Весна не переставала дарить чувство облегчения даже через столько лет. Будто бы начало чего-то нового и важного, но для сердца просто необходимого.
Санеми был недоволен. Хмуря свои брови, он старался не смотреть на сидящую недалеко девушку. Собственное желание взглянуть раздражало, заставляя сжимать кулаки, чтобы не сорваться. До начала собрания оставалось ещё достаточно времени, а потому вокруг царила весьма спокойная и мирная обстановка. Лёжа на излюбленной ветке дерева, Обанай гладил своего скользкого друга и слушал нетерпеливый рассказ Мицури, при котором та резковато жестикулировала, забавно напоминая Санеми ещё одного хашира, которой в нескольких метрах от него точно также дополнял свою речь. Эти двое, Мицури и Кёджуро, действительно были чем-то похожи, просто второй более уверен в своих словах. — Да ладно вам, Томиока-сан! — размеренный голос Шинобу звучал как усмешка, и девушке рядом с ней это не нравилось, хоть бледное лицо и не выражало какой-либо неприязни. Вздохнув, Гию посмотрела на младшую серьёзным взглядом. — Нет, Кочо. Такой ответ будто бы обидел обладательницу дыхания насекомого, от чего она отвернулась. Прикрыв глаза, Гию попыталась перенести своё сознание в другое место, но её отвлекло подёргивание справа. Самый младший из хашира глядел своими заспанными глазами на хашира воды, держа в ладони её ленту. — Томиока-сан, ваша лента развязалась. — мальчик протянул этот аккуратный кусок ткани девушке. Гию несколько смутилась, но поблагодарила Муичиро, скрывая свой внезапный испуг. — Тебе удобно так спать? — что-то в ней спонтанно проснулось, увидев неудобное положения подростка. Тот, немного подумав, повертел головой и хрустнул шеей. Этот звук болезненно щёлкнул, дёрнув что-то внутри, и девушка, не задумываясь, уложила голову этого сильного, но всё же ребёнка на свои колени, поправив его длинные волосы. Все вокруг замолчали. Несколько пар глаз удивлённо смотрели на шокированных главных звёзд сия зрелища. Муичиро поражённо раскрыл очи шире, но, не испытав отвращения или неудобства, лишь поёрзал, укладывая голову поуютнее. Мицури охнула, и только в этот момент до Гию дошло, что на неё все смотрят. Она уже собиралась извиниться, но тихое дыхание парня заставило её опустить свои руки на его волосы, чуть пройдясь по ним. Позади послышался свист Тенгена и какой-то треск. Повернув голову, девушка нечаянно уставилась на не моргающие глаза Санеми, из-за которых по телу прошлись мурашки. Этот взгляд она уже видела. Ночь, к удивлению, отличалась своим спокойствием и отсутствием гуляющих демонов. Хашира воды уже в четвёртый раз осматривает отданную ей в защиту территорию, но никакой нечисти или их следов она не нашла. Это показалось подозрительным, и Гию обострила все чувства, чтобы ничего не упустить. Время тянулось также долго, как и «блестящие» речи Тенгена, но это сравнение не скрасило одинокий путь девушки. Длинноватые волосы, завязанные в хвост, развевались на медленном ветру, а приставучие мысли не хотели улетучиваться. Непривычный взгляд хашира ветра беспокоил младшую Томиоку, и сейчас она начала понимать, что уже замечала эту странность. При каждой встрече, людной (достаточно) или нет, он обязательно некоторое время неотрывно смотрел, а после резко отводил глаза, корча недовольное лицо и делая вид, будто ничего не произошло. Это вводило девушку в недоумение, смущало и настораживало, ведь настолько пристальное внимание она получала только от одного человека. Колющие воспоминание, как остриё клинка, впивались в сердце и обволакивали обливающуюся кровью душу. Мягкость прошедших рук преследовала сквозь года, не давая забыть о печальном, убийственном горе. Кажется, что персиковые волосы по-прежнему маячат где-то рядом, а лиловые глаза отражают тёплое чувство. — Сабито, что же мне теперь делать? — этим вопросом Гию задаётся на протяжение долгого времени, всё ещё цепляясь за человека, который помагал ей в трудную минуту. Сейчас, без Сабито, любой выбор казался неправильным и сложным, хоть к своим годам девушке и стоило стать самостоятельнее.***
— Томиока-сан! Гию чувствовала себя изнеможённой и эмоционально уставшей после бессонной ночи, и потому совершенно не была готова к общению. Но поравнявшийся с ней Кёджуро, весь из себя уверенный и энергичный, менял несуществующие планы. По обыкновенному улыбаясь, он гордо что-то протягивал. — Ваша лента, она развязалась! Девушка удивлённо прикоснулась к распущенным волосам, не понимая, как она могла не заметить. Хлёсткое чувство разочарования в себе ударило по самолюбию. Она — хашира, одна из сильнейших, и не может уследить за собственной лентой! Как после этого можно позволить ей защищать чьи-то жизнь? — Томиока-сан? — А, спасибо. — скромно забрав ленту, она поклонилась. — Да не за что, хорошего дня! — поклонившись в ответ, Кёджуро одарил Гию такой обнадёживающей улыбкой, будто слышал каждое слово, которое она себе вбила в голову, как стойкое убеждение. Уходящая фигура уносила с собой и всю уверенность, витавшую до этого в воздухе, от чего Томиока совсем скисла, потеряв какие-либо душевные силы на сегодня. Повязав ленту для волос туже, Гию собиралась отправиться к себе домой и снова лечь на футон, томясь в жутких мыслях и переживаниях, но грубоватый голос позади заставил в недоумении вскинуть голову. — Повнимательнее быть надо. — Санеми стоял в трёх метрах от неё и, кажется, пытался выразить свою крайнюю степень неприязни и отвращения. Его растрёпанные волосы развивались на ветру, придавая этой картине что-то необъятное, незримое и такое знакомое, что девушка не смогла устоять перед правдой сердца, кричавшего об очевидным. Запретные для самой себя воспоминания раскрылись перед голубыми очами, и естественные параллели временных мерок заставили Гию раскрыть рот в глупом, отчаянном и детском неверии. Этот необычный взор, сжимающиеся кулаки и попытки привлечь внимание к тому самому — всё, что тогда было с Сабито, когда им удавалось выбраться в более людное место, чем тихие и трепетные леса. Это ревность. — Хм. Она этого не выдержит. Непроходимая боль, ноющая с каждым разом и воспоминанием сильнее, точно убьёт её раньше, чем демоны. Как бы она ни пыталась, что бы ни делала, забыть о детской, но сильной и чувственной для того возраста любви не получалось. А сердце будто бы и не старалось к этому стремиться. Развернувшись, Гию поспешила уйти, пока все чувства, умозаключения и грустное, как весенняя ночь, озарение не отразились на её лице. Санеми хотел остановить постепенно удаляющуюся девушку, но вытянутая вперёд рука так и не коснулась мягкой ткани разноцветного хаори. — Распущенные волосы идут ей больше. — вздохнув, Санеми тоже развернулся, подумывая над одной весьма сомнительной идеей. Лёжа на футоне, Гию пыталась справится с дрожью тела. Сон, в большинстве случаев, спасал