Flatline

      Гониль & Хёнджун:       — Может быть… познакомишь нас?       Ты стараешься сделать милое лицо, чтобы Гониль подумал, что это хорошая идея. Он делает лицо, по которому становится понятно, что идея — отстой.       В принципе, ты предполагала, на что шла, когда настаивала на отношениях: это не ты и твой любимый создаёте семью, это отец и его ребёнок принимают тебя, горемычную, в свою, уже устоявшуюся и сложившуюся. И ты успела узнать, что Гониль прекрасно справляется и без женской руки — в доме порядок, они оба сыты и опрятны, Хёнджун не доставляет ему никаких проблем. За исключением…       — С твоей окончательной пассией я познакомлюсь на свадьбе, — говорит он в ответ по телефону; Гониль при тебе позвонил ему и, поставив на громкую связь, спросил о знакомстве. Ты впервые, на самом деле, слышишь, чтобы четырнадцатилетний ребёнок говорил такими сложными словами и фразами. — До тех пор, пока эта или любая другая нуна тебе никто, она меня не волнует.       У тебя спирает дыхание от возмущения. Хёнджун кажется тебе неприлично наглым, особенно когда бросает трубку посреди разговора с… опекуном всего лишь. Конечно же, Гониль не его родной отец и даже не его родственник, но они двое неплохо сошлись характерами и сплелись привычками. И Хёнджун явно не желал в их симбиоз пускать кого-то третьего.       — Ты сама всё слышала, — Гониль убирает телефон и тронутым — хоть по-хорошему, хоть по-плохому — не выглядит нисколько.       Немой вопрос отразился в твоём взгляде: ради знакомства с Хёнджуном и попытки наладить отношения обязательно нужно играть свадьбу?..       — Но это маловероятно: ты захочешь своего ребёнка, а у меня он уже есть.       Вот так. И никак иначе. Не родной, но Хёнджун у Гониля есть, они вдвоём уже семья, и это ты, горемычная, никак прибиться к ним не можешь.       И Гониль прав: ты, как и любая (тебе так кажется) другая девушка, задумывалась о том, чтобы стать матерью, чтобы воспитывать своего родного маленького человека, показывать ему весь этот большой и удивительный мир и видеть, как твой любимый человек — вторая половина — переплетается в этом маленьком человеке с твоей половиной, первой. Ты думала об этом и не могла отрицать, что хочешь крепкую дружную семью — и вот, крепкая дружная семья есть, но тебе в ней места пока не отвели; на терновнике, овитом плющом, всё никак не хотят распускаться розы.       И ты не готова отказаться от своих интересов тоже. Казалось бы, зачем драматизировать: Хёнджун прав, ты им обоим ещё никто, и тебя никто на привязи не держит — ты вольна искать счастья с тем, кто будет рад воспитать твоих (ваших общих, вообще-то) детей и кто станет той самой второй половиной тебя в родном вам маленьком человеке.       Только вот Гониля ты любишь. Сильно. И с тем, что у него семья и без тебя есть, ты уже научилась жить — ты ведь приняла с теплом эту новость, подумала ещё о том, насколько большое и доброе у него сердце, раз совершенно чужого ребёнка забрал к себе и заботится о нём, как о своём родном; подумала, сколько же тогда всего прекрасного и невероятного он сделает для своего, родного ему маленького человека.       Ты нагружаешься: от слишком сложных для твоей юной головы мыслей у тебя вдруг начинает болеть голова, и ты хочешь, отмахнувшись, переменить тему, но… Это не по-взрослому. А ты ведь взрослая, и отношений хочешь именно что взрослых. Значит, проблемы придётся решать и решать сейчас, а не когда-нибудь потом.       И ты, подумав через боль ещё немного, всё-таки решаешь.       — Я не настаиваю на свадьбе, — ведь, в конце концов, если в сердце твоего любимого нашлось место для чужого ему ребёнка, то почему бы ему не найтись и в твоём?.. — Но пожалуйста — я прошу вас обоих, — дайте мне шанс.       