Ты никогда не был мне братом

Вечером того же дня Слава вернулся домой и обнаружил новую проблему — сон. Если в предыдущую ночь он отрубился прямо на неудобном кресле в машине, потому что чересчур устал за день, то тут особенно ничего не делал, и его только морально вымотала бесконечная тревога и хотелось поскорее уснуть. В бессоннице он слонялся по квартире, посидел на кухне и даже покурил в открытое окно — Марта терпеть не могла, когда он так делал. Он сидел за столом с дымящейся сигаретой между пальцев и сонным, затуманенным взглядом смотрел на баночку, стоявшую перед ним. Потом покрутил её в руках, замечая надпись «противовирусное», и поставил обратно. Рядом стояла чашка с остатками чая, которую Марта не убрала перед уходом, и сначала его рука потянулась к ней, чтобы поставить в раковину, но потом он почему-то передумал и потушил сигарету. Он будто чувствовал, что что-то не так, потому что просыпался каждый час, но было уже ближе к семи, когда он впервые проснулся не по собственной воле. Позвонили из реанимации с просьбой срочно приехать. Слава, не успев сообразить, что случилось, собрался в помутненном состоянии сознания и не помнил, как доехал до больницы. Там дежурный врач с порога сообщил, что Марта успела подписать бумагу, где указала Славу как человека, который должен был подписывать согласия на вмешательства при экстренной ситуации, если сама девушка не будет в состоянии это сделать. — У неё значительно ухудшилось состояние, — пояснил врач, и Слава, к своему ужасу, услышал в его голосе тревогу, — мы пока не выяснили, что именно произошло, но у неё острая почечная недостаточность. Симптомы распознали, к сожалению, не сразу, но сейчас она на гемодиализе. Мы ждём анализы, чтобы понять, откуда вообще, но надо начинать хоть какое-то лечение, иначе станет только хуже… — Начинайте, конечно, — безо всяких сомнений сказал Слава. — У этого тоже есть определенный риск, — врач будто замялся. — Можем дать препарат, который будет несовместим с другими проблемами в её организме. Анализы по-прежнему не очень хорошие. Непонятно, как отреагируют остальные органы и справятся ли. Понимаете, недостаточность воздействует абсолютно на весь организм. — Ну а есть какой-то способ? Есть же, вроде, диализ, или как-то… — Да, но это крайняя мера, — доктор кивнул. — Если мы начнём диализ, это будет плохой знак, предупреждаю сразу. — Но вы сможете прибегнуть к этому способу, так? А сейчас других вариантов все равно нет? — выпытывал Слава. — Верно, — тот медленно кивнул. — Ну так а чего вы ждёте? — мужчине было все сложнее сдерживаться. — Если вы согласны, мы начнём, — он посмотрел на время. — Я вас к ней пока не пущу. Через некоторое время кто-нибудь выйдет и сообщит новости. Скорее всего, это будет уже врач другой смены, моя в восемь заканчивается. — Спасибо, — тот прерывисто вздохнул и отошёл, садясь на скамейку. Надо было навестить Костю, но у него не было на это никаких сил. Не хотелось видеть никого — и тем более человека, виновного в данной ситуации. Однако Костя, вопреки желанию, дал знать о себе сам: позвонил Славе в девять утра — не подумав, что тот, вообще-то, вполне может спать. Правда, звонить пришлось со стационарного телефона, поскольку его собственного в камере с вещами не оказалось. Он так было обрадовался, что врачи согласились вернуть ему мобильник, но тут же пришлось разочароваться: видимо, он всё-таки проебал его где-то в баре или даже на месте аварии. К счастью, телефон Бутусова он знал наизусть для экстренных случаев, поэтому позвонить труда не составило. Тот все равно изнывал от неопределённости и тоски, сидя без новостей под дверями реанимации, поэтому, хоть и нехотя, но пошел к другу, заранее предупредив медсестер, чтобы не искали его снаружи, если случится что-то срочное. Костя уже выглядел вполне здорово, и это заставило Славу помрачнеть только сильнее. Он сел на стул, хмуро глядя на друга. Тот сделал виноватое лицо и приподнял спинку кровати. — Меня вроде к началу следующей недели обещают выписать. Им только ожоги мои не нравятся, — он, прочистив горло, первым начал диалог. — Хорошо, — Слава попытался принять спокойный вид, но было заметно, что он где-то не здесь. Тогда Костя вздохнул, сел удобнее и опустил ладонь другу на плечо. Тот удивлённо перевёл на него взгляд, но даже это действие вышло каким-то замедленным. — Ей хуже, что ли? — спросил Панфилов тихо, боясь услышать ответ. — У неё отказывают почки, — Слава нервно выдохнул. — Сейчас они что-то вводят, но откуда у неё могла возникнуть почечная недостаточность, никто не понимает. Я не знаю, мне просто… — Вячеслав? — в дверном проеме вдруг появился врач. — Можно вас на пару минут? — Я вернусь, — он кивнул Косте, не зная, как скоро это на самом деле случится, и вышел в коридор. — Случилось что-то? — его взгляд тут же стал взволнованным. — Да. Если что, меня зовут Андрей Викторович, — начал он. Это действительно был другой врач, и выглядел он ещё свежо: только поступил на смену. — Нам нужно, чтобы вы проверили, не принимала ли она каких-то лекарств, — взгляд был серьёзным. — Может, вы знаете, или сможете посмотреть в квартире… Анализы крови очень странные, подробные пришли буквально только что, потому что делаются они долго, и мы не можем понять, там ошибка системы или всё и вправду так… — Как? — Слава нахмурился. — Узнайте про лекарства, пожалуйста, — врач потер переносицу, — у неё спросить сложно, она сейчас не в полном сознании, а при поступлении, естественно, ничего внятного сказать не могла… — Хорошо, но как я вообще… — он задумался, понимая, что его напряженно ожидает не только врач, но и поджимающее время. Внезапно перед глазами встала картина их кухни. — Так я же видел, дома баночка с таблетками стояла. Какие-то противовирусные, вроде… Она приболела… — А