от любых дум и порывов, но добраться до него всегда было чем-то непосильным. Ожидая этого момента, проливая множество слёз и успевая пережить все развороты, придуманные болезненным и нуждающемся сознанием, начинаешь привыкать и медленно, но верно, падать в призрачные объятия. Закрывая глаза, она уже была готова увидеть знакомый силуэт и услышать родной голос. Ложные сны, правдивые воспоминания и сомнительные представления — то, что хоть немного, но спасало несчастную до нежных слов душу. Гию раз за разом переживает те радостные деньки, когда разговоры о настоящей мужественности не угасали даже по ночам. Как верный друг, Сабито не позволял подруге подолгу грустить, заставляя проходить те же изнуряющие тренировки, что и он. Но это было его способом заботы: у девочки не было времени направлять мысли в философское и, по мнению самого Сабито, глупое русло. Саконджи, в некоторой степени, одобрял этот подход своего ученика, с улыбкой наблюдая за успехами Гию. — Думай о том, что имеешь в настоящий момент! — так он всегда говорил, при этом одаряя подругу строгим взглядом. Да, Сабито был серьёзным человеком, но Гию в нём души не чаяла, беззаботно улыбаясь его ворчанию. — Не смей обесценивать то, что жизнь дарит тебе сейчас. Эти слова всегда обнадёживали, давали силы для новых свершений и закаляли стойкость характера. Вспоминая их и берясь за клинок, Гию понимала — она выдержит, и не позволит стараниям её дорогого друга умереть напрасно.***
Взгляд Санеми был устремлён в сырую землю. Запах прошедшего дождя успокаивал буйствующую душу, от чего черты молодого лица смягчились. Пробегающие мимо новички со страхом и уважением желали доброго утра, стараясь не обращать внимания на некоторые пятна крови на руках хашира ветра. Сам Шинадзугава-старший не выражал какой-либо заинтересованности в них, направив все силы на сдержанность, чтобы не поднять глаз на идущую впереди девушку. Как и Санеми, Гию не спеша шла на очередное собрание хашира. Шаги Гию казались шаткими, и она с трудом кивала на приветствия. Пальцы мелко дрожали и беспокоили своим холодом, несмотря на теплоту этого утра. Сейчас девушке больше всего хотелось прилечь на мягкую поверхность, закрыть глаза и лежать, как можно дольше. Руки периодически касались левого плеча, растирая полученную ночью рана. Демон не был чем-то отличен от тех, которые встречались Томиоке-младшей раньше, но спутанное состояние не позволяло ей видеть чёткую картину окружения, а потому длинным ногтям всё же удалось задеть её. — Томиока-сан! — мягкий знакомый голос заставил Гию остановиться и обратить на себя синие глаза. Подбежавший Танджиро по обыкновенному улыбался, придерживая сзади деревянный ящик. Вид запыхавшегося парня позабавил девушку, но ни один мускул на её лице не дрогнул, ведь терять образ перед другими было непозволительно. — Да, Танджиро-кун? — Скажите, можно ли мне потренироваться с вами? — взгляд мальчишки сразу приобрёл твёрдость, показывая, как для него это важно. Гию не знала, что ответить. Она явно не в том состояние, чтобы управлять своим клинком, и это расстраивает, заставляя чувствовать себя ещё более бесполезным человеком. Но и отказать сил не хватает, видя, с какой серьёзностью и старанием Камадо к этому относится. Её дыхание отходило от нормы, и потребность в воздухе возросла в разы. Холодный пот бледными каплями скатывался вниз по лицу, что не скрылось от тёмно-красных глаз. — Вы хорошо себя чувствуете? Танджиро смотрел беспокойно и заботливо, от чего сердце девушки стиснулось. С этим мальчиком не получалось лгать. Вздохнув, Гию посмотрела на усеянное облаками небо, пытаясь сосредоточиться на сути вопроса и своего возможного ответа. День предвещал быть спокойным и беспеременным, и чувство сонливости дало о себе знать. Как тихая река, он тёк по телу, распространяя своё сладкое, но опасное для неё влияние. Глаза медленно и равномерно закрывались, нежное для души хаори представлялась перед ней, а трясущиеся ноги резко подкосились, теряя опору. Падение было лёгким, свободным, до ужаса пугающим и холодным, но Гию чувствовала такой покой, какой не чувствовала уже восемь лет. Где-то слышался вдох ещё не осознавшего, не успевавшего за происходящим Танджиро, но будто через вату, совершенно приглушённый. Ладони ощущали мнимое прикосновение, тёплое и тянущее. Голова была невольно готова столкнуться с гулким ударом с землёй, но резкие, сильные руки на талии не позволили этому случиться. Танджиро удивлённо ойкнул, недоуменно смотря на раскрывшуюся для него картину. Гию тяжело дышала, прижав руки к груди, а придерживающий её тело Санеми смотрел строго, держа крепко, будто бы обладательница дыхания воды могла исчезнуть, только он уберет свои руки. — Шинадзугава-кун? — голос девушки усталый, больной, и лёгкие Санеми неприятно сжались от вымученно произнесённой фамилии. Пальцы вцепились в женские бока сильнее, и тёмно-фиолетовые глаза раздражённо метнулись на смущённого подростка. — Нет, она не потренируется с тобой. Мы опаздываем, чёрт возьми. Перекинув Томиоку на плечо, он продолжил свой изначальный путь, как ни в чём не бывало, игнорируя тихое: «Отпусти». Отпустить он не может. Вид сверху казался необычным, и воодушевлял мнимое чувство власти и божественности, что, впрочем, лишь забавляло Обаная. Приятный ветер трепал чёрную чёлку, а по рукаву хаори ползла белая змея, удивительно для своего вида ластившаяся к хозяину. Погладив друга в ответ, Обанай прикрыл глаза, прислушиваясь к спокойствию местности и недалёкому сладкому смеху, от которого сердце мужчины нежилось в теплоте. Но непрекращающееся напряжение рядом мешало насладиться этой обстановкой. Кажется, будто бы каждый уловил эту ауру, и разговоры стали тише. Вздохнув, Обанай опустил руку вниз, коснувшись беловатых волос. — Что с тобой? Вовсе они и не опаздывали. Но удивлённое лицо парня так его взбесило, что первым пришедшим в голову вариантом было просто сказать какую-нибудь чушь, лишь бы уйти оттуда с ней и не позволять красноволосому на неё смотреть. Ладони до сих жгло от прикосновения к телу, хоть и закрытому одеждой, объекта своих смущённых дум. Те широко раскрытые глаза почти каждого он не забудет никогда: Мицури так громко визгнула, что Тенгену пришлось закрыть уши, смешно портя его всегда «блестящий» вид. Но больше всего его поразила Гию, слегка оттолкнувшая его, когда ноги коснулись земли. Её лицо горело, пусть губы так и не дрогнули. Но Санеми эта реакция показалась больше болезненным состоянием, чем смущением, хотя мысль, что он смог смутить вечно безучастную девушку, гордо тешила его, из-за чего в тот момент он по-детски светился, что не скрылось от некоторых особо внимательных очей На заданный ему вопрос Санеми лишь неопределённо повертел головой, то и дело кося взгляд в сторону рядом сидящих. Два мирно