***
— Осаму, не забудьте достать из серванта бокалы, которые на второй полке стоят! — кричит Ефросинья из кухни. Каждый Новый год проходил одинаково. Дазай и его бабушка накрывали на стол, к ним иногда приезжал Огай с дочкой и в редких случаях приходили соседи. Но в этом году всё же произошло одно изменение. С появлением Чуи жизнь этой семьи значительно поменялась. Любезной Ефросинье Ивановне настолько понравился новый друг Осаму, что теперь к Накахаре она относилась как к собственному внуку. Любила, лелеяла да по головке гладила. Поэтому подросток ни на секунду не задумывался о том, где же он будет проводить этот Новый год. В небольшой квартире в пятиэтажке со времён СССР, в окружении лучшего друга, его бабушки, директора школы и его маленькой, но удаленькой дочери. Осаму открывает старый деревянный сервант, который являлся чем-то вроде реликвии. Подросток боится представить, сколько же лет этим несчастным бокалам и от кого именно они достались. Здесь стоят и самые обыкновенные, и граненые, и с необычными узорами. Есть и походящие больше на музейные экспонаты. Из них попить толком ничего нельзя. Откуда же взялись эти стеклянные туфли и сапоги — только Ефросинье известно. — Слушай, а как твои родители отреагировали на то, что ты будешь не с ними справлять Новый год? — спрашивает Дазай, вытирая сухой тряпкой бокал. — Мама чуть расстроилась, признаюсь, зато отцу всё равно было, с кем я буду. Главное, чтобы глупостей всяких не натворили, — Чуя ставит на стол тарелку, кладя под неё салфетки с изображением улыбчивого снеговика. — Просто знаешь, если выбирать между походом сначала в скучный ресторан к непонятным друзьям родителей и тобой, то я лучше выберу второй вариант. Их празднование — словно какая-то формальность, ничего доброго и душевного нет. Плюсом, приезжает Элис, а с ней никогда скучно не бывает. Она же как откроет рот, так и не остановится. — Вау, Чуя, какие проницательные речи, — посмеивается Осаму, поставив стакан на стол рядом с тарелкой. — Я тебе сейчас эту тарелку засуну в жо… — Мальчики, в темпе вальса, совсем немного до половины одиннадцатого осталось, и тут уже начнётся «Голубой огонёк»! Как раз мне осталось только картошку из духовки вынуть, и всё будет готово! — Ивановна ставит рядом с селёдкой под шубой бутерброды со шпротами, а сама украдкой поглядывает на мальчиков, занимающихся расстановкой посуды. — Эх, Осаму-Осаму, пусть тебе Чуя волосы уложит, что ли, ну что ты как домовёнок Кузя. Вот, внучок тебе сейчас закрутит локоны твои кудрявые, и будешь совсем красавцем. Ой, точно, картошка! — напоследок говорит Ефросинья, убегая обратно на кухню. — Когда ты успел стать внучком?.. — недоумевает Дазай, поворачиваясь к своему другу. — Твоя бабушка всего-навсего расставила приоритеты, — издевательски хмыкает Накахара. — Милый, ты обиделся, да? — Да, твой милый сейчас расставит приоритеты, и тебя здесь уже не будет. — Осаму резко меняет тон своего голоса на более строгий, чем был до этого. Даже глаза становятся на оттенок темнее. Вот что-что, а именно менять свои эмоции до невозможности быстро тот явно очень хорошо умел. От чего Чуя ненароком заикается в мыслях, вдруг он и вправду сказал что-то лишнее. — Испугался уже? Я шучу! — Он начинает истерически смеяться с лица друга, согнувшись пополам. — Придурок, — цокает Накахара, отворачивая голову в сторону. — Кстати, Мори и Элис придут совсем скоро, да? — Дазай охотно кивает. — Знаешь, я праздновал Новый год с многими людьми: и с до боли вычурными и интеллигентными коллегами родителей, и с разбалованными детьми, и с малознакомыми мне родственниками, но чтобы проводить его с директором школы, в которой я учусь… Никогда. Чувствую, Мори Огай про меня расскажет такое, что я больше внучком у твоей бабушки не буду. — Вот и вскроются все твои поступки, — посмеивается Осаму, двигая чуть влево тарелку с бутербродами с красной икрой. Его глаза снова осматривают весь новогодний стол. Вышел он по-настоящему плотным, и чувство голода заставляет только и желать поскорее сесть за стол и наесться до упаду. В центре осталось место для картофельного пюре и напитков. Последнее должен как раз таки привести Огай. Тридцать первое декабря — день суматохи. Чуя специально остался у Осаму на