Charm/Очарование

— Грейс —

— Ты права, — говорит мне Каоимхе, когда мы идем по торговому району Адари два месяца спустя. — Это мороженое невероятно. Не могу поверить, что я никогда не пробовала его раньше. — Я тоже. Там, где я раньше жила, было такое место, и мы с моей лучшей подругой ходили туда каждый день летом и пробовали разные из сотни вкусов — это было примерно столько же дней, сколько у нас было в летних каникулах, так что все получалось идеально. Она еще раз быстро лизнула свое лакомство и застонала. — Какой вкус был твоим любимым? — Лимон-лайм, — сразу же отвечаю я. — Хизер всегда говорила мне, что я скучная, но я просто говорила, что я пуристка. В отличие от нее, которая любила зефир и соленый лед больше самой жизни. Обычно воспоминания о том, как мы с Хизер дразнили друг друга, вызывают у меня улыбку, но сегодня мне пришлось несколько раз прочистить горло, чтобы избавиться от комка, который только что там появился. Я не могу поверить, что больше никогда не увижу ее. Интересно, о чем сейчас думает Хизер? По крайней мере, дядя Финн, Мэйси и Джексон живут в паранормальном мире. По крайней мере, они были там в тот день, когда я исчезла, и могли выдвинуть гипотезу о том, что со мной произошло. Но Хизер? У нее ничего нет. В один день мы были лучшими подругами, а на следующий день я просто исчезла из ее жизни. Она беспокоится, что со мной что-то случилось? Или она думает, что я просто стерва, которая исчезла с лица земли, когда у меня появились новые друзья? И если она так думает, то насколько же ей больно? Из всего, что произошло из-за того, что мы оказались заперты в этом мире, я больше всего ненавижу это. Да, потеря Джексона и брачных уз — это чертовски ужасно. Но потеря Хизер не намного лучше. Более десяти лет лучшей дружбы исчезли в один миг. — А солёный огурец? — спрашивает Каоимхе, сморщив нос. — Звучит смешно. Как и зефир. — С одной стороны очень солено и немного кисло, а с другой очень сладко, — говорю я ей. — Оба хороши сами по себе, но вместе… — Я делаю лицо. — Если только ты не Хизер, — говорит она с улыбкой, которая заставляет меня тоже улыбнуться, когда я вспоминаю, насколько смешна моя подруга. — Если только ты не Хизер. — Я откусываю еще кусочек своего лимонного мороженого, пока мы обходим пару, склонившуюся для быстрого поцелуя. Я вздыхаю. — К сожалению, я думаю, что такие удовольствия будут для меня редкостью, пока я не найду другую работу. Она вопросительно поднимает одну бровь. — Что случилось с фермой? — Оказалось, что я очень, очень плоха в фермерском деле. — Я качаю головой, вспоминая все, что произошло за два дня на ореховой ферме. — Очень, очень плоха. — А как насчет секретаря в кабинете врача? — Через два дня меня вежливо попросили пересмотреть свое желание работать в офисе, — хмуро говорю я ей. — Я постоянно нажимала не на те кнопки и бросала трубку. Я также могла забыть снять деньги с пациента до того, как он уходил, а потом снять деньги со следующего. Она смеется, затем пытается заглушить смех кашлем, когда я насмешливо смотрю на нее. — Не было ли еще одного места, которое ты пробовала? — Да. — Я вспоминаю свой короткий день на фабрике по производству свечей. — Я не хочу об этом говорить. — Тогда ладно. — Она поднимает руки в знак капитуляции. — Я никогда не знала, что я такая некомпетентная, — говорю я ей, выдохнув с досадой. — Как я могу быть настолько плохой во многих вещах? — Все в порядке. Ты найдешь свое дело. — Она выбрасывает последнюю порцию мороженого в мусорный бак, мимо которого мы проходим. — Просто нужно время. — А что, если у меня нет ничего? — спрашиваю я, делая то же самое. — Потому что, если честно, сейчас меня даже не волнует, будет ли это моим делом. Я просто хочу найти работу, в которой я не буду абсолютно ужасна. Уверена, это не слишком большая просьба. — Мы с ребятами могли бы научить тебя жонглировать… — Определенно нет, — с усмешкой оборвала я ее. — Эй, может быть, ты будешь действительно хороша… — Нет, — говорю я снова. Она вздыхает. — Хорошо, я буду следить за объявлениями о поиске помощи. А пока мне нужно встретиться с ребятами, чтобы потренироваться для фестиваля сегодня вечером. — Тебе нужно больше практики? — спрашиваю я. — Вы и так звучите потрясающе! Она закатывает глаза. — Да, практика делает лучше даже лучших музыкантов. Ты можешь пойти с нами, если хочешь. Только если не будешь петь. Я смеюсь. — Как бы ни было заманчиво это предложение, я думаю, что продолжу идти по тротуару. Может быть, есть какой-нибудь магазин, в который я еще не заполнила заявление. — Наверное, много магазинов. — Каоимхе наклонилась, чтобы приобнять. — Не волнуйся. Ты найдешь что-нибудь. — Да, так говорит Хадсон. — Я качаю головой. — Конечно, ему легко так говорить. Он сразу же нашел свою идеальную вечную работу. На второй день он пришел на работу в хозяйственный магазин, и хозяйка упомянула, как ей грустно, что учительница ее дочери на той неделе ушла на пенсию. Хадсон в свой обеденный перерыв отправился прямо в школу и заполнил заявление. Я никогда бы не подумала, что большой злой вампир будет учителем третьего класса, но ему это