***
…Сидя перед зеркалом, Эри старательно улыбалась своему отражению. У неё всегда отвратительно выходило притворяться. Надолго её не хватало, организм начинал противиться обману: дрожали руки, сбивалась речь и учащалось сердцебиение. Чуточку выручали несколько недель, проведённых в хостес-клубе — но и там её ужасную актёрскую игру от разоблачения во многом спасало количество потребляемого клиентами спиртного. Эри представила себе посетителя, развязно похлопывающего её по бедру, и вновь растянула кончики губ в фальшивой улыбке. Эти улыбки она тренировала второй день подряд, вызывая в памяти лучшие образцы, явленные ей Рэйджу — старшая сестра была в них мастерицей. Началось всё с того, что вчера, после завтрака, она так и не отважилась пойти на прогулку в парк. Находиться поблизости от могилы Соры выходило бессовестным: совсем недавно Эри признавалась перед ней в любви к одному её сыну, а меньше чем через неделю легла в постель к другому. И девушка задумалась: если настолько тяжело притворяться перед мёртвыми, то каково будет с живыми? А ведь сделка с Первым принцем в каком-то роде подразумевала притворство. Стоило научиться этому получше, раз уж на неё согласилась. Соблюдать все правила, в том числе самые абсурдные. Проявлять покорность с Ичиджи. Разговаривать с Ниджи так, словно ничего не произошло. Смотреть в глаза Йонджи… И вежливо улыбаться. Глория назвала бы это «делать хорошую мину при плохой игре»… Иногда Эри казалось, что у неё начало получаться. Однако всякий раз при виде Ниджи тщательно подготовленные улыбки и маски моментально улетучивались у неё из головы. Пока что самым большим достижением Эри считала то, что перестала слишком явно от него отшатываться, окажись они случайно рядом. Впрочем, она свела количество таких случайностей к минимуму — старалась обойти Ниджи по широкой дуге или же меняла маршрут, стоило ей заслышать в коридоре знакомый шум, издаваемый покалеченной ногой. Она глядела на него пугливо и настороженно. Если это замечал Ичиджи, в левом уголке его губ возникала едва уловимая складка. Эри уже достаточно хорошо изучила Первого принца, чтобы с уверенностью утверждать: тот сердился, ему это не нравилось. С самим Ичиджи тоже выходило странно: миновало два дня с тех пор, как она побывала в его постели, а он ни разу не заговорил с ней, не выразил свой интерес, не напомнил о сделке. Не требовал снова отдаться ему. Эри даже начала сомневаться: вдруг ему понадобилось это всего один раз, как доказательство подчинения? Или же она не понравилась ему как женщина, и Ичиджи посчитал, что прихоть себя не оправдала? Прямо спросить об этом виделось Эри верхом бесстыдства. И оттого она терзалась сомнениями и тягостным ожиданием: захочет ли он её опять? И если да — как скоро? В любом случае девушка твёрдо решила, что больше не опустится до того, чтобы представлять на его месте Йонджи. Это было нечестно и низко. Ей и так было за что себя презирать. Эри опять уставилась в зеркало. Наверное, в её комнате оно было кривым: как иначе объяснить то, что пока губы изгибались в идеальной высокомерной улыбке, в глазах застыла тоскливая горечь?.. Взгляд тоже следовало потренировать.***
Катышек угрелся и притих в сложенных лодочкой ладонях, изредка дёргая острой мордочкой и щекотно шевеля усами. Его хозяйка восседала на краю застеленной изумрудным покрывалом кровати, преступно мешкая и никак не находя в себе силы подняться, посадить мышонка в клетку и унести ту с собой. Эри ненадолго вернулась в башню Четвёртого принца, когда наконец отважилась отдать приказ слугам перенести в старую комнату свои нехитрые вещи. Пришлось явиться лично — под предлогом проконтролировать сборы, — чтобы кто-то ненароком не обнаружил Катышка или его клетку. «Скоро», мимолётно брошенное Рэйджу, оказалось не парой часов, а парой дней. Йонджи ожидали следующим утром. Прямо сейчас стоял поздний вечер: солнце село, ужин давно миновал, и Джерма куталась в тёплые сумерки. Когда несколько минут назад Эри проходила мимо окна, то заметила, что кое-где во дворе уже начали зажигать факелы. Она окинула спальню тягостным взглядом. Только клетка в углу, за диваном, оставалась последним напоминанием о недолгом проживании Эри в этой комнате. Слуги, уходя, забрали с собой даже коробочку с ден-ден-муши — понадобилось «освежить» передатчик перед возвращением хозяина. Девушка почти собралась с духом, чтобы окончательно распрощаться с зелёной спальней, как неожиданно расслышала на лестнице шум шагов. Он был тяжёлым и донельзя странным — как если бы кому-то ходьба давалась нелегко… Побледнев от внезапной догадки, Эри без промедления сунула мышонка в складки покрывала позади себя. — Беги, глупенький! Прячься! — прошептала она, отчаянно надеясь, что сонный зверёк поймёт, и привстала, с трепетом уставившись на обладателя тяжёлой походки, показавшегося на пороге. Ниджи с кривой ухмылкой привалился к дверному косяку. — Вот ты где, — протянул он. — А мы тебя обыскались. Переезжаешь? Интересно, осмелился бы он так просто заявиться сюда в присутствии Йонджи? Впрочем, почему бы и нет, они же братья… В этот момент по позвоночнику Эри холодом разбежались мурашки: ей почудился неясный писк за спиной. Чтобы хоть как-то отвлечь внимание Ниджи от кровати, девушка разом переборола страх и двинулась к нему навстречу. «Улыбнись. Ну же, попробуй улыбнуться. Вежливо, свысока — как училась днём». — Зачем ты здесь? — вместо улыбки руки машинально обхватили плечи в слабой попытке отгородиться от него и его предположительно насмешливых взглядов. Нет, она не могла — просто не могла заставить себя улыбаться ему! — Ичиджи велел передать, что ждёт тебя. В твоей комнате. Послал меня за тобой… Ниджи не договорил — с подозрением вытянул шею, присматриваясь к чему-то за её плечом, и Эри поспешно шагнула в противоположную сторону, пытаясь завладеть его взглядом. — Почему там? Чего он хочет? Кажется, уловка сработала. Ниджи развернулся, театрально разводя в воздухе руками, и ответил довольно расплывчато: — Ну-у, Ичиджи любит исправлять чужие ошибки. Хах!.. Делать так со своими у него не всегда выходит. Братец привык быть идеальным во всём — и попросту не умеет признавать, что они у него существуют. — Как будто ты умеешь признавать свои ошибки… — казалось диким так спокойно стоять и разговаривать с ним после всего, что он совершил. Эри буквально заставила себя смотреть ему в лицо — лишь бы случайно не обернуться в сторону кровати. Чтобы Ниджи не перехватил её взгляд и не заметил среди складок покрывала то, чего в комнате принца по определению не должно было находиться. И надеялась, что у Катышка хватило сообразительности спрятаться. Понять, что стоявшее перед хозяйкой синее