Крик

Для большинства студентов пятницы волнительны, потому что они предвещают приближающиеся выходные, пьяные ночи и насыщенное тайленолом утро. Для Эймонда пятницы волнительны, потому что это день рисования обнаженной модели на факультете изобразительного искусства, на котором он работает ассистентом. Это утомительная рутина, обряд посвящения для любого целеустремленного студента художественной школы: сидеть в ротонде здания факультета искусств, рисовать карандашом на холсте и растушевывать свою интерпретацию вялого члена обнаженной модели. Некоторые студенты пытаются игнорировать детали или полностью опустить их, но часть процесса заключается в том, чтобы научиться быть в гармонии со своим дискомфортом и признать, что иногда вам нужно нарисовать чью-то мошонку с пугающей точностью. Эймонд тоже делал это, будучи первокурсником, – стирал и перерисовывал рисунок лобковых волос модели, пока эта картина не была выжжена на внутренней стороне его век, как на дешевой фотопленке. Он мог при желании вызвать в памяти то, как выглядят половые губы позирующей женщины, но не мог вспомнить ее имя. Теперь, когда он аспирант (получение степени магистра изобразительного искусства, пожалуй, самая ужасная из возможных трат денег, но Эймонд – ничто, если не предан своему ремеслу), он может наблюдать, как начинающие студенты-художники оставляют похожие изображения в своих воспоминаниях. Профессор, доктор Талли, очень ясно дает понять, что цель пятничных уроков рисования обнаженных моделей не в том, чтобы сексуализировать их тела. Обнаженное человеческое тело – в его естественном состоянии, конечно, – полностью асексуально, только из-за социальных стандартов нагота ассоциируется с похотью; эти и другие философские умозаключения можно обнаружить в его учебном плане. Прошло несколько лет с тех пор, как Эймонд сам посещал этот курс, поэтому он не знает, обновил ли доктор Талли свою проповедь о цели рисования обнаженных тел или нет. Семестр длится уже два месяца, поэтому большинство студентов, которые записались на курс, думая, что это будет веселый и легкий факультатив, отказались от него. Те, кто все еще посещает занятия, – преданные своему делу студенты-художники, хотя есть несколько отстающих, которые, как подозревает Эймонд, тоже могут исчезнуть. Модель, которую они должны рисовать в этот раз, входит в класс уже в халате, и Эймонд мысленно отшатывается. Это его самая нелюбимая модель: женщина средних лет, чей смех звучит так, будто кого-то убивают. Хуже всего то, что она ясно дала понять, что хочет переспать с ним, хлопая ресницами или прижимая руки к груди таким образом, который, как он предполагает, она считает соблазнительным. Сегодня она ведет себя гораздо приличней, чем обычно, хотя, когда Эймонд проходит мимо, она закидывает ногу на ногу так, что халат задирается, обнажая бедра. – Класс, – начинает доктор Талли, когда все ученики рассаживаются по своим местам и начинают расставлять мольберты. – Пожалуйста, поблагодарите нашу прекрасную модель за то, что она согласилась позировать для нас. – Она горделиво кланяется, как будто она театральная актриса, а не разведенная мать троих детей, позирующая для группы студентов. – Как всегда, пожалуйста, отнеситесь к ней уважительно. Вы можете раздеться и начать позировать. Она снимает халат, вешает его на спинку стула и начинает позировать. Она садится на землю и закидывает одну ногу на другую, осторожно удерживая локти на коленях. Эймонд начинает обходить ротонду, его взгляд перебегает с холста на холст, чтобы увидеть, как каждый студент интерпретирует то, что видит. Его работа в качестве ассистента на самом деле не заключается в том, чтобы давать какие-либо советы или указания, но иногда студенты просят его внести свой вклад. Он разговаривает с одной из самых тихих учениц, девушкой с копной светло-голубых волос, когда его телефон, который, как он думал, был выключен, издает звук уведомления на Гриндере. Если бы это случилось в любое другое время, или если бы он был в любом другом классе, никто бы, вероятно, ничего не узнал. Какое счастье, что это произошло перед кучей гребаных студентов-художников. Он сжимает пальцами переносицу, выуживая телефон из кармана, чтобы заставить его замолчать. Он видит, что у него также есть сообщения от Эйгона, но его брат может подождать. Некоторые мальчики-первокурсники как-то странно смотрят на него, и он видит, как один из них вдруг очень пристально пялится в свой собственный телефон. К счастью, у Эймонда хватило предусмотрительности сделать свой профиль анонимным, как это делают многие пользователи Гриндера; там не указано никакой личной информации, нет фотографий его лица, и он даже позаботился о том, чтобы его легкоузнаваемых платиново-белых волос