***
Несмотря на то, что в тюрьму под Хиджалом не проникал ни солнечный, ни лунный свет, Стражами по-прежнему соблюдался строгий график, чтобы не отставать от остального мира ночных эльфов. Майев и её заместители вставали, когда в мире снаружи догорал закат, проводили ночь, тренируясь и сторожа клети, и наконец на рассвете шли отдыхать. Некоторые, конечно же, работали по противоположному графику, так что в критически важных местах всегда была охрана. Жизнь в подземельях была строго регламентирована, а Стражи — дисциплинированны. Дневные охранники уже дежурили, но Майев не собиралась ложиться спать. Вместо этого она отпустила двух часовых из коридора за пределы камеры Предателя и заглянула сквозь решётку, сначала не увидев его. Острый эльфийский слух уловил шорохи слева, и Песнь Теней отошла, чтобы заглянуть в угол. Иллидан сидел на каменном полу, прислонившись спиной к передней стене своей камеры и положив лоб на колени. Она знала, что его усиленные магией чувства позволили уловить её присутствие, но Ярость Бури не двигался и не говорил. Сгорбившись в темноте, прижав согнутые ноги к груди и спрятав лицо в коленях, он выглядел совершенно не угрожающе. Но Майев знала лучше. Он всегда опасен. Прошло несколько минут тяжёлой тишины. Наконец Иллидан заговорил низким и приглушённым голосом. — Уйди. Прочь. — Нет. — Я не в настроении болтать, тюремщица. Ты нанесла достаточно урона своим острым языком для одной ночи. Возвращайся, когда ко мне вернётся хоть какое-то подобие воли к жизни. — О, Иллидан, хватит. Я же говорила, что жалость тебе не к лицу. Он вскинул голову и уставился на неё тусклыми зелёными огнями, видневшимися из-под повязки. — Тогда прекрати напоминать мне о каждой причине, по которой я должен гнить здесь. Просто заткнись. Тысячи лет заточения — достаточное наказание. Не думаю, что мой уважаемый брат просил донимать меня. Нет, он не может быть таким жестоким. — Ты думал о том, что я говорила тебе? — не обращая внимания на слова пленника, спросила Майев. Из Иллидана вырвался невесёлый смешок. — О том, что Тиранда никогда меня не любила и предпочтёт забыть о моём существовании? И как я буду гнить в этом аду до конца времён? Да. Именно поэтому ты можешь видеть, какое у меня хорошее настроение. Как я и предполагал, ты хотела сделать моё существование здесь ещё более невыносимым, чем сейчас. Что ж, ты можешь уходить в отставку, зная, что тебе это удалось. А теперь оставь меня одного. Прыгни со скалы, если соблазн прийти сюда снова будет слишком велик. Майев подалась вперёд, крепко вцепившись в прутья и едва сдерживая гнев. — Ты думал о том, что ещё я сказала? Пленник вытянул ноги и со вздохом прислонился к стене. — О чём же? Ты о той части тирады, где дорогая Тиранда остаётся в полном одиночестве, а Малфурион дрыхнет в Изумрудном Сне и игнорирует её? Или о той части, где она не удосужилась прислать мне послание? — Нет, тупоголовый идиот! — прошипела Песнь Теней, стараясь, чтобы её не услышали в главном коридоре. — О том, что если твоя великая и распрекрасная Тиранда не заботится о тебе, это не значит, что никто другой не заботился... Или не заботится. Он скептически фыркнул, не скрывая яда в голосе: — Ах, верно. Но я как-то не заметил очереди женщин, требующих встречи со мной. Наверное, стоят снаружи? Уверен, все они умирают за шанс быть привязанными к опальному «предателю», проводящему вечность в сырой тюрьме. Я, в конце концов, настоящий подарок! — Сарказм красит тебя больше, чем жалость, — довольно хмыкнула эльфийка. — Я бесконечно рад, что оправдал твои ожидания. Довольна? Отлично, тогда ты можешь оставить меня одного. — Иллидан, подойди ближе. — Зачем? Ты придумала новый способ унизить меня? Однако он встал и подошёл к ней, стоя почти вплотную к решёткам. Но было ясно, что он сделал это, чтобы бросить вызов, а не потому, что тюремщица попросила его об этом. — У тебя есть какое-нибудь представление о силе, которой я обладал до того, как оказался здесь? Ты хоть представляешь, кем я мог быть? Он схватился за прутья, стараясь не коснуться её рук, и