***
Нариндер не понимал своих чувств. Казалось, буквально пару мгновений назад всё складывалось просто идеально; Алая Корона буквально вдохнула вторую жизнь в своего исконного хозяина, и он чувствовал себя таким же сильным и непоколебимым, как прежде. Ну, почти таким же… всё же, прожив в теле простого (пускай и бессмертного) кота, он успел позабыть, какого это — быть могущественным божеством. И всё это снова благодаря одному маленькому, ничтожному созданию… Вот только, почему-то радости совсем не было. Не было того опьяняющего чувства власти, и даже жертвоприношения больше не приносили ему такого удовольствия, как прежде. Порой Нариндеру казалось, словно его душу кто-то разорвал на тысячи мелких кусков, а затем небрежно склеил обратно, при этом забрав какую-то очень важную часть с собой. И это чувство неполноценности, разбитости неумолимо преследовало его, грызло изнутри. Раньше он был грозным и непоколебимым богом, без жалости несущим смерть и страдания. Почему же теперь, наблюдая за слезами своих последователей, было так тягостно на душе? Почему сердце сжималось каждый раз, когда он вспоминал слёзы в добрых, отчаявшихся глазах, в которых помимо ужасной обиды также светилась надежда?.. Его пророк до последнего верил ему. А он с ним так… Нариндер до сих пор не мог забыть его последние слова и то, что этот маленький ягнёнок вот так просто отдал ему корону. Бог Смерти, конечно, знал, какое у этого юного создания доброе сердце, но даже подумать не мог, что тот решится на такой шаг. Не выдержав, Нариндер в сердцах захлопнул книгу, которую пытался читать в этот момент, и надрывно выдохнул. Закрыть глаза и жить, как прежде в таком состоянии он просто больше не может. Попытка забыться в обычной рутине, наведении новых порядков в культе и переписывании старых заповедей на какое-то время помогли ему не думать о несчастном ягнёнке, да и то лишь на пару дней, ни больше. Так дальше продолжаться не могло. Как можно собрать обратно изломанную судьбу, если не видно трещин? Знать об этом могло лишь одно существо. Сняв с головы корону и положив её на небольшой стол рядом с кроватью, бог Смерти натянул капюшон и неслышно вышел из хижины. Покидая пределы культа, он не хотел, чтобы у него были лишние свидетели, ибо то, что он собирался сделать, было чем-то из ряда вон выходящим. Настоящим безумием.***
— Я полагал, наши пути разошлись навсегда; но вот ты снова явился ко мне. Этот знакомый, бархатный голос, что являлся прежде к нему не только во снах, но и однажды наяву, всколыхнул в душе чёрного кота неприятное, давящее чувство. Слишком много злости, слишком много обид накопилось в нём к этому существу, называвшему себя богом Провидения, отчего богу Смерти нестерпимо хотелось вцепиться ему в горло и разорвать его острыми когтями. Но вместо этого он лишь сдержанно вскинул подбородок и внимательно посмотрел на сидевшего перед ним таролога. — Итак, что же вновь привело тебя ко мне, Нариндер? — мягко спросил его Клонек, прерывая молчание. В его глазах не было ни тени страха. Лишь всё та же глубокая проницательность и таинственность, приправленная нотками многовековой усталости. — Ты прекрасно знаешь на это ответ, — с трудом сохраняя достоинство, ответил бог Смерти. — Твои карты наверняка уже рассказали тебе обо всём, не так ли? Так не морочь же мне голову. Я больше не тот наивный котёнок, которому можно задурить голову красивыми сказками. Видит Тьма, я бы никогда в жизни больше не пришёл к тебе, если бы знал сам, где искать ответы. Но моя корона молчит, а третий глаз ничего не видит. — Ты потерян, — мягко и проницательно заметил таролог. — Твоя душа в смятении, а сердце мечется и не понимает, за кем ему следовать, — он вытащил из колоды и положил на ковёр перед божеством