не было видно на снимке, который он выложил на сайт и на котором изображено только его тело ниже шеи. Эймонд возвращается в переднюю часть класса, чтобы сесть за свой импровизированный стол, решив, что он будет пялиться в свой ноутбук и притворяться, что он очень занят, пока урок не закончится. К счастью, время проходит в блаженной тишине. Никто из студентов не просит его о помощи, и никто из них даже не упоминает об уведомлении, пришедшем на его телефон. Он покупает сэндвич на обратном пути в их с Эйгоном квартиру, и когда он приходит, его брат спит на диване в гостиной, рот Эйгона широко разинут, а подбородок покрыт засохшей слюной. Эймонд включает свет. – Подвинься, – говорит Эймонд, сталкивая ноги Эйгона с края дивана. Его брат шевелится, причмокивая губами, у него наверняка пересохло во рту. Эйгон морщится от света и со стоном подносит руку к глазам. – У нас два дивана, ты, гребаный мудила, – жалуется он, садясь. Его рубашка надета наизнанку. – Мне больше нравится этот. – Эймонд достает свой сэндвич из пакета. Он откусывает от него, и Эйгон протягивает руку. Он держит сэндвич вне досягаемости брата, бросая на него раздраженный взгляд. – Уебок. – Эйгон берет свой телефон и смотрит на экран, нахмурившись. – Ты так и не ответил на мои сообщения. – Даже не читал их, – говорит Эймонд с набитым ртом. – Сегодня вечером мы идем на вечеринку по случаю Хэллоуина. Эймонд давится, кашляя в кулак. – Прошу прощенья? – Сухо спрашивает он. – Нет. Я не собираюсь на какую-то тупую вечеринку, куда тебя убедила пойти какая-то девчонка из университетского сестринства, которая слишком молода для тебя. – Ну, ты пойдешь, – говорит Эйгон, вставая, – потому что я сказал, что приведу кого-то для ее подруги, и этот кто-то – ты. – Ты шутишь. – В голосе Эймонда нет радости, и ему хочется швырнуть остатки своего сэндвича в тупую голову Эйгона. – Дай угадаю, еще одна девушка из сестринства? – Знаешь, ее подруга довольно горячая. Я думаю, ты должен быть благодарен мне. – Ты сказал ей, что я гей? – Это не всплыло в разговоре, – Эйгон пожимает плечами. – Итак, позволь мне все прояснить. – Эймонд бросает свой сэндвич на стол, опускает руки на колени и складывает пальцы домиком, глядя на своего брата. – Ты согласился пойти на вечеринку в честь Хэллоуина с девушкой из сестринства, и когда она сказала, что тебе нужно найти пару для ее подруги, ты решил, что было бы неплохо пригласить добровольцем своего брата-гея. – Ответная улыбка Эйгона лишена каких-либо проблесков интеллекта. – Ты когда-нибудь пользуешься навыком критического мышления? – Это никогда не было моей сильной стороной, – говорит Эйгон. – Итак, я знаю, что все это довольно спонтанно, но я подумал, что мы могли бы надеть парные костюмы. – Нет, – отрезает Эймонд, его тон решителен. Он проводит руками по лицу, и ему хочется вырвать себе волосы. – Ладно. Я пойду. Но тебе лучше надеяться, что твой шанс переспать не зависит от того, хорошо ли проводит время ее подруга. **** Учитывая, что у него было мало времени на подготовку, Эймонд решает переделать свой прошлогодний наряд: довольно хорошо сшитый костюм Призрака Оперы в комплекте с маской, к внутренней стороне которой он приклеил черную ткань, чтобы закрыть отверстие для глаза, которое ему почти не нужно. Эйгон одет как священник, что сочетается с костюмом распутной монахини, в котором появляется его спутница. Эйгон не солгал, когда сказал, что ее подруга горячая. Если бы Эймонду нравились женщины, он определенно был бы благодарен. Когда они едут на вечеринку, набившись в шикарный Мерседес-Бенц Эйгона, подружка Эймонда передает по кругу пакет, полный мармеладных мишек с травкой внутри. Обычно Эймонд не ест их, но он знает, что ему, вероятно, это понадобится, если он хочет пережить эту ночь. Вечеринка проходит на складе, или в том, что раньше было складом, а теперь превратилось в центр дерьмовых студенческих вечеринок. Эймонд сразу же направляется прямиком к бару, беря пластиковый стаканчик, полный пунша, который, судя по вкусу, в основном состоит из текилы. Он прижимает стакан к груди, и его спутница материализуется рядом с ним. – Итак, – говорит она, приближая губы к его уху гораздо ближе, чем нужно, – Эйгон сказал, что ты учишься на факультете искусств. – Да, – говорит он в ответ, перекрикивая музыку, чтобы ему не приходилось прижиматься к ней. – Я получаю степень магистра по изобразительному искусству. – Классно. Так ты, типа, рисуешь? Он борется с желанием закатить глаз. – Типа того. Рисую. Леплю. Я много чего делаю. – Круто, круто. – Она обводит его взглядом, оценивая его. – Мне нравится твой костюм. «Призрак Оперы» был одним из моих любимых фильмов в детстве, – хихикает она. – Какой типаж девушек тебе нравится? Эймонд не хочет портить