наклонился ближе, тяжело дыша и продолжая с жаром: — Ты хотя бы представляешь, каково это, когда твоё будущее украли, мечты разорвали в клочья, величайшие достижения сделали позором, само существование обесценили, вклад забыли, усилия высмеяли, а любовь отвергли? Можешь?! — Я... — начала Майев, но пленник оборвал её. — Ты гордо ходишь между клетками в своих доспехах, в этом дурацком шлеме, думая, что лучше меня, думая, что лучше всех... Ты мне отвратительна. — Да, Иллидан, я лучше тебя, потому что я стою по другую сторону решётки. Он надменно посмотрел на неё, мерзко скривившись. — Тебе просто повезло, тюремщица. Идеалы, которые ты так ревностно преследуешь, пока что были на стороне «добра». Однажды всё изменится. Однажды твой голос будет единственным остатком благоразумия в хаосе всеобщего безумия. Однажды ты поймаешь себя на том, что клялась никогда не делать. Майев вцепилась в прутья решётки, впиваясь в ладони пленника латными когтями перчаток. — Ты закончил? — Возможно. — Но почему? — Она крепче сжала его запястья, сильнее царапая когтями, но пленник не вздрогнул и не отстранился. Иллидан молчал. — Потому что, — прошипела Майев, отвечая на свой вопрос, — я пыталась достучаться до твоего жалкого мозга, что если Шелест Ветра не заботится о тебе, это не значит, что никто не заботится. Даже сейчас. Особенно сейчас. Но ты слишком тупой, чтобы понять, поэтому тебе больше нечего сказать. Он неуверенно нахмурился, заметив тонкие изменения в ауре стоящей напротив тюремщицы. — Ты же не ждёшь, что я поверю... — он умолк, не в силах произнести эту абсурдную мысль. — Ты заточён здесь уже два тысячелетия, за которые не скупился на выражения, не время быть разборчивым. Неожиданно Иллидан попытался освободить свои запястья, но тюремщица была намного сильнее, чем выглядела, а когти впились слишком глубоко. — Я с радостью проведу ещё два тысячелетия в одиночестве, чем позволю тебе... — Позволишь что? Не думай, что я планировала или даже хотела, чтобы это произошло. Я ненавижу тебя, ты — грязный Предатель, — Майев немного ослабила хватку, тщательно подбирая слова. — Но я ничего не могу с собой поделать. Почему-то я стала восхищаться тобой. Спустя столько времени любой другой впал бы в безумие и отчаяние. И всё же, ты здесь, такой же дерзкий и раздражающий, как в тот день, когда мы впервые притащили тебя сюда в цепях. — Какие милые воспоминания, — издевательски выплюнул Ярость Бури. Однако Майев продолжала. — В тебе есть великая сила, сила, которая не имеет ничего общего с силой Колодца, — тихо сказала она. — Путь к становлению… Ты не прав. В тебе есть величие, которое не померкло даже после всего, что случилось. — Даже после того, как две тысячи лет терпел твоё невыносимое лепетание, — добавил он. Песнь Теней усмехнулась. — Даже после этого. — Если ты думаешь, что я слушаю тебя потому, что мне нравится твоя компания, ты глубоко ошибаешься. — О, нет, я не питала иллюзий на этот счёт. Но раз ты рядом... Она поднесла его руку к своему рту через решётку и поцеловала багровые следы, оставленные железными когтями. Иллидан вздрогнул, то ли от отвращения, то ли от удовольствия, — даже он не мог сказать, — и попятился, чтобы она не могла дотянуться. — Послушай, я не знаю, какую игру ты затеяла, но я не буду участвовать. Это ведь так забавно, издеваться над моим сердцем, но я не позволю так насмехаться надо мной. — Насмехаться над тобой? Ничего подобного, ублюдок! Я только что сказала, что восхищаюсь тобой и забочусь о тебе... — Пытая и оскорбляя, — перебил он, потирая воспалённые запястья. — Извини, Страж Песнь Теней, я не настолько глуп и не настолько отчаян, чтобы подыгрывать твоему спектаклю. Оставь меня в покое. Он лёг на свою койку, отвернувшись к холодной каменной стене, и полностью замолчал. Майев изучала его несколько минут, не говоря ни слова, фыркнула и исчезла в тенях.2000 лет
19 ноября 2022 г. в 08:08
— Так быстро вернулась, тюремщица? — прокомментировал Иллидан, когда Майев оказалась у двери его камеры, появившись словно из тени. — Не могла дождаться встречи со мной?