спящих тела, опиравшихся друг на друга. Гию нашла себя в компании будто бы вечно уставшего подростка, и чувствовала себя вполне уютно в совершенно не давящей, понимающей тишине. Единственное, от чего её всё ещё бросало в недоумение, это неожиданные вопросы парнишки. Они весьма типичны, но девушка даже не помнит, когда в последний раз она об этом думала. — Хах! Этот громкий смешок привлёк внимание, и пять пар глаз уставились на высокого мужчину, украшения которого поблёскивали на солнечном свету. Тенген стоял рядом с Кёджуро, они о чём-то активно говорили и посмеивались, пока Тенген не посмотрел на спящую пару. Он вмиг стал несколько сосредоточеннее, склонив голову в правую сторону и продолжив смотреть. Озадаченный такой переменой настроя, Кёджуро, что было присуще и ему, несколько раз одёрнул товарища. Но этот резкий смешок лишь сильнее ввёл в заблуждение хашира пламени, ведь тот не понимал, что забавного или необыкновенного Тенген увидел в спящих людях. — Узуй-сан, что вас рассмешило? — Ренгоку-кун, ну разве они не похожи? Беловолосый мужчина указал пальцем на сидящих под деревом, которое все неофициально считают собственностью Обаная (уж очень он его любит), людей, интересно улыбаясь. Пламенные глаза внимательно осматривали, пытаясь уловить суть тех слов. Немного подумав, он действительно отметил некоторую схожесть, которая являлась одной из лучше выраженных: оба были тихими и мало с кем общались. И ещё одна деталь, которая с недавних пор стала по какой-то причине часто общей — распущенные волосы. — У Гию-сан распущенны волосы. Она опять потеряла свою ленту? — Хм, видимо. Будто бы зацепившись за своё имя, ресницы девушки мелко вздрогнули, и синие глаза потихоньку раскрылись. Острые покалывания в спине доставляли неудобство, из-за чего Гию скривилась. Голова почему-то казалась тяжёлой, и мутность во взгляде заставила её немного побеспокоиться. Девушка точно не помнит, что происходило до пробуждения и как она вообще заснула, но спящий рядом Муичиро подразумевал собой, что она поддалась влиянию этого ребёнка и решила вздремнуть. Появившееся прямо перед глазами лицо глупо напугало её, и если бы Тенгену сказали об этом вслух, он бы обиделся. Его взгляд кажется несколько надменным, безразличным и холодным. — Ты что, опять потеряла свою ленту? В прошлые разы Гию удивлялась этому, но сейчас, уже как-то привыкнув, она лишь прикоснулась к мягким волосам, чуть приглаживая их. Нигде поблизости она не находила ленты, и чувство неловкости, когда все смотрят на неё, возрастает с каждой секундой, не давая затупленному взгляду двигаться по новым точкам. Она точно помнит, что завязывала волосы, и как можно туже. Когда разговарила с Танджиро, её волосы были завязаны, когда Санеми нёс её, волосы также бы- Что? Щёки девушки слишком резко вспыхнули от воспоминаний, смущающих и так больное сознание, совершенно непонимающее, как это вообще произошло. Серьёзный голос всплыл в голове, вызывая опасное сравнение, сводящее с ума при каждом проявлении. Ладони вспотели, начали мелко колоться, а Гию продолжала глядеть на Тенгена, но будто бы сквозь, не сумевши сконцентрировать плывущую картину. Сам мужчина заметил это, потому и схмурился, узнавая подобные симптомы у одной из своих жён, Хинацуру, которая на днях заболела. — Хэй, Кочо-сан, тебе стоило бы подлечить подругу. — Шинобу подняла голову, впиваясь своим острым взглядом в синие глаза. Гию несколько съёжилась от такой пристальности, не привыкшая к повышенному вниманию. Да, именно повышенному, ведь любые слова и действия Тенгена привлекают внимание и получают реакцию. Пока девушка отвлеклась, «дамский угодник» снял с головы свою серую бандану, складывая её в некую трубочку. Присмотревшись, он кивнул самому себе, беспринципно разворачивая девушку спиной к себе. — Узуй-сан? — Завяжу тебе волосы, а то совсем растерянной выглядишь, не блестяще! Сил на какое-либо удивления не оказалось, и Гию осталось лишь тихо сидеть, давая мужчине позади завязать тугой хвост. Что такого в её обычном виде блестящего, она не понимает, да и думать не станет, ведь сейчас её интерес крутится вокруг увеличившегося ветра, заставлявшего бедную Мицури щурить свои фисташковые глаза и придерживать косы. Но самой Гию этот ветер не казался ярым; он мягко обволакивал плечи, словно пытался уберечь от чужих рук и взглядов. За этой завесой она не чувствовала той ауры, которую нёс этот злополучный ветер, но остальные точно ощущали ей. Тенген даже на секунду остановился, а Обанай скривился, но не побоялся попросить Санеми подуспокоить свой гнев. — Что-то не так, Шинадзугава-кун? — Нет. — его действительно раздражает посмеивающийся тон Тенгена, но большее, от чего он негодует, так это то, что хашира звука так свободно касается волос девушки, силуэт который неожиданно, даже для самого Санеми, засел в его душе. Как бы он хотел также коснуться их, провести ладонью и ощутить всю мягкость черноты, укрывающей печальное лико. Однозначно, он главный неудачник в этом деле.***
Спокойный голос Оякаты-сама успокаивал нервы, хоть тот и говорил о серьёзных вещах. Гию от этого клонило в сон, за что ей самой было ужасно стыдно. Она до глубины души уважала этого мужчину, и даже представить не может, как бы себя чувствовала, будучи на его месте. Каждый день получать известия о новых ужасных смертях и не иметь возможности помочь — больно. Такая ответственность в конце концов свела бы её с ума. Но спать всё же хотелось. Лёгкие отдавались острой болью от сдерживаемого кашля, что всё время убивал её желание окунуться в мир снов. Даже сейчас, потребность откашляться являлась необходимой, но девушка не может позволить себе перебить речь достопочтенного главы. Единственные звуки, которые ей скрыть не удавалось, это неровное дыхание и мелкий, еле слышимый хрип. Гию кажется, что если так продолжится ещё некоторое время, она просто задохнётся. Маленькая девочка, внимательно следящая за каждым, дёрнула рукав белого хаори своего отца, прося его наклониться, и прошептала что-то на ухо. — Гию. Девушка сразу же подняла голову, устремляя свой, несколько мутный, взгляд на улыбающегося мужчину. Она должна спросить, что от неё требуется и зачем к ней обратились, но из её глотки послышится лишь сильный, мокрый кашель. Дышать становится сложнее, зрачки сужаются, и она так беспомощно смотрит на Убуяшики-сана, будто бы спрашивая разрешения. — Пожалуйста, не сдерживай свой кашель, это может привести к неприятным последствиям. Спустя секунду после сказанного громкий кашель разразил тихую местность. Девушка держалась за горло, пытаясь хоть как-то контролировать ситуацию, но выходило плохо, что особенно стало понятно, когда перед собой она увидела брызнутую кровь. Облизнув губы, Гию почувствовала солёный металлический вкус и ранки на прикушенном языке, но не успела