о любви

— я так невероятно устала от всего этого, ты не представляешь! — люмин тихо смеётся, заваливая голову на колени венти, сидящему на выступе у пика буревестника. тот мгновенно зарывается пальцами в чужие волосы пшеничного цвета, и смотрит девушке в глаза. — представляю, между прочим. — бард ухмыляется в ответ, треплет по голове. люмин щурится, затем раскрывает глаза, смотря то на венти, то на звёздное небо, и архонт невольно замечает то, как стремительно в них гаснет свет, и как возвращается вновь. он видел, как гаснут звёзды и как рождаются новые, как падали города и восставали вновь под новыми знамёнами, и чужие глаза, золотисто-карии, или же скорее цвета дорогого виски, он ассоциировал именно с этим. когда их взгляды встретились, люмин мягко улыбнулась, только так, как она сама умела, немного опустая уголки губ, и с нежностью коснулась свободной руки барда. мозолистой, сухой руки музыканта и лучника. с какой заботой и лаской он сжал пальцы девушки — невозможно передать словами. как бы сильно и далеко не разводила их дорога — они оба всегда возвращались к истокам, туда, откуда всё началось. они возвращались в своё личное никогда, просто чтобы хоть немного побыть рядом. без слов, без озвучивания собственных чувств, без всей этой лишней пыли они просто были собой наедине друг с другом. — я планирую попасть в сумеру. даже с лизой об этом поговорила. — люмин устало прикрывает глаза, пока венти всё так же играется с её волосами. — это всё просто невыносимо. — волосы так отрасли... хочешь, заплету косички? — венти улыбается. как всегда на своей волне, несерьёзный, домашний. такого как он невозможно променять, хоть и придется рано или поздно. но забыть — никогда. — нормальные путешественники, после долгой, изнуряющей дороги, не прут в непогоду чёрт-те куда только чтобы встретить древнего архонта в отставке и пойти, опять же, чёрт-те куда, но уже из места в разы дальше. — глумится, наслаждаясь недовольным выражением лица люмин. знает, что она ничего не ответит. без злобы, без упрёка, просто как факт и шутка, понятная только ему. слишком реальная и жизненная. за напускной несерьезностью кроется надломленный стержень сильной личности и впитанная веками мудрость. и, вероятно, бутылка вина, которую он, наполовину выпитую, достал из-за спины только что. — как ты её протащил? — люмин недовольно щурится. как она её не заметила, когда подходила? бард лишь многозначительно подмигнул, улыбнулся и сделал глоток прямо из горлышка бутылки. по горлу разлилась пряная сладость, сменяющаяся терпкой пьянящей горечью. вино с «рассвета», конечно, разительно отличалось от вина в старом мондштате, но было по-своему хорошим. хоть венти иногда и вспоминал времена, когда пытался напоить неприступного моракса одуванчиковой настойкой, но с улыбкой, так, словно это было даже не в этой жизни уже, не с ним и не с ними. но сейчас было важно только их с люмин маленькое личное никогда, куда он возвращался каждую ночь, в надежде однажды встретить её вновь. и встречал, и снова терял, и так из раза в раз и до победного. и дальше они молчали. просто молчали, каждый в себе но друг с другом. ветер, играющий с листьями на деревьях пика, словно пел какую-то замысловатую песню, из которой было невозможно разобрать слов. но они чувствовались. чувствовались кожей, тёплые и мягкие дуновения, чувствовались ароматом, пряным и сладким, травянистым, чувствовались самим сознанием, где-то на самой грани понимания. но чувствовались. из раза в раз этот мотив, до боли родной и до невозможности приевшийся, она слышала лишь здесь, и отголоски его, теряющиеся в памяти, преследуют её на протяжении всех путешествий, словно кто-то тихо подглядывает за ней, оберегает и напоминает о себе. в такие моменты она вспоминает о венти, и в груди всё так невероятно сжимается, опутывается колючим терновником, да так, что становится невозможно дышать, но в то же время так нежно на душе от одной лишь мысли о нём, трепетно и так до нестерпимого важно. сейчас же, то, что ветер им пел, отдавалось лишь пьянящим спокойствием. потому что рядом. и даже слов не нужно было, чтобы окончательно и бесповоротно погрузиться в эти ощущения, даже в молчании было комфортно. уже даже не больно, не страшно, это просто негласный факт, их общий якорь и маяк одновременно, тяжкий груз и помощь, и важно было только здесь и сейчас. и из раза в раз поэтому, и не только, они возвращаются в своё личное никогда. закрывая глаза и переплетая свои и его пальцы люмин казалось, что она исчезает, растворяется в пугающей но такой спокойной пустоте, но не могла себе же сопротивляться. ей было хорошо, здесь, сейчас и больше никогда. только планы и цели не давали остаться тут, в этих ощущениях дольше, чем того требуется. — слышишь, как поёт ветер? — венти внезапно прерывает долгое молчание, делая глоток вина. он всё так же гладит люмин по волосам, играется с локонами и смотрит в бескрайнее небо, нависающее над ними тяжёлым тёмно-синим полотном, усыпанным множеством звёзд. в ответ на его вопрос путешественница медленно кивнула, не в силах разлепить губы. — он поёт лишь для тебя. — слова звучали так трепетно и нежно, но в то же время обыденно. но не характерно для барда. и небо расколется на мириады зеркал. казалось, что сердце рвет изнутри, на части, и собирается обратно. люмин улыбается, крепче сжимает чужую руку и смотрит из-под приопущенных ресниц на то, как спокоен сейчас архонт. бывший, правда, но архонт. смотрит вдаль и ему всё нравится, ему всё нипочём. в его словах всегда была частичка его души. а за душою — тоска. недолгое молчание, венти тихо напевает какую-то мелодию. и люмин кажется, что она её знает, что она её слышала и слышит до сих пор. но не разобрать ни слов, ни мотива, и так сильно кружится голова, что хочется только спать, и разбираться сил нет, но она пытается. венти затихает в тот миг, когда ей кажется, что уже вот, ещё чуть-чуть и она разберёт. он лишь вздыхает, переводя дыхание. их взгляды встречаются, губ барда касается невесомая улыбка. — этот ветер поёт о любви. — слова, словно гром средь ясного неба. притяжение тел, сопряжение сфер и дальше лишь тишина меж ними. тянущаяся, словно мёд, но такая свободная и такая родная. шелест травы, журчанье воды, робкое, тяжёлое дыхание. и слова излишни, и без них понятно всё, что хочется донести. и только ветер в молчании всегда говорит о любви.