две карты. Гнев и Любовь. Два абсолютно противоположных чувства. Грех и добродетель. — Ты пытаешься отрицать то, что тебе неподвластно, ибо гордыня и гнев застилают твой взор, из-за чего ты не видишь очевидного и тем самым ввергаешь себя в ещё большее несчастье. — Я не… — начал было кот, но осёкся. В душе вновь всколыхнулась злость от того, что его читали, как раскрытую книгу. Богу казалось, будто его душу снова выпотрошили, точно дохлую крысу, вывернув наизнанку всё то, что он и сам так упорно не хотел видеть. Почему этот предсказатель всегда пытается залезть туда, где ему не рады?! — Мне не нужно читать мысли, чтобы понять, что у тебя на душе, — словно в ответ на его негодование, ровно произнёс Клонек. — И если ты хочешь знать ответы, я дам тебе их; но найдёшь ли ты в себе силы принять правду, зависит только от тебя. Хочешь знать, кто истинный виновник всех твоих бед, Нариндер? Взгляни в глаза правде. Кто был виноват в гибели твоих братьев и сестры? Кто пытался лишить жизни того, кто так искренне и безгранично был предан тебе? Кто виноват в твоём одиночестве, Нариндер? Ты сам. Ты, и только ты возводишь вокруг себя неприступные стены, желаешь казаться выше и значимее других, вынуждаешь всех видеть тебя холодным и бессердечным чудовищем. — Замолчи, — сквозь зубы процедил Нариндер, сжимая руки так, что острые когти врезались в кожу. Слова таролога били по больному, живьём вскрывали старые и свежие раны, подрывая и без того уязвлённую гордость, от которой ему самому уже было тошно. — Подумай сам. Ты никогда не исправишь свою судьбу, если не научишься признавать и исправлять свои ошибки. Не нужно видеть во всех врагов, Нариндер. Ты думаешь, что я намеренно сейчас причиняю тебе боль, пытаясь залезть в твою душу? Это не так. Я лишь хочу помочь тебе увидеть. Я не желаю тебе зла; и никогда не желал. Иначе бы я не явился к тебе в ту ночь; я пытался предостеречь тебя, но ты снова меня не послушал. Бог судорожно стиснул зубы. Проткнутые когтями ладони горели и кровоточили. Но ему было плевать. В голове эхом звучали слова таролога. Он не видел не потому, что был слеп, а потому что не желал видеть, считая всё это лишь глупыми сказками от старых богов… — Говоришь, хочешь мне помочь? Что-то плохо пытаешься, — гневно выплюнул он. — Потому что я по-прежнему ничего не понимаю. Откуда эта боль? Откуда все эти чувства?! Неужели это такая высшая кара мне за то, что позволил себе эту слабость и привязался к какому-то жалкому, смертному созданию?! — в сердцах воскликнул он и тут же осёкся, захлопнув пасть и сглотнув неожиданно вставший в горле ком. Невозможно… Он видел это существо лишь третий раз в своей жизни, а уже выложил ему чуть ли не все свои душевные тайны и терзания, как на духу. Предсказатель перестал тасовать свою колоду и внимательно посмотрел на сидящее перед ним божество. Что-то было в его уставших, мудрых глазах. Словно он знал всё, что творилось внутри бога Смерти. Знал и понимал. — Я рад, что ты наконец смог признать это, — более мягко и примирительно произнёс он. — Не нужно стыдиться того, что испытываешь эти чувства к своему пророку, ибо не сыскать в этих землях существа добрее и прелестнее, чем это милое дитя. Напрасно ты был так жесток с ним… он не заслужил твоего гнева. Он всегда был предан тебе, даже после твоего падения. Много раз он приходил ко мне за утешением, которое не мог больше найти в простых словах, и я не смел отказать ему в этом. — Что? Что ты сказал моему пророку?! — Нариндер в бешенстве вскочил с места, его глаза яростно сверкнули. — Клянусь, если ты так же наговорил ему всей этой чуши про высшее провидение, я… — Не нужно угроз, Нариндер, — в голосе таролога вдруг прорезалась стальная сила, и от него резко повеяло холодом, отчего