ночёвку, чтобы с самого утра помогать с приготовлениями к этому важному празднику. За каких-то несколько часов подростки успели три раза сходить в магазин. Постоянный подъём на четвёртый этаж с тяжёлыми пакетами отзывался ноющей болью в ногах. В какой-то момент Накахара так устал, что был готов сесть на лестничной площадке и никуда больше не ходить. Хорошо, если все продукты по списку оказывались в одном магазине, но из-за ажиотажа логично предполагать, что не всё можно было найти. Приходилось бегать в другие супермаркеты в поисках именно того майонеза, который указала Ефросинья, потому что другой совершенно не подойдёт. Даже Чуя начал бубнить под нос молитвы, когда бабушка Дазая в очередной раз говорила: «Ой, ребятки, мы же совсем забыли купить горох!» С большим «удовольствием» парни снова надевали куртки (один раз они надели их прямо на пижамы, потому что лень было ещё раз переодеваться) и шли в магазин, стараясь не околеть от мороза и сильного ветра, из-за которого глаза даже не хотелось открывать. Минус пятнадцать всё же.***
Звонок в дверь заставляет подростков встрепенуться. Осаму мирно сидит на полу, пока Чуя, пристроившись рядом, закручивает его непослушные локоны. Дазай будет откровенен, когда скажет, что терпеть не любит как-либо заморачиваться над прической на своих волосах. Его максимум — это взять и расчесаться. К тому же, смысл в постоянной укладке он не сильно видел. Но под решительным желанием своего друга проще смириться, чем отнекиваться. Эта заноза так просто не отстанет, тем более по просьбе самой Ефросиньи! Накахара выключает выпрямитель из розетки, кладя обратно на полку. — И как тебе, домовёнок Кузя? — Юноша не упускает возможность пошутить, хотя результат получился добротным. Осаму явно идёт укладка. — Просто изумительно, теперь я точно подхожу под требования своей бабушки. Могу идти на «Давай поженимся» и покорять сердца, — фыркает он, смотря на себя в зеркало. — Пошли гостей встречать. Парни выходят из комнаты в коридор, видя стоящих рядом с дверью Мори и Элис. Они снимают с себя длинные куртки и вешают их на крючки. Девочка поправляет подол своего тёмно-зелёного с белым рюшным воротом платья. Золотистые пуговки поблёскивают и переливаются на свету. Огай разглаживает коричневую жилетку. — О, Накахара Чуя, не ожидал здесь вас увидеть, — мужчина посмеивается. — Хотя я не удивлён, учитывая то, как часто я вижу вас с Осаму вместе в школе. — Мори поворачивается в сторону Осаму. — Кто же тебе так волосы уложил? — Этот бездарь постарался, — Дазай показывает взглядом на стоящего рядом с ним друга. — Я так один день в году буду выглядеть. — Осаму, Чуя, смотрите, какое платье! Я, честно, сначала думала, что мне не понравится этот цвет болота, но когда я надела его, моё мнение совершенно изменилось! Правда красиво? — Элис крутится вокруг подростков, завладев их вниманием. Взрослые переглянулись и тихо хихикнули, уйдя в гостиную, оставив детей одних. — Ой, а я вам открыточки сделала! Мне купил папа новые блёстки и новогодние наклейки! — поток мыслей девочки, кажется, невозможно остановить. Она болтает без умолку, доставая из пакетика две открытки, вручая их юношам. В некоторых местах выглядит не совсем аккуратно, но видны все старания младшей. Текст на лицевой стороне точно писал Мори — слишком ровный и красивый почерк для первоклассницы. Блёстки слегка упали на пальцы подростков, видимо, не совсем хорошо приклеились. Осаму открывает открытку, начиная читать в мыслях: «Мой самый лучший друг поздравляю тебя с Новым годом! Я желаю тебе***
Накахара сидит в расслабленной позе и кладёт себе в рот очередную ложку крабового салата. Не то чтобы он не наелся, это просто блюдо получилось настолько отменным и вкусным, что только и остаётся есть и есть его, как под гипнозом. До обращения президента остаётся десять минут. Что же, не так много. Это последние двадцать минут в этом году. Стоп, что? Парень подрывается с места и как можно скорее бежит в комнату Осаму, чуть не падая на повороте из-за носков, которые, к слову, ему подарила Ефросинья, чтобы у вечно мёрзнувшего Чуи не превращались в ледышку пальцы ног. Дазай, мирно выходящий из кухни, удивился рвению друга, поэтому спокойно проследовал за ним. Накахара шустро открывает первый