Charm/Очарование

— Грейс —

О. Боже. Боже. Я такая же каменная, как и все горгульи, которых я когда-либо видела на зданиях. Что заставляет меня задуматься — они тоже люди? Все эти горгульи на соборе Нотр-Дам? Они настоящие? От этой мысли у меня сносит крышу, и я обещаю себе, что как только мне удастся выбраться из этого места, я проведу небольшое исследование на эту тему. Тем временем Хадсон наклоняется вперед и заглядывает мне в глаза, словно пытаясь понять, нахожусь ли я еще здесь. Очевидно, что да, но я не знаю, как ему об этом сказать. Прежде чем я успеваю пискнуть, мимо пролетает ярко-фиолетовая бабочка и садится мне на нос. И мне щекотно. Очень сильно. И я ничего не могу с этим поделать. Хадсон приходит мне на помощь, отгоняя ее, когда я, очевидно, не могу. Внутри меня нарастает паника, и я не знаю, как ее остановить. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но оказывается, что камень не так уж хорошо дышит. Я пытаюсь считать, но счет обычно сопровождается дыханием. То есть, я вижу и слышу, но это все. И я даже не могу видеть много — только то, что прямо передо мной, а в данный момент это Хадсон. Паника усиливается, начинает затуманивать мою голову. Мне становится все труднее и труднее думать. Мне нужно выбраться из этого. Мне просто нужно выбраться из этого. Мне нужно… — Эй. — Голос Хадсона слишком резкий и слишком громкий, но ему удается пробиться сквозь слои паники и привлечь мое внимание. — Ты в порядке, Грейс, — говорит он. — Ты в порядке. И это все? Я хочу сказать ему. «Это все, что у тебя есть для меня? Я тут как камень на камне, а ты собираешься просто стоять там и говорить, что я в порядке? Я не в порядке! Это не нормально!» Паника возвращается с удвоенной силой, и теперь все вокруг становится темным. Я даже не могу толком разглядеть Хадсона, так как ужас захлестывает меня и начинает перекрывать все, кроме учащенного стука моего сердца. Пока в мире нет ничего и никого, кроме меня и этого гигантского каменного саркофага, в который я завернута. Что мне делать? Что мне делать? ЧТО. МНЕ. ДЕЛАТЬ? Оставаться в этом мире — это одно. Оставаться в нем в виде чертовой каменной статуи — совсем другое. Меня это не устраивает. Меня это не устраивает. ВСЕ. — Эй, Грейс! — Каким-то образом голос Хадсона проникает сквозь страх, который угрожает задушить меня. На этот раз он подходит ближе, немного наклоняется, так что мы оказываемся лицом к лицу. Я вижу спокойный, сосредоточенный взгляд в его глазах еще до того, как он протягивает руку и касается моей руки. Я не должна была бы чувствовать его, потому что я каменная. Но каким-то образом я чувствую — так же, как чувствовала бабочку. Я пытаюсь удержать тепло, пытаюсь закрепиться в этом единственном ощущении, но этого недостаточно, чтобы побороть панику. Не достаточно, чтобы помочь мне думать. По крайней мере, пока Хадсон не приподнимает бровь и не дарит мне свою несносную ухмылку. — Итак, я думаю, что должен вот так просто отнести тебя обратно в нашу комнату в гостинице. А ты что думаешь? Я могу поставить тебя в угол, использовать как вешалку для носков? Простите? Вешалка для носков? — Или, я не знаю. Судя по тому, как ты вытянула руку, мне кажется, что было бы очень удобно повесить на тебя мое нижнее белье. Думаю, моя одинокая пара Versace будет отлично смотреться на твоем среднем пальце. Серьезно? Во мне поднимается раздражение. Я знаю, что на самом деле он не сделает того, что говорит, но то, что он говорит это дерьмо, пока я заперта в камне, делает его похожим на настоящего придурка. И если он хочет поговорить о средних пальцах, то у меня точно есть для него один. — На что еще ты можешь быть годна? Может быть, дверной упор? Или я могу выставить тебя на балкон. Ты сможешь привлечь больше бабочек. Может быть, несколько птиц? Ты же знаешь, как я люблю орнитологию. — Он щелкнул пальцами. — Я знаю! Я могу взять миску из кухни и поставить ее тебе на голову. Превратить тебя в ванну для птиц! Я куплю кормушку для колибри, которая будет висеть у тебя на пальце и… — Ты что, черт, издеваешься? — возмущаюсь я, когда камень отпускает меня. Я провожу около двух секунд в виде ожившего камня, а затем возвращаюсь в свое обычное тело Грейс. — Гребаная ванна для птиц? Знаешь что? Когда мы вернемся в гостиницу, я сожгу эти трусы Versace. В следующий раз, когда ты их увидишь, они будут пеплом! — Грейс! — Он облегченно вздохнул. — Ты вернулась! — Не благодаря тебе, — огрызаюсь я на него, хотя знаю, что это неправда. Я выбралась из этого камня только благодаря ему, и я достаточно умна, чтобы понять это. Так же, как я достаточно умна, чтобы понять, что он сказал то, что сказал, специально. Не то чтобы я собиралась дать ему это понять. Не после того, как он угрожал превратить меня в кормушку для колибри, ради Бога. — Эй. — Он пренебрежительно пожимает плечами. — Из тебя получилась бы симпатичная ванна для птиц. К тому же, я подумал, что это поможет поддержать твое настроение. Я не хотел, чтобы ты впала в депрессию. — Ты настоящий жертвователь, — говорю я ему, когда начинаю идти. — Я действительно такой. — Он тяжело вздыхает. — Хотя мне немного грустно терять свою стойку для боксеров. — Продолжай в том же духе, Вега, и я найду для тебя стойку для боксеров. Но тебе не понравится, что я сделаю. — Какая жестокость, Грейс. — Он печально качает головой, но я вижу веселый блеск в его глазах. — Я думал, что горгульи должны быть мирными. — Я понятия не имею, какими должны быть горгульи! — огрызнулась я. — Я никогда раньше не встречала ни одной. — Я тоже никогда не встречал, до тебя. — Он берет книги из моих рук, идет рядом со мной, и мы идем в тишине несколько кварталов. Хадсон продолжает поглядывать на меня, маленькие обеспокоенные взгляды, которые должны вывести меня из себя, но почему-то не выводят. К тому времени, когда мы возвращаемся в гостиницу, я уже достаточно успокоилась, чтобы сказать то, что действительно у меня на уме. — Как мне сделать так, чтобы этого больше не случилось? — Тренируйся, — говорит он мне, прижимая поддерживающую руку к моей пояснице. — Мы выясним это, а потом будем практиковаться. Много.