь желанная тайна была раскрыта. Артемия интересовали детали, но их не последовало.       Ему на ум пришел юный Данковский. Младше, чем Спичка, держащий в руках оружие больше него самого и целящийся в птиц. Кричал ли на него отец? Это он заставил сына привыкать к невыносимо громким звукам винтовки? Артемий изучал лицо Данковского, который наблюдал за Спичкой. Хотел бы он все списать на талант, но не смог.       Много Бакалавр практиковался? А хотел ли?       Перед глазами Артемия промелькнули воспоминания о днях, проведенных в армии. Стрельба ему никогда не давалась, он постоянно промахивался. Старшие офицеры орали на него и устраивали жесткую муштру, чтобы компенсировать потерянные пули. Будь он поменьше и послабее, его бы наверняка и запугивали. Артемий представил, что и детей они бы тоже так учили.       У него засосало под ложечкой.       — Мне жаль, — это все, что он смог сказать в ответ.       — Не стоит. Пару раз это спасло мне жизнь. Другим людям тоже. — Данковский повернулся, чтобы взглянуть ему в глаза, но вместо этого почему-то опустил взгляд. — Полагаю, это было его проявлением заботы.       Артемий кивнул. Данковский уже достаточно открыл ему душу. Воспоминания его тяготили, и Артемию оставались лишь догадки, хотя его это устраивало. Он заметил, что Спичка уже возвращается, и пожалел, что их короткий разговор подошел к концу.       Он не был приятным.       Но это был их разговор.       — Меня вырвало, когда мне впервые пришлось вскрывать быка. Думал, я больше ни за что не взгляну ни на кровь, ни на кишки. А отец продолжал давить на меня.       В глазах Данковского вспыхнули искорки веселья и сочувствия.       — Но вот мы здесь, — пробормотал он.       — Но вот мы здесь, — отозвался Артемий.       — Я их нашел!       — Молодец. Показывай, — Бакалавр вернулся к своему назидательному учительскому тону.

***

      Той ночью Артемий проснулся от того, что Даниил Данковский в два часа утра расхаживал туда-сюда по лестнице и бормотал что-то об оружиях. Он по памяти перечислял, сколько пуль в патроннике у каждого и сколько времени требуется для перезарядки.       В его голосе была горечь и злость. Данковский ненавидел, что знал эту информацию.