что именно за лекарство? Важно знать, какое там действующее вещество. — Не помню, — тот покачал головой. — Вас не затруднит сейчас поехать домой и посмотреть название? — попросил вдруг доктор. Было видно, что ему неловко, но выбора не было. — Без проблем, — Слава быстро кивнул и пошел вместе с ним к выходу, ещё не до конца понимая, что происходит и что всё это значит. Врач дал ему свой номер, попросив позвонить сразу и сообщить название таблеток. Слава без труда согласился и, не замечая ничего вокруг себя, поехал в квартиру. Пузырек по-прежнему стоял на столе. Мужчина рассмотрел этикетку, понял, что ему она ни о чем не говорит, и набрал доктору. — Да, таблетки стоят. Амантадин, — Слава выжидающе замолчал. — Аман… Понял, — за этими словами последовало продолжительное молчание, и мужчина подумал, что вот-вот потеряет сознание от этой смеси эмоций, когда врач наконец снова заговорил: — возвращайтесь в больницу. Лично обсудим уже дальнейший ход действий. Слава не знал, надо ли ему волноваться, но на всякий случай начал. Он не помнил, как доехал обратно: возможно, от аварии его уберегло только чудо. Немного пришел в себя он лишь когда в нос ударил запах спирта и открылась знакомая дверь. — Пройдемте в мой кабинет. Там поговорим, в спокойной обстановке, — врач вдруг положил ладонь мужчине на плечо и повёл его за собой вглубь коридора. Они вошли в просторную ординаторскую. На небе были тучи, и из-за них в помещении будто стояла легкая дымка. Врач не стал включать свет — лишь сел за стол, сразу же устремляя взгляд в свой компьютер, и попросил Славу сесть напротив. Потом едва заметно вздохнул, сложил руки в замок и посмотрел на мужчину таким тяжелым взглядом, что тому стало нехорошо. — Что-то не так, да? — он нервно усмехнулся. — Смотрите, амантадин, который принимала Марта, — сам по себе вещество безопасное, хоть и не особо полезное. Однако если оно не выводится из организма, последствия могут быть необратимые, — было видно, что Андрей Викторович всеми силами пытается оттянуть и хочет, чтобы Слава догадался сам, но тот тупо смотрел на него и блокировал себе сознание, чтобы ничего не понимать. — Из-за сильных повреждений её почки не справились с тем, чтобы вывести вещество из организма, и оно осталось там, оказывая токсичное воздействие на органы. В первую очередь — на сами почки. Он сделал паузу, снова давая Славе возможность принять услышанное. Но тот пока ничего не понял. — У неё ещё вчера, судя по всему, появились первые симптомы отравления и интоксикации, но на фоне общего плохого состояния и плохих анализов они не были заметны, — врач медленно кивнул. — Поэтому, к сожалению, мы только сегодня ближе к утру по резким симптомам поняли, что возникла новая проблема. Теперь ясно, какая, — мужчина тихо вздохнул. — Этот препарат противопоказан при любых проблемах с почками. Понимаете? Слава кивнул. Потом — ещё раз. Медленно, но верно до него начинало доходить. Однако он не особенно собирался слушать своё пессимистичное подсознание. — Ну так, — он прочистил горло. — А что с этим делать? — Мы делаем гемодиализ, — сказал доктор неуверенно и сделал паузу, — но вообще-то от него уже не будет особенного толка, если препарат затронет и остальные органы, а из-за почечной недостаточности это неизбежно случится… — Ч-что? Но как это лечить-то? — то ли Слава притворялся тупым, то ли его мозг просто блокировал всю информацию, которая могла причинить ему боль. — Это лекарство не вышло из организма, оно накопилось, начало всасываться в кровь, — голос врача стал тише. — Ещё и доза, видимо, была немного больше, чем следовало… — он чуть замялся, а потом прерывисто вздохнул. — Боюсь, что это уже никак нельзя вылечить. — Славу словно кувалдами ударило по вискам: такой звон резко возник в ушах. Остальные слова доктора доносились уже сквозь туман мыслей и поволоку тревоги. — Понимаете, тут много факторов, и поэтому лично вы ни в чем не виноваты… Это в первую очередь таблетки и повреждения в аварии, где ей сильно не повезло… — Не повезло, — он прошептал и нервно усмехнулся. В голове вереницей неслись мысли, и он еле формулировал их в фразы, с трудом шевеля губами. — Не повезло… Вот так вот человек умирает, а говорят, что не повезло… — Извините, если это прозвучало грубо, я совсем не это имел в виду, — врач смутился, — но мы правда мало что могли сделать. Если бы не это лекарство… — Вы думаете, что ваше «если бы» хоть как-то поможет? — Слава криво улыбнулся, впервые подняв взгляд на врача. Последовало продолжительное молчание, и Андрей Викторович тяжело сглотнул. — Так что… совсем ничего нельзя сделать? — эту фразу он уже прошептал, потому что осознание тяжелой плитой опустилось на грудь и не было сил повышать голос. — Пока мы можем только наблюдать, но если состояние сильно ухудшится, есть возможность давать ей морфин, чтобы у неё ничего не болело. При отказе других органов можно подключить её к аппарату жизнеобеспечения… — А для чего он? — Слава нахмурился. — Ну, по сути он искусственно перегоняет кровь, вместо сердца, которое уже не способно это делать. Короче говоря, искусственно поддерживает жизнь в организме, который умрет без этого аппарата. — А она сама решает, подключаться ли к этому аппарату? — Слава недовольно покачал головой. — Да. Или вы, если врачи сочтут, что её состояние непригодно для принятия подобных решений. — И зачем нужно это искусственное продление жизни, если это просто мучение, и без аппарата жить ты все равно не сможешь, — пробормотал Слава задумчиво. — Есть те, кто хочет провести больше времени с близкими, — врач пожал плечами. — И это сильно зависит от ситуации. У некоторых ничего не болит, аппарат поддерживает в них жизнь, и они спокойно живут столько, сколько смогут. В случае Марты, к сожалению, это будет не так, потому