Charm/Очарование

— Хадсон —

— Тебе обязательно так долго принимать душ? — рычит Грейс, когда я выхожу из ванной. Я бросаю на нее нарочито мягкий взгляд. — Кто-то определенно встал не с той ноги сегодня утром. — Я встала в прекрасном настроении, спасибо. — Она проходит мимо меня, сверкнув глазами. — Но я уже час жду, чтобы сходить в туалет. Хорошо. Приятно знать, что все то время, которое я потратил там впустую, окупилось. Но все, что я говорю, это: — Мне жаль. — Нет, не жаль. Если бы это было так, ты бы не делал это каждый день. — Она смотрит на меня хмуро. — И не мог бы ты одеться, пока я в ванной? Ты выглядишь нелепо. — Я одет, — отвечаю я, оглядывая себя в замешательстве. — Как то, что на мне надето, может быть нелепым? — На тебе треники, а не одежда. Это не одно и то же. — Как бы подчеркивая свою точку зрения, она захлопывает дверь ванной прямо у меня перед носом. Как только она это делает, я бросаю невинный, смущенный взгляд. В последнее время я часто смотрю так, что боюсь, что мое лицо так и застынет. И что тогда, черт возьми, я буду делать? Трудно отпугивать людей, когда ты выглядишь как чертов бойскаут. Но я обнаружил, что притворяться невинным, когда я разыгрываю ее, — лучший способ залезть Грейс под кожу. Ради всего святого, пусть я поскорее окажусь под ее шкурой. Должен признать, девушка оказалась более стойкой, чем я ожидал. Я был уверен, что мы уберёмся отсюда в первую же ночь после того, как я сделал к ней шаг и одновременно разозлил ее до смерти. Вместо этого мы провели здесь шесть самых долгих месяцев в моей жизни, и, похоже, конца этому не предвидится. Вот почему в последнее время я стал часами напролет ходить в туалет. Конечно, это быстро надоест, верно? Но пока я добираюсь до шкафа, который находится на моей стороне комнаты, я понимаю, что не только у меня сегодня утром было настроение поиздеваться над соседкой. Потому что пока я был в ванной, Грейс переставила все мои вещи. А под «переставила» я подразумеваю полную и абсолютную катастрофу из любого подобия порядка в моей части комнаты. Неудивительно, что она ворчала по поводу отсутствия рубашки, когда я выходил из ванной. Она хотела поторопить меня, чтобы я увидел это. Мои рубашки и брюки, которые обычно висят, брошены в ящики. Мои пижамы и боксеры висят на вешалках в шкафу. А все постельное белье снято с кровати и сложено под ней. Что за вечный ад? И это еще не все, понял я, подойдя к своей коллекции альбомов. Они все еще стоят на полках, где я всегда их хранил, но она полностью их переставила. Вместо секций, расположенных в алфавитном порядке по типу, с альбомами в секции, расположенными в алфавитном порядке по фамилии исполнителя, они все перемешаны вместе. Абсолютно без рифмы или причины этого безумия. Она разрушила всю систему. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на дверь в ванную. Это какое-то предательство уровня первого класса, которое она тут затеяла. Ни птичий зов, ни встряхивание/взрывание «Доктора Пеппера» (особенно умный розыгрыш, должен признать я, вспоминая, как содовая стекала по ее лицу) никогда не станут достаточной расплатой за это. Дверь ванной открывается, когда я смотрю на нее, и до меня доходит, почему она приняла душ прошлой ночью — чтобы быть рядом и увидеть результат своей дьявольской работы. Она заплатит за это. О, она заплатит. Как только я пойму, как. Но на моем лице ничего этого не отражается, когда она выходит из ванной с радостным блеском в глазах. Вместо этого я принимаю невинный вид, который мне чертовски надоел, и говорю: — Кто-то был занят, пока я был в душе. — Тебе нравится? — спрашивает она, и снова делает невинный вид — широкие глаза и сладкая ухмылка. Но я практически изобрел это дерьмо, и я ни за что не потерплю поражения в своей собственной игре. Ни сейчас, ни когда-либо еще. — Мне это нравится. Мне уже надоела эта система хранения моих винилов. — Я чуть не подавился словами, но каким-то образом мне удалось их произнести. — Таким образом, каждый раз, когда я буду доставать альбом, это будет сюрприз. — Именно об этом я и думала, — с энтузиазмом соглашается она. — Я знала, что тебе это понравится. — Действительно нравится. Очень. — Затем, поскольку к этому моменту мой глаз активно дергается, я поворачиваюсь и иду обратно в сторону своей спальни. По мере того, как я иду, я прошу ее оставить все как есть. Не пытаться больше делать подобное. Но мы с Грейс сидим здесь взаперти уже несколько месяцев, а этот чертов дракон кружит и бьется о стены и крышу при каждом удобном случае. До этого момента мы устраивали друг другу всевозможные розыгрыши, поэтому, конечно, она не оставляет его в покое. Я бы тоже не оставил. — Тебе нравится, что я сделала с твоим шкафом? — мило спрашивает она. — Нравится, — отвечаю я сквозь стиснутые зубы. — Особенно изобретательно было повесить боксеры. — Я тоже так думаю. То есть, я считаю, что такое павлинье белье нужно вывешивать там, где его можно видеть каждый день. — Я вижу его каждый день, когда открываю свой ящик. — Я достаю пару. — Но это тоже неплохо. Когда я беру в руки, я вижу, что она сделала больше, чем просто повесила эти чертовы вещи на вешалку. На секунду я слишком шокирован, чтобы сделать что-нибудь, кроме как уставиться на пару в моей руке. Затем я начинаю стягивать их и проверять. Конечно, она сделала со всеми одно и то же. Она использовала черный шарпи, чтобы нарисовать на каждой паре трусов Versace, которые у меня есть. На тех, что с лицом, она нарисовала усы, а на нескольких из них добавила дьявольские рога. На тех, что без лиц, она нарисовала молнии, звезды и звуковые эффекты из комиксов. Бам. Пау. Брызги. Меня особенно оскорбляют те, где написано «Splat» прямо над моей промежностью. — Это были Versace, — говорю я ей, и как бы я ни старался, я не могу сдержать ужас в своем голосе. Что за чудовище делает такое? — Это не изменилось, — весело отвечает она. И, клянусь, если бы я был вампиром другого вида, я бы сейчас вырвал ей горло. Как бы то ни было, я пользуюсь моментом, чтобы сложить свои боксеры и разложить их на кровати. Потому что в эту игру могут играть двое.