Август

― Боже милостивый, как же здесь жарко! Я без особого энтузиазма обмахивался старым экземпляром газеты «Лошади и страны» ― или, может быть, это был «Дом и страна», или «Лошади и гончие». Во всяком случае, это была именно та газетенка, что валялись повсюду в доме сэра Сирила «Рокки» Хетерингтон-Стоуна, человека с лицом, похожим на гранит, кулаками, похожими на валуны, и манерой просить об одолжении, которая звучит как вызов на дуэль. У этого человека могла бы быть прекрасная карьера фельдфебеля, если бы он по ошибке не родился в офицерском классе. Тем не менее, дом был достаточно милым, хотя и немного тяжеловат из-за оленьих рогов, а прислуга была настолько хорошо обучена, что оставалась незаметной. Лучше всего было то, что мы с Дживсом оказались единственными гостями. Слава небесам за маниакальную потребность леди Хетерингтон-Стоун быть много лучше своих соседей, вот и все, что я могу сказать. Похожая на собор оранжерея, в которой я проводил большую часть времени, с ее крытым бассейном, четкими контурами и благословенным отсутствием оленьих рогов, никогда бы не существовала без ее неустанного руководства. Вот если бы только не было так жарко. ― Это нормально для Норфолка*, Дживс? Дживс возник рядом с локтем Вустера с высоким графином ледяного пунша еще до того, как я закончил восклицать. Эти забавные восточные wallahs**, восседающие на своих горных вершинах, не шли ни в какое сравнение с телепатическими способностями некоего Дживса. ― Ну, сейчас август, сэр. ― Пусть так. Но тебе не кажется, что август немного переусердствовал, Дживс? В конце концов, это английский август. Я имею в виду, не нужно выпендриваться. Бровь дрогнула, и я понял, что Дживс, этот образец сдержанности, от всего сердца согласился со мной. ― Действительно, сэр. Я откинулся на спинку шезлонга. ― Напомни мне еще раз, почему мы не поехали в Шотландию? ― Из-за проблем с вашей тетушкой и несколькими молодыми леди, которых вы хотели избежать, сэр. ― О да, ― вспомнил я. Страшная тетя Агата, линкор семейного флота, способная уничтожить беспомощного племянника одним залпом. Я содрогнулся от этой мысли. И все же Шотландия манила меня. По общему признанию, там говорили с довольно сильным акцентом, и у меня были некоторые проблемы с пониманием языка, но насколько заманчивой казалась мысль о снеге и весенних ручьях, весело сбегающих с гор в глубокие холодные озера. Я уже начал думать, что отважиться на странную бывшую невесту или даже двух-трех, может быть и стоило ради благословенного холода, но Дживс заговорил как раз в самый подходящий момент. ― Я полагаю, что у меня есть решение, сэр, ― с этими словами он подплыл к двери и запер ее, а затем продолжил обходить комнату, закрывая все окна и задергивая занавески. Полумрак, конечно, успокаивал, но мне пришлось задуматься о причине, по которой он перекрыл все сквозняки. Возможно, Дживс, как я часто подозревал, перенапрягся? Он повернулся ко мне лицом, его глаза странно блеснули в голубом свете бассейна. ― Пожалуйста, встаньте, сэр. Я встал, и проворные пальцы Дживса начали снимать с меня одежду. Вообще, в этом нет ничего необычного; я имею в виду, что этот человек ― мой личный джентльмен, поэтому его пальцы каждый день работают по части облачения и разоблачения и так далее, но обычно только в уединении моих собственных покоев, и вряд ли когда-либо на исходе утра. Все это показалось мне странной штуковиной, поэтому я высказал свой самый решительный протест. ― Послушай-ка! Я не смог придать этому заявлению той серьезности, которой оно заслуживало, поскольку теперь на мне не было пиджака и галстука, рубашка фактически была наполовину снята, но, тем не менее, я выпрямился во весь рост. ― Послушай, Дживс! ― Сэр? Руки Дживса остановились на моем поясе, где он расстегивал пуговицу