что всё будет причинять ей сильный дискомфорт. Но давайте для начала посмотрим, как поведет себя её организм… Слава, однако, не услышал никаких позитивных прогнозов, а потому не позволял себе надеяться на лучшее. Однако послушал еще рассуждения врача краем уха, всеми силами пытаясь подавить в себе надвигающееся цунами паники. — Она уже знает об этом? — спросил вдруг Слава, с ужасом понимая, что не сможет сидеть с ней рядом и делать вид, что все в порядке. — Пока нет, — доктор медленно качнул головой. — Я думаю, вы можете сделать это сами, если вы в состоянии… — Вместе с вами, — он кивнул. — Вы объясните все медицинские нюансы, а я… буду рядом, — с его губ сорвался прерывистый вздох. — Она сейчас в сознании? — Да, вполне, — врач сразу встал из-за рабочего стола, — пока вы ехали, я даже успел уточнить у нее, действительно ли она принимала амантадин. Слава вопросительно посмотрел, как бы уточняя — и что же? — Да, сказала, что последний раз принимала буквально за пару часов до аварии. Именно поэтому лекарство не успело выйти из организма, пока почки были еще в порядке. Теперь же поражены обе, а препарат всосался в кровь и ткани, поэтому даже диализ не сыграет роли. Мне очень жаль. Правда, — он искренне покачал головой, и на его лице была тоска. — Это реанимация, здесь пациенты часто уходят, но гораздо реже — по такому стечению обстоятельств… — Так мы идём? — Слава уже направился к двери, пытаясь не слушать его и успокаивая самого себя, чтобы не напугать Марту с первых же секунд. Девушка лежала, прикрыв глаза, и выглядела гораздо хуже, чем предыдущим вечером. Славе стало так больно, когда он увидел её, что он тяжело сглотнул и даже не смог ничего сказать, молча садясь рядом. Горло сжала судорога, и слова просто застревали, не выходя наружу. — Как ты? — наконец спросил он, когда она открыла глаза и слабо улыбнулась, протягивая ему ладонь. Он тут же судорожно сжал ее ледяную руку. — Не очень, если честно, — голос звучал чуть хрипло. — Мне похуже. Сказали, что-то с почками, так и не поняла, что именно… — Марта, я вам объясню, — врач подошёл сзади, вставая за спиной Славы и с сочувствием глядя на девушку, из-за чего она сразу почуяла неладное. Её испуганный взгляд метнулся на мужчину. — У вас острая почечная недостаточность из-за серьёзных повреждений, полученных в аварии, и из-за того противовирусного препарата, который вы принимали. — Звучит не очень, — она нервно усмехнулась. — Нельзя было принимать то лекарство, да? Я не знала, всегда мне его выписывали… — Нет-нет, оно довольно безопасное, но ваши почки не справились из-за травм, — тут же пояснил доктор. — Состояние с каждым часом ухудшается. Из-за того, что отказывают обе почки, шансы на то, что вы поправитесь, крайне маленькие… — Но они есть? — тут же уточнила Марта со своим привычным оптимизмом. — Боюсь, что все-таки нет, в первую очередь из-за токсичного действия препарата. В комнате наступила гробовая тишина. Марта прерывисто вздохнула, опуская веки и пытаясь переварить сказанное. — Мне жаль, но мы не можем сделать ничего существенного. Только если облегчить боль, держать на диализе, или подключить к аппарату жизнеобеспечения, когда возникнет необходимость… — Но… — ошеломлённо пробормотала Марта и перевела взгляд распахнутых в страхе глаз на Славу. Тот смотрел в ответ с такой болью, что она поняла: врач сказал абсолютную правду. — И что теперь… — Будем следить за вашим состоянием и действовать по ходу дела, — спокойно ответил доктор, пытаясь не нагнетать панику. — У вас сейчас будет возможность решить, надо ли подключать вас к аппарату, который будет качать кровь при сердечной недостаточности… — Извините, — Марта зажмурилась и подняла руку, выставляя ладонь. — Спасибо, что объяснили. Можете, пожалуйста, оставить нас вдвоем? — Слава слышал, как задрожал ее голос, и ему захотелось орать и бить стены кулаками. — Конечно, — тот кивнул, кладя руку на грудь. — Если что, у вас есть мой номер, — это обращалось к Славе. — Я просто не всегда нахожусь в отделении. Но если что, обращайтесь и к медсёстрам, они помогут. Марта уже не слушала. Она положила голову на бок на подушку и просто смотрела на Славу. В глазах у нее уже стояли слезы. — Я умру, да? Это он хотел сказать? — она прошептала, заставляя сердце Славы сжиматься в каких-то неистовых судорогах. Он облизал губы, не отвечая, а потом вдруг снял ботинки, помог девушке чуть сдвинуться вбок и аккуратно лёг рядом. Она тут же уткнулась носом ему в грудь, начиная плакать. Ей было больно от каждого резкого вздоха и содрогания, поэтому она пыталась успокоиться, но это было безуспешно. В голове сразу начали возникать самые худшие сценарии того, как она умирает в муках, задыхаясь, а Слава наблюдает за всем этим ужасом. Её передернуло. — Я даже не могу тебе сказать что-то хорошее, — он прижал её к себе, рукой поглаживая по голове и успокаивая скорее себя. — Но я хочу, чтобы эти часы тебе было комфортно… Болит что-то, малыш? — Очень, — она всхлипнула. — Давай попрошу обезболивающее? — Было бы здорово, — она слабо улыбнулась. — Хотя рядом с тобой все равно становится лучше. От тебя тепло… — Марта, — он судорожно выдохнул, целуя ее в лоб и волосы. Хотелось вдохнуть ее запах и задержать в лёгких навсегда, чтобы потом можно было закрывать глаза и представлять, что она рядом. — Я не знаю, надо наверное позвонить родителям, Диане, они приедут… — Если ты хочешь, давай. Дать телефон? — Да. Только, — она вдруг положила ладонь на грудь, потирая круговыми движениями, — позови сначала медсестру, мне как-то не очень хорошо… Слава быстро встал, нажимая кнопку вызова и на всякий случай выходя в коридор, чтобы поймать кого-то из них. Марта чуть поморщилась, ложась на подушку и чувствуя, что не может нормально дышать. Спустя несколько секунд, когда