Бойфренд из параллельного

— Да что ж за серость такая! Везде серость! Не продохнуть… Антон упёрся лбом в холодное стекло. За окном действительно было уныло. Накрапывал мелкий противный дождь, небо в темных, дряблых, обвисших под тяжестью воды тучах. И такой же беспросветный мрак угнездился в душе, если она, вообще, существует, эта загадочная столь часто упоминаемая всуе субстанция. В последнее время там, куда обычно прикладывают руку, говоря «от души!», образовалась тянущая, даже скорее сосущая пустота. Как жизнь из упругой, сочной, брызжущей красками, превратилась в это унылое говно?! Вроде бы, ничего не предвещало — все складывалась наилучшим образом: поступил, куда хотел, друзей-приятелей всегда было полно, работу нашел интересную и с перспективой. И личная жизнь, несмотря на нетрадиционные предпочтения, процветала. Даже ипотеку удалось получить за разумные деньги и в том месте, которое нравилось. А уж с какой любовью обустраивал новое жильё! Вместе с Пашкой набросали проект, потом, что могли, делали своими руками, в основном, конечно, Антон. Цвета выбрали сугубо мужские — черный, белый и серый разных оттенков. Антон хотел было заебошить одну стену красным или весёленьким оранжевым, но Пашка сказал: «Пошлятина!» В итоге всё получилось монохромным, сдержанным, стильным. Мебель тоже строгая с обилием металла и стекла, хотя деревянная ему, Антону, всегда нравилась больше, казалась уютнее. А теперь эта холодная серость только умножала гнетущую тоску, которая наползала, словно сель, на некогда разноцветную жизнь. Все началось с того, что ребята узнали про них с Пашкой. Что никакие они не лучшие друзья — не разлей вода. А просто геи в отношениях. Хотя таких деликатных слов никто не употребил. Вовка с Лёхой тактично отделались «голубыми», остальные в выражениях не постеснялись. Поэтому были посланы лесом. Да и с первыми двумя отношения заметно охладились. Хотя кому какое дело, с кем Антон делит свою постель?! В чужую же он не лезет. А вот Пашка, как выяснилось позже, лез. И это стало не просто изменой, это был шок. И ведь не по любви, и даже не по глупости! А банально из-за карьеры. Когда это неприятное обстоятельство обнаружилось, казалось, не просто земля ушла из-под ног, а весь заботливо отстроенный и организованный мир рухнул! Но ещё можно было как-то склеить. Можно было закрыть глаза. С кем не бывает! Но ведь этот подлец предложил продолжить встречаться, просто не афишировать. Дескать, с Антоном он не хочет расставаться, у них же всё «зашибись». А вот на Сонечке надо жениться. Иначе её папочка не возьмет Павлика своим замом с перспективой. А Сонечка — наивная дурочка, она и не заподозрит ничего! Подумаешь, благоверный пару раз в месяц ночует у лучшего друга! Вот только Антон точно не был наивной дурочкой, он просто был влюблённым идиотом, верившим, что существует великое чувство, которое может длиться всю жизнь. Тогда он почти перестал дышать — каждый вдох приносил с собой Пашкины запахи — его туалетная вода, его любимый кофе, специи для индийской кухни, которую они вместе осваивали после поездки. Уехал на два дня к родителям, вызвав клининг с требованием выкинуть всё и отмыть даже стены, чтоб не осталось ничего, что напоминало бы. Но память же не в вещах, не в запахах! Она в тех местах, где бывали вместе, в фильмах, что смотрели, в маленьких деталях, которые встречаются повсеместно. И, что самое ужасное, в снах. Поэтому, с приближением ночи, Антон наливал стакан водки (коньяк и виски были Пашкины напитки) и выпивал залпом. Иногда и не один. Так спалось крепче. Просто проваливался в гулкую черноту без видений. Утром, понятно, башка была деревянная, соображалось плохо, концентрироваться становилось все сложнее. Начались проблемы на работе. Ему несколько раз мягко делали замечания, потом он крупно лоханулся, забыв про дедлайн, и ему влепили выговор. Все это аукнулось, когда его не назначили начальником отдела, хотя дело было решённое. А потом ещё хуже — их небольшую фирму купил холдинг, отделы слили и укрупнили, и