ящик стола, пытаясь найти блокнот. За те месяца, что они дружат, он хорошо запомнил местоположение некоторых предметов. В некоторые моменты ему и не требовалась помощь, чтобы найти что-то. — Зачем тебе блокнот? — спрашивает Осаму, присаживаясь на край своей кровати. Одну ногу кладёт на другую, а красная новогодняя шапка делает его похожим на эльфа. — Вдохновение в голову ударило, и ты решил в поэты податься? Не думаю, что время сейчас особенно подходящее… — Помолчи! — отрезал Накахара, притом почти в прямом смысле этого слово. Парень отрывает из блокнота чистый лист, получается не совсем ровно, но разве это важно на данный момент? После делит пополам и одну половину кидает Дазаю. — Нужно успеть написать желание на листке, чтобы потом сжечь и выпить со стаканом шампанского! — Чуя… ты в это веришь? — Дазай вопросительно смотрит на своего друга, взяв лист в руки. — Слушай, мне напомнить про то, что ты серьёзно считаешь, мол, ночью твою ногу съест барабашка под твоей кроватью, если ты не укроешь её одеялом? — Понял. — Без всяких слов Осаму берёт первую попавшуюся ручку и, наплевав на аккуратность, пишет своё пожелание. Первая мысль, всплывающая в его голове, оказалась написана на белом листе. Буквы в некоторых местах съехали с клеточек, зато всё написано с душой, и это именно правдивое желание парня. Он прячет бумажку в своих руках, чтобы никто не увидел, и возвращается обратно в гостиную вместе с Чуей. Последние минуты очаровательны. Неимоверно лёгкое волнение, протекающее по сосудам во всём теле, будоражащее всех, которое так мягко покалывает где-то в сердце; оно проявляется в нежной и подрагивающей улыбке, сверкающем взгляде, отражающем яркую картинку экрана телевизора и праздничный стол. В пальцах рук подрагивает бумажка, а рядом специально для неё зажгли свечку, чтобы успеть выпить бокал шампанского, проведя «обряд» загадывания желания, под звук двенадцати ударов курантов. Они содрогают сердце и разум, вызывая тёплое чувство радости и счастья. В этот момент и наступает настоящее понимание того, что старый год заканчивается, его уже никогда и никому не вернуть, а воспоминания останутся пепельным оттенком в памяти, и неважно, какими они были: хорошие или плохие. Осознание неизбежности времени и его быстрого хода в жизни сначала пугает, но на смену этому чувству приходит противоположное, немыслимо изумительное спокойствие, от которого, кажется, всё, о чём ты думал, уходит куда-то далеко, на отдалённый план полотна происходящего в данный момент. И на людей вокруг начинаешь смотреть совершенно по-другому, словно опуская все обиды, как бы заглядывая внутрь их и перебирая в душе судьбу каждого. Понимание неизвестности будущего одновременно ужасает и интересует. Не пытаешься заглянуть в него, наоборот: всё ещё впереди, есть ли смысл спешить? В эти секунды познаётся твоя роль строителя своей же истории. Своего отдельного небольшого мира, который влияет и на чужие. Чувствуется захватывающее тепло, хотя в окне морозная зима. Прекрасно уютно. — Начинается! Всё, тихо-тихо, надо послушать речь! — говорит Ефросинья, прибавляя громкость у телевизора. Последние минуты. Осаму вновь пробегает взглядом по каждому человеку. Бабушка увлечённо слушает напутствие президента и итоги за прошедший год. Дазай подмечает морщины на её лице, которых становится только больше, седые волосы у корней… Время никого не щадит, и он с грустью осознаёт и понимает это, но пока у него есть возможность проводить с ней время, он будет использовать каждый день по максимуму, пытаясь запоминать все драгоценные моменты с его любимой бабушкой, дарующей ему её искренне светлую любовь. Рядом с ней сидит Мори, положивший свою ручку на плечо Элис. Та болтает ножками, смотря в телевизор через стакан. Так дядя, говорящий важные речи, выглядит чуть смешнее. Наконец, взор падает на Чую. Его Чую, самого близкого человека. Осаму не знает, какие слова лучше всего подобрать для описания того, что чувствует, смотря на него. Это крайне непередаваемое ощущение спокойствия, невесомой и невидимой близости заставляет каждый раз заострять на Накахаре больше времени, чем на остальных. Чуя замечает пристальный взгляд Дазая и подмигивает, мол, давай уже, гляди на кого-то другого. — С новым годом, граждане! — доносится из телевизора, и в эту же секунду, под бой курантов, Осаму и Накахара начинают поджигать свои бумажки с желаниями, скрывая их друг от друга, ведь иначе, если судить по суевериям, не сбудется. Огонь перепадает на бумагу и начинает медленным пламенем съедать её в своих объятиях. Дазай перечитывает своё желание в последний раз:«Желаю, чтобы в новом году было больше счастливых дней, чем разочаровывающих. Хочу, чтобы я был вместе с …»
