Мгновенья страшные бежали, И наплывала полумгла, И бледный ужас повторяли Бесчисленные зеркала. Николай Гумилев
— Каким ты его помнишь? — тихо спросил молодой человек, не сводя глаз с женщины. Он видел её такой же как раньше. Словно научился смотреть сквозь серебро и дорожки морщинок на лице. — Скажи, мне важно знать, таким ли он был, каким помню я- попросил он ещё раз. Женщина кивнула. Легко и без сомнений качнула головой, седые полосы смешались с некогда золотыми, слегка выцвевшими прядями. — Он был. Я принимаю это как необходимость с которой важно было столкнуться. Я никогда не видела в тебе его намеков. И своих тоже видела мало. Мой мальчик… — она шевельнулась, накрыла сухой ладонью руку мужчины. — Мой милый мальчик. Ты чудо, светлый луч моей жизни, которого не коснулась ни одна тень, не смотря на все попытки. Я благодарна судьбе, провидению — чему бы там ни было, что ты тот, кто ты есть. — Мама. — успокаивающе произнес он. Молчали долго. — Прости меня — голос женщины надломился. Мужчина протянул ей стакан воды. — Нет. — она уверенно покачала головой. — Я не могу простить тебя за то, что ты была счастлива. — улыбнулся он. — Сколько я тебя помню, ты так много извинялась…а я всегда думал, разве так можно? Никогда не проси прощения за счастье. Ты расцвела рядом с ней. И пусть я не сразу это понял, я любил ее так же, как любил бы отца, не будь он таким… — Нет, — повторила женщина. — Не говори злых вещей. Ты добрый мальчик, я же знаю. Лучше говорить только хорошее, а плохое не заслуживает слов вовсе. — Ты не пожалела для него слов в свое время. — хохотнул мужчина и осторожно погладил ее руку. — Твой отец был ужасным человеком, но благодаря ему произошли два лучших события в моей жизни. У меня появился сын и я вновь обрела любовь. Но, черт возьми, и то, и другое принесло мне много боли.***
*** За окном расцвело, когда он закончил печатать и сохранил изменения. Экран монитора погас и на секунду в нем мелькнуло блестящее от слез лицо. Мужчина резко вдохнул, поднялся и решительно вышел из комнаты.Глава 27
Горячий пот стекал по щеке к подбородку. Он ошарашенно моргнул и вытер каплю рукавом. Звон в ушах, так неожиданно возникший, стал утихать. Мужчина шмыгнул носом и ощутил нарастающий, густеющий запах. Он огляделся. Кругом темно. Снизу что-то хрипнуло. Баева пронзил тремор, страх перед темнотой связал ему глотку так туго, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Под ногами снова что-то хрипнуло и зашевелилось. Мужчина заскулил отступил назад, упёрся спиной в твердую, довольно острую преграду и окончательно пришел в себя. Бежать. И он побежал. В неразберихе ужаса пролетел через ступеньку, чуть не свернув обе ноги. Бежать! Больно врезавшись в двери, он интуитивно отыскал ладонью кнопку и вырвался наружу. У соседнего подъезда стояло такси, Баев рванул к нему и бешено заколотил сперва по капоту и по лобовому стеклу, потом добрался до двери и попытался открыть. Водитель что-то кричал ему через стекло, а потом вжал педаль газа и с жуткой пробуксовкой протащил Баева на три широких шага за собой, и наконец, оставил его позади. Растерянно завертевшись в поисках спасительного направления, но не найдя безумным взглядом ничего, хоть немного напоминавшего безопасность, он побежал, куда глаза глядят и бежал до тех пор, пока не выдохся окончательно. Только тогда мужчина рухнул на четвереньки глотая воздух. Вдохи разрывали грудь, словно внутри все обдеденело и впивалось в лёгкие остриями игл. Его трясло. Сознание понемногу возвращалось.***
К утру их лица обретали все более похожие черты, Мария перестала их различать. Окна в небольшой комнатушке запотели, покрылись матовой пленкой выдохов. Они всё мелькали, всё задавали вопросы, снова мелькали и были такие подвижные, что голова шла кругом. Только руки, время от времени опускавшиеся на плечи, возвращали ощущение статичности. Раз или два она устало и благодарно поглаживала их в ответ. Их отпустили когда люди уже начали заполонять улицы, разъезжаясь по офисам, заведениям, школам, предприятиям. Лукина была рядом каждое мгновение, не ступала ни шагу без нее, словно пришитая, обороняя от лишних, на ее взгляд, уточнений следователя, укрывая своим пальто на ветру, удерживая, когда казалось, что колени вот-вот подогнуться. Они уехали на такси, хотя Полякова настаивала, чтобы их встретил личный водитель. Берлиоз тоже провел ночь в полицейском участке, его не рискнули оставлять дома одного. Всю ночь он вел себя так тихо, что почти никто не возмущался его присутствию. Только обходили стороной, да косились, кто-то неодобрительно, кто-то с уважением. Один опер даже пытался угостить его своим ужином, но Лукина решительно и категорично запретила, позволив только напоить и погладить. Конечно, под присмотром, чтобы ни один кусочек жареной свинины не скользнул «случайно» в собачью пасть. Ощущение чужого взгляда на спине следовало за ней нога в ногу. Понятие безопаснсти расплылось, не оставив даже немека на хоть какую-нибудь хромую надежду. Недолго думая, отправились в офис, Лукина заперла кабинет. — Мы можем уехать. — решилась она начать, нервно сглотнув перед словом «мы». — Что? — Уехать. Можем. Мария сфокусировалась на ней и удивлённо моргнула. — Я никуда не поеду. Лукина поправила часы на запястье и напряжённо уставилась в окно. — Это принципиально? — Да, совершенно. Я никуда не поеду. Это закончится здесь, где и началось. — хмуро заявила Третьякова. — Хотелось бы мне знать, чем. — негромко, скорее себе самой заметила Лаура. — Не надо меня пугать. Набоялась уже. Мне тошно от этих пряток, Лара. Женщины зло переглянулись. — Знаешь, с тобой было намного проще, пока ты была младше. Третьякова сдвинула брови. — Видимо, не тебе одной.