бог Смерти невольно замер, всем своим существом почувствовав густое, повисшее в воздухе напряжение. Шерсть на загривке всколыхнулась, а внутри всё свело противным холодом от столь явного предостережения. Он явно недооценивал истинную сущность этого существа. Глубоко вздохнув и, видимо, усмирив свой гнев, таролог продолжил уже своим обычным спокойным голосом: — Я не сказал твоему пророку ни слова лжи, но и ни слова правды. Я давал ему лишь то, за чем он приходил ко мне: веру, надежду. И ни словом, ни намёком я не сказал ему, какие последствия могла повлечь за собой его любовь. — Почему же не сказал? — с долей горькой иронии поинтересовался Нариндер. — Я всего лишь слуга провидения, а не пастырь. Я указываю возможные пути, но не веду по ним. Но причина не только в этом. Если бы я сказал ягнёнку всю правду, это только сильно ранило бы его. Его судьба всё равно от этого бы не изменилась, а он больше никогда не смог мне верить. Но потом… — Клонек на миг замолчал, а по его птичьей морде пробежала смутная тень. — Потом кое-что произошло. То, чего даже я не мог предвидеть. Карты сменили своё положение. Такое случается, но крайне редко; но это уже можно считать добрым знаком. Судьба готова дать тебе ещё один шанс, и ты можешь всё исправить, если не будешь слепо следовать своим амбициям, а послушаешь своё сердце. Подумай о том, кем ты станешь, отвергнув единственное живое существо, которое тебя любит. Сможешь ли ты жить, зная, что собственными руками загубил того, с кем, возможно, у тебя был единственный и последний шанс обрести свободу и стать счастливым. Слова таролога вызывали неприятную тяжесть на сердце бога Смерти, и он непроизвольно опустил голову. С его уст сорвался усталый смешок, приправленный горечью. — Больно гладко стелишь, предсказатель. Не знаю только, могу ли я верить тебе. — Ты силён, и волен поступать так, как хочешь. Ты можешь не верить и искать подвох в моих словах. Но помни, что никто не исправит за тебя твои былые ошибки; ты должен сделать это сам. Сейчас или через сто лет — это уже не имеет значения. На всё воля провидения. Однажды ты сам поймёшь, насколько на самом деле дорог тебе этот маленький ягнёнок. А теперь прощай, повелитель Смерти. Иди с миром. И береги своего пророка. Он шумно выдохнул и кивнул. Затем медленно встал на задние лапы и покинул пещеру предсказателя. В этот момент Нариндер был готов простить ему всё. Даже то злосчастное пророчество, которое он всё это время считал лишь подлым коварством таролога и винил его в своём поражении, не осознавая, что во всех бедах, случившихся с ним, был виноват лишь он сам.***
Перемещение в мир Небытия заняло не более нескольких секунд. Пару раз моргнув, Нариндер выпрямил плечи и осмотрелся. Это место ничуть не изменилось с тех пор, когда бог покинул его. Всюда этот ужасный туман, чёрные кресты, тянущиеся отовсюду цепи… В воздухе витала аура отчаяния, пустоты и безнадёги. Нариндер невольно поёжился от нахлынувших воспоминаний. Отыскать своего пророка не составило для бога Смерти особого труда. Правда, открывшаяся картина несколько удивила его. Его ягнёнок всего лишь мирно спал, свернувшись клубочком возле старого накренившегося креста, и выглядел таким нежным, хрупким и умиротворённым… Нариндер подошёл ближе и какое-то время просто наблюдал за спящим ягнёнком, с трудом подавляя в себе желание прикоснуться к нему. В его голове метались мысли. Целый ворох мыслей. Он ведь мог поступить совсем иначе. Мог не жертвовать жизнью ягнёнка, ведь ему это было совершенно не нужно. Он уже был свободен, и всё, что ему нужно было сделать — это убедить пророка отдать ему Алую Корону. Но он снова умудрился всё испортить. Предсказатель был прав. Он не просто эгоист. Он полный, безнадёжный, неисправимый