чудовище было гораздо опаснее зелёного — для них обоих. — Конечно же, умею. Сама видишь: мне пришлось признать последнюю, — Ниджи тем временем выставил вперёд ногу, наглядно демонстрируя кузине деформированное колено. — Это сделал Ичиджи? — прошептала она. — А кто же ещё? — удивился её наивному вопросу кузен. Действительно, кто же ещё в Джерме был способен настолько искорёжить железное тело одного Винсмоука, как не другой Винсмоук. — Впрочем, он был мне даже благодарен — как выяснилось, мой, хм, поступок разрешил его сомнения по поводу того, что с тобой делать. Слышал, вы заключили сделку? — Ты в курсе нашей с ним… договорённости? — последнее слово далось ей с трудом. — Разумеется. Даже если бы Ичиджи не сказал — я собственными глазами видел тебя в его постели. Щёки Эри защипало от бросившейся в лицо краски. Значит, голос Второго принца ей тогда не примерещился. — А что, если ему просто захотелось обо мне… позаботиться? Лицо Ниджи вытянулось, он захохотал. Вряд ли Ичиджи рассказал ему про то, что случилось в море. Но Второй принц как будто знал заранее, чем всё закончится в тот вечер. Что ей предоставят выбор без выбора. …Ниджи смеялся, попутно вспоминая свой поединок с братом двухдневной давности. Выходка с кузиной получилась спонтанной — уж слишком он был зол на Ичиджи, и жажда мести на какой-то миг возобладала над рациональностью. Ниджи понимал, что ему предстоит за это ответить, но это его не сильно заботило. В Джерме споры между мужчинами обычно решались кулаками, и Ичиджи, вызвав его, не пошёл против давней традиции. Ниджи думал, что не мог проиграть в тот день — казалось, само небо, непрестанно змеившееся молниями над их головами, было на его стороне. Но он недооценил брата, посчитал, что раздражение ослабит его. А получилось наоборот: внутренняя ярость Винсмоуков, которой тот давал выход лишь в бою, оказалась столь мощной, что удвоила его силы. Ниджи раньше и в голову не приходило, что, покусившись на семейную «ошибку», он сумел так задеть брата за живое. Они чуть ли не целый час парили над пустынной тренировочной площадкой под проливным дождём, молча обмениваясь расчётливыми и стремительными ударами, раз за разом пронзая окружавшую их водную завесу ослепительными вспышками голубого и алого. Синяя Молния гордился своей скоростью и реакцией, но его противник практически не уступал ему. А в методичности и спланированности атак — пожалуй, и превосходил. Впервые в жизни сражение выдалось таким долгим. Каждый из них считал себя правым, каждый не намеревался уступать… Братья в очередной раз столкнулись, отразили удары друг друга, отлетели в стороны, и Красная Искра внезапно выкрикнул, громко и звучно, перекрывая голосом шум разошедшегося шторма: — Я долго думал, Ниджи, и решил: раз уж я буду когда-нибудь королём… Король может позволить себе хотя бы одну-единственную слабость. Ведь исключения подтверждают правило. Спасибо, что открыл мне на это глаза! Ниджи настолько опешил от подобного заявления, что ослабил бдительность — и Ичиджи молниеносно ринулся сквозь завесу дождя и зарядил брату точным пинком окутанной алыми искрами ноги прямиком в коленную чашечку, безжалостно сминая и корёжа сустав. Последовавшая ударная волна вышла такой мощной, что рейдовый ботинок на повреждённой ноге отказал, и Синяя Молния, кувыркнувшись в воздухе, сверзился вниз и мешковато приземлился в немалых размеров лужу. И без того мокрую брусчатку вокруг него омыло высокой волной разлетевшихся брызг. Когда Ичиджи приблизился к брату, тот уже заходился в злом хохоте, подставив лицо холодным дождевым струям, — Ниджи признал свою неудачу. По костюмам обоих стекала вода, причёски сбились, некрасиво облепляя скулы мокрыми прядями. — Что ж, я был не прав, — согласился Ниджи — и Ичиджи протянул ему руку, чтобы помочь подняться. Что бы ни случилось, братья оставались братьями, а бой неизменно выявлял истину. Вдобавок после проигрыша в одном — всегда существовал шанс отыграться в чём-то ином… …Отсмеявшись, Ниджи спросил у кузины: — Так ты идёшь? — Иду, — тихо подтвердила она. — Но лишь потому, что обещала ему подчиняться. А вот тебе я подчиняться не намерена. — Надо же, ещё одна отказывается выполнять мои приказы… — пробормотал Ниджи еле слышно, себе под нос. — Ты что-то сказал? — переспросила Эри, настороженно поглядывая на него. — Тебе померещилось. Поторопись, — тот передёрнул плечами и кивнул в сторону лестницы. Ей было невдомёк, зачем за ней послали именно Второго принца (или это была его личная инициатива?), однако Ичиджи и в самом деле не следовало заставлять ждать. Выходя за ним в коридор, Эри всё-таки не удержалась и оглянулась на кровать: Катышек с беспокойством глазел на неё из пещерки, образованной на стыке двух больших подушек. В тот же миг Ниджи захлопнул дверь, отсекая от полутёмного коридора уютный свет спальни, и девушка перевела дух: мышонок был в безопасности. А вот её собственная безопасность оставалась под вопросом. — Не подходи ко мне, — почти умоляюще прошептала она, когда они вдвоём направились к лестнице. Ниджи задержался у пролёта, вытянув голову в сторону уходящего вниз ряда ступенек. Спускаться с повреждённой ногой всегда выходило сложнее, чем подниматься, — Эри выучила это на собственном опыте. — Хорошо, пока не буду, — ухмыльнулся он. Девушка пропустила его вперёд; прежде самый ловкий из братьев, он двигался медленно, неуклюже перенося покалеченную ногу со ступеньки на ступеньку. В тишине раздавалось слабое металлическое поскрипывание. Кажется, звук исходил от его колена. Ниджи был последним человеком, с которым ей хотелось бы разговаривать или находиться поблизости, но в данный момент от него не исходило угрозы, если не считать таковой его непонятные ухмылки. Девушка следовала за ним, держась чуть позади и гадая, что же означало это сомнительное «пока». Они вышли на улицу и всю дорогу до замка провели в полном молчании. И только когда оказались внутри и миновали парадную лестницу, Эри приглушённо вымолвила, обращаясь к его спине: — Ниджи… — Что? — как-то раздражённо бросил он, не оборачиваясь и не замедляя шаг. «Зачем ты это сделал?» — А как ты понял, что Ичиджи… ну… что он… — Эри замялась, пытаясь подобрать верное слово. — Что я его слабость? — наконец выговорила она. Факт наличия какой-либо слабости у Первого принца по-прежнему выглядел сомнительным, в этом ей оставалось полагаться исключительно на слова Рэйджу. Было слышно, как Ниджи усмехнулся, но, к счастью, не стал язвить над этим вопросом на свой ядовитый манер. — А ты сама не замечала? — Нет… — Да уж, в случае Ичиджи такое невероятно сложно заметить… — протянул он, явно гордясь своей наблюдательностью (пожалуй, не стоило ему