Первая встреча

- Закрой глаза, Локи. Годы в пещере сделали из волшебного, грудного, певучего и пьянящего голоса Сигюн едва слышный шепот. Поначалу Локи ругался на жену самыми страшными словами, пытался брыкаться в своих ремнях и достать ее хоть как-нибудь, снова матерился… Сигюн молчала, неизменно держала чашу, стремилась всячески облегчить участь супруга, в очень редких случаях давала ему пощечину. И, конечно, никуда не уходила. Со временем Локи… не смирился, конечно. Понял, что нет смысла спорить. Сигюн была самым упрямым созданием во всех мирах. И все реже он напоминал ей, что ее-то боги не наказывали. Зато понемногу начал размышлять, как освободиться. Ни ей, ни ему ремни были неподвластны. Друзей среди своих у Локи не осталось, а чужеземцы… далеко чужеземцы. А времени прошло все же не так много, чтобы Кали, Яга или кто-нибудь еще вспомнил о существовании надоедливого и язвительного бога обмана. Он молча зажмурился, напряг все мышцы – яд той твари, что сука Скади закрепила над ним, безжалостно въедался в кожу и огнем выжигал глаза. Сигюн, ступая очень осторожно, зашагала прочь из пещеры. Локи не мог убить в себе надежду, что она не вернется… В этот раз получилось. Может, он просто привык к боли и мог терпеть ее, не шелохнувшись?.. Но сохранить полную неподвижность Локи не смог. Никто не смог бы. Снаружи донесся вскрик жены, звон разбитой чаши, – камень о камень, – и почти сразу – сухие, непривычные и оттого страшные рыдания. - Сигюн! – не своим голосом, изо всех сил налегая на ненавистные ремни. Наверняка движение вызвало на поверхности очередное землетрясение, но Локи это было безразлично. Он открыл глаза, напрочь позабыв о змее. И увидел невероятное. Солнечная молния мелькнула в сумраке пещеры, бог обмана даже ощутил волну жара. Короткое и широкое, совсем не здешнее копье вонзилось в камень над его головой. И начисто срубило проклятой твари голову! Струйка яда бессильно стекла по камню. Каким бы странным ни было произошедшее, способность очень быстро думать и понимать Локи не отказала. Невиданное оружие, за миг согревшее насквозь промороженное подземелье, родилось в неведомых краях, но направила его определенно рука бога. Кого же?.. Легкие шаги… несколько пар ног. Сигюн, двое или трое незнакомых, Вали, иногда навещавший родителей в облике волка… и те шаги, которые Локи узнал бы в любых обстоятельствах, но сейчас не мог поверить. Наверное, он все-таки спятил в заточении. Или яд змеи наконец преодолел силу могучего тела Ледяного Великана и начал разъедать не только плоть, но и разум. Первым в пещеру шагнул он – Нарви, любимый сын, жестоко убитый, но невредимый и живой. Белокурые кудри, унаследованные от матери, серебристо-зеленые глаза отца, пусть и не такие яркие, как у Локи. Плавные движения повзрослевшего в смерти, но все же юноши. Нетронутый нежный пух на щеках, мягкое выражение лица. Именно за эту мягкость, почти доброту, странным образом просочившуюся сквозь твердость Сигюн и его собственные пламя и лед, Локи выделял сына из всех своих детей. Даже Вали, близнец, был куда более суров. Сын окинул непроницаемым взглядом ремни, встретился с отцом взглядом. На мгновение дрогнула улыбка в уголках рта, Нарви слегка оттянул вверх край кожаной безрукавки, надетой на голое тело. Ужасающий шрам от зубов сведенного с ума брата пересекал плоский живот наискось, и Локи снова, как наяву, увидел тот страшный день… Бред ли?.. Нарви посторонился, и Локи невольно перевел взгляд. В пещеру неторопливо, осторожно, но без страха вошли два царственных зверя. Более всего они напоминали тигров Кали, но были сплошь золотистыми, как самый чистый речной песок. И у того, что был чуть крупнее, голову венчала жесткая грива, более темная, чем основная шкура. Оба сероглазые, оба разумные… Что за боги пришли на выручку? Или хотя бы в бреду скрасить его заключение?.. Золотой зверь коротко тряхнул гривой, и в самом этом движении Локи безошибочно увидел улыбку. Вот на миг припал к земле – и туго распрямился очень высокой мужской фигурой. Смотреть вверх было легче, чем вперед, и Локи с облегчением откинул голову, все еще притянутую к скале ремнем поперек шеи. Мягкие складки темно-синего платка, что незнакомец носил с