удивиться, как снова начала кашлять, теперь держась и за рёбра, ощущая отвратительное давление. — Томиока-сан?! — Мицури посмотрела на почти задыхающуюся девушку, прикрыв рот ладошкой. Ей так неприятно из-за сгорбленного вида Гию, что она уже собиралась подойти ближе, поддержать, но ловко пробежавшая Шинобу сделала это быстрее, сразу проявляя первую помощь, схватившись за верхние пуговицы формы истребителей. Небольшие капли крови попали на края рукава её хаори, но она не обратила на это внимания, протягивая старшей коллеге белый платок, что окрасился алым, как только коснулся окровавленных губ. — Ояката-сама, — хашира насекомого развернулась к главе, — можно ли отправить Томиоку-сан в моё поместье? — Всё так плохо? — У неё затруднённое дыхание и сильный кашель вперемешку с кровью. — вставил свои пять копеек Тенген, всё это время сидя рядом с местом происходящего. У него в голове крутилась мысль, может ли так всё усложниться у Хинацуру, которая так и не отправилась в поместье за медицинской помощью. Он сегодня же отправит её туда. — Пусть о ней позаботятся, пожалуйста. — улыбка Кагаи несколько приуныла. Он всегда переживал за хашира, как за собственных детей, и такое состояние Томиоки его сильно беспокоило. Он мог лишь надеяться, что здоровье девушки придёт в норму и она сможет вернуться в ряды как можно скорее, ведь нападения демонов всё увеличиваются, а охотники погибают один за другим. Прибежавший какуши посадил девушку на свою спину, поклонился главе и всем хашира, а после стремительно направился к поместью, где Гию Томиоке придётся провести некоторое время под строгим лечением Шинобу Кочо. — Как же вас так угораздило, Томиока-сан? Сейчас меньше всего хотелось слушать специально подобранный для личных издевательств наивный тон Шинобу. Лёжа на достаточно мягкой кровати, Гию смотрела в потолок, то и дело протирая капли воды, льющиеся с мокрой тряпки на лбу. За время прибытия у неё успела повыситься температура, и какуши, ответственный за её попадание в поместье, несколько нервным голосом убеждал её, что они уже скоро прибудут. К их приходу были готовы (видимо, Шинобу успела предупредить), и у ворот стояла Аой, встречая прибывших своим по-взрослому строгим взглядом. Ей помогли лечь на кровать, расспросили о состоянии, и даже приготовили обед, за что Гию была особенно благодарна, ведь не помнит, чтобы завтракала сегодня. — Не знаю. — Вы приняли те лекарства, которые принесла Аой-чан? — Да. — Замечательно, тогда примите тёплую ванну, и мы приступим к массажу. Позовите меня, когда вернётесь. Шинобу поправила бумажки, лежащие у неё на коленях, и вышла из общей комнаты, направившись в свой кабинет для подготовки. Гию с покашливаниями, но всё же встала с кровати, убирая одеяло в сторону и выжимая мокрую тряпку через окно. Полотенце, любезно принесённое маленькой Нахо, покоилось на стуле, как и форма, поверх которой было уложено аккуратно заправленное хаори. Уборная находилась рядом, что успокаивало, ибо идея ходить в одном полотенце по коридорам вызывала сомнения по поводу дозволенности у и без того нервной девушки. Оставив принесённые с собой вещи на небольшом табурете, Гию начала снимать выданную ей пижаму, откладывая её туда же. Она собрала свои растрёпанные волосы в высокий хвост и погрузилась в тёплую, даже несколько горячую воду, расслабляясь. Мысли, подобно той же воде, остановились, освобождая хозяйку от напряжения. В голове лишь вяло крутились события дня сегодняшнего и дней прошедших, из-за чего смущение покрыло бледные щёки. Тело всё ещё мнимо ощущает недолгое прикосновение сильных рукой, но принимает это как должное, будто бы уже узнавая это чувство. Это сводит с ума, заставляет биться головой о стену в желании забыть, не сравнивать и не доводить. Девушка устало хватается за волосы, сжимает как можно больнее, пытаясь отвлечь себя, но нежная улыбка, точно такой же взгляд и разведённые руки, словно жаждущие объятий, манят к себе, как цветы бабочек. И Гию поддаётся, обманчиво тянет руки вперёд, желает вновь быть любимой, но представленный образ посекундно меняется, и длинные персиковые волосы сменяются на короткие, взвихренные светлые волосы, а лавандовые глаза темнеют. Взгляд не понимает резкости, а душа не видит разницы между испытываемым уютом и теплом. Так хочется забыться, спрятаться от этого жестокого мира за спиной человека, который защитит, поймёт и даст отдохнуть. Но она понимает, что это невозможно: нужно уметь сражаться за собственную жизнь, не надеяться на точную помощь других, взрослеть. Даже если устала, если больно, если- — Томиока-сан? Голос малышки Суми привёл Гию в осознанность, и она встрепенулась. Сколько же она здесь просидела? — Томиока-сан, Шинобу-сан уже всё подготовила и ждёт вас! — Д-да, я сейчас же приду. Ужасная неловкость отобразилась на лице девушки за то, что потеряла счёт времени. Гию знает, Шинобу не любит ждать, хоть и делает это искусно и терпеливо. Быстро выбравшись и вытершись, Томиока-младшая открывает дверь, смотрит по сторонам, и со скоростью света бежит в общую комнату, хотя предпочла бы кабинет Шинобу, где её точно, кроме самой хозяйки кабинета, никто не увидит. Без позволения Шинобу туда входить нельзя. В комнате она ожидала встретить только младшую Кочо, но стоявшая рядом с ней жена Тенгена, Хинацуру, шла вразрез с ожиданиями. Те о чём-то мило беседовали и не замечали стоявшую в дверях, пока она сама не оповестила о своём приходе, совершенно не специально кашляя, крепче придерживая длинное полотенце. Болтавшие до этого девушки повернулись, встречаясь взглядами с синими глазами. — Здравствуйте, Хинацуру-сан. — Здравствуй, Гию-сан! — Хинацуру-сан, вы, кажется, сегодня не ужинали? — Шинобу сложила ладони вместе. — Аой-чан уже всё приготовила, вы можете поужинать на кухне. — Конечно, спасибо. — молодая жена поправила своё платье и волосы, после чего направилась к выходу из комнату, но остановилась, резко о чём-то вспомнив. Повернувшись к Гию, Хинацуру развязала ленту на своём запястье. — Прости, Гию-сан, неловко просить, но не могла бы ты вернуть бандану, которой Тенген-сама повязал твои волосы? Он так скучает по ней! — Девушка издала добрый смешок. — А вместо неё можешь взять эту ленту, Тенген-сама сказал, что она тебе подходит! Хинацуру протянула синюю ленту, украшенную голубым волнистым узором. Гию чуть ли не засияла от такого неожиданного подарка, даже если подарком это не назовёшь. Эта вещица понравилась с первого на неё взора, и Томиока благодарна её приняла, поклонившись. Она распустила свои чёрные волосы, отдавая серую бандану Хинацуру, и перевязала их уже своей новой лентой, такой приятной глазу. Да уж, блестящий хашира звука знает в этом толк! Когда комната опустела на одного человека, Гию подошла к кровати. Чуть ослабив идеально обмотанной по фигуре