говорить, что Рэйджу тоже заметила). …Ниджи едва не фыркнул на ходу, припомнив, как у невозмутимого братца чуть было не пошла носом кровь, когда тот увидел Годжу почти раздетой на осмотре в лазарете. Однако это ещё ни о чём не говорило. Если Ичиджи хотел Годжу — это было его право. К тому же кузина была на загляденье хороша, хоть и не вписывалась в классические стандарты красоты. Она не была девственницей — так что грядущая свадьба не стала бы помехой. Но потом Ниджи понял, что брат сопротивлялся этому желанию, подавлял и скрывал его, а значит — считал слабостью… Второй принц подумал немного и сказал: — Когда я упустил тебя в воздухе. Ичиджи не сразу, но всё же ринулся за тобой. — А вдруг он просто переживал за ценный ресурс? — Если бы так — приказал бы мне тебя поднять. Не захотел бы прикасаться сам. А ещё ему не понравилось, что Йонджи тебя перехватил. Оставалось поверить ему: Эри тогда было не до того, чтобы приглядываться к своим мучителям. — Так что да, — подытожил он, — ты его слабость, сестрёнка… Его безупречная слабость. — Не смей!.. Не смей называть меня «сестрёнкой»! — Эри передёрнуло от этого небрежно брошенного слова. — Никогда, если на самом деле этого не подразумеваешь! Да как у тебя только язык поворачивается?.. Ниджи резко затормозил, отчего она чуть было не столкнулась с ним, но вовремя среагировала и с испугом отскочила назад. Он развернулся, нескладно двигая искалеченной ногой — из-за плохо гнущегося колена повороты на одном месте тоже давались ему с трудом. И заявил, растягивая губы в сардонической усмешке: — Да, ты права, не стоит. Глупо звучит. Новый неловкий разворот — и он двинулся дальше, припадая на правую ногу. Эри нерешительно последовала за ним.***
Ичиджи стоял у открытой балконной двери и, сунув руки в карманы брюк, всматривался в чернеющие в темноте верхушки парковых деревьев. Было непривычно видеть его посреди её скромной комнаты. Видеть их обоих: Ниджи, проводив её, не торопился уходить — наоборот, прикрыл дверь и откинулся на неё спиной, безмятежно скрестив на груди руки. Что им от неё понадобилось? Эри медленно подошла к Ичиджи, по-прежнему пребывающему в задумчивости и не обращающему на неё никакого внимания. Постояла рядом с ним, не решаясь дотронуться до рукава его чёрной шёлковой рубашки. Наконец он соизволил повернуть в её сторону подбородок, и лишь тогда она вымолвила: — Ты обещал мне, что… — Эри покосилась на подпирающего дверь Ниджи и продолжила сбивчивым шёпотом, надеясь, что тот не услышит: — Что он ко мне больше не приблизится. В прошлый раз… Ты сам сказал это. Если я буду послушной — а я была послушной!.. Ниджи всё-таки услышал. И приблизился, будто злорадствуя над её взволнованными словами. Он сделал шесть тяжёлых, отрывистых шагов, и шесть раз в груди Эри отчаянно стукнуло сердце. Теперь Ниджи стоял так близко, что почти прижимался к её спине, щекоча шею своим дыханием. Мужские ладони опустились ей на плечи, а потом — Эри окаменела от страха — протянулись вперёд и ниже и начали расстёгивать одну за другой мелкие пуговицы на её блузке. Вряд ли бы он осмелился на подобную вольность просто так, без разрешения старшего брата — в какой-то паре шагов от него! — Да, так и есть, и я сдержу своё слово. Однако вместе с тем я решил, — Первый принц невозмутимо наблюдал за действиями брата, — что перед этим Ниджи должен исправить свой промах. И он с этим согласился. — Исправить?.. Промах? — произнесла Эри — непонимающе, на грани паники. Ниджи между тем закончил с пуговицами, распахнул блузку и неторопливо спустил с плеч, оставляя верх её тела в одном изящном кружевном бюстгальтере. Блузка небрежно отлетела на пол. — Исправить, — подтвердил Ичиджи, полностью разворачиваясь к ним. Он наклонился, уже привычно прихватывая пряди её волос, погладил их кончиками пальцев и улыбнулся. Эта улыбка вызвала у неё дрожь: — Ниджи обещал показать тебе, что умеет обращаться с женщинами аккуратно. А я обещаю, что лично за этим прослежу. И это будет в последний раз. — Ты хочешь отдать меня ему?! Снова?! — выдохнула девушка. На неё постепенно надвигался ужас от осознания происходящего. — Это, по-твоему, значит «исправить»? — Братцу не нравится, что ты продолжаешь от меня шарахаться при каждой встрече, Годжу. Его, видите ли, это раздражает, — фыркнув, пояснил Ниджи, кладя одну руку ей на талию, а другой щёлкая спереди фигурным замком на ремешке её юбки. Замок расстегнулся — и секунду спустя тонкая ткань с мягким шелестом соскользнула по её ногам на пол. — Он хочет нас помирить. — А если я пообещаю… никогда больше не шарахаться? — Эри, стараясь игнорировать Ниджи и его нахальные руки, с мольбой всмотрелась в лицо Ичиджи. — Мы можем помириться с ним прямо сейчас. Я готова его простить! — она отнюдь не была в уверена в последнем, но молилась, чтобы ей поверили. Способ улаживания семейных конфликтов, придуманный Первым принцем, не укладывался в её голове. Пальцы Ниджи на её талии чуточку напряглась. Но Ичиджи по-прежнему улыбался. — Всё уже решено, Годжу. Успокойся. И не забывай: ты должна быть послушной. Она опустила голову, стараясь сдержать слёзы. Сопротивляться им было бесполезно. Из этой ловушки не имелось выхода. Ичиджи отошёл от них и уселся в высокое кресло у окна, откинулся в нём, заложив ногу за ногу. Похоже, он действительно собирался за всем проследить — как тогда, в Трофейном зале. Проконтролировать лично. Тем временем Ниджи, ловко справившись с крючками, стянул с неё бюстгальтер и, наклонившись, шепнул на ухо, поглядывая сверху на её обнажённую грудь: — Признаться честно, Годжу, ты красивая, но как женщина меня почти не заводишь. В прошлый раз я был обижен на брата, вот ты и попалась мне под руку. Эри дрогнула в его руках от бесстыдного цинизма этого заявления, к тому же плохо сочетающегося с тем, что он творил в данный момент. — Но мы оба должны постараться, потому что ему это важно, — Ниджи едва заметно дёрнул подбородком в сторону наблюдающего за ними старшего брата и, скрывая это, играючи прихватил губами мочку её правого уха. После чего повысил голос: — Сама снимешь остальное? Или хочешь, чтобы я это сделал? — Я сама… — пробормотала девушка, и Второй принц, одобрительно хмыкнув, отступил от неё и тоже начал раздеваться. Бросив последний умоляющий взгляд на застывшего в кресле Ичиджи — нет, от него не стоило ждать снисхождения, он никогда не пересматривал своих решений, — Эри осторожно переступила круг, образованный упавшей юбкой, и отошла к кровати. Там она разулась, после чего, помедлив и отвернувшись от кузенов, стянула с себя тонкие трусики. Она всё ещё стояла лицом к постели, не смея повернуть головы и не представляя, чего они от неё ждут, когда сзади вновь