вечер бедной девушке, но решает, что лучше сразу прояснить ситуацию, чтобы она смогла найти на вечеринке кого-то другого, с кем можно было переспать. – Я собираюсь быть с тобой честным, – говорит он, взбалтывая свой напиток. Он допивает его одним большим глотком. – Я гей. Вместо того чтобы выглядеть разочарованной, она просто кивает. – Знаешь, у меня вроде как было предчувствие. – Он не понимает, должен ли он считать это оскорбительным. – Все в порядке. Честно говоря, я предпочитаю женщин. – Теперь его очередь удивляться. – Знаешь, ты был бы довольно красивой женщиной. – Спасибо, – отвечает он, и хотя раньше никто не говорил ему ничего подобного, он находит это странно лестным. Она говорит что-то, что он не совсем расслышал, но прежде чем он успевает попросить ее повторить, она исчезает в толпе людей. Слоняясь по залу, он снова смотрит на экран телефона и замечает новое уведомление из Гриндера. Судя по расстоянию, показанному в профиле, этот парень тоже находится на вечеринке. Эймонд мысленно хмыкнул, глядя на аккаунт незнакомца: девятнадцать лет, обозначил себя как универсал. Эймонд фыркнул от смеха; если делать выводы по фотографии – очень похожую на его собственную: в кадре видно только стройное тело вниз от шеи, без каких-либо опознавательных черт – то этому парню явно не хватает самокритичности. Сообщение настолько невинное, насколько невинным может быть что-то на Гриндере: "что на тебе надето ;)" Для Эймонда Гриндер был сайтом, куда можно зайти от скуки, он редко трахался с кем-то из пользователей, которые писали ему (в основном это были мужчины за сорок). Чувствуя приятное головокружение и подавив внутренние запреты, он решает развлечься этой ночью. Если из этого что-то получится, значит, так тому и быть. "Костюм Призрака оперы. А на тебе?" Ответ приходит почти мгновенно: "я хз что это. на мне маска убийцы из крика" Эймонд немедленно хмурится. Какой уважающий себя гей не знает, что такое «Призрак Оперы»? У него не хватает времени выразить свои мысли, прежде чем парень присылает ему фото, где он полностью обнажен, его член твердый, лицо закрыто маской, а в руке он сжимает выглядящий очень реалистично нож. Какие бы претензии Эймонд ни имел к человеку, который не знает «Призрака Оперы», все они исчезают, когда он видит снимок. Он прижимает телефон ближе к себе, надеясь, что никто не заглядывает ему через плечо, пока он рассматривает фото и приходит к выводу, что, возможно, оно того стоит. Он печатает ответ. "Я бы предпочел увидеть твою задницу" Мгновение спустя появляется еще один снимок, и боже. Он думал, что это будет просто дерзкая фотография, сделанная спиной к зеркалу – как те ленивые фото, которые обычно присылают люди – но это очень детализированное фото, ягодицы раздвинуты, красивая розовая дырочка на виду. По телу Эймонда пробегает дрожь. "если найдешь меня, можешь меня трахнуть :)" Погоня началась. На складе есть много мест, где можно спрятаться. Первым делом Эймонд проверяет туалеты, так как это самое очевидное место для людей, ищущих секса на одну ночь. Там он замечает нескольких людей, которые выглядят так, будто ждут, пока кто-нибудь подойдет к ним, но ни на ком из них нет пресловутой маски из «Крика». Он возвращается обратно к бару, берет еще один стакан пунша и убирает его под мантию своего костюма. Несмотря на то, что он высокий, все, что он видит, слегка размытое и слишком яркое, мигающие огни мешают ему сфокусироваться. Он пробирается через толпу танцующих девушек, издалека замечая свою бывшую спутницу. Эймонд оглядывается по сторонам, пытаясь различить безошибочно узнаваемую копну платиновых волос Эйгона, и видит его неподалеку, язык Эйгона находится во рту девушки, с которой он пришел, а его ладонь сжимает ее грудь. Эймонду всегда нравилось мешать своему брату при любой представившейся возможности, поэтому он направляется прямо к нему. – Эйгон! – кричит Эймонд ему в ухо, и его брат смотрит на него, замешательство перерастает в гнев. – Я занят! – вопит Эйгон в ответ, указывая на свою спутницу, как будто Эймонд мог не заметить, чем именно они занимались. – О, прости, – кричит Эймонд, ни капли не сожалея. Он постукивает по своей маске поверх отсутствующего глаза, как будто это все объясняет. – Я ее не увидел. Эй, раз уж я здесь, дай мне сигарету. – Вот, возьми, блядь, – рассеянно отвечает Эйгон, выуживая из кармана смятую и почти пустую пачку и бросая ее Эймонду. Эймонд достает сигарету и кладет то, что осталось от пачки, в карман. Эйгон уже успел вернуться к поцелуям со своей девушкой. – О, и еще кое-что, – кричит Эймонд, и Эйгон поворачивается к нему с таким видом, будто готов врезать ему. – Если увидишь парня в маске из «Крика», напиши мне, где ты его видел. – Хорошо, конечно, договорились, – цедит