достоинством короны. Красноватая смуглота кожи, никогда не виденная прежде. Непривычно правильные, словно из неведомого металла отлитые черты как лица, так и сухощавого легкого тела. И искристые, ослепительные в своей силе глаза – серые, солнечные, ясные. Незнакомец смотрел очень прямо, и Локи понял. Ветер. Сверкнула над лицом светлая, сияющая сталь – кинжал был шириной с ладонь взрослого мужчины и лишь немного ее длиннее. Никогда прежде Локи подобного не видел. Смерть или свобода?.. Опасно приласкав шею смертельно острым лезвием, незнакомец рассек ремень, перехлестнувший горло. Звук был в точности такой, какой бывает от лопнувшей струны. Голова Локи невольно мотнулась вперед, впервые за очень долгое время он смог распрямиться – и в первую очередь глянул на Нарви. Нет, сын ему не мерещился. Кажется, не мерещился. Обжигающего пореза на левой руке Локи почти не заметил – понял лишь по каплям крови. Вот окончательно упали ремни, золотистая богиня-кошка поднялась близнецом его освободителя. Медленно, не доверяя телу, Ледяной Великан размял запястья: яркая ранка и бледные даже на его белоснежной коже, почти голубые следы заточения. Вот поднялся с колен, усмехнулся – он оказался ростом по плечо каждому из неведомых богов. Все так же медленно он шагнул к сыну, привлек Нарви к себе. Живой. Теплый, неподатливый, и жилка на виске бьется. Запах растаявшего снега и моря… Осознание ударило тяжелой волной, яркие глаза Локи почти почернели. Незнакомые близнецы переглянулись, но Сигюн, – кто же еще?! – опередила их слова. Она повела тонкой рукой, гоня всех прочь из пещеры, под яркое, злое и холодное северное небо. Вали, что так и не вошел под свод, волком метнулся по склону вниз. Богиня подхватила брата под руку. Нарви вышел последним, он же был единственным, кто именно вышел из пещеры, а не вырвался из нее, как из самого гнусного места на свете. Локи проводил взглядом пять фигур, маячивших уже у самой воды, где черные пески обрывались гребнями белой пены. Да! Он ни на мгновение не усомнился, касаясь солнечного копья, так и оставшегося в скале. Да, это вам не Мьёлльнир… Ласковый жар, такой чуждый, сроду им нелюбимый, сейчас ощущался объятием друзей. Легко, точно не было страшных лет жестокого наказания, Локи освободил оружие. По скале от места, где вонзилось копье, пробежала тонкая, но, видно, глубокая трещина. Безумная улыбка скользнула по устам Бога Обмана. Нет, он не воспользуется этой силой, пусть она сама прямо-таки просится в руки. Его жар скрыт под льдами, как огненные горы этого неприветливого острова, а не обнимает солнечным теплом… Опустив чужое оружие наконечником вниз, Локи перевел взгляд на черные ремни. На одном из них, том, что еще недавно притягивал к камню его левую руку, еще дымилась дыра. И не брызги змеиного яда прожгли ее, вовсе нет – этот метод Сигюн испытала в первую очередь. Локи вспомнил прошедшую мимо сознания горячую боль, глянул. Да, тонкая глубокая рана, уже слегка затянувшаяся – сероглазый пустил ему кровь, когда освобождал. И, видно, эта самая кровь и прожгла ремень… Припав на одно колено, Локи убедился, что его мысль верна. Медленно поднялся. Вот, значит, как он мог бы освободиться, не приди эти странные на выручку… Отойдя от входа всего на шаг, Локи ударил так, как во всех мирах умел только он один – вложив всю силу своей ненависти и ярости, всю испытанную в этом месте боль и отчаяние. Он хорошо знал, чем обернется для него такой удар и как потом станет смотреть на него Сигюн… пускай. Даже ее ненависть он как-нибудь переживет – лишь бы не то, что на глазах уходило в прошлое. Пещера не обрушилась, как вроде полагается по законам природы большой массе камня. Она схлопнулась с грохотом и лязгом, точно огромная пасть, из которой в последний миг ускользнула добыча. Принимая удар Локи из Йотунхейма, никакая материя не ведет себя так, как ей положено. И ненавистные скалы не раскрошились на глыбы и более мелкие обломки, не породили нового шума и пыльных облаков. Они осыпались песком, еще более черным, чем тот, что был на берегу. И осыпались почти беззвучно, даже легкий шорох утонул в вечной песне океана и ветра. Только тот, кто умел по-настоящему слышать, различил бы в нем невыносимые вопли.