послышалась тяжёлая поступь, и обнажённый Ниджи легонько ткнул ладонью в середину её лопаток — поверх узкой полоски свежего шрама, — заставляя опуститься на кровать. Сам он, с явным усилием согнув ногу, забрался туда же следом — и Эри неожиданно поняла, что для него это тоже было не столько удовольствием, сколько приказом. Как и тот, что Ичиджи отдал ей. Впрочем, Ниджи следовал ему куда более охотно и умело, нежели она сама. Она обернулась и покраснела, скользнув ненароком взглядом по его нагому телу: телосложением братья походили друг на друга как две капли воды — если не брать в расчёт некрасиво вывернутое левое колено. Судя по вмятинам, колено безуспешно пытались выпрямить чем-то вроде кузнечного молота. Что ж, выходит, волшебный пресс, как в случае с Йонджи, не всегда был панацеей… Эри подумала об этом и следом непроизвольно качнула головой: нет, в их присутствии вспоминать про Йонджи было запрещено. Ниджи, потянувшись, приобнял её за пояс, подтолкнул вперёд, принуждая опуститься перед ним на четвереньки. — Что ты делаешь? — шепнула она в испуге, хотя обещала самой себе сдерживаться и не выдавать своих чувств. Эта бесстыдная поза живо напомнила ей о событиях в королевской спальне. Во всяком случае, он очень похоже придерживал её за ягодицы. — Ничего выдающегося, — довольно миролюбиво пробормотал Ниджи. — От нас требуется просто повторить то, что уже было. — То же самое?! — Эри против воли рванулась в его крепких руках. — Ш-ш-ш… — успокоил он её, поглаживая по бёдрам. — Я же обещал ему сделать это аккуратно. Тебе не будет больно. Может, даже понравится. Эри, подогнув локти, бессильно уткнулась пылающим лицом в подушку. «Просто не думать… Просто ни о чём не думать… Потерпеть…» …Как и тогда, Ниджи некоторое время растягивал двумя пальцами её узкий анус — плавно, негрубо, слегка дразняще. И, несмотря на свои недавние слова, всё-таки весьма возбудился в процессе. Наконец, предварительно смочив слюной напрягшийся член, он осторожно проник в неё сзади — под пристальным взглядом Ичиджи, сидящего в кресле. В этот раз по физическим ощущениям всё действительно оказалось не настолько ужасным — он давал ей время привыкнуть к себе, шептал почти ласково, уговаривая расслабиться. — Как ты себе это представляешь? — не выдержала и выдохнула она срывающимся шёпотом, чуть ли не в истерике. Ниджи лишь усмехнулся, пропуская под её грудью свою сильную руку. Он рывком приподнял Эри, прижимая её спиной к своей широкой мускулистой груди, и сделал первый медленный толчок, снизу вверх. Она всхлипнула, невольно обхватывая придерживающее её предплечье, откинулась затылком на его плечо, — чтобы было легче удерживать равновесие. Второй принц начал плавно двигаться в ней — он сдержал обещание: было не больно — скорее, стыдно, неприятно и странно. Извращённо… Эри уставилась в угол кровати, изо всех сил стараясь не думать о происходящем безумии: ни о том, что так просто отдаётся Ниджи, ни о том, что его старший брат откровенно рассматривает эту сцену. Но не думать никак не выходило. Тело Эри было полностью открыто взгляду Первого принца — Ниджи повернулся так, будто нарочно выставлял её напоказ брату. Хорошо хоть не давал волю рукам — действовал исключительно в рамках полученного приказа. Какие мысли бродили сейчас в голове у Ичиджи? Ему нравилось наблюдать? Или же он равнодушно выжидал, пока они закончат? Словно отвечая на эти вопросы, Ичиджи внезапно поднялся с кресла — нет, равнодушным он точно не остался. Приблизившись к ним, Первый принц наклонился и притянул к своему паху её правую руку. Под светлыми брюками чувствовался его затвердевший член, и Эри вздрогнула: что он задумал? В следующую секунду Ичиджи накрыл её ладонь своею, направляя, заставляя поглаживать, ласкать себя сквозь тонкую ткань. Девушка, полная невыносимого стыда, всё же подчинилась: Ичиджи любил послушание. Через какое-то время он отстранился и отошёл — для того, чтобы снять одежду. Вернулся он полностью нагой, молча встал рядом, выжидая, и Эри, угадав его мысли, сама обречённо опустила пальцы на его полувозбуждённый орган, проводя ими вдоль него взад-вперёд, как только что делала через ткань, ощущая, как тот странно подёргивается под её ладонью. Ниджи, посматривая из-за её плеча, как та неловко, неумело ласкает его брата, задышал глубоко и прерывисто, постепенно наращивая собственный темп; давящие толчки тягуче отдавались внизу, у основания её позвоночника… В какой-то момент Ниджи нагнулся и жарко шепнул ей на ухо — так, что было слышно и Ичиджи: — Возьми его в рот. Ласкай языком. Эри поражённо взглянула снизу вверх на затенённое непроницаемыми очками лицо Ичиджи, не веря, что он действительно мог бы захотеть от неё… такого. Невозможно! К её ужасу, тот слегка улыбнулся, кривя уголок рта, — и кивнул. «Быть покорной, послушной, и тогда этот кошмар скоро закончится… И эти мерзавцы оставят меня в покое…» Ичиджи приподнял её подбородок, прошёлся по губам большим пальцем, заставляя их разомкнуться, после чего перенёс ладонь ей на затылок, мягко, но неумолимо склоняя её голову к своему паху. И та, закрыв в бессилии глаза, вынуждена была подчиниться. Язык робко скользнул по его члену, ощущая лёгкий пряный привкус, — не так уж и отвратительно… Руки Второго принца буквально впились в тело Эри, какое-то время он двигался в ней резко — едва-едва не переходя черту, за которой начинается боль. Наконец он дёрнул тазом, вжимая его до предела в её ягодицы. Вдоль её бедра, которое он придерживал правой ладонью, прошёл ощутимый, сводящий мышцы разряд — чуть слабее, чем в прошлый раз, но она всё равно дёрнулась, со всхлипом отпрянула от Ичиджи, пытаясь высвободиться из стальной хватки его младшего брата. Помедлив, Ниджи всё же выпустил Эри из рук, одновременно покидая её тело: — Видишь, всё было не так уж и плохо, сес… — он осёкся и замолк, поджимая губы, но девушка его не слушала — упала навзничь на постель, прикусывая пальцы в отчаянной попытке совладать с перенесённым унижением. Ниджи, перегнувшись через неё, лениво потянулся за салфетками, лежавшими на прикроватной тумбочке, выхватил одну, вытерся, после чего беспечно отбросил испачканный бумажный комок прямо на ковёр — удостоившись при этом каменного выражения лица от брата за подобное безобразие. Но Ниджи не обратил на это никакого внимания и довольно растянулся на постели, пристроившись на соседней подушке, — он выполнил свою часть обязательства и был свободен. Прикрыв локтем глаза, девушка лежала и с затаённой надеждой думала о том, что всё закончилось, что скоро они уйдут, — как вдруг прохладные пальцы ухватили её за щиколотку, бесцеремонно разворачивая поперёк кровати. От резкого непредвиденного движения Эри