на брюках, и он поднял на меня целую бровь, верный признак того, что он растерялся. ― Может быть, ты мог бы объяснить мне этот план более подробно, Дживс? Я имею в виду напитки, запертую дверь, задернутые шторы, исчезающую одежду... парень может начать недоумевать. ― Я просто подумал, что вам было бы прохладнее, если бы вы разделись, сэр, чтобы воспользоваться бассейном. Этот человек был гением! ― Блестяще! Абсолютно блестяще! Ты просто чудо, Дживс! И будь я проклят, если моя рубашка уже не была аккуратно сложена на краю шезлонга. Я ничего не заметил. ― Спасибо, сэр. Не могли бы вы присесть, сэр? Я сел и позволил чуду заняться моими шнурками. Не будучи самым острым инструментом в ящике, я пока еще смутно представлял некоторые детали плана, и поэтому дал понять о своем недоумении. Дживс, отличный малый, объяснил все, пока разбирался с моими носками. ― Я запер дверь, чтобы не впускать горничных и кухарку, сэр. Поскольку все они женского пола, я счел разумным принять меры предосторожности. Мы должны всегда соблюдать приличия, сэр. В настоящий момент я был совершенно уверен, что у горничных сегодня выходной, и еще я слышал, как кухарка пробормотала за завтраком что-то вроде «пройтись по магазинам» и «оставила для вас холодный ланч», но со слугами нельзя быть слишком беспечным. Например, Дживс всегда появлялся, когда я был в ванне. У этого человека была абсолютная мания чистоты; я не был так хорошо отдраен с тех пор, как сестра-хозяйка впервые взяла меня в свои руки в школе-пансионе. ― А занавески, Дживс? ― Это сельская местность, сэр. Никогда не знаешь, когда наткнешься на юных леди, выходящих подышать свежим воздухом. Что ж, признаюсь, я не хотел сомневаться в словах Дживса, но я придерживался мнения, что нежные юные леди в здравом уме нынче были заняты тем, что падали в обморок в затемненных комнатах, а не прятались на ближайших клумбах в надежде мельком узреть оголенные вустеровские локти. Кроме того, любой, кто сегодня разгуливает по сельской местности, несомненно, уже растаял бы. ― Не могли бы вы встать, сэр? Я встал, и когда Дживс начал стягивать с меня брюки, мне кое-что пришло в голову. ― Знаешь, Дживс, мне пришло в голову, что ты мог бы просто принести мне мой купальный костюм. Ноздри Дживса раздулись. ― Боюсь, что нет, сэр. Очевидно, что изделие, о котором идет речь, попало в руки королевской почты по какой-то досадной случайности, и мне пришлось отправить его обратно. ― Досадной случайности? ― Мне очень не хотелось выпытывать у него подробности, поскольку этот инцидент травмировал его настолько сильно, что у него раздулись обе ноздри, но человек ожидает, что его незамедлительно проинформируют о неких катастрофах с одеждой. Кроме того, мне было любопытно, что могло вывести из себя невозмутимого Дживса. ― Что за случайность? Я сел, затаив дыхание в ожидании чего-то невероятного, а Дживс выпрямился, готовясь сообщить ужасную новость. ― Я боюсь, сэр, что, когда это прибыло, это было... пурпурным. ― Пурпурным? Разве это не какой-то красновато-розовый цвет? Дживс встряхнул мои брюки с ненужной энергией, сказав: ― Коричневато-фиолетовый, сэр. ― Ты имеешь в виду, что-то вроде цвета баклажана? ― Возможно, сэр, по-моему, американцы называют его именно так. Дживс решительно сложил мои брюки, и я посмотрел на него с некоторым трепетом. ― А. На этой стадии я ощутил себя в затруднительном положении. Видите ли, Дживс, очевидно, был под впечатлением, что пурпурный цвет упомянутого купального костюма был какой-то ужасной случайностью, хотя на самом деле я, после некоторого раздумья, сам выбрал этот оттенок баклажана. Итак, затруднительное положение. Образованным парням есть что сказать о честности и неподкупности, и, если речь не идет о невестах или тетушках, я в целом согласен с ними, кодекс Вустеров