Чувствую

      «Я слышу, что Вы очень хотите прийти к настоящему себе, Мирон. Но для этого Вам нужно простить самого себя».       Он стоит на свету, под фонарём, и смотрит на падающий искусственный свет и на снег, проникающий сквозь этот свет. Глаза болят, он жмурится – перед глазами начинают плясать чёрные пятна.       Эта зима для него особенная.       Мирон отступает в тень, выдыхая.       В этот раз он совершенно не понимает, что делает. Очень много мыслей и чувств, кошмары…       - Почему не ушло остальное?       - Круг убирает то, что привносит в Вашу жизнь родственный. Ведения, мысли, запахи, сны, но всё другое остаётся. Оно никуда не ушло, оно было всегда.       «Всегда» довольно громкое слово. Он не первый раз входил в Круг, но всё же теперь всё будто бы было иначе.       В чём секрет?       Диляра мягко познакомила с несколькими психологами и психотерапевтами, но Мирон нерешительно молчал, раздумывая, с чем столкнётся в том случае.       «С самим собой».       Этот голос.       Мирон ненавидит этот голос за его чистоту и нежность, за верность и за тот покой, что приносит этот голос. Её голос.       Он обхватывает пальцами правое запястье.       С весны 2020-го года прошло почти 2 года. Уже 2 года, как он знает лично своего мейта. В голове тут же возникают картинки воспоминаний, и Мирону кажется, что он там – чувствует её взгляд, слышит голос и касается тела.       Но нет ничего. Ни-че-го.       Он здесь, стоит у кромки света от фонаря где-то в лабиринте огромной Москвы и пытается вспомнить, что именно хотел купить в магазине.       После того, как они виделись в аэропорту, Мирон вернулся домой, в их новую с Дилярой квартиру, и начал записываться на консультации к психологам. Страх быть осмеянным, непонятым и «непригодным к починке» всё ещё жил в нём, но также стала теплится надежда стать тем, кем он должен был всегда быть. И если до решения начать терапию он полагал, что недостоин Алисы, недостаточно светел и добр, то теперь хотел бы вспомнить, насколько он светлый и добрый.       Но только для себя, а не для того, о ком давно пора бы забыть. Стать собой для самого себя. Не боятся себя. Простить себя и принять каждый изъян, каждую трещинку и морщинку, прожить всякую боль в процессе.       Он звонит Диляре и просит повторить, что им нужно купить, после идёт в магазин, а после чуть ли не бежит домой.       В голове, в груди что-то набухает, растёт, и Мирон едва ли успевает стащить зимние кроссовки и скинуть куртку, прежде чем запереться в кабинете. Карандаш не слушается, рука дрожит, но час спустя он лежит на ковре с довольной улыбкой на губах и ощущает, как медленно возвращается к себе.       Тихий стук в дверь, и она входит, неся в руках чашку с травяным чаем, стакан воды и бокс с таблетками. Вокруг него исписанные листы, и Диляра осторожно опускается на ковёр, стараясь не потревожить ни его, ни тексты.       - Ну что?       - …думаю, среди этого будет что-то стоящее. Я… думаю, что нужно продолжить терапию и в 2022-м году.       - Конечно, если ты чувствуешь, что нужно, то конечно…       Он не говорит ей, что дописал альбом всего 15 минут назад. Не говорит и о текстах, что год хранит в столе. Диляра всё видит и знает, но не лезет к нему, если Мирон сам не начнёт разговор. Он делает также с её брендом.       Быть рядом – это не значит всюду совать свой нос, а значит быть рядом, когда партнер нуждается в этом.       Мирон жмурится от удовольствия, когда Диляра покидает кабинет. Тексты. Его бы сейчас понял Ваня Noize, поняла бы Оля Маркес, Лиза, Никита, Кирилл, Ваня и она. Как тот, кто пишет, Алиса бы очень хорошо поняла его сейчас.       Он привычно тянется к ней, осторожно и бережно пробует коснуться другого человека по связи, мысли бегут к ней, но как волны о волнорез – растворяются о края Круга.       Не чувствует её. Не чувствует.       И это то, что всё время он так хотел. То, что так жаждал. Но нет.       Он открывает глаза и медленно-медленно выдыхает. Вокруг шепчут тексты, слова встают в предложения, и азарт, вдохновение и благодарность за эти строки на бумаге перекрывает всё, что оставляет Алиса.       - Жень?       - Привет. Давно не звонил.       - Мне нужен режиссёр, звукарь. Дизайнер. И ты.       - Не может быть. У тебя получилось? Ты решил продолжать?       - Д-да, у меня получилось.