охнула, откидываясь прямо на грудь отдыхающего Ниджи. Тот не возражал — наоборот, лениво приобнял кузину, уронив ей на живот левую ладонь. Ичиджи же, разведя её бедра, принялся аккуратно и методично вытирать салфеткой сперму, стекающую меж её ягодиц. — Ну ты, братец, и чистоплюй! — гортанно засмеялся Ниджи. Этот смех отдавался у Эри в затылке и шее, пробегался волною вдоль горячей мужской руки, лежащей у неё на животе. — Впрочем, зная тебя, странно, что ты не позвал слуг или не приказал мне. Прибраться за собой, так сказать. — Замолчи, Ниджи! — спокойно оборвал его Первый принц. Лицо его было непроницаемым. Если бы не напряжённый член, упирающийся ей в бедро, могло показаться, что эти уверенные, бесстрастные руки принадлежат одному из докторов лазарета. Наконец он ловко швырнул использованную салфетку в корзину для бумаг и накрыл девушку своим телом — подошла его очередь. Эри всё-таки не сумела удержаться от сдавленного вскрика, когда он практически без предупреждения, без подготовки вошёл в неё спереди — почти насухую. Ичиджи тоже поморщился: в прошлый раз та была возбуждена больше. Для Эри же эта бледная гримаса неудовольствия стала знаком того, что она опять недостаточно покорна и молчалива. Надо было отрешиться от происходящего — ведь он любил покорных и молчаливых, а значит, всё завершилось бы быстрее. Прикусив губу, она попыталась расслабиться, сдержаться, не выдавая всхлипов от его быстрых, отчасти болезненных толчков. Но шутнику Ниджи, как назло, в какой-то момент прискучило наблюдать, и он, приподняв голову и извернувшись, принялся ласкать губами и покусывать мочку её уха, одновременно дразняще проводя шершавыми пальцами по её животу и ложбинке между грудей. Отчего-то это вызвало в теле Эри отголоски сладостной дрожи — до такой степени, что, едва Ниджи скользнул горячим языком по изгибам ушной раковины, она на миг забыла про всю покорность и тихо ахнула, неосознанно подаваясь бёдрами вверх — навстречу тяжёлому телу партнёра. …Ичиджи вздрогнул, признавая, что её стон — чуть слышный, хрипловатый — оказался ему приятен. Но то, что подобную реакцию породила дерзкая выходка брата, вызвало у него непонятное раздражение. — Ниджи! — рявкнул он, и тот со смехом отстранился. Закинув руки за голову, Второй принц лежал и расслабленно следил за тем, как колышутся твёрдые, слегка заострившиеся груди девушки в такт ритмичным движениям брата. Первый принц остался верен себе: достигнув кульминации, он извлёк член и молча излился ей на живот. — Мы, конечно, оба не хотим, чтобы ты случайно забеременела, Годжу, — не удержавшись, и здесь прокомментировал Ниджи, — но мой брат и в самом деле — не человек, а машина. Умудряется держать под контролем всё — даже секс. Я бы так не смог. Ичиджи проигнорировал его глупую шутку. Пока он тщательно стирал с мягкого женского живота следы своей непозволительной слабости, в нём зрела смутная досада: он прекрасно помнил, что в прошлый раз Годжу получила удовольствие, и никак не мог взять в толк, почему такого не произошло сейчас…***
То, что должно было стать короткой трёхдневной миссией по сопровождению гостей, неожиданно растянулось и заняло неделю с хвостиком. Корабль Четвёртого принца долго мариновался в приграничной зоне Тотто Лэнда — настолько долго, что Йонджи даже прискучило ловить и поедать падавшие с неба кусочки сахарной ваты и думать о том, что Эри понравился бы этот нехолодный сладкий снег — раз уж была в таком непонятном восторге от обычного. Распрощавшийся с ним Перосперо, чьи подозрительные елейные усмешки Йонджи по-прежнему на дух не переносил, каждый раз возвращая в ответ собственные вежливые оскалы, уверял, что задержка временная — Большая Мамочка должна была изучить подписанный контракт и подготовить официальные приглашения на Чаепитие. Грех было вернуться назад, не получив одно лично в руки. Йонджи согласился подождать — разумеется, не заплывая на чужую территорию — и пожинал плоды вынужденного безделья, рассматривая пограничные башни-тарты и следя за смутными тенями сновавших под водой разведывательных слизней. Несмотря на богатырское здоровье, он время от времени чихал и кривился — воздух был перенасыщен забытым сладковатым ароматом ванили. Подходила к концу неделя плавания, и один из шпионов, засланный в Тотто Лэнд в дремучие времена — когда планы на альянс только витали в воздухе и отец с Йонко «принюхивались» друг к другу, — передал своему принцу один из свежеотпечатанных экземпляров приглашения. Сказать, что Йонджи удивился его содержимому, — значило не сказать ничего. Было трудно поверить столь резкому изменению планов Большой Мамочки, но он незамедлительно перенаправил приглашение отцу почтовым альбатросом. А уже на следующий день один из представителей семьи Шарлотта — пират, похожий на приземистый розовый кулёк с приклеившимся к лицу сырным ломтиком, — посмеиваясь, вручил ему предназначенный Винсмоукам экземпляр — ничем не отличающийся от предыдущего. — Надеемся на плодотворное сотрудничество, принц, — дёргано качнулась голова в командирской треуголке. — Удачного плавания… И теперь Йонджи спешил назад, изо всех сил подгоняя нерасторопную транспортную улитку — его личный корабль, оставленный в Джерме, был снабжён куда более быстроходным созданием. И, обмахиваясь нелепой картонкой, был почти благодарен Санджи: из-за него свадьба Эри отменялась. Она оставалась в Джерме. Непутёвый братец предоставил ему ещё один шанс. Вряд ли отец, по уши занятый грядущим альянсом, собирался планировать в отношении неё в ближайшие несколько месяцев какой-то другой брак. А он, Йонджи, мог воспользоваться этим временем и попробовать убедить её в том, что ей не стоит его бояться. Что он мог быть заботливым, внимательным, терпеливым. Мог бы попробовать всё исправить. Неделю назад они расстались не очень хорошо: он напугал Эри и оттолкнул своей несдержанностью. А теперь намеревался доказать, что желал не одной физической близости (хотя, говоря честно, и её хотелось тоже!). За время недолгой разлуки Йонджи осознал, как важно ему было находиться рядом с Эри: засыпать и просыпаться вместе, возможно — с чем чёрт не шутит! — в одной постели, перебрасываться ехидными шуточками, говорить друг с другом обо всём, ничего не скрывая… Он рассказал бы ей о дурацких детских привычках братьев, о презрении и зависти к Санджи, об отцовском одобрении, о своём смешном трепете в присутствии старшей сестры. И о маме — в первую очередь, о маме. Йонджи никогда и ни с кем о ней не говорил. А Эри могла бы болтать о своих книжках, железках и схемах, о мышах и улитках — сколько вздумается, хоть целый день! Он до сих пор не знал, как называется это желание — чтобы Эри перестала быть