Его сердце не бьется

У любой молодой невесты должен быть жених. У любой вдовы есть горе… И новый жених. Она жила в клетке своей печали, перебравшись к родителям, Ирис забрала свою боль с собой. Семейный особняк ничем не отличался от воспоминаний, что роились в голове художницы. Безупречное убранство, внимание к каждой детали. Здание не изменилось, переменам подверглись люди. Очаровательная дочь не хохотала как прежде, держалась обособленно, будто чужая, не из рода Билевитц. Брат же обзавелся семьей, радовал родителей внуками. Ирис могла полюбить племянников, но чувство сожаления о утраченном были сильнее любви к родственникам. Хотелось того же, простого семейного счастья. Желание недосягаемо. Ирис опаздывала, в последнее время это привычное ожидание. Просыпалась особа в полдень, редко успевала к завтраку, а даже если успевала, практически не ела, мало говорила и предпочитала не смотреть никуда кроме своей тарелки. За столом бесилась племянница. Милая девчушка с именем Роза. Веснушчатое личико кривлялось, она то и дело жмурилась, показывала язык, цепляла рукавами светлого платья края тарелок и звенела столовыми приборами. – Роза, прекрати сейчас же. Неприлично так себя вести. Бабушка девочки презрительно хмурилась, будто то не ее внуки вовсе, ее родственники не могут быть такими невоспитанными. Следом за упреком девочку потянул за ухо отец, слабо, безболезненно, но все равно неприятно. Она обиженно поджала губы и уткнулась в тарелку, доедая завтрак, что медленно перетекал в обед. Малютка была копией матери, рыжая, кудрявая, улыбалась чаще родителя, но обе могли своей улыбкой затмить солнце. Художница понимала, почему брат полюбил именно эту девушку, как никто другой. Такая же связь была между Ирис и Ольгердом. Похожая, но иная. Годовалый ребенок на руках девушки неприятно поежился, вцепился в прядь волос, заскулил, жалобно и требовательно. Молодая мать вскочила из-за стола, прижала к себе маленького человека и поспешила покинуть помещение. Ирис поднялась следом, аппетит безвозвратно пропал. – Я пойду, подышу воздухом. Не ждать ответа и уж тем более не наблюдать сочувствующие взгляды. Ей не нужна родительская жалость, она бежала от взглядов, от мыслей о несчастье, которое настигло ее в молодом возрасте. Открыла дверь так резко, совсем не ожидая, что за ней окажется кто-то. Массивная преграда встретила лицо незнакомца, тот ахнул, издал что-то нечленораздельное, прежде чем выдохнуть сдержанный стон боли. – Умоляю простите! – Ничего. Получить в переносицу от такой красотки даже приятно. Он выпрямился, и только тогда Ирис обратила внимание, насколько высок молодой человек. Мужчина все еще потирал покрасневшую переносицу, держался стойко, не демонстрируя дискомфорта, неловко улыбался миниатюрной красавице напротив. Девушка опомнилась, очаровательно прикрыла рот ладошкой. – Нужно приложить что-то холодное! Она потянулась к локтю мужчины, но осеклась, резко отстранилась, не позволила себе такую вольность как прикосновение. Он выглядел… интересно. Высокий молодой человек с длинными светлыми волосами, что были собраны в аккуратный тугой хвост. Его глаза цвета неба изучали девушку, редко моргами, улыбались ярче любых улыбок. Несмотря на боль. – Я в порядке. Вы так торопились, не меняйте планы из-за недоразумения. Я крепче, чем выгляжу. – Патрик. Ты рано. Позади художницы подал голос отец. Ирис не стала разбираться кто это и откуда, виновато кивнула и, обогнув препятствие в виде мужчины, поспешила наружу. Улыбка преследовала ее, но печаль была сильнее. Двор встретил летним зноем, невыносимым для большинства, но Ирис входила в то меньшинство, что дрожало даже от прохладного ветерка. Путь ее лежал к мольберту, он единственный мог соединить души возлюбленных. Жаль, что портрет не способен