он обратно переступил порог палаты уже с медсестрой, глаза девушки были закрыты и она выглядела совсем нездорово. Славу захлестнула волна паники, когда датчик начал неистово пищать, а кардиограмма на экране выдавала какие-то кульбиты, и он просто замер, пока, как в замедленной съёмке его попросили отойти подальше, прибежала вторая медсестра, а за ней и один из врачей. Писк датчиков постепенно перерос в шум в ушах, и под этот шум Слава наблюдал, как они подвозят тележку с дефибриллятором, слышал приглушенное «Заряд. Двести. Разряд». Разморозился он, только когда врач похлопал его по плечу и произнёс что-то, что по губам Слава распознал как «хорошо». Тогда за несколько секунд шум в ушах прекратился. Марта лежала с изнеможенным лицом и все так же прикрытыми глазами, её широкая футболка была поднята вверх до самой шеи, а на красивой груди красовалось два красных прямоугольных пятна от тока. — Фибрилляция желудочков. У неё необратимая сердечная недостаточность, — врач бросил так небрежно, словно это было чем-то обыденным. Славу это даже как-то оскорбило, но он промолчал. — Это точно повторится, но может случиться инфаркт, или же мы просто не успеем. Предупреждаю сразу, чтобы вы были готовы, — Слава все так же молчал: горло свело судорогой, и слова снова застряли. Тогда доктор не стал больше тратить времени и вышел. Марта пришла в себя через пару часов, когда день уже клонился к вечеру. Слава сидел рядом. Он ничего не ел с самого утра, но мысли о еде вызывали рвотный рефлекс. Он не мог думать о том, чтобы уйти хоть на минуту и пропустить. Вот-вот должна была приехать Диана: Слава все-таки успел позвонить всем, кто мог изъявить желание увидеть её, но приехать смогла только Ди. Родители Марты были в очередной командировке — эти командировки были причиной, по которым их взаимоотношения с дочерью были порой чересчур напряженными. И сидя в этой палате, потерянно глядя на закатное солнце, Слава вдруг понял, что во всей этой суматохе не рассказал Косте. Утром он проигнорировал звонки со стационарного телефона, потому что в таком напряжении меньше всего хотел его видеть, а потом попросту забыл. И теперь было самое время огорошить его новостями. Он по-прежнему лежал в палате неподалёку, хотя его состояние уже было вполне стабильным. Марта была чересчур сонной, и даже когда очнулась, особого внимания на Славу не обратила: ей поставили капельницу с морфином, а он, как любой наркотик, воздействовал на состояние сознания. Поэтому мужчина решил, что ничего не потеряет, если отойдет к Косте. — Неужели ты наконец явился, — тот с самого порога накинулся на друга. — Я тут всё врачей допытывал, меня сто раз послали… Слав? — он вдруг заметил подавленное состояние друга. Тот рухнул на стул и безэмоциональным тоном пересказал все события этого дня и прогнозы врачей. Костя даже не сразу нашел, что ответить. Даже так: первые три минуты он просто молча смотрел на Славу и пытался сконцентрировать мысли хоть на чем-то конкретном, но они скакали, как бешеные. — Меня не пустят её увидеть? — он вдруг задал довольно неожиданный вопрос. — Откуда я могу знать? — раздраженно ответил Бутусов. — Вряд ли. Меня в туалет самого отпускать начали только вчера вечером, а тут к другому пациенту, — тот покачал головой, рассуждая. — Я думаю, она хотела бы тебя увидеть, — вдруг сказал Слава. Панфилов удивлённо замер. — Она вообще не злится. И меня просит успокоиться. Но я… Не знаю, Кость, это пока для меня слишком тяжело. Может и я не прав, но войди в мое… — Я все понимаю, — тот вскинул руки. — И ничего не прошу. Но увидеть её и правда хотелось бы. Они оба как-то удрученно замолчали. — Так значит… Из-за таблеток? — спросил вдруг Костя, тяжело сглотнув. У Славы от возмущения перехватило дыхание, но в теле была такая странная скованность, будто все внутренности стали одним большим камнем, и поэтому он даже не мог показать своего негодования. — Если ты пытаешься снять с себя вину — не смей, — единственная фраза, на которую его хватило. — Ни в коем случае, — тот даже испугался. — Я признаю, что, если бы не я, она бы спокойно сидела дома и… — Ой, не трави душу, — Слава поморщился, посмотрел на Костю ещё раз с каким-то презрением, отчего тому стало больно, и вышел. К Марте успела приехать Диана: когда он вернулся к палате, она как раз уже вышла и закрыла за собой дверь, стирая слезу со щеки. — Ой, Слава, — она слабо улыбнулась, увидев его, а потом обняла, ища поддержки. — Ты чего уже расклеилась? — тот по-доброму улыбнулся, хотя в ту же секунду понял, что и сам готов разрыдаться. — Грустно. За что ей это… У неё было так много амбиций, она не заслуживает… — Дианка прерывисто всхлипнула, крепче прижимаясь к мужчине. Тот со вздохом погладил её по спине. — Значит, кому-то так надо. Хочется верить, что и у этого есть причина и однажды мы её узнаем. Сейчас мне так же больно, как и тебе, — его голос сорвался под конец фразы. Спустя некоторое время Слава всё же вернулся в палату к девушке, уже намереваясь провести здесь всё оставшееся время. — Как ты? — спросила она вдруг. Капельница закончилась, и девушка уже приходила в себя. — Я? Да ничего, я-то нормально, ты как себя чувствуешь? — Нет, я переживаю за тебя, — она с тревогой взяла его за руку. — Мне кажется, тебе будет тяжело… — Я справлюсь, — он поспешил её успокоить. — Не думай обо мне сейчас. Твоё состояние важнее. — Разве? Со мной уже все понятно, приговор подписан, — она невесело усмехнулась. — А тебе ещё жить и жить. Пообещай, что ты будешь двигаться дальше. Обещаешь? — Марта притянула его ладонь к губам и оставила несколько поцелуев на тыльной стороне. Славе захотелось просто разрыдаться и прекратить строить из себя кремень. — Обещаю, малыш, конечно обещаю, — он прошептал, наклоняясь и прижимая её к себе. Слёзы