Глава 14, часть I
//made another mistake
Примечания автора: Горе — странный путник. Горе — странный путник. Услышав новость, принцесса застыла. Тихая, неподвижная, она слишком хорошо осознает, как Эймонд скользит вниз по ее ноге под платьем, в которое они вместе наспех зашнуровали ее, чтобы предстать перед различными лордами, пожелавшими сообщить новости о ее брате. О ее ныне покойном брате. — Принцесса? — осторожно произнес лорд Крейкхолл, сознавая, по какому тонкому льду он ступает, сообщая плохие известия. К этому времени новость об их с Эймондом браке уже распространилась, но никто толком не знал, какое место она или Эймонд занимали в войне. В результате новость была преподнесена мягко, сохраняя нейтралитет до тех пор, пока не было сделано заявление. Эймонд может быть принцем-регентом, а она — его женой, но принцесса также не скрывала своей преданности матери. Валейна хранила молчание, стоя у окна в зале, где она впервые почувствовала отголоски попытки Джейкериса и Эймонда спасти ее. Время ощущалось как мед, слишком густой на ее пальцах. Как же так получилось, что совсем недавно она была здесь, наблюдая, как Джейсон Ланнистер осквернял свой обед, ожидая прибытия ее брата и мужа? Она была рада большим открытым окнам, которые позволяли ей смотреть мимо лиц, уставившихся на нее и затаивших дыхание в ожидании ее реакции на новость о том, что она только что продвинулась в очереди престолонаследия, оказавшись наследницей королевы, на которую они не претендовали. Снаружи простиралось огромное море, бескрайнее и бесконечное. Она представляла, как ныряет под волны, пока солнце не скроется, затерявшись в холоде и темноте глубин. Она представляла, как седлает Серого Призрака, уносящего ее за заходящее солнце, пока от нее не останется ничего, кроме девушки, больше похожей на драконицу, нежели на человека. Ничего, кроме нее и груза ее ошибок. О боги. Она совершила так много ошибок, но ни одна из них не заставила ее застыть, не заставила сомневаться в себе так, как эта. Остаться с Эймондом и позволить Джейкерису покинуть ее, не попрощавшись — это смерть от тысячи порезов. После ужасающей тишины Валейна двигалась словно зачарованная, совершенно не осознавая, что она делает и куда идет, пока руки Эймонда не обхватили ее, оттаскивая от окна прямо перед тем, как ее нога ступила на открытый край. — Валейна! Только не так! — взревел Эймонд, а голос мужа звучал в ее ушах глухо и отдаленно. Она слышала, как Серый Призрак эхом отзывается на его крики, громкие, резкие и полные боли, разносящиеся в воздухе снаружи. Они потрясли замок, потрясли ее саму. Это было искрой, разжегшей хворост и отправившей ее по спирали туда, откуда она не смогла бы выбраться целостной личностью. Она боролась с Эймондом всеми силами, пока он тащил ее прочь, выкрикивая приказы на ходу и удерживая ее целостной одной лишь силой воли. — Я убью их! Я убью их всех! — кричала Валейна, слова вырывались из ее горла. — Только не так, — повторил Эймонд, ведя ее по коридорам в их покои, подальше от глаз, которые могли бы наблюдать, как она сокрушается. Войдя в их покои, Эймонд бросил ее на кровать уже знакомым движением. На этот раз принц навалился на нее всем своим весом, прижимая ее к кровати, пока она билась, кричала и бесновалась. Он продолжал вдавливать ее в постель, пока она не остановилась, пока не замерла под ним, полностью обессилев. Серый Призрак бдил за их окнами, оплакивая горе дракона на весь мир. Эмоции, словно приливы и отливы, увлекали Валейну за собой в потоках страдания, ярости и отчаяния вперемежку с отупляющей пустотой. Она не могла дышать, а затем, задыхаясь, всплывала на поверхность, прежде чем потоки ненависти к себе не затягивали ее обратно на дно. Она бессильна в их плену, теряя себя в бездонном колодце тоски. Джейкерис мертв, дракон и всадник сбиты над водами Глотки, но она жива. Крейкхолл сообщил, что они подлетели