собственностью Джермы и стала бы одного лишь его, Йонджи, личной собственностью. Так же, как он — её. Но, чёрт возьми, если бы Эри согласилась и приняла всё это безымянное нечто, Йонджи готов был рискнуть и поговорить с отцом!.. И пусть братья с сестрой, когда узнают, сколько угодно потешаются над ним за то, что увлёкся «ошибкой». …Под полными парусами, поймав попутный ветер, неповоротливая улитка всё же сумела разогнаться до приличной скорости. Похоже, ему удавалось вернуться намного раньше рассвета — как он передал накануне в коротком сообщении Ичиджи. Это значило, что у него всё-таки выдавалась капелька времени на то, чтобы свидеться и поговорить с Эри перед новым отъездом. Йонджи был в курсе, что отец отправлял его на пару с Рэйджу на поиск и перехват Санджи. Зелёный Брашпиль рванулся вперёд с палубы неудержимым снарядом, едва на горизонте среди мерцающих звёзд показались чуть заметные ночные огни Джермы. Пять минут спустя он уже переступал порог своей башни. Несколько суетливо взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и распахнул дверь в спальню. Эри наверняка спала, и можно было вволю постоять рядом с диваном, слушая её тихое сонное сопение, — как раньше. Вот бы она удивилась рано утром его возвращению… В комнате никого не было. Йонджи с недоумением уставился на диван, лишённый подушки и одеяла, затем перевёл взгляд на собственную кровать: вдруг бы ей захотелось улечься там в его отсутствие (эта наивная фантазия была ему необычайно приятна). Но та, как и следовало ожидать, стояла безупречно заправленной. Минуту спустя выяснилось, что выделенная Эри полка в массивном гардеробе опустела, а в душевой не доставало её вещей, прежде раздражавших его своим непонятным предназначением и хаотичным расположением — в этом плане у Йонджи было всё просто: вот зубная щётка, вот зубной порошок, вот кусок мыла — очень даже неплохого, ромашкового… Подойдя к закрытому окну, он рассеянно вперился в ночной полумрак. Кажется, едва-едва миновала полночь. Чёрт, сам же ей сказал, что пора переезжать!.. Тогда, в смятении, Йонджи не совсем осознавал, что говорил, — и эти слова могли показаться ей обидными и жестокими. Всё ясно: она послушалась и съехала. Должно быть, и лишнего часа не задержалась, проснувшись утром и обнаружив, что он отбыл вместе с конфетной делегацией (на деле — по-детски сбежал: от неё и своего невыносимого желания). Его взгляд скользнул вправо и выхватил уголок спрятанной за диваном клетки. Эри не забрала свою глупую крысу? Оставила ему на память? На неё это было непохоже. Йонджи нагнулся и подтащил клетку к себе: та была пустой. Унесла крысу в руках? Откуда-то из-под кровати донёсся подозрительный шорох, бренькнуло что-то металлическое. Зелёный Брашпиль выкрутил ночное видение в очках на максимум и, опустившись на четвереньки — со стороны, в полном боевом костюме, вероятно, смотрелось по-дурацки, — заглянул под кровать. Там было пыльно и в изобилии валялись какие-то странные обрывки, огрызки и лохмотья. Йонджи протянул руку, пошарил ею в пыли — уже секунду спустя он озадаченно изучал содержимое собственной ладони. Пряжка от ремня — очень знакомая, выполненная в форме лебёдки с черепом посередине. И перчатка. Вернее, её летний, «укороченный» вариант — кто-то решил, что пальцам, затянутым тонко выделанной кожей, в ней будет жарковато. — Ах ты!.. — моментально взъярившийся Йонджи опять сунул нос под кровать. — Чёртова крыса! Из дальнего угла что-то испуганно пискнуло в ответ. — А ну вылезай, мелкое отродье! Ни одно разумное существо не откликнулось бы на команду, сделанную таким тоном. Но тем не менее послышался новый писк, на этот раз ещё более жалобный, и из глубины к нему отчаянно, прямо на боевую перчатку, выкатился взъерошено-пыльный зверёк. Йонджи поднялся, сжимая в кулаке крохотного храбреца — или безумца. Тот выждал мгновение-другое, а потом тревожно заверещал, перебирая в воздухе лапками, как будто о чём-то переживал, хотел ему что-то рассказать (и это «что-то» было вовсе не покаянной исповедью о ремнях и перчатках). Как будто выпрашивал помощи у своего бывшего врага. Как будто его хозяйка была в опасности. — С Эри что-то стряслось? — на всякий случай уточнил Йонджи. Мышонок в его кулаке коротко пискнул. Это было полнейшим сумасшествием: разговаривать с крысой и слушать её «ответы». Йонджи вздохнул: — Как с ней в Джерме могло что-то стрястись? — и следом его укололо воспоминание о сломанной ноге. Он помедлил и ссадил бестолкового зверя в его «домик». Тот сразу же привстал на задние лапки, передними ухватившись за прутики клетки. И опять пискнул, на этот раз с какой-то надеждой. — Дела… — пробормотал под нос Йонджи, в задумчивости потирая бровь. — На меня крысы надеются… — и сам себя поправил: — То есть мыши. Скорее всего, Эри тихо-мирно спала у себя в комнате. Но нахальная мышиная мелочь выглядела такой обеспокоенной… К тому же у Йонджи сложилось стойкое впечатление, что она дорожила жизнью нелепого питомца чуть ли не больше собственной. И так просто оставила его одного?.. «Сходить и проверить не помешает», — решил Йонджи, не смея признать, что отчасти заразился чужим беспокойством: он стукнет в дверь её комнаты, услышит недовольное «Кто там?» спросонья и сразу же уйдёт. И докажет глупой мыши, что с ней всё в порядке. Так, стоп… Зачем ему вообще что-то доказывать мыши? Зверёк, высунув нос между прутьями, продолжал сверлить его взглядом. — Хорошо-хорошо, уже иду! — успокоил его Йонджи, и надоедливый грызун разом присмирел, будто понял его. …Путь в её старую комнату был ему прекрасно знаком, ноги несли Четвёртого принца сами собой, он даже не особо всматривался в окружавшие его потёмки. Ему редко доводилось путешествовать по замку ночью, и на ум отчего-то пришли все старые легенды про фамильных призраков Винсмоуков, время от времени появлявшихся среди древних стен. Если верить страшилкам, рассказанным в детстве тётушкой Эпони, те любили выходить из портретов, треснутых зеркал или же печально завывать, потрясая цепями, в подземелье. Где-то в переплетении поворотов, за сумрачной коридорной развилкой, в продолжение его мыслей раздалось чуть слышное удаляющееся поскрипывание — словно заблудший предок тряс там несмазанными оковами. Йонджи невольно поёжился, в то же время с любопытством вглядываясь в ночные тени: страх ему был неведом, но привидения — это всё-таки привидения. Интересно, он смог бы одолеть привидение?.. Йонджи завернул за угол и резко замедлил шаг: вторая по счёту дверь в коридоре — её дверь! — отчего-то была наполовину раскрыта.***