выступили на глазах. Когда он отстранился, Марта их заметила и сочувственно посмотрела, протягивая руку, чтобы стереть слезу, капнувшую на щеку. — Я хотела с тобой поговорить кое о чем, но глядя на твое состояние, уже сомневаюсь, — сказала она вдруг с тревогой. — В чем дело? Я в порядке, говори, — голос звучал хрипловато, но Слава хорошо маскировался. — Это будет слишком жестоко, если… — она прерывисто вздохнула, собираясь с силами, — …если я подпишу бумагу об отказе от реанимации? — Зачем? — мужчина понял не сразу. — Чтобы меня не жарили этим дефибриллятором, если сердце опять начнёт давать сбои, — она нехотя пояснила. — А просто спокойно… дали бы мне умереть, — последние слова она произнесла шёпотом, боясь реакции Славы. Он, в свою очередь, сначала тяжело вздохнул, глядя на неё с тревогой, а потом снова лег к ней. Ещё несколько минут они молча лежали в объятиях. — Ты правда хочешь так поступить? — спросил наконец Слава. — Пути назад-то не будет. — Очень. Я боюсь, что меня так будут бесконечно реанимировать, потом подключат ещё к какому-то аппарату, и я буду в этом напряжении ждать непонятно чего, а ты можешь себе представить, как время будет тянуться… — Я согласен, я бы тоже хотел, чтобы все прошло как можно более быстро, спокойно и безболезненно, — признался он вдруг. — Идеальным вариантом была бы передозировка морфием, но мы с тобой не в сериале. — Тогда ты не будешь против, если я подпишу этот отказ? — уточнила Марта с некоторой опаской. — Это твоё тело и твоя жизнь, я вообще не имею права с тобой спорить, — Слава усмехнулся. — Я и правда не вижу других вариантов. Мне позвать врача? — Буду благодарна, — она обняла его за шею, притягивая к себе, чтобы поцеловать в лоб и щеку. Она понимала, что от неё может не очень приятно пахнуть, да и вообще её неприглядный вид мог только отталкивать, но Слава на эти вещи внимания не обращал. Он не ожидал сверхъестественного от человека в реанимации, и наоборот удивлялся тому, какая она красивая даже в таком состоянии, поэтому спокойно накрыл её губы своими, мягко целуя и стремясь прогнать её собственные переживания. Врач потратил ещё несколько минут на то, что рассказал все возможные последствия, чтобы девушка была информирована, но было видно, что он и сам выступает за эту идею. — Вы правильно поступаете, — осмелился сказать он. — Если потом вы будете не в сознании, уже никто не сможет не реанимировать вас. А когда станет хуже, скорее всего, чтобы сделать всё для продления жизни, вас подключат к аппарату жизнеобеспечения, и от него вас уже не отключить без симптомов биологической смерти. Так что этот путь и вправду легче. Вам нужно ещё обезболивающее? — Пока нет, — она благодарно улыбнулась. Врач спокойно кивнул, просмотрел ещё раз подписанную бумагу и вышел. Слава, стоявший у двери, направился обратно к девушке, но вдруг чуть покачнулся и схватился за спинку кровати. Марта испуганно распахнула глаза. — Голова закружилась, — он слабо улыбнулся. — Все нормально. Надо бы поесть, видимо. — А когда ты ел в последний раз? — вдруг настороженно спросила Марта. — По-моему… вчера вечером?.. — тот неловко пожал плечами. Лицо девушки стало почти рассерженным. — Слава! Пожалуйста, иди сейчас и покушай, — она пыталась звучать строго, но в голосе слышались нотки беспокойства и заботы, от которых Слава чувствовал трепет крыльев бабочек, запертых в груди. — Как ты себе это представляешь, вот я уйду… — Уйдёшь на пять минут взять себе что-нибудь, ничего не случится. Ко мне как раз обещали привести Костю, — она улыбнулась. — Спроси про него у медсестры и иди спокойно. Спрашивать не пришлось: Слава вышел в коридор и увидел, как медсестра везёт друга на инвалидном кресле в сторону палаты Марты. Костя был в состоянии идти сам, но по правилам больницы его надо было везти. Слава усмехнулся, хлопнув его по плечу по дороге, и вышел из отделения. Остальная часть больницы показалась ему странной: везде были какие-то разговоры, звуки, здесь была жизнь, — и только в реанимации смерть в виде дементора с косой за плечом скользила по коридору и время от времени заглядывала за двери. Здесь было уже непривычно громко и чересчур радостно — искренние улыбки врачей, которые общались между собой, проходя мимо по коридору, вызывали у Славы раздражение. Ему хотелось врезать кому-то в лицо, но на деле только горло уже привычно сжимала судорога слёз. Все происходящее казалось фильмом, он будто плыл в тумане, не осознавая, кто он, где находится, и что случилось. За широкими окнами, завешенными жалюзи, догорали угольки заката. Слава взял себе поесть, наконец ощутив голод, а потом вернулся в палату. Костя все ещё был там, сидел на её кровати и что-то говорил, а Марта плакала. Слава встал в дверях, не решаясь заходить и не желая подслушивать, что Костя шептал ей, сжимая руку. Он наконец заметил Бутусова, но ничего не сказал: продолжил говорить, глядя уже на друга. В его взгляде было сожаление и такая глубокая грусть, что Славу снова начало мутить. Наконец Панфилов встал, но Марта всё не отпускала его ладонь. Слава уже не мог это наблюдать и вышел в коридор — дождаться. Спустя пару минут медсестра вместе с Костей на кресле выехала из палаты, и мужчина вернулся с некоторым опасением. Марта по-прежнему плакала. Он молча лёг рядом с ней на кровать, прижимая её спиной к своей груди. Слава не стал спрашивать, о чем они говорили — этому стоило остаться между ними. Ситуация была мягко говоря неприятной, и то, что им вообще удалось поговорить, уже было хорошо. Марта не выглядела так, словно у неё вообще осталась хоть какая-то злость на Костю. Слава же сказать такого о себе уже не мог. Они лежали так очень долго: о чем-то шептались, пытались каждой клеткой кожи запечатлеть прикосновения друг друга; Марта, уже уставшая плакать, просила