полотенце, девушка легла на живот, поворачивая голову в бок. Шинобу спустила полотенце до поясницы, и, перед этим изящно хрустнув пальцами, коснулась дёрнувшейся спины, начав аккуратно поглаживать и разминать, что не заняло больше трёх минут. Младшая Томиока вдохнула, когда тёплый мёд нанесли на спину, втирая его массирующими движениями. Умелые пальцы будто порхали над местом работы, точно зная о всех точках, которым нужно уделить внимание. Каким бы раздражающим ни был характер Шинобу, в медицинской стязе ей почти нет равных, и если уж обращаться за помощью в этой сфере — к ней. — Томиока-сан, а что это между вами и Шинадзугава-саном? Этот вопрос застал Гию врасплох. Конечно, глупо думать, что Кочо-младшая не станет об этом спрашивать, особенно после того, что сама видела. Но что ей ответить, Гию не знала. Говорить о чувствах с Шинобу звучит как странная идея, если учитывать, что близкими подругами их назвать сложно. Да и о каких чувствах она должна сказать? Это лишь старые воздыхания сердца, нашедшие что-то знакомое в настоящем. Они не относятся к Санеми. — Ничего. — Правда? А мне показалось, что вы стали несколько ближе! — движения стали более напористыми, интенсивными, от чего Томиока тяжело взглотнула. Молчание — спасительный метод, используемый хаширой воды в тяжело моральных (да и физических) моментах. Правда, Сабито это никогда не нравилось. — Томиока-сан, ну не молчите! Я так волнуюсь за вас, Шинадзугава-сан человек трудный. — тон обладательницы дыхания насекомого просто смехотворен для неё же самой, а Гию устаёт от него. Думать о Санеми — настоящая пытка, ведь мысли всегда возвращаются к одному и тому же человеку, незабываемая забота которого до сих пор греет болеющее сердце. Пока влюблённые мысли крутились в черноволосой голове, сложные глаза внимательно наблюдали за тем, как сомнение в синих очах сменилось надломлено счастливым воспоминанием.***
— Как ты понравился Канроджи? Двое молодых мужчин сидели на татами, уплетая принёсённый пожилой хозяйкой дома глицинии ужин. Санеми и Обаная отправили на общую миссию в одну деревушку, в которой процветали ночные (а порой и дневные, скрытые в тени) нападения злощастных демонов. Их оказалось больше, чем предполагалось, но для хашира это не было проблемой, и, получив совершенно незначительные раны, они отыскали ближайшее место, где могли бы переночевать, ибо дорога назад предстояла долгая, а урчащие животы требовали подкрепления. Очень повезло, что узнавшая форму истребителей старушка заметила их и уважительно пригласила в дом. — Что, прости? — Я спрашиваю, как ты смог понравится Канроджи? Игуро несколько раз моргнул, пытаясь понять, правда ли его сейчас об этом спросили, и по-детски покрасневшее серьёзное лицо Санеми подтверждало это. Поправив свою длинную чёлку, Обанай прокашлялся, думая над ответом, хотя вопрос, какого чёрта у него такое спрашивают, интересовал больше. На протяжении минуты в комнате звучала звенящая тишина. Обанай не знал ответа, а Санеми устремил на терпение все оставшиеся силы, сгорая от медлительности друга, что также покраснел, опустив голову, дабы волосы скрыли это непохожее на него безобразие. — Ладно, давай по-другому. Что ты сделал, чтобы так с ней сблизиться? — Хмм… это произошло в день, когда я впервые встретил её. Она… — хашира змеи замялся, не понимая, а стоит ли вообще продолжать этот разговор, но сверкнувшие, тёмно-фиолетовые глаза смотрели сосредоточенно, точно нуждаясь в ответе, будто он спасительный воздух. — заинтересовала меня, я подумал, что мог бы узнать её получше. При каждой встрече мы разговаривали о всяком, а позже начали и обедать вместе. Но мне казалось, что она всегда была какой-то зажатой, и я решил что-нибудь ей подарить. — Те зелёные чулки? — Именно. А ещё!.. Разноцветные глаза искрились от переполнявшей их нежности, когда Обанай вспоминал это светлое личико, так сильно запавшее в его сердце. Он так хочет сказать ей, как сильна его безграничная любовь, но прошлое убивает эти мысли на корню, то и дело напоминая о грязи его происхождения. Его чувства раскроются лишь тогда, когда он станет чист перед богом. Разговоры о Мицури Канроджи кардинально меняли этого на вид чёрствого человека, заставляя его разговориться на недели вперёд, после чего его рот открывается только для еды и для тех же разговоров с Мицури. В такие дни даже его запас критики по отношению к обладательнице дыхания воды закрывает свои врата. Санеми уже не сильно прислушивается к восторженным речам друга, вместо этого представляя себя, гуляющим с Гию. Он фантазирует, как милостив будет к ним весенний день, как нежно она будет ему улыбаться, и как они будут держаться за руки, забывая о своей опасной повседневности. Так прекрасен будет этот миг, что наполнит его смелостью и уверенностью в своих словах. И тогда у него обязательно получится сказать о том, как же его душа больна синими холодными, как морозная вода, очами. Закончив свой красноречивый выплеск, Обанай заметил, что его не слушали примерно с середины. Почему-то вид хаширы ветра смутил его, заставляя испытывать некоторые сомнения и вспоминать сегодняшний день. То, как бережно Санеми нёс на руках Томиоку, как точно также опустил, осторожно придерживая её затылок, чтобы она не ударилась. А беспокойство, плескавшееся в его взгляде, когда та разразилась в сильнейшем кашле, перемешенном с каплями крови. Он точно хотел встать, но появившаяся на его плече ладонь Гёмея не дала этого сделать, отчего Шинадзугаве оставалось лишь злобно скрипеть зубами. — Что случилось между тобой и Томиокой? — А? О чём ты? — Я о том, что случилось сегодня. Ты стал вести себя странно по отношению к ней. Теперь настала очередь Санеми молча размышлять над достойным ответом, который, как назло, не придумывался. Сказать Обанаю о том, что он к ней испытывает, было бы справедливо, ведь тот решился и рассказал о своих чувствах, хоть и сгорал от испытываемых смущения и неловкости. Но шанса на доверительное раскрытия своей сильной тайны ему не дал писк, послышанный за тонким сёдзи. Истребители обернулись, крепко схватившись за клинки, обостряя своё внимание. Но паника отступила, как только из-за дверей показалась знакомая обоим мужчинам макушка. Две длинные косы обрамляли на вид хрупкие девичьи плечи, что испуганно приподнялись, когда подслушивающую девушку раскрыли. Стыд и и растерянность плескались в её светлых глазах. — Канроджи-чан? — Обанай удивлённо моргнул, не ожидая встретить здесь хашира любви. Он знал, что у Мицури миссия совершенно неподалёку, но та ему не говорила, остановится ли на ночь в доме глицинии. — Добрый вечер, Игуро-сан, Шинадзугава-сан! — Ты что, подслушивала? — проворчал Санеми, не обращая внимания на недовольный взгляд Обаная. Шинадзугава-старший не видел в Мицури плохого человека, но порой её детская наивность