Вот так. И никак иначе. Ты решаешь попробовать поиграть немного по их правилам и надеешься, что у тебя получится. Ты веришь в свою любовь и в то, что тебя любят тоже — на овитом плющом терновнике ты всё-таки хочешь вырастить розу.       Гониль мягко улыбается, и по этой улыбке ты понимаешь, что у тебя на руках абсолютно все карты, чтобы достойно сыграть в этой партии.       Чонсу & Джуён:       Вы знакомитесь на проходной: и ты, и Чонсу водите своих младших на курсы английского, и вам есть, о чём поговорить, пока вы их ждёте — преподаватель нравится всем детям из группы настолько, что они не хотят уходить с занятий, и бедной сонсэнним приходится буквально уговаривать их идти домой.       — Моя всё никак не научится говорить межзубные, — ты легко взбалтываешь газировку трубочкой в пластиковом стакане и смотришь снизу вверх на очень классного нового знакомого.       Вашу лёгкую болтовню прерывает сотрудник, чтобы ещё раз спросить, кого из детей вы ждёте — ты бойко называешь имя младшей сестрички, а Чонсу с особенной ласковостью отвечает, что ждёт Ли Джуёна.       … погодите, Ли? Но ведь Чонсу представился как Ким…       — У вас разные фамилии?       — М?       — У тебя и твоего брата, Джуёна.       Похожий на кота Чонсу становится недовольным, и если бы у него был хвост, наверняка бы мотылялся сзади, выражая всё его вдруг накатившее раздражение, но сам Чонсу поступает спокойнее.       — Мы тоже долго с межзубными разбирались, а потом нашёл такое упражнение…       Ты решаешь, что ладно, пусть хранит ваши секретики, но заднюю мысль не отпускаешь. Встречаешь сестру — уже без Чонсу, который ушёл курить, — и в толпе ребятни далеко не сразу понимаешь, как именно выглядит Ли Джуён; узнаёшь это только тогда, когда мальчонка с сильно отросшими, но ухоженными волосами обнимает Чонсу, пока тот поднимает руку с сигаретой наверх, и зовёт его…       … «Папа»?..       Ты снова решаешь, что ладно, что это не твоё дело, но не можешь не отметить, что Чонсу очень идёт быть отцом для одиннадцатилетнего мальчишки. Ты бы хотела такого отца для своих детей.       Вы встречаетесь на тех же курсах ещё пару раз, но ты не заводишь тему про родство, фамилии и роли в семье — вам неплохо вместе и тогда, когда вы просто легко болтаете обо всякой чуши и ждёте ваших младших. Но тебе в принципе легко с Чонсу — такой уж он, большой красивый кот, комфортный, и ты не стесняешься на четвёртой (или уже пятой? ты, по правде говоря, не считала) встрече сказать ему об этом вслух.       Но и Чонсу, которому комплимент самую малость польстил, не так прост: он не ведётся, помня, что между вами был один подводный камень, и говорит, что они с Джуёном спешат, у них есть дела дома.       — Может, на выходных ты позанимаешься с моей сестрой? Всё те же межзубные — у неё так и не получается, — ты делаешь самые жалобные глазки, чтобы Чонсу точно-точно согласился. А твоя сестра говорит про то, что ты сама могла бы помочь Джуёну с математикой, в которой он пока не так хорош, как в английском. Ты соглашаешься, чем радуешь мальчонку — и вот ему-то Чонсу отказать не в силах.       Хотя лучше бы он отказал: ты бы не мучалась с тем, что Джуёну надо всё рассказывать с самого начала, с самых азов и истоков — он не понимает этого, хотя в учебнике чёрным по белому написано, что куда переносить, куда уходит остаток и каким должен быть конечный ответ. Джуён не понимает и просит тебя объяснить, задаёт кучу вопросов, и ты едва ли с ними справляешься. Зато Чонсу с твоей младшей сестрой поладил отлично, и ты предпочла бы просто надавать Джуёну кучу примеров, чтобы он возился сам, а тебе можно было вдоволь понаблюдать за Чонсу (который, к слову, поглядывает на тебя в ответ!)       — Смотри, Т/и! — сестричка прерывает тебя посреди фразы, и ты хочешь огрызнуться, потому что устала одно и то же растолковывать Джуёну и каждый новый пример прорешивать с ним от начала до самого конца, ведь он во всём сомневается, но на родную сестру, с такой же, как у тебя, фамилией, ты не огрызаешься, потому что наконец-то младшая радует тебя идеальным произношением межзубного.       — Ты такая молодец! Я предлагаю отметить твой успех мороженым! Мы ведь сходим в парк прогуляться? — ты накручиваешь на кончик пальца прядку волос, но на Чонсу это совсем не действует. Джуён похлопывает по его запястью кончиками пальцев, и на языке их двоих это явно что-то означает.       — Извини, Т/и, нам пора.       — Но почему? Мы же классно провели время вместе!       Чонсу щурится, но его отвлекает от этого телефонный звонок — это вам обоим даёт паузу. Телефон Чонсу отдаёт Джуёну и просит поговорить немного с бабушкой, и Джуён принимает звонок с большой радостью. Твоя сестра в это время рисует в блокноте, который держит на коленках.       — Нам не по пути, — Чонсу отрезает и сразу проводит между вами эту границу. — Я вижу, что тебе не нравится Джуён. А Джуён — часть меня, большая и очень значимая.       Он выглядит расстроенным, когда машет рукой на прощание, и уходит, взяв Джуёна за руку и мягко потрепав по непривычно длинным для мальчишки волосам. Ты стоишь на месте и недовольно фырчишь, привлекая внимание сестрёнки, — почему у Джуёна есть Чонсу, а твои дети (будущие, разумеется) должны оставаться без такого прекрасного отца? У них ведь даже не одна фамилия!       Но ты вовремя задумываешься: если бы кому-то из парней не понравилась твоя сестра, ты бы отправила этого несчастного в свободное плавание при первой же возможности. И… ты ведь так и не спросила, почему у них разные фамилии, почему Джуён всё равно зовёт Чонсу папой и как вообще их маленькая, но крепкая семья получилась. Может быть, задуматься нужно было ещё тогда, но ты думать не привыкла — ты привыкла действовать и добиваться своего, а Чонсу, что удивительно, оказался тебе не по зубам.       Ты решаешь, что Чонсу — не последний такой чудесный отец, и если не он, то кто-то другой обязательно займёт его место в роли отца твоих детей. А твоя младшая сестра, увы, даже с идеальным произношением межзубных остаётся без мороженого.       Джисок & Сынмин:       Иногда случается, что ты вдруг вспоминаешь один из самых неприятных дней в своей жизни.       Вы с Джисоком наконец-то встретились спустя почти месяц разлуки — у тебя был завал на учёбе, он работал везде, где мог, чтобы наконец-то сказать тебе: «Бери, что хочешь, я угощаю». Естественно, ты тогда не взяла почти ничего, и он сам выбирал для тебя вкусности.       А потом ему позвонили, что-то гавкнули в трубку и сбросили звонок. Беспорядочно бегавший по парковой дорожке взгляд Джисока остановился в какой-то точке и расфокусировался, сам он замер с телефоном в руке, как будто случилось что-то страшное.       И оно случилось: умерла последняя его, самая-самая дальняя родственница, в наследство от которой — огромные долги и еле присмотренный младший брат, тоже хрен пойми, какой Джисоку крови. В принципе, Джисок мог бы и отказаться от всего этого «счастья», но по приютам для беспризорников он и сам неплохо помотался — знал, что мальчишку там попросту сломают, как когда-то смогли надломить и его.       