и Славу не воспринимать всё так близко к сердцу — хотя отлично знала, что это невозможно. У него слезы стояли в глазах, пусть он и пытался это скрывать. С наступлением ночи в отделении стало тише, но гораздо тревожнее. Слава закрыл шторы, слабый жёлтый свет лампы удручал сильнее. Медсестры заходили к ним время от времени, проверить, все ли в порядке, и уже ближе к полуночи ей сделали еще один укол обезболивающего. Через несколько минут ей стало лучше, и Слава снова мог видеть ее улыбку. Сама по себе она выглядела откровенно плохо: синяки под глазами, опухшее лицо — из-за нарушения баланса электролитов, мертвенно бледный цвет кожи. Но её глаза сияли нездоровым блеском, а улыбка чуть скрашивала картину, и Слава не мог не любоваться ей даже в таком состоянии. Хотелось бы запомнить её более счастливой: он понимал, что именно такое её лицо, уставшее и болезненное, будет являться ему перед глазами, когда он будет особенно остро скучать. Но он был благодарен, что может провести с ней эти последние часы. Было около двух часов ночи, когда Марта начала заводить какие-то странные разговоры. Слава понимал, что в ночное время суток близость смерти ощущается гораздо острее, и потому поддерживал диалоги, но ему это давалось с большим трудом. — Если бы у нас были дети, как бы ты хотел их назвать? И вообще, ты бы хотел дочь или сына? — она смотрела в потолок, и на её лице было непонятное умиротворение. — Марта, это очень больно, — он прошептал ей на ухо, проводя кончиками пальцев по коже предплечья. — Все, чего я хочу сейчас, это продлить эти часы с тобой, сделать всё то, чего не успел, или вообще — отмотать время назад и сделать все по-другому… — Не надо, мой хороший, — она обернулась к нему и с внезапной нежностью положила ладонь на его скулу, заглядывая в глаза. — Продлевать это время — бессмысленно. Ты каждый раз будешь хотеть продлить его ещё немного. Потому что тебе никогда не будет достаточно. Нам никогда не достаточно. — Ты права, — он тяжело вздохнул. Даже дышать было тяжело: словно что-то давило на грудную клетку. — Так что насчёт детей?.. — Хотел бы и сына, и дочь, — ответил он после непродолжительной паузы. — Марта, давай, пожалуйста, сменим тему. — Хорошо. На какую? — Не знаю. Что ты хотела сделать, но не успела? — вопрос был тоже одним из таких, что ощущаются, будто сыпешь соль на рану, но он всё равно задал его. — Наверное, много чего… Но, знаешь, — она вдруг задумчиво уставилась куда-то за спину Славы, в окно. — Я как-то не особо жалею об этом. Я рада, что к своим двадцати семи пережила всё то, что было. Единственное, лишь совсем немного приблизилась к своей мечте стать аранжировщиком, но первые шаги были уже сделаны! И это меня радует, — она улыбнулась. Славе снова захотелось плакать. — Я рад, что все так, — прошептал он, оставляя поцелуй на её виске. — Хоть что-то хорошее. Ты, как обычно, как луч солнца. Тут так темно. А от тебя свет. Марта лежала, согреваясь его теплом, потому что её начало потряхивать. А потом у нее снова появилось жжение в грудной клетке, и девушку обдало холодным потом. Она потянулась к Славе за быстрым поцелуем, и он не понял, почему она сделала это так внезапно. Подождав пару минут и убедившись, что пульс усиливается, она пожаловалась Славе. Он тяжело сглотнул, чувствуя нарастающее отчаяние. Что он мог сделать? Не мог же просто сидеть рядом и смотреть, как она умирает? Он сел, крепко сжимая её руку в своей. Медсестры прибежали, когда датчик начал издавать мерзкий высокий писк. Ей сделали кардиограмму, чтобы установить диагноз — желудочковая тахикардия. Но у неё на листе была яркая пометка DNR, и потому они просто встали рядом, перешёптываясь почти беззвучно и наблюдая. Марта была уже без сознания. Слава на это смотреть попросту не мог. Ему казалось, что он вот-вот отключится, или от бешеного пульса у него остановится и взорвется сердце. Поэтому он лишь вышел в коридор на негнущихся ногах, прислоняясь спиной к стене и закрывая глаза. Внутри него был шторм, и он, пытаясь его утихомирить, даже не заметил пробежавшего мимо дежурного врача. Слава пытался не забывать, что ему надо дышать, пытался не замечать этот писк, но он оглушал его, вновь вызывая шум в ушах и голове и быстрый ток крови по венам. Его вдруг похлопали по плечу, а потом осторожно приложили ладони к щекам. Он приоткрыл глаза, чувствуя, как кружится голова, но замечая, что шум постепенно отступает, а вокруг — тишина. — Вы здесь? Она умерла. Быстро и почти без боли, — врач произнёс, убедившись, что Слава его слышит и воспринимает. — Мне очень жаль. Искренне. Не уходите далеко, у меня к вам ещё будут дела. Можете пока побыть в её палате. Её уже увезли. — Вдали коридора и вправду слышался звук колесиков каталки. Он, мало что осознавая, кивнул. Прошел внутрь палаты, пытаясь не обращать внимания на её необычайную пустоту, сел на вторую кровать в углу и понял, что у него закрываются глаза. Следующие несколько часов запомнились плохо. Поспать ему особенно не дали: врач отвёл его в свой кабинет сразу, как только освободился, и то, что происходило там, Слава тоже особенно не помнил. Он был где-то не здесь. Перед глазами раздражающе ярко стояло лицо Марты. После этого врач проводил его до дверей отделения, попрощавшись и еще раз выразив свои соболезнования, но Слава и не думал о том, чтобы ехать домой. У него почему-то просто не было таких мыслей. Он сел на диван в опустевшем коридоре больницы, тупо глядя в окно и находясь в состоянии полусна. Его знобило, всё тело ломало и неприятно звенело от того, что за последние сутки он спал от силы два часа; глаза болели так, что лучше бы их к черту выкололи. В небе плавал золотистый рассвет, и мужчина сидел, не отрывая взгляд от яркого диска восходящего солнца, смотрел на него, пока не начали слезиться