и такое же, по его мнению, детское поведение раздражали. Девушка сразу же съёжилась, нехотя кивая в знак признания, но поспешила объясниться, выражая это в своей забавной манере жестов. — Это получилось не специально, честно! Я лишь проходила мимо в поиске комнаты, которую мне выдали, и услышала голос Игуро-сана. Решила немного прислушаться, ну и.. вот. Лицо змеиного хаширы пылало. Несколько мгновений назад он многозначительно распинался о прекрасном времени, проведённым с этой девушкой, а сейчас оказывается, что она подслушивала их разговор, и вполне возможно полностью. Обанаю хотелось провалиться сквозь землю от смущения, но когда Санеми спросил, много ли она узнала, та ответила, что слышала только последние фразы, и облегчение, словно та же змея, положившая свою мордочку на его плечо, окутало его с головы до ног, и раскрасневшееся лицо вернуло свой обычный оттенок. — Шинадзугава-сан, а что у вас с Томиокой-сан? Присев рядом с мужчинами, Мицури заговорчески улыбнулась, и со стороны это было похоже на то, будто она сплетничает со своими подружками. Шинадзугава чуть ли не поперхнулся собственной слюной от такой смелости, по его мнению граничащей с наглостью, и уже хотел огрызнуться, но посмотревший на него также внимательно своими необычными очами Обанай лишил этой возможности. Две пары интересующихся глаз словно загнали в ловушку, и хашира ветра не знал, как уйти от их острого любопытства. Вот только Санеми совершенно не разбирался в любовно-романтических делах, и нахождение рядом Канроджи, девушки, которая в теории может помочь ему лучше узнать Томиоку, точный и вполне успешный шанс. Ещё немного поразмышляв, мужчина пришёл к сомнительному, если основываться на его отношении к доверию, решению, о котором, он действительно старается надеяться, не пожалеет. — Я.. заинтересован в ней. — Вах, вы влюблены! — Сказал же, что просто заинтересован! — Санеми смешно злился, но щеки покрылись румянцем от стеснительности. Он думал, что приём, использованный ранее Игуро, сможет придать его словам меньше значимости, но глупая Мицури видит всё по своему, и Санеми никогда не признает, что в этом случае она поняла всё правильно. Взгляд Обаная стал шире, спрашивая, как такое вообще могло произойти. В ответ Шинадзугава скосил глаза в сторону Канроджи, задавая тот же вопрос. — Знаете, я подозревала это! Вы всегда так спорили с ней, словно хотели добиться её внимания. Молодая девушка по-доброму хихикнула, а Санеми задумался, могло ли в самом деле это желание двигать им. Глубокая ночь уже давно забрала людей в свои спокойные владения, но хашира ветра крепкий орешек, так что даже сопение друга, спящего на соседнем футоне, не могло заставить его поддаться тому же влиянию. Санеми не мог свыкнуться с мыслью, что всё же рассказал кому-то о своих чувствах, и пусть Обанаю он всё равно рано или позно рассказал бы, то вот Мицури никак в его хоть и шатких, но планах не присутствовала. Понимая, что заснуть всё равно не получится, Шинадзугава откинул одеяло в сторону, на всякий случай посмотрев на Игуро. Тот замотался в тёплое одеяло по самое не хочу, и при этом явно продолжал мёрзнуть, в отличии от своего хладнокровного товарища. Его аккуратные волосы были разбросаны по мягкой подушке, а он сам иногда вертелся, точно видел что-то неприятное. Осмотревшись, Санеми нашёл полосатое хаори друга и, взмахом распрямив его, накрыл поверх одеяла, чтобы хоть как-то согреть чуть дрожащее тело, а после накинул и своё, стараясь удвоить эффект. По тёмным коридорам он ориентировался свободно, но шагал медленно и тихо, желая охладить свои мысли и нагулять сонливость. Через неприкрытые окна в помещения проникал лёгкий весенний ветер, теплота которого обволакивала Санеми, но почему-то обделила Обаная. Сейчас, когда речь зашла о друге, Шинадзугава думал, также ли глупо со стороны выглядел, когда говорил о своём влечение к болеющей даме. Иногда он смотрел на Канроджи, что радостно проводила время с Игуро, и задавался вопросом, будет ли Томиока также рада его компании? -Шинадзугава-сан? Подняв голову, мужчина увидел перед собой хашира любви, что стояла у открытых окон. Её длинные объёмные волосы были распущены и тяжело лежали на плечах, забавно напоминая то же хаори. Сейчас она выглядела менее энергичной, мягко и спокойно улыбалась, отчего Санеми вспомнилась покойная Канаэ, обладавшая такой же успокаивающей аурой. В районе лёгких что-то неприятно треснуло, когда слова бывшей обладательницы дыхания цветка вновь всплыли в голове. Тогда Санеми и подумать не мог, как часто будет вспоминать навязчивое: «Любовь — это борьба с самим собой за чувства». — Вам не спиться? — Есть такое. После парочки фраз этот диалог зашёл в тупик, и в коридоре повисло неловкое молчание, но каждый поспешил занять себя рассматриванием ночного пейзажа, завораживающего своей неизведанностью, тихостью и бескрайней мглой, что была способна пробраться в самые глубины душ истребителей, которым было известно, что там, во временной тьме, их могут поджидать те, для кого покров ночи равносилен человеческой нужде в солнце. И Санеми хотелось сжимать кулаки в неистовой злости за мир, который одна лишь личность смогла полностью испортить. Но он обещает, что исправит всё, даже если ценой станет его собственная жизнь. Он обещает, что она доживёт до этого момента. — Шинадзугава-сан, вам и вправду понравилась Томиока-сан? Он на секунду перевёл взгляд на девушку, и вернул его обратно к знакомой черноте. — Тебя что-то не устраивает? — А-а-а?! Нет-нет, что вы! — Мицури взвизгнула, махая руками, но после гневно оповещающего взора успокоилась, беря свой уровень громкости в руки. — Просто это так странно. Вы всегда сердились на почти любые её слова, и всем видом показывали неприязнь. — Ты же сама сказала, что я делал это для того, чтобы добиться её внимания. — Да, но ведь есть и другие способы для получения желаемого! Санеми приоткрыл рот, но, простояв так несколько секунд, закрыл его, не имея ничего, чем можно было бы возразить. Он вспомнил слова своего друга и думал, эти ли способы имела ввиду Канроджи. — Вы пробовали делать ей комплименты? Нет, он просто не способен выговорить нечто такое смущающее, когда сдержанный взгляд направлен прямо на него. — Может, дарили что-нибудь? Этот парень так и не узнал, что могло бы понравится королеве печали. — Угощали? Томиока сматывается сразу же, как только собрание хашира объявляется закрытым. — Вы ничего не сделали.. Санеми почувствовал скользкое отвращение к своей слабости и нерешимости, из-за чего щёки предательски покраснели, показывая, какой стыд испытывает вечно угрюмый хашира ветра. А ведь он хочет, до безумия хочет делать всё из перечисленного, но ошибки прошлого останавливают его, давая понять, что Томиока вряд ли сможет принять то, что он так желает ей подарить. Его душа темнеет с каждой теряющей надежду мыслью, и внутренний голос твердит, что это несбыточная мечта, которой нет места в мире, наполненном жестокостью, пролитой кровью невинных, стеклянным страхом и угасающей верой. Его чувства будут скрыты до тех пор, пока он не сделает этот мир чистым. — Хэй, а ты знаешь, что нравится Томиоке? Узнать об этом на будущее будет неплохо. Мицури одобряюще улыбнулась.***