и все такое; но это был Дживс. Дживс ― мой верный слуга, надежный виночерпий и защитник от тетушек, который всего пять минут назад поднял на меня целую бровь. Дживс, который раздувал ноздри, как чистокровная скаковая лошадь, однажды столкнувшись с травмирующим зрелищем последнего жилета Бинго, и который, похоже, с высокой вероятностью мог и сейчас сбежать. ― А, ― сказал я мудро, ― что ж. ― Я прочистил горло и благородно пожертвовал своим купальным костюмом ради Оплота Домашней Гармонии. ― Ладно, не бери в голову, а, Дживс? ― сказал я и хлопнул его по плечу. ― Сэр, ― сказал он и почти улыбнулся мне. Я улыбнулся в ответ так невинно, как только умел, и сделал мысленную пометку никогда больше не покупать ничего пурпурного. Пусть этот цвет чрезвычайно мне льстит, но оно того не стоит, если вызывает у Дживса такое эмоциональное расстройство. Я имею в виду, сначала бровь, потом обе ноздри, а теперь почти улыбка? Бедняга, должно быть, действительно травмирован. ― Не могли бы вы поднять руки, сэр, ― сказал он, и я повиновался. Он быстро снял с меня майку через голову и начал складывать ее, и на меня накатила волна ностальгии при мысли о том, чтобы искупаться нагишом в бассейне. ― Знаешь, Дживс, это напоминает мне мои школьные годы. В такие жаркие дни, как этот, в конце летнего семестра, мы обычно тайком спускались к реке, раздевались и плескались, как дикие звери. Я ведь рассказывал тебе обо всем этом, не так ли? Дживс сказал: «Да, сэр. Среди прочего» ― и деловито снял с меня остальное нижнее белье. ― Да... это были денечки. Я выпрямился и сделал глубокий вдох, наслаждаясь прохладным воздухом на своей потной коже, чувствуя себя в полном упадке. Я посмотрел на Дживса, чтобы похвалить его за еще один блестящий план, но помедлил. Лицо мужчины было красным, как вареный омар, и я был поражен несправедливостью всего этого. Вот я, свежий, как пресловутый огурец, а вот он ― его лицо раскраснелось и вспотело, руки теребят подол пиджака, и вид у него такой, словно он вот-вот упадет в обморок от жары... или что-то в этом роде. Теперь, чувствую, я должен объяснить здесь одну или две вещи. Во-первых, мое восхищение Дживсом выходит за рамки восхищения его умом. Упомянутый ум, несомненно, является произведением искусства, но так же и тело, которое его поддерживает. На мой взгляд, он идеальный человек: способен дать Сократу и Платону посостязаться, кто круче его по части мозгов, а вдобавок еще и красавец похлеще Париса. Если бы греческие боги все еще существовали, повсюду были бы лебеди, быки и золотой дождь. Во-вторых, я никогда не смогу рассказать ему об истинной глубине моего восхищения. Я ни за что не воспользуюсь своим положением. Кодекс Вустеров совершенно четко определяет взаимоотношения между хозяином и слугой, и я погрешу против истины, сказав, что выбираю классическую мораль, а не христианскую. Кроме того, если бы я, скажем, выразил свою приверженность классике, а Дживс не разделил бы ее, тогда он решил бы, что у него нет другого выбора, кроме как уйти от меня, а такая возможность просто невыносима. Я содрогнулся от этой мысли и сделал глоток пунша, чтобы успокоить нервы. Однако это не мешало мне мечтать о счастливой развязке. Меня одолевали ужасные, приторно-сладкие сны; фактически, осмелюсь сказать, они даже превзошли бы La Bassett, так как были переполнены закатами, признаниями, зелеными полями, хорошим скотчем, солнцем и общим ощущением, что в любой момент может начаться дождь из щенков и котят. Мэделин могла бы гордиться. Так вот, в прошлом Бертрам всегда отбрасывал такие мечты ― чопорность и все такое, ― но только до сегодняшнего дня. Что-то было в том, как глаза Дживса блеснули в свете бассейна, ну и, конечно, напитки, запертая дверь, задернутые шторы, исчезающая одежда... у парня могут