Они не ушли — остались на ночь. По-хозяйски устроились в кровати, зажав её между своими крепкими, поджарыми телами. Возможно, это был заключительный этап «семейной терапии», запланированный на этот вечер Ичиджи. В каком-то извращённом смысле это помогало — Эри уже не паниковала, ощущая подле себя Ниджи — в такой-то тесноте и близости друг от друга. Трудно продолжать испытывать ужас к тому, кто мирно посапывает во сне, без стеснения уткнувшись носом в твоё плечо. Но и прижиматься к нему не стремилась. Впрочем, как и к Ичиджи, хоть тот и притянул её властно к своей груди. Оба они — хладнокровные, не терзаемые сомнениями — уснули быстро, по-военному дисциплинированно. В отличие от них Эри в подобном соседстве забыться сном не удавалось. Больше часа в голове сами собой всплывали бесстыдные подробности произошедшего, запоздало накатывала оторопь от осознания того, что именно она позволяла им творить со своим телом. Как будто это была не она. Как будто, подчинившись, на какое-то время действительно превратилась в вещь, неодушевлённый предмет. Собственность Джермы… «Чёртовы Винсмоуки!.. Чёртова я сама…» …Ниджи, вероятно, в своей постели разваливался звездой. А потому скромная кровать в гостевой спальне была мала даже ему одному. Пытаясь устроиться поудобнее, он постоянно ворочался сквозь сон, бесцеремонно закидывал на Эри тяжёлые руки и ноги и стягивал на себя одеяло. В один прекрасный момент он выругался в полусне, вскочил, подобрал с пола свою одежду и с досадой поплёлся прочь из комнаты — не соизволив потратить пару секунд, чтобы прикрыть хоть чем-то обнажённое тело. В тишине некоторое время слышались лёгкие скрип и пошаркивание, издаваемые искривлённой ногой Второго принца. Вслед за ним на пол постепенно утекло потревоженное одеяло. После его ухода миновало минут пять или немного больше. Эри лежала со смеженными веками, прислушиваясь к ровному дыханию вытянувшегося подле неё Ичиджи и размеренному стуку его сердца. Лёгкий сквозняк лизнул холодом её обнажённые колени, чуть скрипнуло со стороны порога — Ниджи, уходя, не удосужился закрыть за собой дверь. Эри не обладала совершенным модифицированным слухом, но вдруг поняла, что царящая в комнате тишина, прерываемая лишь дыханием спящего, — эта тишина была слишком густой, звенящей, слишком неправильной. Такое бывает оттого, когда в комнате есть кто-то ещё, и этот кто-то старается стоять абсолютно неподвижно. Девушка резко распахнула глаза, привстала и в тусклом свете свечного огарка поймала расширившийся, какой-то потрясённый взгляд Йонджи — дверь была наполовину распахнута, и он, стоя на пороге, созерцал открывшуюся перед ним картину. Из всего того, что произошло за этот вечер, это показалось ей самым нереальным. Будто в жизнь воплотился худший из её кошмаров. Йонджи постоял какое-то время в молчании, глядя как бы сквозь неё — сквозь обнажённое, ничем не прикрытое тело, переплетённое на кровати с таким же обнажённым телом его старшего брата, — а затем развернулся и тихо ушёл, прикрывая за собой дверь. Первым же её порывом было вскочить и броситься за ним, объяснить… Но что и как тут можно было объяснить?.. Всё и так выглядело предельно ясно — ни в одной из существующих вселенных такое точно нельзя было оправдать очередным нелепым совпадением. Пока она колебалась, рука Ичиджи неуклонно притянула её к себе обратно, из его жёсткой хватки было не вырваться. Даже сквозь сон он продолжал контролировать всё и всех. Сейчас её место было подле него, на его плече, и его тело на уровне рефлексов отслеживало и исправляло любые случайные — неправильные — отклонения. Она бессильно откинулась макушкой на его твёрдую ключицу, с трудом удерживая рвущееся из груди глухое и отчаянное рыдание. Свеча тем временем прогорела, и комната погрузилась в ночной сумрак. Девушка всматривалась в окружающую непроницаемую темноту, и отчего-то ей было холодно — мучительно, до озноба, холодно. Одеяло осталось где-то на полу, но она не могла приподняться и потянуться за ним — рука Ичиджи по-прежнему держала её крепко. Озябшая, дрожащая, Эри в конце концов отринула последние остатки гордости и страха перед его недовольством — он не любил чужих касаний без разрешения — и вжалась в мускулистое мужское тело, оплетая его ногами и руками, пытаясь вобрать в себя хотя бы капельку чужого тепла… Она не спала почти до рассвета, когда бледный свет всё ещё скрытого за горизонтом солнца медленно проник в комнату, постепенно вырисовывая очертания мебели и предметов. Вскинув подбородок, Эри отрешённо смотрела на профиль спящего Ичиджи — без очков его лицо казалось удивительно умиротворённым и один в один схожим с лицом Йонджи, как в тот далёкий день, когда он коварно подставил его для изучения, — убрать бы только со лба эту густую кроваво-алую прядь… В какой-то момент Эри, устало сомкнув воспалённые веки, сама не заметила, как забылась рваным и беспокойным сном. Проснулась она одна, по уши закутанная в одеяло. Вскинувшись из-за того, что горничная тронула её за плечо — близилось время завтрака. Сначала всё произошедшее накануне показалось Эри дурным и нелепым сном. Однако едва она высунула руку из-под одеяла, как вздрогнула, признавая неприглядную реальность: у неё никогда прежде не было привычки спать нагишом. Взгляд её, рассеянно скользнув по комнате, задержался на книгах на письменном столе — они были сложены чересчур аккуратной стопкой. Эри поднялась, кутаясь в одеяло, и подошла поближе: похоже, Ичиджи поправил «Иерархию» за неё. Вернее, не стал поправлять, сочтя правдоподобной: под ценником смахивающего на моль мотылька, установленном в размере трёх тысяч, строгим почерком было выведено: «Допустимо».***
Йонджи перехватил её до завтрака в большой гостиной. Вынырнул откуда-то из-за спины, в лучших традициях Ниджи, и, уцепившись за локоть, попытался подтянуть к себе. Эри, не ожидав этой встречи, охнула, машинально отшатываясь от него, а он уставился на неё невыразительным взглядом, не говоря ни слова и пожёвывая в задумчивости нижнюю губу. В гостиной тоже произвели обновление мебели — между ними ненароком очутилось элегантное кресло-полусфера. Йонджи вытянул ногу и пнул его ножку: мешавшее ему кресло опасно качнулось, но тем не менее сдвинулось в сторону. — И давно это началось? — наконец не выдержал и спросил Йонджи. — Недавно, — ответила Эри, прекрасно понимая, что он имел в виду. Чувствуя себя невыносимо виноватой, она сделала шажок вбок, снова прячась за спинку кресла, как бы отгораживаясь им от Йонджи. Насчёт неё Рэйджу ошибалась — потому что получила информацию из третьих рук. Но та была абсолютно права насчёт Ичиджи и Ниджи — выходило, что была права и насчёт Йонджи: он смог отрешиться от своего давнего презрения только потому, что видел в ней сестру. Готов был принять её — как сестру, лишь бы не вспоминать о том, что