***

      Он делает это медленно. Распутывает. Заглядывает по углам. Говорит медленно. Много думает. Благодаря Лёше Румянцеву в груди поселяется надежда. Первая же сессия с новым психотерапевтом больше путает его. Мирон выходит за дверь, отрезая психотерапевта и разговор.       Эта кроличья нора тёмная и глубокая. Годами туда валили всё, что можно, без разбора, а теперь он вдруг задумался: а что всё это такое?       И когда задумался? Когда всё, наконец, вроде бы хорошо – внутри и вокруг, – он почему-то ощущает это скребущее чувство. Только вот какое? Что это вообще такое?       И смотрит. Так долго смотрит в себя, в саму суть. Туда, где нет ничего и никого, кроме его собственных кошмаров. Туда, куда впустил бы только её, но она не захотела.       Мирон регулярно – раз в месяц – посещает своего врача Олега Валентиновича и Веру Таисовну, но терапию проходит у другого человека. Специалист по родственным душам, как и главный врач рехаба ему не нужны, здесь только про него одного, без Алисы. Он знает наверняка, что у них есть информация о ней и её терапии, но не поднимает эту тему. А какой смысл?       В процессе всплывает и то, чего он боялся не меньше старых шрамов и обид. Он не любит Диляру. Не так. И как-то вечером, вернувшись домой отдельно, они встречаются в просторной гостиной всё с тем же изумрудным диваном и просто говорят:       - Знаю, что ты хочешь сказать.       - Я тоже.       - Я больше не могу.       - А я не могу больше просить об этом. Но это не значит, что я тебя не люблю. Это не значит, что всё было зря.       - Знаю. Но ты никогда никого не полюбишь так, как её. Где бы ты не был и с кем бы. Где бы не была она. Никогда.       - Жаль, что твой родственный не знает, какая ты офигенная.       - А мне – нет. Вы все так воспеваете эту связь, но я согласна с Ваней. Что в ней хорошего, если от неё столько проблем? Что хорошего принесла эта связь в твою жизнь?       - Н-не знаю.       - И ты выбираешь остаться один, чтобы что? Чтобы цепляться за то, чего никогда не будет?       - Нет. Я выбираю остаться один, потому что хочу. Потому что мне это нужно.       И она уходит. Мирон не душит чувство потери, а впервые в жизни даёт этому пройти сквозь него тут же, сразу, на полную мощность. Терапия всё-таки идёт ему на пользу.       И до конца февраля они оба слегка жалеют о своём решении, но потом резко понимают: всё правильно.

***

      А пока ему не до этого. На календаре ноябрь. Он осторожно публикует своё 10-минутное откровение.       И… взрыв сверхновой. Дальше синглы, клипы, микстейп. Альбом. То, что она предсказывала ему когда-то давно, лёжа в солнечных лучах, обводя кончиками пальцев тату – всё это оживает.       «Пусть куда бы ты ни шла, твои Хранители идут в след…»       И как-то ночью ему снится пригород Марракеша, ночь и свет фонарей, далёкие голоса и смех… Мирон хмурится во сне, ошибочно считая, что это не сон. Точнее не обычный сон. Но все места, разговоры и люди из сна – всё это он уже встречал, когда был тут с Дилярой. Вот только на её месте Алиса – с ней он смотрит на звёзды над риадом, с ней изучает складки колыхающегося балдахина над кроватью, с ней видит каменных львов в саду и разбитую старую плитку.       Утром он тщательно перебирает остатки сна. Слишком важным тот кажется ему, чтобы оставить всё, как есть.       Это как дерево – медленно, но верно растёт в нём. Где-то с центра в обе стороны, пуская корни и распуская листву. Одномоментно.       Он не может объяснить, но чувствует, что это тот самый, четвёртый уровень любви, когда сама мысль о существовании человека тебе приятна, и ты не стремишься обладать им, не стремишься подчинить его, а отпускаешь.       И Мирон отпускает.