Эйгон сквозь зубы, толкая Эймонда в плечо. – А теперь отъебись. «Вспыльчивый», – думает Эймонд. Его брат обычно легко выходит из себя, когда напивается. Эймонд уверен, что примерно через час получит сообщение с требованием вернуть ему пачку сигарет. Он допивает второй напиток и выбрасывает стакан в мусорное ведро. Он вставляет сигарету в рот и направляется к двери, ведущей в переулок, чтобы покурить и обдумать свои дальнейшие действия, но краем глаза замечает парня в маске убийцы из «Крика», танцующего среди группы девушек. Его сердцебиение учащается, и он начинает проталкиваться через толпу парней, которые, кажется, наблюдают за танцем девушек, как львы, выжидающие, когда самая слабая устанет, чтобы они могли схватить ее. Парень, которого он видит, более мускулистый, чем можно было предположить по фотографии, однако это, вероятно, потому что он одет в самую обтягивающую водолазку, которую только можно представить; она не оставляет простора для воображения. Эймонд приближается к нему медленно, как будто преследует его, что кажется довольно уместным, учитывая выбор костюма. Встав прямо за спиной парня, Эймонд достает телефон и отправляет еще одно сообщение в Гриндере. "Бу" Парень перед ним всего на несколько сантиметров ниже него, внезапно он достает свой телефон и поднимает маску, чтобы разблокировать его и прочитать полученное сообщение. Эймонд заглядывает ему через плечо и видит их переписку в телефоне незнакомца. – Нашел тебя, – шепчет он на ухо парню. Когда тот оборачивается, волнение и возбуждение спадают, и глаза Эймонда расширяются, а рот кривится от гнева. Люцерис гребаный Веларион. Как по команде, Люцерис, кажется, тоже понимает, кем был человек, который его нашел; его собственное лицо искажается – замешательство, затем осознание, затем отвращение. – Ты, блядь, издеваешься надо мной, – говорит Люк, румянец ползет вверх по его шее, окрашивая щеки в розовый цвет. – Это что, шутка такая? Ты? – Эймонд предполагает, что Люк пришел на вечеринку с группой девушек, с которыми он танцевал, потому что теперь они все смотрят на них. – Ты сделал это специально? – Конечно, нет, – огрызается Эймонд. – Да, это просто забавный розыгрыш, племянник. Я заставил тебя прислать мне фото твоей задницы. Лицо Люцериса из розового становится ярко-красным. – Ты сам меня об этом просил! – обвиняет он, повышая голос. Эймонд не собирается говорить об этом здесь и сейчас. Грохот музыки эхом отдается у него в голове, и он стискивает зубы. – Ладно, просто… удали переписку, мы притворимся, что этого никогда не было и снова вернемся к тому, чтобы никогда не общаться. Эймонд не может справиться с разочарованием и досадой, которые затуманивают его разум. Он довел себя до исступления, как акула, жаждущая крови, а когда он наконец обнаружил таинственного парня, оказалось, что это его гребаный племянник. Ему придется либо искать кого-то другого для секса на одну ночь, либо довольствоваться своей собственной рукой. Он поворачивается, чтобы уйти, и слышит, как Люцерис кричит ему вслед: – Стой! Ты не сказал, что удалишь переписку! Эймонд находит заманчивой идею не удалять переписку, чтобы держать Люка в напряжении на семейных сборищах (которых очень мало) или просто ради развлечения, когда ему скучно. Эймонд игнорирует вопросы Люка, предпочитая вместо этого направиться обратно в переулок. Он уже снова взял свой телефон в руки, чтобы посмотреть, есть ли еще какие-нибудь многообещающие варианты. Выйдя на улицу, он удивляется, что в переулке находятся всего два человека – пара, которая, похоже, передает друг другу косяк. Закуривая сигарету, он изучает другой профиль в Гриндере. Дверь за его спиной снова открывается, какофония громких разговоров и музыки вырывается наружу, а затем снова стихает. – Я знаю, что ты меня слышал, – Люцерис закипает от гнева. Эймонд не оборачивается к нему, вместо этого он рассматривает чужой профиль. Когда он не отвечает, Люцерис кричит: – Эй! – Я почти слепой, но не глухой, – невозмутимо заявляет Эймонд, делая еще одну затяжку и выдыхая дым через нос. – Кстати говоря, хороший костюм, хотя я немного в недоумении. Ты сказал, что одет как убийца из «Крика», но с этим фальшивым ножом ты выглядишь так, будто нарядился в семилетнюю версию себя. – О, снова началось, – слышит он раздраженное бормотание Люцериса. – Или я не прав? – Я был ребенком, – сквозь зубы цедит Люцерис. Он использовал это оправдание уже много лет. – Я вижу, ты все еще зациклен на этом. – Я тоже был ребенком, – Эймонд не может скрыть гнева в своем голосе. Он наконец оборачивается, встречаясь взглядом с Люцерисом. – Но, по крайней мере, у меня есть классная история, которую я могу рассказывать на вечеринках. Ах да, мой глаз? Мой дорогой племянник