Моя пустота

✦ Порой ты просто не хочешь восстанавливаться, потому что боль остаётся последней связью с тем, что ты потерял. ✦ Лос-Анджелес встретил нас холодным воздухом и мелким дождем. Осень наступила совершенно внезапно, остро прикоснувшись каплями о щеки. Я задумалась над тем, что мои воспоминания странным образом ограничились парой прошлых дней. Я словно заснула весной и проснулась в середине сентября, вынырнув на серую поверхность. Жизнь, в привычном своем понимании, давно уже не шла прежним ходом, я больше не следила за течением времени. Недели, месяца... Все они в какой то момент слились воедино, перестав существовать вовсе. Когда я перестала вести отсчёт, дни полетели с новой скоростью, а я с удовольствием потерялась в собственной искажённой реальности. --- Его дом, и без того не самое теплое место, с холодами стал практически идентичным склепу. Холодный и мрачный. У каждого жилища есть свое, внутреннее, звучание. Ещё с детства я заметила эту необычную особенность. Все они звучат по разному, уникальное сопровождение звуков всегда было особенным, оно никогда не повторялось, будучи для меня сугубо индивидуалным. В самые первые секунды я всегда обращала свое внимание именно на это, только переступив порог. Однако его дом никак не звучал, не имел отражения или лица. Я не сразу заметила это. Глухие стены неизменно хранили молчание. Oн все ещё оставался загадкой для меня, точно так же, как и его владелец. Понятия не имею как Мэнсону удавалось поддерживать такую низкую, в корне несопоставимую с минимальным комфортом, температуру в помещении, с учётом полного отсутствия кондиционеров и прочих способов охлаждения. Это была просто гребаная пещера, серьезно. Сам же он, казалось, вообще не был восприимчив к каким либо температурам, расхаживая в пальто в 30-ти градусную жару и наоборот. Ему нравилось когда на мне было минимум одежды, а ещё, когда я дрожала от холода и забивалась к нему под бок. Он любил издеваться, а потом делать вид, что помогает мне выбраться из могильной норы, которую сам же и вырыл. Все это - словно далёкий сон, детали которого по какой то причине отложились в твоей голове навсегда. Я любила сидеть у камина в главном зале и читать его книги, забравшись с ногами под одеяло. Он располагал огромной коллекцией, которая медленно, но непрерывно пополнялась. Мэнсон сам выбирал, что я могу прочесть, а что нет, скрупулёзно перебирая книгу за книгой, каждый раз выискивая что то определенное. " - Знаешь, Лили, Книга это очень интересная штука, ты можешь приложить ей кого нибудь по башке, вырвать лист и нарисовать на нем что-нибудь, написать в ней предсмертную записку, можешь прочесть ее и убрать в чулан, забыв о ее существовании навсегда. Если бы мне пришлось выбирать инвентарь для выживания, книгу я бы стянул в первую очередь" После парочки томов Фрейда, обложки которых были расшиты бисером и твердой кожей, я словно бы взглянула на него иначе. С другой, незнакомой мне ранее, стороны. Мне стало казаться, что теперь, я могу проскользнуть в его мысли без прежней цензуры или всяких рамок, без лишних вопросов и недопониманий, полностью осознавая каждое из его переплетающихся суждений. Я ненавидела читать. Клянусь, это было буквально последним, до чего бы я снизошла даже при чудовищной скуке, но в его компании я готова была делать это. Казалось, что вместе с ним любое действие раскрывалось иначе, обретая смысл. Он же, к слову, предпочитал оставаться в стороне от каких либо учений или течений, будучи "наблюдателем", как он сам называл себя. Он мог держать в голове незначительную мелочь, касающуюся какого-то малоизвестного религиозного течения, мог по пунктам перечислить главные идеи каждой, интересовавшей его когда-то, философии, но считал полнейшим абсурдом подчинять им собственную волю. "- Когда ты владеешь информацией - ты владеешь миром. Но когда это "знание" начинает брать тебя под контроль, первый тезис теряет свою силу, потому что ты становишься