очень нравилось. И у него это хорошо получалось. Действительно хорошо. Однажды я заглянула к нему с корзинкой с обедом перед самым уходом класса на перемену, и он читал детям историю о гигантской умбре, которая жил в горах, и все её боялись. Однажды мальчик из деревни заблудился и потерялся в горах, и умбра спасла ему жизнь. Они стали настоящими друзьями, хотя мальчик не мог оставаться в горах с умброй и должен был вернуться домой в свою деревню к родителям. Ребенок с кудрявыми фиолетовыми волосами и круглыми веснушчатыми щеками поднял руку и спросил: — Почему мальчик не боялся умбры? Хадсон снисходительно улыбнулся и спросил: — А как ты думаешь, почему? И маленький мальчик задумался на минуту — я видела, что он действительно задумался, — затем он улыбнулся и сказал: — Потому что он увидел умбру такой, какая она есть, а не такой, какой она была. Хадсон улыбнулся мальчику и продолжил рассказ, но если быть честным, я понятия не имею, чем закончилась эта история. Я была слишком занята тем, что изо всех сил старалась не расплакаться перед всем классом. Хадсон мил с детьми, и они любят его в ответ. Он, кажется, нашел способ создать жизнь в этом странном новом месте, которое дает ему цель. Он легко все это делает. Мои мысли вернулись к той ночи в логове, когда мне исполнилось восемнадцать. Хадсон попросил перемирия на вечер, затем бросил мне джойстик, и мы смеялись и играли в Mario Kart до самого утра. Сейчас я не могу отделаться от мысли, что, возможно, в тот день он пытался помочь мне подольше сохранить детство, чувствовал, как мне грустно от того, что я пропустила столько первых событий, которые должны были стать обрядом перехода во взрослую жизнь. Выпускной год. Сам выпускной. Подача документов в колледж. В полночь он игриво столкнулся своим плечом с моим и сказал: — Мы теперь одного возраста. Это была такая нелепая мысль, что я чуть не уронила свой джойстик. Но потом мои глаза расширились, когда до меня дошло. Судя по дневникам, Хадсон родился двести лет назад, но отец позволял ему жить вне крипты только один день в месяц в течение многих лет, что в сочетании с его пребыванием в Кэтмире составляло восемнадцать лет. Он просто пожал плечами и сказал: — Это долгая история, но когда Джексон, — он резко закатил глаза, — убил меня, мне было восемнадцать, и я был выпускником Кэтмира. Что означает, что Хадсон пропустил все те же этапы, что и я, и, тем не менее, вот он, взрослый. Мне действительно нужно сделать шаг вперед, перестать страдать и понять, чем я хочу зарабатывать на жизнь. Хадсон прав. Я могу это сделать. Может быть. Каоимхе шевелит бровями. — Тебе стоит послушать вампира. Он знает, о чем говорит. — Ты так говоришь только потому, что считаешь его сексуальным. — Настала моя очередь закатывать глаза. — Он сексуальный, — говорит она. — И его мозг — определенно часть этой сексуальности. Так что слушай его. И перестань так сильно волноваться. Все наладится. Так всегда бывает. — Правда? Ты ведь понимаешь, что разговариваешь с человеком, который случайно пересек барьер и навсегда застрял в другом царстве? — И у тебя есть я в качестве лучшего друга и сексуальный вампир в качестве… соседа по комнате. — Она игриво шевелит бровями. — Я просто говорю, что могло быть и хуже. От того, как она произносит «сосед по комнате», по моей коже пробегают мелкие мурашки. Мы с Хадсон не говорили о том, что чуть не случилось после прослушивания. И не потому, что я не пыталась. Он всегда встает раньше меня, или ложится спать позже меня, или — что еще более раздражает — меняет тему разговора. Для парня, который не так давно хотел разобраться с этим в пещере, сейчас он, похоже, намерен вообще не обсуждать то, что между нами происходит. А что-то происходит. Напряжение между нами можно перерезать гребаной бензопилой. Я вздыхаю. Наверное, я должна быть благодарна ему за то, что он дает мне пространство. С тех пор как мэр не оставил сомнений в том, что мы с Хадсоном никогда не покинем Норомар, я пыталась понять, что это значит для меня лично. У меня были мечты дома, а теперь все они исчезли, я знаю это. Но мечты — это не то, что можно просто выбросить, как мусор, и не чувствовать их потери. Мне нужно заменить их новыми. И найти работу, которая мне нравится, которую я действительно хорошо выполняю, было бы хорошим началом. Может быть, тогда я смогу признаться в своих чувствах к Хадсону — в том, что он начинает для меня значить. Я бросаю взгляд на магазин, перед которым стою, и решаю: — Может быть, местному часовщику нужен кто-то для работы на кассе или что-то в этом роде. — Эй! — зовет Каоимхе с половины квартала. — Увидимся с тобой и твоим прекрасным мужчиной на фестивале «Звездопад» сегодня вечером? Я собираюсь сказать ей, что Хадсон — не мой мужчина, прекрасный или нет, но напоминание о том, что в Норомаре скоро будет три дня темноты подряд, заставляет мой желудок трепетать, как листья на летнем ветру. Я сглатываю. С трудом. Хадсон не пил с пещеры, и я не могу не задаться вопросом, будет ли он пить сегодня. Я кричу: — Не могу дождаться! — прежде чем направиться в магазин, и понимаю, что говорю серьезно.