появиться идеи. И теперь Дживс стоял прямо передо мной, изо всех сил стараясь не обращать на меня внимания, его взгляд был твердо направлен поверх моего плеча... в общем, идеальный личный джентльмен джентльмена, если не считать того, что его пальцы очень непрофессионально дрожали, когда он раздевал меня. Может, я и идиот, но я не вчера родился, что бы ни говорили некоторые люди. В одно мгновение пелена спала с моих глаз, и в тот же момент я придумал план. ― Послушай, тебе тоже надо раздеться, Дживс. ― Сэр? Я ободряюще похлопал его по плечу. ― Эта твоя идея купаться нагишом просто великолепна. Ты должен раздеться и пойти со мной. Дживс замер, а я начал расстегивать пуговицы на его пиджаке. ― Право, сэр, я должен протестовать... Он попытался отступить, но я ему не позволил. ― Давай, ну же, Дживс... ― ...Вряд ли это кажется уместным... ― Да что особенного? Тут нечего стыдиться, просто два парня вместе купаются... ― Ну, я... Я расстегнул последнюю пуговицу на его пиджаке и провозгласил последний аргумент: ― Я настаиваю! Дживс перестал пятиться и выпрямился. Он пригладил рукой волосы и сказал: ― Ну хорошо, сэр, раз уж вы настаиваете. ― Правильный настрой! ― я счастливо улыбнулся ему, затем налил себе еще стакан ледяного пунша и растянулся на шезлонге, ожидая, когда Дживс начнет раздеваться. Дживс раздевался медленно, его движения были точными, он аккуратно складывал, вешал или откладывал в сторону каждую вещь: пиджак, жилет, галстук, подтяжки. Он заставил меня подумать об этих новомодных заводских производствах, всей этой классной современной эффективности и четких линиях. Он даже напомнил мне о древнегреческих богах и героях. Это привело к другим классическим мыслям... Нет ничего лучше хорошего образования в государственной школе, чтобы научить парня, как славно ладить ― или бесславно, в зависимости от обстоятельств, ― с другими парнями. Как сказал один забавный писатель: «В конце концов, нельзя ожидать, что мальчик будет развратным, пока он не побывал в хорошей школе».*** Я прекрасно знаю, что когда на тебя внезапно наваливаются классические мысли, то временами это чертовски отвлекает внимание, ― это особенно неудобно, если рядом есть представительницы слабого пола. Или тетушки. Однако, взглянув на это с другой стороны, я начал думать, что у меня может быть шанс, э-э, «неплохо поладить» с моим парнем Дживсом, если судить по румянцу на его шее. Знаете, мне снилась его шея. Я залпом выпил пунш и налил себе еще. Поскольку он стоял ко мне спиной, я позволил своему взгляду немного побродить: ширина его плеч под рубашкой, гибкость его мышц, когда он снимал запонки, скрытая впадинка на пояснице, которую я мечтал поцеловать целую вечность, крутая линия его ягодиц под прекрасно сшитыми брюками, когда он наклонился, чтобы разобраться со своими ботинками... тут было что оценить. Возможно, в этот момент я застонал. Наверняка покраснел, когда Дживс посмотрел на меня, и мне пришлось немного изменить позу. К счастью, это обст., казалось, позабавило его, и он просто поднял бровь и почти улыбнулся мне, а потом расстегнул рубашку и обнажил кожу, похожую на мрамор. Я вам заявляю, что если бы Микеланджело столкнулся с такой физ., он бы отбросил свой резец и... просто постучал бы по голове и пошел домой к своим макаронам. Во рту у меня все пересохло, как в гробнице Тутанхамона, поэтому я сделал еще глоток старого ледяного п. и облизал губы. Я уже начал думать, что, возможно, было плохой идеей закрыть окна. У меня возникли некоторые проблемы с дыханием, и я как раз собирался спросить Дживса о симптомах этой гипокси-чего-то там, когда заметил, что его грудь тоже поднимается и опускается быстрее, чем обычно, а потом он начал расстегивать брюки, и я мог говорить не больше, чем лететь к вершине Эвереста. Очевидно, у Дживса