глупец. В этот самый момент бог вдруг понимает, что больше всего на свете боится потерять его. Этого милого, маленького ягнёнка с ясными, добрыми глазами. «Никто другой не смеет прикасаться к нему; он мой, и только мой!» Рвано выдохнув, Нариндер осторожно тронул белое тельце рукой и, когда тот не проснулся, перевернул лежащего на боку ягнёнка на спину. И, не сдержав нахлынувшего желания, медленно провёл носом по беззащитному животику своего пророка, зарывшись в его мягкую белую шерсть. Тот вздрогнул и слабо дёрнул копытцами, но бог Смерти удержал его, придавив к туманному полу Небытия. Его ягнёнок так сладко и дурманяще пах, и выглядел таким очаровательно хрупким и беззащитным… У повелителя Смерти плыло в глазах от такого манящего, знакомого ощущения, что вызывал в нём этот запах, когда он ещё пребывал в теле простого кота. Он понимал, что если сейчас не остановится, тогда произойдёт то, после чего их отношения с Ламбом уже никогда не станут прежними. И лишь какие-то жалкие крохи здравого рассудка всё ещё удерживали бога от этого, но влечение к бывшему пророку было сильнее и рвалось наружу. И он не выдержал; осторожно коснулся языком мягкого бугорка промеж задних копытц ягнёнка, а потом и вовсе вобрал его в себя, стараясь не поранить острыми клыками. В этот миг ягнёнок охнул и резко распахнул глаза. Он попытался что-то испуганно пролепетать и отодвинуться, но Нариндер, сполна охваченный этим безумным желанием, уже не мог остановиться. Ему хотелось искупить вину перед своим пророком, отплатив ему за всё, что тот сделал для него, и доставить ему то же наслаждение, которое некогда испытывал он сам. Он не мог думать больше ни о чём, и потому стал более усердно работать языком, уже ощущая нежную обнажившуюся плоть ягнёнка. Кот слизнул капельку выступившей смазки, а затем вылизал маленькие аккуратные яички пророка, покрытые мягчайшей белой шёрсткой. Осторожно коснулся кончиком маленькой розовой дырочки под хвостом. Агнец часто и прерывисто дышал, его задние копытца судорожно подрагивали. Бог вновь провёл языком по всей длине и, чувствуя, как ягнёнок вздрогнул всем телом, взял его небольшой член в пасть. Ягнёнок всхлипнул и, томно прошептав: «Нариндер», излился тугой струей прямо ему в глотку. Бог выпустил плоть ягнёнка и удовлетворённо облизнулся, смакуя на языке его вкус. Звук собственного имени, сорвавшийся с уст маленького пророка, звучал в его ушах слаще и желаннее, чем любая молитва. Наклонившись, Нариндер попытался лизнуть его в затылок, но тут Ламби будто опомнился и резко отполз от него, вжавшись в холодную перекладину торчавшего из земли креста. Подняв глаза на Нариндера, полные слёз и ужасной обиды, он тихо спросил: — Ну что, доволен? — О чём ты? — не понял обескураженный бог Смерти. — Не притворяйся, — с горечью произнёс ягнёнок. — Думаешь, я не понимаю, зачем ты это сделал? Решил отомстить за всё, что было между нами? Просто поиграть со мной, как с дохлой мышью, и выбросить? Ещё раз унизить и осмеять, поиздевавшись над моими чувствами? Сделать своей безвольной одноразовой подстилкой… — на этих словах его голос предательски задрожал и сорвался, а сам Ламб тихо всхлипнул и опустил голову, пытаясь скрыть злые слёзы. — Да с чего ты вообще взял, что я мщу тебе?! Зачем мне это?! — не выдержал Нариндер, потрясённый до глубины души. Он, конечно, всякого ожидал, но и подумать не мог, что пророк считает его таким ужасным и бессердечным чудовищем. — Потому что я знаю, какой ты на самом деле. Ты не способен любить, и я для тебя всего лишь жалкий, наивный агнец, которым можно вертеть, как тебе вздумается. Даже заполучив Алую Корону, ты не убил меня сразу, а заточил здесь, потому что хотел помучить, — голос ягнёнка болезненно дрожал, словно ему самому