Антона перевели в продажники. Хорошо, конечно, что не уволили. Но, может, лучше бы и так. Тогда хоть был бы стимул поднять задницу, собрать волю в кулак и найти что-то другое, что больше по душе. А ещё совсем не хотелось музыки. Раньше она всё время звучала фоном: и в доме, и в машине, и в наушниках, пока работал. А по выходным и в особые дни он доставал саксофон. Дурацкая музыкалка, куда его водили в детстве, оставила всё-таки след, а уже в университете Антон увлёкся джазом. Ну а какой джаз без саксофона? Купил, даже брал уроки. В итоге научился сносно играть, случалось, выступал с группой в их университетском клубе. Его хвалили, появились поклонники. Пашка частенько просил его что-нибудь сыграть дома. Любил слушать под коньяк и сигару — сибаритствовал. Но теперь футляр уже покрылся пылью. Стоит за шкафом, и нет никакого желания его доставать. Понимал, что затягивает липкая душная депрессия, из которой не выбраться самому. Честно сходил пару раз к психологине, к той, что рекомендовала коллега. Но эта унизанная кольцами высокомерная мадам, иначе и не скажешь, почему-то больше всего выспрашивала про сексуальную жизнь и потенцию. Выходило, что все проблемы — от недотраха. Как будто, стоит или не стоит — главная составляющая счастья. Всегда можно пойти в клуб или найти кого-то в сети, но об этом противно было даже думать. Да ещё и со здоровьем началась какая-то хрень. Антон периодически отмечал краем глаза какое-то колебание воздуха что ли, такое мельтешение, будто пространство преломляется. Так бывает в знойный день, когда от раскалённого асфальта поднимается марево. Но жара давно закончилась, а в квартире или офисе ей и взяться неоткуда. Сплошные кондиционеры. Окулист не нашел никаких отклонений, посоветовал делать гимнастику для глаз и побольше отдыхать от гаджетов и компьютера. А как отдохнуть-то, когда весь рабочий день пялишься в экран, а дома отвлекаешься, читая новости и дурацкие соцсети? Антон стоял у окна и смотрел на бликующий в огнях проезжающих автомобилей асфальт. И представлял на нём себя. В тёмной луже с вязким ручейком, текущим от головы. Это сразу решило бы все проблемы. Больше не снилась бы хитрая Пашкина усмешка, не надо было бы переться в давке на работу (за руль с некоторых пор он опасался садиться из-за этих причуд зрения и утреннего похмелья), тянуть план продаж, выдавливать из себя фразы в ответ на вопросы коллеги. Еще хуже — вымучивать бодрый голос, когда созванивался с родителями. Конечно, для них это будет удар. Но как-то же переживут, тем более, что отец так до конца и не принял его ориентации. Сухо здоровался и беседовал больше о политике и экономическом кризисе. Если что, у них есть Таська, детишки её. А он больше не может. Всё! Всё. Решительно потянул на себя ручку, и тут отчетливо услышал: — Ты это брось! Ерунду затеял. Антон вздрогнул. Резко повернулся, отчего перед глазами опять поплыло. Но комната была пуста. Для верности прошелся по всей квартире, включил свет. «Показалось. Уже глюки начались. Надо прекращать пить, что ли?» — Вот это правильная мысль. Губишь себя понапрасну. Молодой ведь! «Опять! Да что за хрень-то?! Телевизор что ли у соседей на полную? Стены-то в новостройке картонные». — Пойди поешь, а? Скоро ветром сдувать начнёт, или в обморок хлопнешься посреди дороги. Правда, жрать у тебя нечего, но хоть доставку закажи. Антон зажал уши руками. Голос был вполне внятный. Даже довольно приятный. — Ты смешной! Это так не работает! — А как это работает? — понимая, что выглядит это по-идиотски, достал мобильник и включил диктофон. — Ты всё равно не поймешь. Давай-ка поешь, тогда подумаю, может, расскажу тебе. Проверил запись — ничего. Точно, он сходит с ума. Ну, это тоже, конечно, выход. Но какой-то стрёмный. Вроде и пьёт он не так долго, чтобы белочку словить. — К иному белочки и по две приходят, и отношения выясняют. Так что пить ты точно заканчивай! — Да ёбаный в рот! Что происходит-то?! — Антон в сердцах треснул кулаком по дверному косяку. Рука отозвалась резкой болью — ясно, это не сон. — Да, собственно, ничего. А чего ты так всполошился? — голос звучал всё так же спокойно. — Что тебе надо? Что ты хочешь от меня? Убить? Свести с ума? — Для того, кто только что хотел перейти в мир иной, ты слишком цепляешься за жизнь. Говорю же, поешь сначала. Трясущимися руками Антон открыл морозилку и вытащил пакет, в котором завалялось несколько пельмешков. — Это подойдёт? — Ну-у, если больше ничего нет… — А ты тоже, что ли, будешь? — снова огляделся Антон. Поблизости наблюдалось некоторое колебание воздуха, хотя все окна и двери были плотно закрыты. — Не, мы такое не едим. — Вы, это кто? Призраки? Духи? — Так нас тоже называют. И привидениями, и потусторонними силами, и богами. А, еще этими, полтергейстами, домовыми и барабашками. Тебе как больше нравится? — Да ну, дичь какая-то. Кто такой умный-то, не пойму? Ребят, кто пранкует? Сделав выпад вперед, в ту сторону, где воздух казался наиболее густым, Антон махнул шумовкой. Но она, само собой, ни за что не зацепилась. — А ну-ка, потише! Неприятно, между прочим. Размахался он. Ешь давай, сварились уже. Пока он ел, голос поутих. Стало казаться, что это всё действительно примерещилось с голодухи. Рука потянулась к стоявшей на столе бутылке. — Э, мы ж договорились! Пить ты бросаешь, — голос снова прорезался, и Антон вздрогнул. — Ни о чем мы не договаривались. Да что ты, наконец, такое? Тут выпить-то нелишне, а то крыша и так едет. — А ты башкой так не тряси, глядишь — последние мозги и не отвалятся. Ладно, мой посуду и побазарим. Когда тарелка, ковшик и вилка были вымыты и убраны по местам, на иных условиях голос отказался беседовать, и Антон, как было велено, расположился на диване, в голове снова раздалось: — Короче, я из параллельного мира. В это сложно поверить, но ты уж постарайся. — То есть? Из какого параллельного? — Параллельные прямые в школе проходил? Идут рядом и не пересекаются. Теоретически. Наш — точно так же, как ваш, параллельно существует на этой планете. Но, как бы тебе попонятнее втолковать, в другом измерении, что ли. — Хрена себе, — изумился Антон. — Тоже люди, что ли? — Нет. Мы, скорее, сгустки энергии, разумная субстанция. — А увидеть вас можно? — Если мы этого не хотим, то нет. Но я тебе уже пару недель как намекаю. — Это вот такое вот, что ли? Прозрачное? — Антон поводил перед собой руками. — Ну да, типа того. Чтобы не напугать. Ты замечал, да? — голос заметно оживился. — А разговариваете вы как? Вот я же тебя слышу. — Я посылаю мыслеформы прямо в твой мозг. Кроме тебя меня никто не слышит. В принципе, ты можешь не отвечать, я и так понимаю всё, что ты хочешь сказать. — То есть, ты можешь залезть ко мне в голову?! Это беспредел! — Согласен, для вас это непостижимо. Но это факт. Антон изо всех сил всматривался в пространство перед собой, но толком ничего не мог увидеть. — Если погасить свет, то будет заметнее. Можно? — Давай. Верхний свет погас сам собой, осталась только небольшая подсветка от часов и ожившего вдруг экрана телефона. И в этом полумраке буквально в паре метров от себя Антон увидел неяркий блеск, словно кто-то вытряхнул мелкую золотистую пудру на прозрачный гель. Она колебалась в воздухе, образуя подобие облачков. Настолько волшебно это выглядело, что невозможно было отвести взгляд. — Круто. Просто вау. Если я не сплю и не схожу с ума, — констатировал пораженный Антон. — Ну, вообще-то, это шоу для впечатлительных. Фактически мы неразличимы для ваших глаз. Я просто хочу, чтобы ты поверил. — А зачем? С чего вдруг мне такое счастье? — Да потому что тебе сейчас плохо, и ты чуть не совершил переход. А это нарушает равновесие. Впрочем, пока рано тебе такое. Давай-ка спать. Завтра на работу. Впрочем, уже сегодня. — Да разве ж я теперь усну? — Уснёшь, не волнуйся. Всё, давай-ка на боковую. Живенько. Завтра договорим. — А ты завтра тоже придёшь? — уже отчаянно зевая, поинтересовался Антон и послушно растянулся на диване. — Да уж не брошу тебя. Всё, спи. Сон навалился сразу и был спокойным, без кошмаров и ненужных образов.