были свои классические мысли. Он стянул бр. и аккуратно отложил их в сторону, а затем одним эффектным движением снял с себя нижнее белье. Я ахнул и снова сменил позу на шезлонге ― мои классические мысли в этот момент доставляли мне некоторые трудности, ― и Дживс почти улыбнулся мне снова, его губы мило изогнулись в уголках. Я чуть не уронил свой стакан и поспешно поставил его на стол трясущимися руками. Его голос, когда он заговорил, звучал по-другому, глубже, и мне не стыдно признаться, что это повлияло на мои внутренности. ― Сэр. Я слышал это слово каждый день, сколько себя помню, так часто, что уже почти не замечал его. Это просто одно из тех слов вроде «и», или «чай», или «ты глупый мальчик», на которые вообще не обращаешь внимания. Однако, услышав, как Дживс сказал мне это таким голосом, я понял, что больше никогда не смогу это игнорировать. Один слог, всего три буквы, и в нем больше эмоций, чем вы можете сосчитать. ― Дживс? ― сказал я или попытался сказать; моя первая попытка заговорить провалилась, и мне пришлось прочистить горло и попробовать снова. ― Дживс? ― И будь я проклят, если мой голос не сделал то же самое, что и голос Дживса ― он вышел глубоким и волнующим, как у какого-нибудь кумира дневных спектаклей. Ну, он пару раз моргнул и сглотнул, а затем откашлялся и сказал: ― Начнем? Я на мгновение заколебался ― у Дживса был какой-то дьявольский блеск в глазах, когда он протягивал мне руку, ― но Вустеры никогда не испытывали недостатка в храбрости, и я отбросил осторожность. ― Да, ― сказал я, беря его за руку, и он издал клич, как краснокожий индеец, подхватил меня на руки и швырнул нас обоих в глубину ― бултых! Не вздумайте сказать, что Вустер принял это не как мужчина ― я всплыл, отплевываясь и хохоча, а Дживс... Он посмотрел на меня так, как люди смотрят на одно из лучших кулинарных творений Анатоля, и улыбнулся; да он просто сиял! Тогда меня осенила самая сентиментальная из всех сентиментальных мыслей: вот как выглядит мой возлюбленный; вот как выглядит мой возлюбленный, когда он счастлив. Дживс попытался вытащить меня, но я его удержал и воспользовался моментом, чтобы очертить кончиками пальцев его улыбку. Его глаза потемнели, он вдруг стал похож на дьявольского пирата, лизнул мой палец, втянул его в рот и нежно пососал. Я дрожал, как осиновый лист. Он терзал меня этой сладкой пыткой, пока я не сломался. Я схватил его за голову и яростно поцеловал, вложив в это столько чувственного желания, сколько смог. Возможно, я не знаю правил, когда дело доходит до поцелуев с женщинами, но я чертовски хорошо знаю, как целовать мужчину, и я целовал его, пока у нас обоих не перехватило дыхание. Мы так увлеклись, что погрузились опять с головой под воду и снова вынырнули, отплевываясь и смеясь. Это нас развеселило и подняло настроение. Мы целовались, играли и плескались, как выдры весной, перемежая все это странными касаниями то тут, то там; я колотил его по высоте и ширине, а он пытался одержать победу, макая меня в глубину. Я не хочу сказать, что он жульничал, но его вопиющие методы на фронте погружений отвлекали меня самым скандальным образом. Когда мы, наигравшись, устали, он прошептал мне на ухо: «Думаю, у меня есть план, который ты одобришь», и отбуксировал меня к мелкому краю бассейна, бортик которого оказался как раз подходящей высоты для того, что он запланировал. В прошлом я иногда сомневался в мудрости его планов, но не более! С этого дня Бертрам открыл новую страницу ― на самом деле, целый новый лес ― и я заявляю, что больше никогда не буду сомневаться. Я обрел веру, я был обращен, я нашел свой путь в Дамаск. Позже, лежа в его объятиях, я сказал: ― Думаю, Дживс, это войдет в книгу рекордов. Он убрал мои волосы со лба и улыбнулся, чуточку самодовольно. ― Действительно, сэр.