Утро приветствовало людей ярким, ослепляющим глаза солнцем, но для троих истребителей, спешивших предоставить отчёты о проделанной работе, это не было помехой, и они со всей своей скоростью передвигались среди высоких деревьев. Санеми искрился бодростью и неким позитивом, взявшемся из ниоткуда. Ночью, после небольшого разговора с хаширой любви, он всё же смог спокойно уложить голову на подушку и заснуть, напоследок вспоминая свои немногочисленные, но многозначительные беседы с Канаэ Кочо. Почему-то они помогали разобраться в себе. Новый день с самого начала решил позабавить мужчину, ведь он смог лицезреть недоумённое лицо друга, пытающегося выбраться из-под множества слоёв, под которыми был «похоронен». Тогда, вернувшись со своеобразной прогулки, он накрыл друга ещё парочкой одеял, выпрошенных у Мицури, которая, впрочем, тоже не обделила Санеми ситуацией, с которой он мог знатно посмеяться. Бедная девушка, чуть ли не со слезами в уголках глаз, пыталась вытащить расчёску, сильно запутавшуюся в её волосах. Битые десять минут все троя думали, как это сделать, пока Шинадзугава не предложил просто отрезать этот клочок волос, отчего Канроджи была готова упасть в обморок, слишком любившая свои чудесные волосы, вводящие некоторых людей в тупик. — Хэй, давайте наперегонки! — за его привычным грубо-издевательским стилем речи скрывалось ребячество, которое он не особо хотел показывать, но и не хотел игнорировать, будто смог освободиться от оков, в которые сам себя и заковал. Будто хотел быть принятым. И даже надеялся, ведь в порыве эмоций, так сильно влиявших на него, он подумал чуть больше, чем сделал это раньше. А может не стоит тянуть? Обанай и Мицури переглянулись, но поддались просьбе, пытаясь догнать устремившегося с большей скоростью вперёд Санеми. Что-то им подсказывало, что тот принял какое-то важное решение. — Ауч! Чистое небо сверкало и отражалось в прудах, остававшихся спокойными в любых ситуациях. Их хашира ветра неосознанно сравнил с главой организации, голос которого был подобен этим самым прудам, находившимся рядом с его поместьем. Санеми шёл оттуда с отлично сданным отчёт о совместной миссии с хаширой змеи, который не стал задерживаться и, попрощавшись со всеми, утопал вместе с девушкой, более знакомой истребителям как хашира любви. Шинадзугава с некоторым вниманием отнёсся к тому, как Обанай обратился Мицури, как просто, с лёгким румянцем на лице, предложил ей пообедать. И какой живой была её улыбка. В голове вновь вертелись свои фантазии о том самом, многозначительном для него моменте, но каждый раз он запинался, как только подходил к ответу дамы, очами который был покорён с первой встречи. Но это не было влюблённостью с первого взгляда. Она на него не посмотрела. Затерявшись среди собственных дум, Санеми совсем не заметил стоящего впереди человека, и врезался, сильно вздрогнув о неожиданности. Высокая фигура опустила белые глаза на недоуменное лицо, несколько сощурив их. — М-м? Шинадзугава-кун? — Простите, Химеджима-сан. Я вас не заметил. Это прозвучало довольно смешно, ведь над ним возвышался двухметровый мужчина, которого он, тем не менее, безоговорочно уважал. Последний разговор с хаширой камня состоялся недели назад, и не был напряжённым, потому тот и не понимал, отчего сердце парня так странно бьётся и расширенные зрачки смотрят волнительно. Да, Гёмей не видит, но лишь глазами. Сейчас Санеми стоял перед решением, являвшемся совершенно обычным, но почему-то неловким для парня, привыкшего разбираться своими силами. Но улыбающийся голос, вновь всплывший в голове, говорил, что просить совета или поддержки — нормально, и он уже с этим сталкивался. Рядом с той девушкой всегда порхали прекрасные лёгкие создания, и всё вокруг рядом с той девушкой было прекрасным и лёгким. Канаэ часто заговаривала с ним, но поначалу её невинные вопросы о настроении старательно игнорировались. Просто тогда не думали, как этих вопросов будет не хватать. Целую минуту, на удивление, его решимости терпеливо ждали, не сдвигаясь с места, где весенний ветер казался особенно охлаждающим, что было только на пользу. Вздохнувший Санеми сжал кулаки, принимая более уверенный вид, несколько забыв, что его покрасневшие от неловкости щеки никто не увидит. Хашира камня тоже незаметно встрепенулся, обращая внимание успокаивающееся сердцебиение. — Химеджима-сан, я спрошу у вас кое-что? — Спрашивай. Санеми подумал ещё немного, пытаясь морально свыкнуться, что так подставляется. Интересно, если учитывать, что ничего ему не угрожает. — Если бы вам нравилась одна девушка, вы бы признались ей.. сейчас? Размышления старшего сразу же построили всю картину, основываясь на том, что услышал на днях от Мицури Канроджи. В голосе молодого парня слышалась треснутость, которую спрятать он не смог, и суть такого странного вопроса стала ясна. — Что именно тебя не устраивает в этом времени, Шинадзугава-кун? — Ну как же! — оба мужчины присели на скамейку, удобно расположенную рядом с поместьем Кагаи Убуяшики. — демоны орудуют с большей активностью, а чёртов Мудзан всё ещё жив! Мы ведь не знаем, что будет в будущем, и- — Вот именно. — мысленно извинившись за перебивание, Гёмей продолжил. — Мы не знаем, что будет в будущем. Разве ты можешь думать, что потом у тебя будет время признаться в своих чувствах? Что-то похожее Санеми уже слышал, о той же хаширы цветка, что не выходила из головы уже достаточное время, и это призрачное, но паническое чувство её наблюдения также не пропадало. Как бы страшно ему не было, истинная правда, с которой трусливая сторона души не хотела соглашаться, в этих словах есть, и сбежать от выигранного себя невозможно. Точно, как этим позитивным утром, нужно осмелеть, принять свои чувства, какими бы незнакомыми они ни были, и высказать всё, что его сердце таило в себе на протяжение не считаемого никем времени. Это борьба будет им выиграна. — Ты плохого мнения о ней, раз считаешь, что она заслуживает так долго ждать. Томиока Гию тоже человек, и умеет любить ровно так, как ты любишь е- — Спасибо, Химеджима-сан, до встречи! — глупо думать, что настолько проницательный человек не понял бы, о ком идёт речь, но такой резкий показ своей догадки ужасно смутил, и, просто не выдержав вида своего красного лица в отражении прудной воды, Санеми поспешил удалиться, пошагав в своём изначальном направлении. Глядя в сторону стремительно уходящего юноши, Гёмей улыбался, слыша, как сердце того радовалось в томном волнение.***