выколол его кухонным ножом, потому что я не дал ему игровой контроллер. – Пара, которая раньше курила косяк, теперь, похоже, очень заинтересована их разговором. – Не очень-то нормальная реакция для ребенка. – Что ты хочешь, чтобы я сделал? Извинился? Я извинялся так много раз, что сбился со счета. Каждый раз, когда мы видимся, ты бесишься из-за того, что произошло больше десяти лет назад. – Он глумливо смеется. Вместо ответа, Эймонд снова смотрит в телефон, и тот факт, что он не обращает на него внимания, еще сильнее злит Люка. – Эймонд, – произносит он, его тон полон ярости. Эймонд поворачивает свой телефон, показывая Люцерису аккаунт незнакомца в Гриндере: у этого парня есть фотография лица в профиле, и, судя по расстоянию, он тоже находится на вечеринке. Невозможно не заметить немного жуткое сходство с Люком, похожее телосложение и темные кудри. – Этот достаточно симпатичный? – Спрашивает Эймонд, глядя в лицо Люцерису. – Ну, знаешь, раз уж я должен найти кого-то другого. Люк явно устал играть в его игры, но, к его удивлению, до сих пор не сдается. – Так ты собираешься удалить переписку или нет? – Постой, у меня есть один вопрос. Почему в твоем профиле написано, что ты универсал? Я готов спорить на деньги, что ты просто пассив. – Лицо Люка мрачнеет. – Твоя мама вообще знает… – Ты можешь заткнуться? – Люцерис наконец срывается. – Что, ты просто хочешь поиздеваться надо мной, чтобы мы были квиты? Эймонд пристально смотрит на него. Они не квиты. Даже близко нет. На самом деле он больше не сердится из-за глаза, он смирился с его потерей. Что-то в присутствии Люцериса злит его так неопровержимо, что он не может этого отрицать, и потеря глаза является единственной причиной, которой он может оправдать это чувство. – Я хочу, чтобы ты нашел кого-то другого, кого я могу трахнуть, – говорит Эймонд после секундной паузы, и боковым зрением он видит, как пара с косяком обменивается взглядами, выпучив глаза, прежде чем отправиться обратно в здание. Он стряхивает пепел с сигареты, которую хватит еще на пару затяжек, и поворачивается спиной к племяннику. – Я буду ждать здесь. У тебя есть примерно… – Он заглядывает в пачку и видит, что там осталось всего три сигареты. – Примерно тридцать минут. У Эймонда есть миллион вариантов того, как Люк может отреагировать – от тихого молчаливого согласия до того, чтобы послать его на хер или отвесить пощечину. – Что насчет меня? Возможно, это единственный сценарий, который он себе не представлял. Эймонд чуть не перегрызает фильтр своей сигареты пополам. Он резко оборачивается, широко раскрыв глаз. Люцерис бросает на него удивительно серьезный взгляд, с вызовом вздернув подбородок. – Я сказал «кого-то другого», – медленно произносит Эймонд, подчеркивая каждое слово, как будто Люцерис тупой; точно таким же образом он разговаривает с Эйгоном, когда тот слишком пьян, чтобы мыслить. Несмотря на то, что уголки рта его племянника опускаются вниз, он упрямо вздергивает подбородок еще выше. – Ты явно хотел этого раньше, – отвечает он. Эймонд видит, как Люк стискивает челюсти. «Это неправильно», – заторможено думает Эймонд. Он был настолько переполнен гневом и отвращением, найдя Люцериса привлекательным, что упустил из виду общую картину: Люк привлекателен. Он долго смотрит на Люцериса, ища на его лице малейший намек на шутку, но Люцерис подумал о нем то же самое, когда до них обоих дошло, что они переписывались в Гриндере. Эймонд бросает сигарету на землю и тушит ее подошвой ботинка. – Я живу с Эйгоном, так что мы не можем пойти ко мне, – говорит он, и Люцерис медленно выдыхает воздух, который он задерживал в легких. – У меня есть сосед по квартире, но он уезжает к родителям по пятницам и возвращается в воскресенье. Телефон Эймонда гудит у него в руках. Это Эйгон, как раз вовремя, чтобы спросить, где его сигареты. Эймонд отвечает на звонок и едва слышит голос брата из-за тяжелых басов музыки. – Где мои сигареты, ты, ебаный мудак?! Он вытаскивает из пачки еще одну сигарету и кладет ее за ухо. Эйгону придется довольствоваться возвращением всего двух. Прежде чем он успевает закрыть пачку, Люцерис тоже хватает сигарету и засовывает ее за ухо. Хорошо, значит, Эйгон получит обратно одну. – Я в переулке, – говорит он в трубку. Эйгон что-то бормочет в знак подтверждения, но Эймонд сбрасывает звонок, прежде чем тот успевает сказать что-то еще. Он смотрит на Люцериса. – Надень свою маску обратно. Эйгон идет. При упоминании его старшего брата Люцерис закатывает глаза. – Отлично. Воссоединение семьи. Я должен был притащить Джейса с собой. – Он снова надевает маску, и Эймонд вспоминает фотографию, которую Люк отправил ему, его твердый член. Это посылает электрический разряд по его позвоночнику. Проходит совсем