Последнее слово уже постигло пламя огня, но он знает, что там вписано одно единственное имя, при произношении которого губы сначала складываются трубочкой, от чего хочется невольно растянуть первый слог, а после нижняя челюсть опускается, язык ложится плоско, и на лице появляется мягкая улыбка. Бумажка сгорает быстро, и пепел от неё судорожно и с даже детским азартом бросается в игристое шампанское. Все приподнимаются со стульев, берут в руки свои бокалы (в случае Элис это стакан с мультифруктовым соком), переглядываются. Под звонкий звук хрусталя восклицается громкое, полное счастья: — С Новым годом!***
— Нет, Чуя, ты не кинешь мне снег за шиворот! Чуя! — Осаму убегает с задорным смехом от своего друга, у которого открылось срочное желание закидать его снежками с ног до головы. И вот ноги у кого-то маленькие, зато удаленькие! Этот***
Новогоднее утро прекрасно, особенно — когда проводишь его с правильными людьми рядом. И ещё лучше, если человек такой же, как и ты, ведь так ты можешь предложить всё то, что первое приходит в голову, и тот обязательно поддержит. Мори и Элис уже уехали обратно к себе в квартиру, Ефросинья ушла спать, но Чуя и Осаму ещё даже не ложились. Четыре часа утра, а подростки лежат в одной кровати, кидаются друг в друга плюшевыми игрушками, шепчут на ухо какие-то приколы и пытаются быть идеально тихими. Получается ли последнее у них? Несмотря на все приложенные усилия, нет. Накахара падает на Дазая, стукнув его напоследок по груди, чтобы меньше пинался, иначе после появятся синяки. А ведь говорят: «Как Новый год встретишь, так его и проведёшь». Уж с побоями Чуя точно не хочет ходить. Он пытается отдышаться больше от смеха, чем от шуточного избиения друга всем тем, что попадалось под руку. Осаму ударяется головой о спинку кровати, ойкает, и в его голову приходит феноменальная идея. — Слушай, а ты хочешь встретить рассвет? — интересуется парень, почёсывая макушку. — Ты хочешь убить меня красиво, я правильно понимаю, да? Уже надоело мучать меня на кровати, любишь разнообразие, — хмыкает Накахара, начиная потихоньку успокаиваться от истерического смеха. — Было бы славно, но я о другом. Давай сбежим втайне от моей бабушки на улицу? Тут неподалёку есть парк и в нем, думаю, неплохо встречать рассвет. Тем более, я хочу, чтобы именно этот Новый год запомнился мне надолго. Так что побудем немного… bad boys! — Не говори на английском, тебе не идёт,— фыркает Чуя, поднимаясь с живота друга. — Идея мне нравится, давай. У Осаму никогда не было желания сбегать из дома. Все его мимолётные мысли заканчивались ночными похождениями на кухню, дабы выпить чая, пока бабушка спит. Если он и хотел погулять рано утром, заставая пение птиц и безлюдные улицы, он напрямую говорил об этом Ефросинье, и она его отпускала. Разумеется, перед этим был шквал вопрос куда-зачем-почему, но после них его без проблем отпускали. И парень свободно себе гулял по одиноким паркам и скверам под утренние симфонии птиц или тихую музыку. Но сейчас эта спонтанная идея ощущается как свидание подростков в типичных американских фильмах. В спешке собираются и, выйдя из комнаты, идут на цыпочках. Дазай наказывает Чуе идти за ним, потому что он за всю свою жизнь выучил места, в которых особенно громко и неприятно скрипит пол. Приложив к губам указательный палец, подросток намекает на тишину. «Только попробуй что-то уронить», — читается в его взгляде. Накахара понимающе кивает, и они аккуратно берут куртки и обувь, ускользая из квартиры. Уже в подъезде одеваются и обуваются без каких-либо препятствий и ограничений. Волнение, будто они что-то нарушили, так и чувствуется по всему телу, заставляя губы сложиться в неловкой улыбке. Это правда похоже на неуклюжее приключение, которое уже становится чем-то особенным. Друзья