Раннее утро, которое Томиоке посчастливилось застать, поражало своей вселенской тишиной, чем и привлекло тихий нрав девушки. Сидя на кровати, она наблюдала за двумя птицами, что шастали по ветке старого дерева. Такая несвойственная животным нежность исходила от этой пары, когда они всякий раз прижимались друг к другу и запевали неслышную мелодию, сливающуюся с местной безмятежностью. И ведь это место действительно можно охарактеризовать таким словом, описывающим весь здешний покой. Славное поместье, в котором, впрочем, девушка уже не впервые, всегда было обителью для собранных, понимающих чужие чувства людей, и лечение проходит подобно нахождению в рае, где есть много времени для душевных монологов, расставляющих все точки над «i». И Гию не упускает эту возможность, когда уверенные слова умершего друга внезапно, как озарение, вспоминаются. В тонких пальцах переплеталась синяя лента, являющаяся своеобразным должным подарком от одного очень обаятельного мужчины, но совершенно не подходящего под принципы болеющей девушки. В её голове крутились мысли о прошлой ленте, которую ей когда-то вручил Сабито, говоря, как она подходит к её красному хаори. От случившегося хочется плакать, но только сейчас Гию подумала, что за «пустяковые» (любые беспокойства за него он считал пустяками) слёзы он явно дал бы ей подзатыльник, приговаривая, что прошлое не имеет значения в настоящем. И оказался бы совершенно прав. Возможно, столь слаба надежда, что это знак, когда сердечные терзания могут покинуть несчастную девушку. Ведь Сабито не был бы рад, если бы его дорогая подруга, ради которой он был готов свернуть горы, так долго убивалась от беспомощности, в которой сама себя убедила. Он сделал всё, чтобы это прекратилось. И она встаёт, живо выходит на улицу, вдыхая весеннюю свежесть, напоминающую о горных рассветах, которые они вместе встречали. И она это запомнит; вся та гармония, что была подарена лиловыми глазами, сохраниться в затягивающейся душе. Пора прекратить пренебрегать чужими, но родными убеждениями, отбросить боль, сложившуюся комком где-то на дне, и наконец понять, что тебе желали счастья. Счастья, которого ты заслужила. — Сабито, — капли радостных слёз скатываются по покрасневшим щекам, — спасибо. — Томиока-сан? Сонный голос Аой не напугал, и хашира воды уже успела вытереть слёзы, слабо улыбнувшись непонимающей девушке. Та сразу же попыталась взять себя в руки, возвращая проснувшемуся лицу привычную строгость, оповещая о том, что к больной гостье поместья пожаловал посетитель, который хотел бы поговорить на едине. Удивившись подобному, Гию пошла за Канзаки, что принялась проводить её к сакуре, рядом с которой уже стоял человек, пожелавший так сильно поговорить и разбудивший бедную Аой не намного раньше. Молодой человек стоял спиной к пришедшим дамам, но Томиока сразу узнала эти светлые, растрёпанные волосы, от которых подозрительно стало спокойно. Она остановилась, когда сильная фигура развернулась, и темно-фиолетовые глаза выбросили своё нетерпение, хорошим отражением которого для Аой стали вспотевшие ладони, сжатые в кулаки. Поздоровавшись с пришедшим, она решила уйти, не намереваясь подслушивать чужой разговор, обещающий быть чем-то определённо необычным и жутко неловким, о чём кричали два красных лица, не сводящих заинтересованных взглядов с друг друга. — Шинадзугава-кун? — Здравствуй. — он отвёл глаза в строну, кивая самому себе. — Как твоё здоровье? Гию не могла поверить собственным глазам, что всё ещё застелены лёгкой мутной пеленой. Она смятенно трепала свою новую ленточку, забыв перед выходом повязать ею длинные черные волосы. Девушка глубоко вдохнула и выдохнула, прикрыв синие очи. Каждое прикосновение, словно ожог, отпечаталось в памяти также надолго, и внутри что-то робко шептало о продолжение, о желание чувствовать этот внимательный взгляд дольше. В неясных глазах хотелось тонуть. — Мне уже лучше. — замявшись, хашира воды вновь подняла веки, являя свету собственные моря. — Это всё, что вы хотели спросить? — Нет. — его ответ был шаток, голос не слушался хозяина, подводя в такой важный момент. — Это не всё! Он сделал быстрый шаг вперёд, и бледные щёки стоящей девушки покрылись ещё большим румянцем. Детская уверенность горела в сердце мужчины, и «фальшивые» прикосновения к плечу больше не пугали; в них он нашёл поддержку. Ласковый знакомый смех подталкивал его говорить. — Я никогда не думал, что это может случиться со мной, — расстояние между ними уменьшилось, — но встреча с тобой заставила моё сердце встрепенуться. На протяжении этого времени я думал, много сомневался и пытался принять правильное решение, я строил всё на не наставшем будущем! В голове появилась совершенно безумная догадка, поверить которой Гию не могла себе позволить. Эти красноречивые слова интриговали, и острые ноготки впились в гладкие ладони, теряя всякие силы ожидания. Почему-то от дальнейшего кидало в дрожь. — Но мы не знаем этого будущего, а потому терять шанса я не собираюсь! — он был готов кричать, утопая в собственных эмоциях. — Моя душа больна твоими синими глазами, и я хочу сказать, что люблю тебя! На секунду всё вокруг остановилось. Трепетный ветер так и остался в её волосах, что обрамляли белые плечи, прикрытые тонкой тканью пижамы. Глаза девушки блестели от удивления; розовые губы чуть приоткрылись, придавая ей столь невинно взрослый вид, что Шинадзугава сам чуть не открыл рта. Женская рука беспомощно прижалась к груди, будто защищаясь от кинутых отчаянным тоном слов. Санеми ощущал себя совершенно нелепо, стоя напротив смотрящей на него, как на мертвеца, девушки и тяжело дыша. Хотелось провалиться сквозь землю, перемотать время и никогда больше сюда не приходить. Но отказываться от своих слов он не станет: душа слишком долго извивалась под новыми, непривычными чувствами, и сейчас, когда заветные слова всё же вырвались из глотки, Санеми не станет сдаваться. Он будет любить её, даже если она не сможет любить его в ответ.***
Яркое солнце мягко ложилось на землю, грея своими невидимыми лучами таких же невидимых людей. Хоть их прозрачность и не принимала этого тепла, одна мысль о прошлых ощущениях разбивала этот негласный закон. Сидя под длинным забором, молодой мальчишка смотрел на развернувшуюся картину, сжимая в руках маску, напоминающую лисью мордашку. — Влюблённые люди выглядят так глупо. — Ты тоже так выглядишь. — сделала замечание высокая девушка, поправляя свои заколки, по форме напоминающие бабочек. Её сиреневый взгляд был устремлён на старого друга, победе которого она нежно улыбнулась. Она ему помогла. — Да. — парнишка грустно посмотрел на полюбившуюся ему живую подругу, но лишь сердечно просмеялся, притянув к своей груди красную ленту. Он ей помог.