немного времени, прежде чем дверь открывается, и Эйгон почти падает лицом вниз, спотыкаясь, выходя в переулок. – Ебаная сука, – выплевывает Эйгон, поворачиваясь к Эймонду. – Мои сигареты, – он протягивает руку ладонью вверх, и Эймонд возвращает ему то, что осталось от пачки. Эйгон в замешательстве заглядывает внутрь, прежде чем снова поднять взгляд на Эймонда. – Одна осталась? Ты серьезно? – У тебя было только три, – лжет Эймонд, зная, что Эйгон не вспомнит, сколько у него было на самом деле. Его брат зол, но когда он поворачивается и видит стоящего рядом парня, он удивленно моргает. – О, – он снова переводит взгляд на Эймонда. – Я нашел парня в маске из «Крика», которого ты искал. Эймонд слышит, как Люцерис хихикает под маской. – Да, спасибо. Ты очень помог. – Эймонд расправляет плечи. – Сегодня я не вернусь домой. – О-о, – внезапно дразнит Эйгон, играя бровями. Он тычет локтем в бок Люцериса, хотя понятия не имеет, что под маской скрывается его племянник. – Идешь к нему домой, да? Что, не хочешь мешать мне спать? – Эйгон хмурится. – Раньше тебя это никогда не останавливало. Вообще-то я почти уверен, что ты специально трахаешь их громче, пока я пытаюсь заснуть. Люцерис больше не хихикает. Эймонд смотрит прямо на маску, зная, что Люцерис смотрит на него в ответ. – Сегодня я чувствую себя великодушным, – произносит Эймонд. – Увидимся утром, Эйгон. Он поворачивается и идет прочь, Люцерис шагает рядом с ним. Он ждет, пока они завернут за угол, прежде чем снова снять маску. – Как я вижу, он не изменился, – бормочет Люк, пытаясь пригладить волосы. – Моя квартира примерно в двадцати минутах ходьбы, если ты не хочешь поймать такси. – Я скорее пройдусь пешком, – говорит Эймонд, не глядя на него. – Показывай дорогу. Люцерис идет на шаг впереди него. Время от времени он задает вопросы о какой-нибудь ерунде, пытаясь поддерживать разговор, но примерно через десять минут замолкает, а еще спустя десять минут они добираются до нужного здания, и Люцерис ведет его внутрь. Они заходят в лифт. – Значит, ты все еще не из болтливых? – Наконец спрашивает Люцерис, искоса глядя на Эймонда. – Не люблю болтать о пустяках. – О да, ведь я не могу попросить об одолжении в виде небольшого разговора с тем, кто собирается меня трахнуть и кто, между прочим, является моим дядей. – Это была твоя идея, – отвечает Эймонд, возможно, слишком резко. Он хочет просто забыть об этом и отправится домой, но он уже так близко к квартире Люка. Лифт со звоном открывается, и женщина с уродливой маленькой собачкой с любопытством смотрит на них. Она отходит в сторону, чтобы дать им пройти. Люцерис ничего не говорит, когда открывает дверь, почти насмешливо кланяясь и пропуская Эймонда внутрь. – Чувствуй себя как дома, – саркастично говорит он. Квартира приличных размеров, но, как и у них с Эйгоном, обстановка немного скудная. У себя дома Эймонд сделал с декором все, что было в его силах, но обычно квартира, которую делят двое мужчин, лишена излишеств, а с Эйгоном все еще хуже, потому что он может уронить что-нибудь хрупкое. Люцерис запирает за собой дверь, прежде чем проскользнуть мимо Эймонда обратно в коридор. – Я собираюсь принять душ, прежде чем… э-э, да. «Готов спорить, обычно он так не нервничает», – думает Эймонд. Люк отправил фото своей задницы слишком быстро, чтобы быть ханжой, когда дело доходит до секса. Он следует за Люцерисом в его спальню. Она обставлена лучше, чем гостиная и кухня, но ненамного. Он замечает на полке фотографию Люка и Джейса с их матерью и хмурится. Люк не оглядывается на него, вынимая сигарету из-за уха, чтобы положить ее на стол, прежде чем удалиться в ванную и закрыть за собой дверь. Не говоря ни слова, Эймонд кладет фотографию Рейниры и ее сыновей лицевой стороной вниз, чтобы ему не пришлось смотреть на свою сестру, пока он трахает ее сына. Когда он слышит, как включается душ, он пользуется возможностью осмотреть комнату своего племянника. «Шпионить» было бы слишком резким словом, он не роется в ящиках. Ну, кроме одного. Он встает перед тумбочкой и открывает дверцу, он не разочарован, заметив фаллоимитатор, несколько презервативов, смазку и ассортимент других игрушек поменьше. Ничего слишком специфического. Он закрывает ящик тумбочки и вместо этого ходит по периметру комнаты, слишком взвинченный, чтобы просто сидеть и ждать. Вместо этого он снимает маску и кладет ее на стол Люцериса, кладет свою запасную сигарету рядом с сигаретой Люка и вешает мантию костюма на спинку стула, прежде чем выудить из кармана глазную повязку и закрепить ее там, где она обычно находится. Душ выключается, и Эймонд смотрит на дверь. – Не хочешь по-быстрому принять душ? – Внезапно кричит Люцерис. – Прежде чем мы начнем? – Думаю, я обойдусь. – Уверен? – Ты