рабом собственного сознания. В этом и заключается больной очаг всех культов, их слабое место". Я осоловело кивала и перелистывала страницу, привычно усаживаясь на его колени. Мне нравилось когда он читал вслух, выделяя особенно - важные моменты, а ещё когда он внимательно изучал меня взглядом, думая, что я не замечаю. Ни разу за всю свою короткую жизнь я не чувствовала такого всепоглощающего необъяснимого чувства, когда в груди все сжимается без причины, а щеки горят. Я хотела быть рядом, внутри него, метафорически и буквально. И я точно знаю, он не разделял этого чувства в полной мере. Он никогда не любил меня так же. Он не был религиозен, не проповедовал свой особый подход к жизни или прочее сомнительное дерьмо. Мэнсон просто знал огромное количество разных, не очевидных на первый взгляд, вещей и умело управлял ими, создавая видимость серьёзного человека, но ничего всерьез, в конечном итоге, не воспринимая. Он был очень странным, если раскрыть глаза и взглянуть на него без розовых очков. Но странность эта не была его слабостью, она являлась отправной точкой для всех остальных качеств. Эта странность являлась притягательной чертой для остальных и медленно убивающим механизмом для ее владельца. Это как надрыв на ткани, постепенно расходящийся все глубже и глубже, фатальная поломка в системе. Такой человек попросту обречен, так как травму, успевшую дать свои корни, больше нельзя подавить или исправить. Она медленно убьет тебя рано или поздно. --- Мэнсон не часто бывал дома. Бесконечные встречи, вечеринки, поездки и бессонные ночи в студии были его повседневной рутиной, к которой мне, в конечном итоге, пришлось привыкнуть. У него был очень "сбитый" график, если не отсутствующий вообще. Он практически никогда не спал по ночам, объясняя это тем, что именно в этот период дня связь с остальным миром заметно истощается, все затихает, давая возможность услышать то, что прежде было скрыто за слоями ненужного шума. Он часто писал такими ночами, закрываясь в маленькой комнате под чердаком, которая была оборудована под мини - студию. Иногда мне откровенно казалось, что я мешаю ему, отвлекаю от действительно важных вещей, однако он каждый раз возвращался и "наглядно" убеждал меня в противоположном. - Твои руки такие холодные. - Это просто у тебя горячие, иди ко мне. Мы могли сидеть молча часами, разглядывая огонь в камине. И это молчание не казалось пустым. Я слышала каждую из мыслей, пересекающих его сознание. - Ты ведь помнишь, о чем я говорил тебе? Мэнсон любил обрушиваться как снег на голову, внезапно и без какой либо конкретики. Это было так в его стиле. Я кивнула, понятия не имея, о чем он вещает на этот раз. Он же гипнотизировал потрескивающий огонь, не отводя расфокусированного взгляда от камина. Тепло мягко ложилось на лицо, расползаясь по всему телу. Я просунула руку под плед, слабо обхватив его ладонь. - Не привязывайся, иначе потом будет сложно. - А ты не думал, что, может быть , я не хочу меняться? Я не хочу, чтобы это прекращалось. Он приобнял меня, затаскивая к себе на колени. - Ты ещё слишком молодая, Лили. Неужели ты думаешь, что это твоя единственная и последняя страница в жизни? Это пройдет, всегда проходило, и у тебя будет своя семья, дети, ты просто не понимаешь ещё, что все это лишь незначительная часть.... Он сбился, а я вырвалась из чужих рук, освобождаясь от объятий. Боже, я в самом деле ненавидела его тогда. Тупая ложь в лицо - это нормально. Ее можно пропустить мимо, оставшись при своем мнении. Но когда человек пытается одурачить самого себя, заведомо выбирая более удобный выход - позицию, за которую не нужно стоять, ведь она по сути своей никчёмна... Он был слишком умён для веры в подобное дерьмо. - Я никогда не изменюсь, понял? Мне не нужна семья, мне ничего не нужно. Неужели ты не понимаешь? Где же твои дети, черт тебя дери, где вся та иллюзия жизни, которая нас, по твоему, ожидает? Ты сам то веришь в то, что произносишь? Потому