глаза. Ему было странно. Внутри будто расширялась воронка удручающей пустоты, шумевшая, словно вихри сильнейшего ветра, и оглушающая мужчину, засасывающая внутрь себя все позитивные чувства и эмоции. Он будто не мог пошевельнуться: тоска сковала его в замороженные цепи, и любое движение заставляло прикасаться голой кожей к почти обжигающему холодом металлу. И он сидел, напрягая плечи и грудную клетку, порой забывая, что надо дышать, моргать и хоть иногда двигаться, чтобы не затекало тело. Слава не плакал. Не то чтобы он не мог: он даже не думал о том, что этот способ выплеснуть эмоции существует, словно напрочь о нём забыл. И сидел с окаменевшим лицом, ожидая непонятно чего и чувствуя, как тёплый свет восходящего солнца падает на его тело, с каждой минутой покрывая всё большую площадь. Было около восьми утра, когда он вдруг очнулся и вернулся в отделение, где попросил увидеть Костю. Медсестра проводила его до палаты, и он молча вошёл внутрь, замирая у дверей. Костя, которому в тот день обещали выписку, не спал ещё с семи, и поэтому в ту же секунду взглянул на вошедшего. Он догадывался, что произошло — по Славе, похожему на мертвеца, понять было нетрудно. Однако он молчал, лишь пристально, вопрошающе и слегка ошеломлённо, смотрел. Слава подошел наконец ближе и сел на кровать, потому что ноги еле держали. — Всё, да? — расплывчато спросил Константин. Тот кивнул, поднимая на него какой-то жалобный взгляд. Глаза были затуманены, но в них была только глубокая грусть. Костя не видел той злобы или ненависти, которую ожидал и к которой готовился. — Да… Как-то так, — прошептал Бутусов, глядя в стену. — А ты как? Всё хорошо? — Я..? — тот даже растерялся. — Я нормально… Слава встал, кивая. Ему показалось, что он или вот-вот потеряет сознание, или его просто вырвет. Поэтому он наконец решил уходить. В голове горело только одно слово: домой. Он направился к выходу из палаты, когда Костя снова его окликнул: — Слава, — тот обернулся и увидел встревоженный взгляд друга. — Господи, да не будь ты таким спокойным, кричи, обматери меня! Ну, ты же знаешь, что я виноват, так скажи мне об этом, а не смотри так, будто ты меня о помощи просишь! Знал бы, как от этого тяжело… — последняя фраза прозвучала уже шёпотом. Ему разрывало сердце от того, что он поступил не как взрослый человек, а как подонок, и теперь уже никаких извинений не было достаточно, чтобы Славе стало лучше. Его выворачивало от того факта, что Марта умерла по его вине, а Бутусов пришёл к нему со своей слабой улыбкой и заботливо поинтересовался, как у Кости дела. Это было невыносимо — хотелось бить кулаками в стену от того, насколько тяжело было это терпеть. Однако Слава лишь слабо усмехнулся, качнул головой и вышел. Домой. Когда он сел в машину и почувствовал, что земля плывёт под ногами, стало ясно, что ехать самому как минимум небезопасно. И уже через несколько минут он рухнул на заднее сиденье такси, теряясь в собственных мыслях, устремляя взгляд в окно и пытаясь не думать совсем ни о чем.

***

Слава задыхался. Он тонул в этом мутном ледяном море собственного подсознания, которое его топило, и уже был готов полностью отключить разум и перестать сопротивляться. Позволить воде проникнуть в лёгкие, глубоко вдохнуть, чувствуя острую боль в солнечном сплетении, задержать дыхание, ощущая, как уже через несколько секунд мутнеет в глазах и вся комната вращается… По всей квартире раздался звук ключей в замочной скважине. Вот чёрт. А он и забыл, что давал копию ключей своему лучшему другу. — Бутусов, какого хера? — раздалось с порога звучным баритоном. Славу чуть передернуло, но он не сдвинулся с места: ноги будто залили бетоном. Костя не был настолько наглым, чтобы просто вламываться в чужую квартиру: конечно, это была не первая мера, которую он предпринял, а последняя. Сначала Слава игнорировал его сообщения и звонки — общие знакомые сказали, что он вполне себе в порядке, просто «немного подавлен». Костя знал, что не «немного»: ещё на похоронах мужчина выглядел как привидение, а после того дня и началось это упорное игнорирование. Тогда Костя два дня подряд приезжал к его квартире, звонил, стучал, умолял открыть. Тот затыкал уши наушниками, запирал двери и продолжал игнорировать. Тогда Косте уже не оставалось ничего, кроме как войти самому — каким бы бесцеремонным это ни казалось. Он переживал, что случилось нечто серьёзное, в голову лезли худшие мысли. И, в общем-то, он не сильно ошибался. Костя ошарашено замер на пороге комнаты, как только увидел наконец Славу. Они смотрели друг на друга безотрывно, а потом Костя медленно сделал два шага вперёд, выставляя ладони вперед в защитном жесте. — Опусти, пожалуйста, руку, Славочка, — произнёс елейно и тихо, стремясь не нарушать тишину. Тот, опомнившись, наоборот снова обрёл контроль над рукой и прижал дуло пистолета обратно к виску. — Слава! — друг предупреждающе повысил голос. — Если ты сейчас выстрелишь, меня могут обвинить в убийстве. А если отдашь мне, блять, пистолет, из нас троих живыми и счастливыми останутся двое, а не ноль, — он пытался не раздражаться. — Никто тебя не обвинит, — хрипло произнёс наконец Слава. Он звучал грубее, чем в тот день, когда Костя видел его в последний раз. Он стоял так уже около тридцати минут — или тридцати лет, время текло очень странно, — и был зол, что Костя помешал ему, когда он уже был готов нажать на спусковой крючок. — На столе записка. С моей подписью. Никто не посмеет сказать, что это сделал ты. — Ты… — от возмущения у того перехватило дыхание. — Ты на глазах у меня застрелиться хочешь? Слава, я тебе никогда не прощу, если ты это сделаешь. — А я должен тебя прощать? Ответь мне на этот вопрос, — голос Бутусова вдруг сорвался на крик. — Чш, ты ничего никому не должен, я ни слова об этом не