боишься? Дверь распахивается, в воздухе клубится пар, Люцерис стоит голый в дверном проеме, уже возбужденный. Взгляд, которым он одаривает Эймонда, находится на полпути между гневом и вожделением. В нем снова есть эта дерзость, вызов в том, как он расправляет плечи, вздергивает подбородок, как будто спрашивая, осмелится ли Эймонд назвать его испуганным. Что-то в этом возбуждает Эймонда, заставляет его пальцы чесаться от желания вцепиться ими в волосы Люцериса и тянуть, пока он не заплачет. Когда Эймонд ничего не говорит, уголок рта Люцериса криво приподнимается, и о, теперь это определенно вызов: – Что, нечего сказать? – Ложись на кровать, – нетерпеливо отвечает Эймонд. Он видит, как член Люцериса дергается от этих слов, наблюдает, как тело его племянника практически пульсирует от желания. Люцерис прислоняется к дверному косяку, берет свой член в руку и мучительно медленно ласкает себя, капля естественной смазки вытекает на его палец. – Я подумал, что ты из тех людей, которые скорее заставят меня что-то сделать, а не просто прикажут, поскольку ты не из болтливых и все такое. – Он ухмыляется, наглый маленький ублюдок. Эймонд преодолевает разделяющее их расстояние и оказывается нос к носу с Люцерисом, несмотря на его предчувствие, парень не отступает даже сейчас. Вместо этого он еще раз проводит ладонью по члену, выгибая бровь. – Хочешь мне отсосать? Эймонд, наконец, набрасывается на него, запуская пальцы во влажные волосы Люцериса и оттягивая его голову назад, достаточно сильно, чтобы вызвать стонущее шипение у его племянника. Когда Люк протягивает руку, он хватает его за запястье, разворачивая парня, чтобы прижать его руку к спине, прежде чем толкнуть его лицом вниз на кровать. Его кожа пугающе нежная, и Эймонд ничего так не хочет, как оставить на ней засосы, оставить темно-фиолетовый след на молочно-белом фоне. У него нет свободных рук – одна зажата в волосах Люцериса, вдавливая его лицом кровать, а другая прижимает запястье Люка к его пояснице – поэтому вместо этого он использует колено, чтобы раздвинуть ноги своего племянника; парень издает сдавленный звук, похожий на стон, выгибается, толкается назад, как будто ищет большего. Эймонд отпускает его волосы и вместо этого впивается пальцами в бедро Люцериса, потянув его назад, задница парня находится на одном уровне с тем местом, где твердый член Эймонда упирается в ширинку штанов. Люцерис засовывает свободную руку себе между ног, трогая себя быстрее. – Сними штаны, – говорит Люк, почти скуля, но чем больше он скулит, тем тверже становится член Эймонда. Он отпускает запястье Люка, тянется к прикроватной тумбочке и снова открывает дверцу, что вызывает сдавленный возглас Люцериса. – Не смей рыться в моих вещах! – Ты умоляешь о моем члене и не хочешь, чтобы я смотрел на твой дилдо? – Сухо отвечает Эймонд. Он не может видеть лица Люцериса, но может представить, как его щеки приобретают тот же красивый оттенок розового, что и его дырочка. Он достает смазку и капает немного между ягодиц парня, проводя большим пальцем по краю его дырочки. – Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? – Ты сейчас серьезно? – насмешливо спрашивает Люцерис. – Что, ты действительно хочешь, чтобы я умолял... Эймонд вводит большой палец в Люцериса, чувствуя, как напрягаются мышцы вокруг него, почти втягивая его глубже. Его племянник внезапно становится очень тихим. – Я подумал, что ты из тех людей, которые захотят умолять об этом, поскольку ты слишком болтливый и все такое. – Он вводит большой палец до упора, и Люцерис хнычет. – Пожалуйста, трахни меня, – говорит он, сначала тихо. – Попробуй еще раз. – Трахни меня. – В этот раз ты не сказал «пожалуйста». Он явно хочет большего, и Эймонд вытаскивает большой палец почти полностью, прежде чем ввести его обратно. Люцерис напрягается, подается бедрами назад. – Пожалуйста, трахни меня, дядя. Член Эймонда дергается и пульсирует, он вытаскивает большой палец и расстегивает молнию на штанах, шипя, когда, наконец, берет свой член в руку и поглаживает себя. Он втискивается между ягодиц Люцериса, прижимаясь к нему, как гребаное животное во время течки; он никогда раньше не испытывал такого отчаяния, никогда прежде не чувствовал, что трещит по швам. Он трется об него один, два, три раза, прежде чем отстраняется с судорожным вздохом, не желая баловать себя перед главным блюдом. – Колени на кровать, – приказывает Эймонд, и Люцерис карабкается дальше, теперь стоя на четвереньках. Он оглядывается через плечо, его зрачки расширены, когда он переводит взгляд вниз на красный и твердый член Эймонда. Эймонд выдавливает щедрую порцию смазки на ладонь, покрывая ею свой член и замечая, с какой жаждой Люцерис смотрит на его руку. Он пачкает излишками смазки