Песнь Теней замерла, втянула воздух и резко повернулась к нему, прожигая взглядом из-под шлема.
— Я не верю тебе ни на секунду, Предатель.
— Твоя уверенность в моих способностях льстит, но прошло две тысячи лет, так что если бы я нашёл способ сбежать отсюда, я бы сделал это, поверь.
Ярость Бури провёл когтем по двери.
— Значит, должна быть другая причина твоего столь преждевременного визита. Не могу представить, что мой дорогой брат терпит твою компанию дольше, чем необходимо, но всё же...
— Шан'до Малфурион всё ещё прибывает в Изумрудном Сне, — огрызнулась Майев. — Я докладываю обо всём Верховной жрице в его отсутствии. Ты знаешь об этом.
Иллидан выглядел искренне удивлённым.
— До сих пор? Малфуриор до сих пор якшается со своими деревьями? Прошли... Века! О чём он думает, оставляя Тиранду одну так долго? Я бы никогда так ею не пренебрег. Бросить её ради этого... Этого... Невероятно!
— Она едва ли страдает по этому поводу, — закатила глаза тюремщица. — Делает вид, что слишком занята беготнёй по храму и правлением нашим народом. Сомневаюсь, что у неё есть время для одиночества и страданий. У неё нет о тебе ни единой мысли.
— Ты не можешь знать наверняка!
Эльфийка положила одну руку на бедро, другую на стену и наклонилась ближе к решётке, глядя на пленника с большей злобой, чем того требовала ситуация.
— Могу, Иллидан. Прошло двадцать веков с того момента, как тебя заточили в эту клеть. Приходила ли она хоть раз навестить тебя? Отправляла послание? Хоть как-то показывала, что не забыла о твоём существовании?
Иллидан стиснул зубы и отвернулся от пронзительного взгляда.
— Нет, и знаешь почему? — процедила Майев. — Потому что не любит тебя. Никогда не любила. Как друга, как брата будущего мужа — может быть, но не так как ты хотел... Как нуждался... Как заслуживал любви. Никогда.
Иллидан повернулся к ней, наполовину перебинтованное лицо было перекошено яростью. Если бы между эльфами не было стальных зачарованных прутьев, тюремщице бы пришлось сделать несколько шагов назад ради собственной безопасности. Вместо этого она лишь выгнула бровь, ухмыляясь тому, как быстро удалось вывести из себя пленника.
— В твоей тираде есть смысл или ты просто ищешь способы ударить побольнее?
— Смысл? Смысл в том, что если твоя драгоценная Тиранда не смогла любить тебя по-настоящему, то это не значит, что никто никогда не мог. Поэтому хватит себя жалеть, это тебя отнюдь не красит. И хватит обманываться, думая, что всё изменится.
— Это не значит, что никто не мог… О чём ты?
— Думай об этом, Иллидан. У тебя много времени.
— О, спасибо за напоминание, тюремщица, — усмехнулся он.
Она ответила такой же усмешкой и вышла вон с гордо поднятой головой.