было невероятно горько и тяжело осознавать эти слова. — Я не знаю, какие ещё цели ты преследуешь, Нариндер, но это было очень подло и жестоко. — Прекрати. Ты совсем не так знаешь меня, — с трудом сохраняя уязвлённое достоинство, выдохнул бог Смерти. Слушать такое о себе было гадко и особенно больно, тем более от своего пророка. Хотя, в глубине души он прекрасно понимал, что заслужил всё это. Он сам оттолкнул влюблённого ягнёнка, он сам заставил его поверить в свою бесчестность и жестокость. Потому что сам был слишком горд и упрям, и не желал признавать собственных чувств. Стыд и сожаление смешались в душе мятежного бога, терзая не хуже полчища голодных злобных крыс. Чувства, которые он всегда так ненавидел и всегда считал слабостью, теперь полностью захватили его, и он ничего не мог с этим поделать. «Кажется, ты добился, чего хотел, «Тот-Кто-Ждёт». Очень «мудро», ничего не скажешь» Тяжело и глубоко вздохнув, бог сел рядом с ягнёнком и, осторожно обняв его за плечи хвостом, притянул к себе. Тот сперва упирался, но в конце концов сдался, притихнув и потеряно глядя на бывшего покровителя. — Глупый. Если бы я хотел воспользоваться тобой, то сделал бы это намного раньше, и куда более жестоким и унизительным способом, — произнёс кот, ласково проводя носом по загривку вздрогнувшего барашка. — Ты прав лишь в одном: я не умею любить. И никогда не умел, потому что считал любое проявление чувств лишь слабостью, уделом простых смертных, недостойным епископа. Но я… я готов научиться этому. Я готов отдать тебе всё, что у меня есть в сердце, только если ты дашь мне этот шанс. — Хватит, Нариндер… Ты нарочно делаешь мне больно этими словами, — Ламберт отчаянно прятал глаза, стараясь не встречаться ими с божеством, но Нариндер поймал его пальцами за подбородок и вынудил поднять голову. — Ты думаешь, мне было легко? Ты сам разжёг во мне это чувство, и даже представить себе не можешь, что я чувствовал всё это время. Думаешь, так просто принять то, что ты — великое божество, а влюбился по уши, как какой-то жалкий котёнок? Но я уже давно простил тебя за это; в конце концов, лишь ты помог мне увидеть, как ужасно и опрометчиво я был слеп. Ты знаешь, что я не слишком хорош в признаниях, но что бы ты для себя не решил, и что бы обо мне не подумал, я всё же скажу: ты дорог мне, Ламберт. И я хочу, чтобы ты и дальше был моим пророком, моим последователем, или даже нечтом большим. Ибо, видит Тьма, я так сильно люблю тебя… мой маленький агнец. От этих слов мордочку ягнёнка залил яркий румянец, но он ничего не ответил. Лишь стыдливо отвёл глаза и замолчал, прикусив губу; сомневаясь, не решаясь… Но затем вдруг всхлипнул, разревелся и бросился богу на шею. И слёзы те, как он сам позже объяснял, были ничем иным, как слезами счастья.***
Мирно стоявшая на столе Алая Корона, услышав тихий шум в комнате, лениво приоткрыла свой единственный алый глаз и была, мягко говоря, обескуражена, увидев Нариндера, державшего на руках живого и невредимого ягнёнка. Белый комочек сладко спал, прижавшись своей кудрявой головкой к груди бога, и даже счастливо улыбался во сне. Но больше всего талисмана поразил взгляд самого бога Смерти, в котором читалось столько нежности и любви к этому маленькому существу, спящему на его руках, словно не было ничего дороже для него на свете в тот самый миг. «Двое влюблённых голубков, — невольно подумала корона, прикрыв свой единственный алый глаз. Но затем как будто бы успокоилась и облегчённо вздохнула: — И всё-таки, два носителя лучше, чем один. Да и молодая кровь куда слаще и питательнее, нежели кровь падшего бога. Пожалуй, всё не так уж и плохо», — подытожил свои размышления священный талисман, коротко и безмолвно усмехаясь. Жизнь в культе определённо налаживалась.