ожить, вынырнуть из плена холста в объятия художницы. – Сегодня удивительно теплая погода для позднего лета, не так ли? Ирис вздрогнула, аккуратно выведенная улыбка искривилась под жестом кисти и отвлеченного взгляда. Позади замер незнакомец, тот самый, что получил дверью. С собой он принес обворожительную улыбку и заинтересованность в диалоге. – Тепло. В отличии от молодого человека, Ирис не была столь же настроена для ведения бесед. Отвечала коротко, сухо, нервно поджимая губы и закрывая собой свежий портрет, что все еще требовал доработки. Могло показаться, что она стеснялась своего же творчества и только по этой причине преграждает обзор на творение. Истинные намерения были темны даже для самой Ирис. Она не осознавая прикрывала открытую рану, коей и являлось очередное изображение любви ее жизни. Подошедший господин хоть и старался проявлять необходимый такт, но все же проиграл собственному любопытству. – Пишете портреты? – Он осторожно заглянул за девушку, рост позволял. – Необычное увлечение для дамы. – Чем же, по Вашему мнению, должна заниматься дама? – Тем, что делает даму счастливой. Она сама не заметила, как улыбнулась. Свобода выбора, невиданная роскошь, которой Ирис не была обделена. В некоторой мере. Ответная улыбка, он не мог не обратить внимание на проблеск светлого чувства на лице молодой, совсем незнакомой, девицы. – Этот кто-то близок вам? Недолгий луч прекрасного поблек, уставший, от бессонных ночей, взгляд померк, стоило вернуть внимание к чертам лица изображенным на холсте. С подпорченной улыбкой лицо Ольгерда казалось куда кровожаднее реального, отпугивало, а Ирис продолжала тянуться, лететь мотыльком на открытое пламя свечи. – Был. – Вы расстались? – Он умер. Молчание. Его улыбка померкла следом. Ветер играл в светлых прядях, выбил из прически несколько тонких нитей, что перечеркнули черты лица. Ирис не ждала сочувствия, не оборачивалась, страшась увидеть жалость к себе. Его ладонь легла на плечо хрупкой особы. Привлёкший внимание он вмиг отстранился, не стал смущать деву тактильностью. – Я не в праве твердить о сочувствии. Не способен познать Ваше горе, но готов послушать, отнять крупицу той боли, что гнетет вас. Столь прекрасная роза не должна бороться в одиночестве. И она открылась. Не сразу, спустя время, медленно проникаясь его участием, чувствуя на себе стороннюю симпатию, на которую не могла ответить взаимностью. Родственники толковали иначе, тайком планировали свадьбу, которой не суждено состояться. *** Худощавая девушка спешила на рынок. У хозяйки закончилась редька, а служанка не уследила за этим, за что получила звонкую пощечину. Скоро перебирая ногами, она навязчиво терла порозовевшую щеку всякий раз, как ее обдавал холодом ветер. Кожа все еще горела после хлесткого удара, она страшно торопилась, не желая получить еще один шлепок наказания. Мадам не была добра к своим работникам. Дева резко нырнула в сокращающий путь переулок, вляпалась в свежую лужу нечистот, скривилась в отвращении проверяя платье на наличие свежих пятен. Наряд отвлек, потому девчушка обнаружила тело слишком поздно, споткнувшись о лежащий поодаль сапог. Поднимая взгляд карих глаз на худую тропу между стенами, она не смогла сдержать пронзительного крика. Перед служанкой лежало бездыханное тело. Левая нога неестественно изогнулась, застыла из-за трупного окоченения вывернутой, страшной. Голова извернулась в сторону, испачканные светлые пряди мужчины прикрывали лицо, шею, под ними не видно вырванного куска плоти, будто зверье вцепилось, рвануло в сторону, похищая жизнь ни в чем не повинного человека. Ирис не знала о свадьбе, ей не рассказали о потере жениха. Патрик просто исчез из ее жизни, будто и не было, оставляя после себя опустошенность и уже привычное одиночество.