было. А она, отдавшись Ичиджи, растоптала его драгоценную гордость. Эри помедлила и произнесла — прозвучало жалко, почти как оправдание: — Ты хочешь знать, нравится ли мне это? Нет. Было ли это изначально моим намерением? Нет! — всё-таки она капельку слукавила: сама же согласилась. Хотя выбор, перед которым её поставил Ичиджи, вышел незавидным. А она в тот момент была слишком подавлена, чтобы мыслить разумно. — Почему же тогда не сопротивлялась? — Йонджи был мрачнее грозовой тучи. Он перегнулся через кресло и ухватил её за запястье — мужские пальцы обернули его немилосердным стальным браслетом. — Как же я могу? — не выдержала Эри. — Сопротивляться? Ведь у меня с самого начала был хороший учитель, который показал, что с Винсмоуками любое сопротивление бесполезно! — она вырвала свою руку — ей удалось это на удивление легко. Он правильно уловил смысл этих слов, понял намёк на то, что произошло два года назад, — и чуть заметно вздрогнул, разжимая пальцы. Пожалуй, с её стороны было подло напоминать ему о подобном — ведь Йонджи сам попросил у неё прощения. Но и продолжать эгоистично цепляться за проросшие в нём крохи заботливого тепла тоже казалось ей жестоким. — Знаешь, наверное, ты был прав насчёт меня. Тогда, на Сабаоди, — торопливо зашептала она. — И я действительно продажная женщина. Как видишь, продалась тому, кто предложил мне больше. «Продалась за призрачное обещание защиты и спокойствия. За скупые и ледяные объятия. Тому, кто хотя бы видит во мне женщину». Она с трудом переборола комок в горле и закончила: — Ты когда-то сам советовал мне быть послушной Ичиджи. Просто, как выяснилось, под послушанием он подразумевал кое-что иное. И соизволил оказать «ошибке» честь — в его представлении. Йонджи издал непонятный смешок. — Вот как… И с каких это пор ты стала его привлекать? — Не знаю. Возможно, с самого начала. — То есть он с самого начала не воспринимал тебя как кузину? — Выходит, что так. Никто не воспринимал. — Я воспринимал… — буркнул он с каким-то затаённым, глубинным гневом, и Эри сжалась сильнее. — И что? Захочешь попенять на это Ичиджи? Если вообще решишься пойти против него… Это ни на что не повлияет. Она спросила, зная ответ заранее: Ичиджи для него всегда был… Ичиджи. Старшим братом. Будущим королём. Тем, чьё слово было верным. Чьи поступки не обсуждались, не подвергались сомнению. Какое у неё было право заставлять Йонджи колебаться в собственных убеждениях и принципах? Или же вносить разлад между родными братьями? Если бы она осмелилась вбивать между ними клин, то вышла бы ничуть не лучше девицы, которую рисовала Рэйджу. Стала бы отвратительна и ненавистна себе самой. Чтобы наверняка избавить его от подобного противоречия, Эри поспешила сказать, разом обрывая все хрупкие и шаткие мостики, что вновь успели прорасти между ними за последние несколько недель: — Знай, Ичиджи не принуждал меня силой. Великодушно дал право выбирать. Я могла ответить отказом. Так что это было моё решение — согласиться. Да, моё — и ничьё другое. И тебе не должно быть до этого никакого дела. Не правда ли?.. Эри впервые удалась лучшая вежливая улыбка Рэйджу. При этом внутри всё сдавило так, что хотелось умереть. Но надо было вытерпеть, испить до дна горечь его презрения. Лучше сразу, сейчас — после станет легче. Только бы не расплакаться… «Почему ты уехал? Почему отказался от меня? Почему оставил меня им? Я же просила не отдавать меня им…» В его ответном взгляде плескалась зимняя стылость. — Ты права. Мне действительно нет до всего этого дела… кузина, — отрывисто произнёс Йонджи, развернулся, крутанувшись на каблуках, и отправился в Тронный зал. Эри судорожно сжала правую руку в кулак — ногти больно впились в ладонь, — перебарывая рвущийся наружу крик отчаяния. Пару мгновений спустя, заставив себя гордо выпрямить спину и расправить плечи, она всё же выбралась из-за кресла и тоже покинула гостиную. Двигались они в одном направлении, но Йонджи шёл так стремительно, что его покачивающаяся зелёная макушка быстро скрылась из виду за ближайшим поворотом. …За завтраком он ни разу не повернул головы в её сторону. Рядом с Эри теперь не нашлось даже спасительной хлебной корзинки — и потому левой части стола для него как будто не существовало. Винсмоуки переговаривались вокруг — обсуждали новости из Тотто Лэнда, но поначалу она почти не прислушивалась. Разве что замирала, если один из голосов звучал ломко, с нахально-рваными перекатами. Йонджи разговаривал на удивление бодро и легко, неприкрыто язвил над Ниджи, величая его не иначе как «колченогим братцем», а тот недовольно морщился — в кои-то веки они поменялись ролями. А ещё Второй принц — наверное, Ичиджи всё-таки сдержал своё слово и приказал ему — не позволил себе и крошечного намёка на то, как занятно прошёл вечер в её спальне. — Твой рапорт передали мне рано утром. Когда ты приехал, Йонджи? — поинтересовался Ичиджи, и Эри невольно обратилась в слух. — Этой ночью, около полуночи. — Значит, у тебя было время отдохнуть. Пожалуй, есть смысл вам с Рэйджу прямо сейчас готовиться к отплытию, чтобы не тратить время зря. Ты и так задержался. — Да, задержался прекрасно, — рассеянно подтвердил Йонджи, елозя ложкой в тарелке с овсянкой и с подозрением изучая её тягучую консистенцию. — Э-э, хотел сказать: отдохнул. Отдохнул прекрасно. — Хорошо, тогда мы отплываем немедленно, — заключила Рэйджу. …Час спустя служанка доставила в комнату Эри замотанное в покрывало нечто. Извлечённое на свет божий, оно оказалось мышиной клеткой. Одна из украшавших её резных черепушек отклеилась и отвалилась, и Катышек, забившись в уголок, задумчиво пробовал деревяшку на зуб. Ночь для мышонка выдалась неспокойной: то с хозяйкой что-то приключилось, то объявившийся зелёный монстр вместо того, чтобы её спасти, вернулся один и до утра не давал ему покоя. Ходил из угла в угол, ругался и рычал себе под нос и бросался в стену над диваном всем тем, что нашёл под кроватью. А потом и вовсе замотал в душную ткань его темницу, и ему пришлось долго трястись из стороны в сторону, не видя белого света, пока хозяйка не вызволила его из заточения. Место, в котором он очутился, Катышек помнил: оно было скучным, здесь не было пушистых зелёных джунглей и огромной таинственной пещеры, где водились удивительные разности, о которых так приятно было точить зубы. Хуже того — в конце длинного коридора время от времени выходила на охоту злая чёрная кошка. Мышонок и его хозяйка, грустя каждый о своём, прислушивались к тому, как где-то вдали залихватски гудела отплывающая транспортная ден-ден-муши. На миссию по перехвату Санджи, запланированную в районе Дресс Розы, Йонджи отправился вместе с Рэйджу на своём личном корабле.