сказал, но опусти, мать твою, руку! — Зачем? — его локоть чуть расслабился. Он уже, конечно, не собирался стрелять, но что делать тоже не знал. — А зачем тебе совершать самоубийство? — спросил Костя уже тише и с какой-то грустью. — Было бы очень глупо вот так тебя потерять, Слава, что бы между нами ни случилось, это же как потерять брата… — Ты никогда не был мне братом, — оборвал его Бутусов. В его голосе было такое презрение, такая боль, смешанная с ненавистью, что Костя чуть отшатнулся. Фраза обожгла его, словно брызги раскаленной лавы. Никогда не был. Слава поднял взгляд. В глазах плескалась тревога, но они были сухими. Только красными — неизвестно ещё, как долго он не спал. Костя не на шутку испугался: сначала этого пристального, тяжелого взгляда, похожего на взгляд убийцы перед решающим ударом, а потом — фразы, которая медленно проплыла сквозь черепную коробку до самого его сознания, заставляя переосмысливать собственное существование. — Слава, я же… — он попытался было хоть как-то привести друга в чувство, осторожно протянув руку и опустив на его плечо, но тот дернулся, как от удара током, и вновь поднял пистолет. Костя замер, боясь, что лишнее движение спровоцирует более активные действия. Затуманенный взгляд Бутусова не предвещал ничего хорошего, и Костя на всякий случай отодвинулся чуть дальше. — Не смей, — произнёс Слава сквозь сжатые зубы. — Я очень многое могу простить, и даже прощаю, но… — он рвано вздохнул, словно ему не хватало воздуха, и замолчал, глядя куда-то в пустоту. Костю пробрало до дрожи, пробило холодным потом, когда в очередной раз, уже очень болезненным и тяжелым ударом его накрыло осознание того, что он сделал. — Слава, я по-человечески прошу тебя отдать мне пистолет, — он был готов расплакаться. Ни разу в жизни ему не было так страшно. Не было так страшно даже когда он узнал, что Марте осталось жить несколько часов, даже когда ему сказали, что у него больше нет отца, даже когда после очередного прихода друзья рассказали ему, что температура его тела была выше, чем та, при которой человек живет… От смерти Марты можно было оправиться, как и после смерти отца, а с наркотиками он завязал, но вот Слава… Если бы Бутусов застрелился прямо здесь и сейчас, Костя сделал бы ровно то же самое, потому что не смог бы жить с двумя, хоть и косвенными, но смертями на своих руках. — Слава, — он убедился, что тот смотрит в глаза, — я уверен, Марта не хотела бы, чтобы твоя жизнь закончилась прямо сейчас и вот так. Слово «Марта» могло подействовать как угодно, но — Слава вдруг опустил дрожащую руку и протянул другу оружие. Захотелось ударить его этим самым пистолетом по лбу, чтобы в следующий раз думал, что делает, — а если бы Костя не успел и пришёл на час позже? — но пришлось смириться и просто бросить оружие на кровать. Славе же очень сильно захотелось хоть как-то причинить себе боль, и он направился было к стене, сжимая ладони в кулаки, но Константин будто предугадал его намерение: схватил за предплечья, притягивая к себе и зажимая между своих рук, чтобы он не мог двигаться. Несколько секунд Слава пытался вырваться, но тот развернул его к себе лицом, продолжая крепко держать, и мужчина вдруг будто ослабел, поддался объятиям и перестал сдерживать рыдания. У Кости сердце, по ощущениям, оторвалось и повисло на тонкой нитке, истекая кровью. Он почти почувствовал это в своей груди. Он прижимал друга к себе, держа ладонь на его затылке и чуть покачиваясь, чтобы успокоить и показать, что он рядом. Слава плакал почти беззвучно, но его рваные вздохи полосовали сердце болью. Костя чувствовал, что его футболка уже намокла на плече, но ему было так тепло от этого момента, что он был согласен на всё. Больно и тепло. Больше всего он боялся, что, когда этот внезапный порыв эмоций закончится, Слава вновь станет холодным и просто попросит Костю исчезнуть из его жизни. Он представлял, как слышит эти слова, и его начало трясти. Слава это заметил и чуть отстранился, вытирая слёзы. — Извини, — произнёс он хрипло и покачал головой. — Не знаю, что нашло… — Тебе просто надо куда-то деть свои эмоции, всё окей, — Костя положил ладонь ему на плечо, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Я ни разу не плакал за эти две недели. Ни разу, — он поднял на Костю такой взгляд, словно и сам был удивлён. — Сначала не понимал, что случилось, потом… Потом просто не мог. Мне этого явно не хватало. — Ужас, — тот почти испугался. — Сейчас-то получше? — Да. Спасибо, — тот шмыгнул, а потом снова обнял Костю — уже сам, крепко, чуть похлопывая по спине. Тот попытался расслабиться, но ему не удалось. — Ты чего такой напряжённый? — Скажи мне, что однажды ты сможешь меня простить, — прошептал он после нескольких секунд молчания. — Я уже, — тот отстранился, чуть склоняя голову вбок. — Уже простил тебя. Кость, выдохни. Панфилов сначала не понял, а потом вдруг начал хохотать. Слава только слабо улыбнулся, но в конце концов подхватил смех. И это снимало напряжение лучше, чем любые слезы. — Давай, оденься нормально, умойся, и мы куда-нибудь сходим, тебе надо выпить… — сказал Костя, когда они наконец успокоились, и положил руку ему на плечо. Слава вдруг побледнел. — Я тебя простил при условии, что мы больше не пьём. Костя ошарашенно остановился, но потом до него дошло. Он прерывисто вздохнул. — Извини, — мужчина неловко облизал губы, — тогда пить будем идиотскую колу, как главные трезвенники, ну, тебе надо развеяться! — Да я разве против, — Слава с усмешкой пошёл переодевать футболку. — И заодно расскажешь, откуда ты, горе мое, достал этот блядский пистолет! — воскликнул Костя ему вслед. — А тебе всё да расскажи!.. Константин усмехнулся и лишь покачал головой, чувствуя, как внутри разливается облегчение. Всё, как раньше. Как ему этого не хватало.