спускаются по лестнице, перепрыгивая через несколько порожков, скатываются на перилах и чувствуют себя неописуемо хорошо. И это нельзя ни с чем сравнить, ибо это слишком удивительные ощущения. — Стой, Чуя, у тебя на голове что-то, — говорит Дазай, когда они выходят на улицу. — Так убери… Осаму! — Накахара не успевает договорить, как ему в лицо прилетает снег, а кинувший его уже убегает как можно дальше от места «преступления». — Нет, я тебя сейчас догоню, и ты будешь своим ртом жрать этот ебучий снег! Дазай петляет из стороны в сторону, заворачивая за угол их панельного дома, но не останавливается, продолжает бежать, стараясь не сбавлять темп, что и так оказывается довольно тяжёлой задачей. Чуя не отстаёт, только ускоряется. Он всегда оказывался в таких ситуациях намного быстрее своего друга. Мороз ударяет в лицо, покалывает нежные щёчки, а нос уже замёрз и покраснел, словно на него добротно-таки нанесли румян. Конечно же, никто из них не додумался укутаться в шарф, всё делали в спешке, поэтому сейчас приходится довольствоваться холодным ветром. Они перебегают через пустующую дорогу, и вот они в небольшом парке. На голых деревьях лежит снег, переливающийся в свете тусклых фонарей. На него словно рассыпали флакон с серебряными блёстками. Вдали виднеется облезший фонтан, который даже летом не всегда включают, лишь на какие-то особенные и масштабные праздники. Осаму на бегу разворачивается, и Накахара останавливается около него, положив свою руку на чужое плечо. В новогодней глуши пустынных улиц слышится громкая отдышка подростков и играющая где-то вдали музыка с весёлыми криками празднующих. Парни переглядываются и начинают смеяться. Сначала тихо, а после всё громче и громче. — До рассвета ещё куча времени, мы все эти часы будем таскаться по улицам? — интересуется Чуя, выпрямляясь. — Можем обойти хорошую половину нашего города! Серьёзно, когда ещё ты сможешь увидеть красоты серых панельных домов, пьяных людей после Нового года, великолепных котов и самого очаровательного парня в этой вселенной? — парень поправляет прядь волос, закусывая губу, как обычно делают «тихие» главные героини, пытаясь понравиться хладнокровному мужчине. — Я себя каждый день вижу, спасибо, — отшучивается Накахара, потащив друга за капюшон вперёд по дороге, углубляясь внутрь парка. — Ты хотел запечатлеть этот день по максимуму, насколько я помню. И я тут подумал… Давай сделаем фото? Так мы точно запомним этот безумно взрослый побег из квартиры твоей бабушки. — Он достаёт свой телефон и открывает камеру. Пока Чуя пытается настроить экспозицию, чтобы кадр был лучше и чётче, Осаму аккуратно и невесомо кладёт свою руку ему на талию, приобняв. — Оп, готово! Накахара поднимает руку вверх так, чтобы слегка размыто захватывался фон вокруг, но они были в центре, крепко держа телефон в обледенелых пальцах. На его лице появляется счастливая улыбка, пока Дазай строит смешную рожицу, с прищуром поглядывая на парня. Щёлк. Теперь они оба злостно смотрят друг на друга, словно только что между ними случилась великая обида. Щёлк. Осаму кладёт свою голову на плечо Чуи, высунув язык и поднося к лицу ладонь в жесте двух пальцев. Щёлк. Накахара хочет сделать очередную фотографию, поменяв их позу, но у другого явно другие планы. Тот поднимает свою голову вверх и чмокает его в покрасневшую щёку, самостоятельно нажимая на кружочек на экране телефона. Чуя удивлённо хлопает глазами, посматривая на довольного друга. Он испытывает весьма смешанные чувства, до того неожиданным оказалось это. С погодой на улице эти ощущения контрастируют, как утренний горячий чай, когда спросонья квартира кажется особенно холодной. Это приятно. Парни одаривают друг друга почти что детскими и ребяческими улыбками. Теперь они навряд ли забудут этот день, когда внутри от такого меняется само настроение прогулки. Становится только лучше и уютнее. Дазай вопросительно выгибает бровь, но все его слова исчезают в ту же секунду, как подросток отвечает на его действия такой же нежностью и оставляет слегка ощущаемый на сухих губах робкий поцелуй, не перерастающий во что-то большее. Щёлк. — Так что ты хотел? Обойти весь район? — хихикает Накахара. — Определённо точно читаешь мои мысли. Их ожидает самый прекрасный рассвет.