что я ни одному твоему слову не верю. Он замолчал, грустно глядя на меня. Карие глаза с бесноватой рыжиной блестели, отражая огонь напротив. Он просто не мог изменить меня, не мог повернуть время вспять. И все, что ему оставалось - это безрезультатно пытаться переубедить самого себя. Жалко и посредственно, хватаясь за любые истины. - Я не идиотка. Он вздохнул, поняв что "ловушка для дебила" не сработала. Отвёл взгляд. Я опустилась на него всем телом, отчаянно проводя губами по шее, и Мэнсон расслабленно откинулся на спину, подставляясь под мои прикосновения. - Может быть я хочу сделать себе больно. Хочу оставить огромный уродливый шрам, чтобы все знали... Он стиснул мои запястья, заворачивая руки за спину. - Буду как прокаженная, никому не нужная, дура, испортившая все по собственному желанию с самого начала. Нет никакого будущего. - Закрой рот, малышка, пока у тебя есть такая возможность. Я приблизилась к его лицу в плотную. Заветные слова, способные сорвать его крышу, звучали честно. - Существовать бессмысленно - так ужасно. Если ты не сможешь остаться, то я просто убью себя. Отчаянный взгляд встретился с ещё более отчаянным . Отличие заключалось лишь в том, что его глаза неизменно отражали холодный рассудок и, выработанное годами, умело поддерживаемое, безразличие. - Ты больна. Ты просто ненормальная. Произнес без разочарованного нажима или злобы, просто констатируя факт, подобно тому, как психиатр говорит тебе приговор на все оставшееся время. - Правда? А знаешь кто меня такой сделал? - Ты сама сделала это. Я всегда даю выбор. Я попыталась опустить руку к его ремню, но он перехватил ее, останавливая. Встряхнул меня, приводя в чувства. - Достаточно повзрослев и вспомнив об этом, через много лет, ты просто посмеешься над собственной отчаянностью, потому что все это ничего, в конечном итоге, не значит. Ты оглянешься назад и ничего не почувствуешь. Я смотрела на него, не моргая. - Это неправда. - Лили, я живу так, словно завтра не наступит, потому что это лучший способ сохранить веру в будущее. Мне нечего терять, ведь все уже давным давно потеряно. И знаешь, мне кажется, я не хочу уносить тебя за собой. Он впервые говорил без своего надменного северного акцента и излишне низкого голоса, вынимая все наружу, не стесняясь быть слабым и безнадежным. Он сидел передо мной - совершенно обыкновенный и растерянный, такой, каким бы его никогда никто не увидел. И он был прав. Я хотела за каждое слово ему вмазать, превратив лицо напротив в кровавое месиво, но отрицать очевидное просто не имело смысла. Я схватила его за волосы, зарывшись пальцами в мягкие черные пряди, и наклонилась к виску. - Все, кого я люблю, уходят. Пожалуйста, не оставляй меня. Я так сильно люблю тебя, ты знаешь это? Я сделала эти порезы сегодня, думая о тебе. Это все ради тебя. Этот шедевр из шрамов на моем бедре - для тебя. Мэнсон судорожно облизал губы, не сопротивляясь. Он ничего не ответил, и я отпустила его, пряча лицо в ладони. Упала в чужие руки. Вжалась мокрой щекой в теплую кожу, чувствуя как он тихо гладит меня по спине, пропуская волосы через пальцы. - Зачем ты так поступаешь со мной? Мэнсон резко вздернул мою голову, аккуратно сжав подбородок. Провел рукой по щекам, размазывая тушь и пропуская мой вопрос мимо ушей. - Ты такая хорошенькая, когда плачешь. Мне хочется ударить тебя и почувствовать твою боль. По-настоящему. Он наклонился, стягивая полупрозрачное платье с моих плеч. Прижал ближе, давая почувствовать явное возбуждение сквозь тонкую ткань. Он смотрел мне прямо в глаза. - Скажи это, детка, скажи последний раз, я обещаю. Мэнсон точно знал о чем я размышляла в тот миг. - Вчера я трогала себя, думая о том как ты убиваешь меня. Медленно, именно так как ты хочешь, как убивают в фильмах. Его дыхание оборвалось, остро и глухо. Ладонь сжалась на шее, а я опустила руку, всё-таки достигая цели и лапая его через брюки, дразня и проводя пальцами. - Ты просто неисправима, в курсе? ✦