бедро Люцериса, к большому немому неудовольствию своего племянника, прежде чем раздвинуть его ягодицы, чтобы получше рассмотреть жадную дырочку парня. Он хотел затянуть это – хотел заставить Люцериса умолять еще больше, хотел довести его до отчаяния – но он просто не может ждать. Он мучительно медленно вводит головку члена внутрь, сначала возникает небольшое сопротивление, его племянник шипит и напрягается, прежде чем он проскальзывает за край и на несколько дюймов погружается в тугой жар. Он не уверен, насколько далеко сможет войти при первом толчке, но удивлен, когда ему удается вставить член до упора, полностью погрузившись в задницу Люцериса. Он издает низкий стон, накрывая своим телом спину Люцериса, белокурые волосы рассыпаются по его плечам. Он медленно начинает двигаться, слыша влажные шлепки каждый раз, когда он входит в Люцериса. Это то же самое, что и с его большим пальцем, как будто тело его племянника втягивает его глубже, он опирается одной рукой на кровать, а другой на бедро Люцериса, толкаясь быстрее. Люцерис, кажется, расслабляется под ним, снова постанывая, на этот раз громче. – Пожалуйста, сильнее, – выдыхает Люцерис, и Эймонд безжалостно вонзается в него, задавая жесткий темп. – Дядя, – выдыхает Люк, и темп Эймонда замедляется, поскольку в этот момент он почти кончает. Люцерис, кажется, улавливает это и жалобно скулит, сильнее выгибая спину. – Дядя, – повторяет он, напевает, как будто читает молитву. – Прекрати, – цедит Эймонд сквозь стиснутые зубы. – Почему? – дразнит Люцерис, загнанно дыша. – Тебе это нравится? – Эймонд должен быть главным, но он не может помешать Люку говорить, не знает, хочет ли он этого. – Раньше я... о, черт, – кричит Люк, когда Эймонд толкает его вниз, прижимая его плечи к кровати, задрав его задницу выше, начиная трахать его быстро, неистово. Люцерису требуется мгновение, чтобы собраться с мыслями, отчаянно пытаясь просунуть руку между ног, чтобы он мог прикоснуться к себе. – Раньше я... фантазировал... Эймонд удерживает его, не хочет позволять ему продолжать, не знает, хочет ли он идти по этому пути. Звук шлепков кожи об кожу громко отдается в его ушах, в такт барабанному ритму его сердцебиения. – Ты был причиной — боже — того, что я понял, что я гей, – наконец выдыхает Люцерис между стонами. Эймонд крепко зажмуривает глаз. – Раньше я мечтал… – Заткнись, – рычит Эймонд. Он слишком близко к краю, летит слишком близко к солнцу; его маленький Икар лежит под ним, берет и берет, но еще не сломался. Люцерис сумел высвободить руку и нетерпеливо трогает себя, его темп маниакален. – Дядя, – умоляет Люцерис, сжимаясь вокруг члена Эймонда, сперма стекает по его руке вниз на одеяло. Эймонд не в состоянии продержаться ни секунды дольше, он загоняет свой член до безумия глубоко, изливаясь в Люцериса со срывающимся стоном. Он отстраняется от парня, испытывая пугающе острый момент ясности – он только что трахнул своего племянника. Хуже того, Люцерис признался, что хотел этого, мечтал об этом. Эймонд на мгновение задерживает дыхание, чувствуя, что ему нужно сбежать. Люцерису требуется немного больше времени, чтобы прийти в себя, но он медленно принимает сидячее положение, слегка морщась. Судя по выражению его лица, он тоже пережил момент осознания. Эймонд старается казаться как можно более собранным, но не встречается взглядом с Люцерисом. – Я пойду покурю, – говорит он, застегивая брюки и беря одну из сигарет со стола. Он понимает, что Эйгон – гребаный тупица Эйгон – забрал зажигалку, поэтому он прикуривает сигарету от плиты Люка, прежде чем выйти на балкон и закрыть за собой стеклянную дверь. Он перегибается через перила, глядя на уличные фонари и машины внизу. В этот раз он так сильно облажался, что превзошел сам себя. Он успевает сделать три больших затяжки, когда слышит, как открывается дверь. Люцерис появляется рядом с ним, тихий и полный сожаления, если судить по тому, что его взгляд направлен вниз. – Прости, я не должен был... – Он останавливается на середине предложения, сжимая губы в тонкую линию. – Я должен был, э-э, оставить то, что я сказал, при себе. – Может, тебе стоит попытаться быть менее болтливым, – шутит Эймонд. Люцерис морщится, и он чувствует укол вины за то, что сыплет соль на рану. – Просто… забудь об этом. Все в порядке. – Эймонд сглатывает, делает еще одну затяжку и выдыхает дым через нос. – Ничего, если я переночую здесь, раз уж я сказал Эйгону, что меня не будет до завтра? – Он смотрит на Люцериса, предлагая ему сигарету – пресловутую оливковую ветвь. Его племянник настороженно смотрит на него, затем слегка улыбается и берет ее. – Думаю, ты можешь остаться. Он затягивается сигаретой, выкуривая почти половину, прежде чем вернуть ее, но Эймонд не возражает.