А дальше всё завертелось вокруг работы, второй работы, подработки и кучи беготни по оформлению документов на опеку — и Джисоку оказалось проще отдать тебе ключи от своей съёмной квартиры, чем обещать, что встретитесь тогда-то и во столько-то. Ты приезжала, убиралась, готовила есть, иногда встречала его и даже перекидывалась с ним парой слов о том, что вообще происходит в его жизни — одновременно близкой, но такой далёкой от тебя.       А потом Джисок всё-таки приехал домой не один. Прошло четыре с половиной месяца, Сынмину — его младшему — успело исполниться шестнадцать, и он уже тогда был с брата ростом, но ты всё равно смотрела на него, как на маленького, умиляясь и чувствуя, как щемит в груди. К тому, что ты будешь «дома», они оба готовы не были, но всё прошло гладко — вроде бы; а потом Джисок попросил тебя больше не приезжать и извинился, что долгая дружба заканчивается потому, что у него попросту не хватит на тебя ни времени, ни сил, ни всего остального.       В твоей памяти эти долгие месяцы сливаются почему-то в один день — самый неприятный и самый болезненный, по-мерзкому колючий и холодный. Хотя нет, причина у этого есть — всё-таки, один-единственный ужасный день выкинуть из памяти гораздо легче, чем растягивать всё на месяцы и обесценивать приятные моменты. Да и сейчас, когда прошла уже куча времени, всё это кажется незначительным — настолько, что правда видится лишь одним, пускай и концентрированным днём.       Ты выкидываешь эти воспоминания из головы и занимаешь себя тем, что гладишь спящего сбоку Джисока по голове. Потому что ты осталась. Потому что ты не отдала ему ключи и приходила к нему, убиралась, готовила есть, делала с Сынмином домашку. Потому что ты ждала его самого до поздней ночи, чтобы проследить, как поест и ляжет спать.       Один из самых неприятных дней в твоей жизни (тот самый разбавленный, растянувшийся на несколько месяцев) почти подошёл к своему закату, и сейчас, когда никто не видит ничего зазорного в том, что ты остаёшься у Джисока на ночь, особенно на те ночи, в которые он беспробудно спит, едва живой от усталости, всё кажется налаживающимся.       А ещё, судя по звукам, на кухне что-то роняет из рук Сынмин.       — Всё в порядке? — ты сонно трёшь глаза, стоя на пороге, пока Сынмин собирает со стола рассыпанный сахар.       — В порядке. Чай будешь?       — Буду.       Время едва ли перевалило за шесть утра. На кухне после того, как вы с Сынмином, пошуршав, уселись, стало тихо — настолько, что было слышно, как во дворе разъезжаются автомобили. Вы подружились тоже, нашли общий язык, и тебя совсем не пугало и не напрягало то, что Сынмин у Джисока есть. Тебя совсем не напрягало то, что ты тоже относишься к нему, как к своему.       И это главная из причин, по которой Джисок не желает тебе доброго утра, когда полусонно вползает на кухню, а сразу же крепко целует. Сынмин делает вид, что на ваши нежности он великий слепой, и утекает из кухни с кружкой чая и бутербродом в руках.       — Спасибо, Т/и, — голос Джисока после сна ласково хрипит. — За то, что осталась.       — Думаешь, я смогла бы уйти?       — Я не стал бы тебя держать — ты заслуживаешь гораздо большего.       — И ты тоже! Потому давай вместе этого большего добьёмся! — ты улыбаешься, очаровательно заправляешь прядку за ушко и целуешь его — ровно так, как хотела поцеловать ещё в тот день, когда ему позвонили со страшной новостью.       Ты осталась после этого, осталась тогда, когда он сам просил тебя уйти на свободу — останешься и дальше, чего бы это ни стоило и сколько бы тебе ни пришлось ждать, когда у Джисока появится хоть немножечко времени, сил и всего остального для тебя, а не для Сынмина и его будущего. А Джисок в свою очередь сделает всё, чтобы для тебя остался кусочек повкуснее.