слишком близко к воде — невероятно безрассудный шаг, который, насколько она была проклята знать, никогда бы не закончился плохо, если бы вместо них отправили ее и Серого Призрака. Джейса воспитывали не воином, хотя он был силен и талантлив, летая на драконе, однако его образование в конечном счете было сосредоточено на управлении. Валейна же была всадницей дракона, воспитанной для войны, для сражений, постоянно испытывающей границы того, что дракон и всадник могли бы сделать вместе, и именно она должна была возглавить атаку. Но не гордость вбила ей в голову эти знания. Это ужас, уверенность в том, что вместо него должна была быть она, и в бою, и в смерти. Еще никогда она не испытывала более жестокого парадокса. То немногое, что у нее осталось от веры, исчезло, утратилось для нее, как и для Джейкериса. Что толку в вере в других, в высшую силу или во благо людей, когда мир стал холодным и бесцветным? Она больше никогда не почувствует уюта в объятиях своего старшего брата, никогда не увидит блеск в его глазах, который был самым близким, что осталось у нее от Харвина Стронга. Джейкерис мертв, но по какой-то причине она все еще жива. В пустоте нет ни утешения, ни покоя. Слезы ей недоступны, как и чувства, кроме леденящего онемения, тянущего ее все ниже, ниже и ниже. Она тонет, как и он, поглощенная чудовищем, настолько темным, что оно призрачно. Вспоминая ту ужасную первую ночь, когда она лежала под тяжестью Эймонда и бесстрастно смотрела в потолок, девушка может вспомнить и другие подробности, которые ускользнули от нее, пока она лежала и желала умереть. Кажется, что он все это время пел ей на высоком валирийском. Иногда это были песни, которые они пели драконам в юности, надеясь задобрить их. В других случаях, это свежие новости о том, что происходит на войне, окружающей их, нанизанные на мелодию на языке, который старше их родословных. Драконьи отпрыски оседлали Среброкрылую, Вермитора и Морского Дыма, дракона ее покойного отца, и сражались бок о бок с ее братом в великой битве, которая все еще продолжалась, поскольку Триархия боролась за то, чтобы прорваться через флот и блокаду Веларионов. Маленькие плотные свитки, принесенные воронами от союзников со всего королевства, были сложены рядом с кроватью, не распечатанные никем из них. Два дня она пролежала в этой постели, не двигаясь и не реагируя. Эймонд блуждал вокруг нее, капая ей в рот воду, заплетая волосы и требуя ответов от своих сторонников, не позволяя никому, кроме него, прикасаться к ней. Мягкие валирийские слова и более мягкие руки, словно сама нежность, которую она когда-либо получала от него. Джейс был мертв, а Эймонд — нежен. Мир перевернулся с ног на голову. Этого было достаточно, чтобы заставить ее пошевелить конечностями, встать, умыться и принудить себя поесть, прочесть свитки и вернуться в общество. На третий день Валейна выходит из покоев, которые она делит с мужем, отпустив служанку, которую Эймонд оставил следить за тем, чтобы девушка не выпрыгнула из окна. Ее волосы вымыты и заплетены в одну длинную косу, спускающуюся по спине, и теперь она подкрепилась сытным обедом, готовая к мести. Нет никаких сомнений в том, что ей следует делать дальше. Она должна была быть там, у него за спиной. Она — лучшая наездница, безжалостная, обученная быть мечом во тьме, а не командующей. Она и Серый Призрак должны были противостоять Триархии в волнах вместо Джейса и Вермакса. Впервые с тех пор, как Эймонд в первый раз взял ее, она пьет лунный чай, надеясь, что еще не слишком поздно. После того, как мейстер отпустил ей зелье, пространно возражая, что Эймонд настрого это запретил, она перерезает ему горло и прячет тело, не оставляя в себе места для истинных чувств, которые могли бы ее в этом упрекнуть. Он всего лишь первый. Но он не будет последним. Она убьет каждого, кто когда-либо примет участие в заговоре против нее, и глазом не моргнет. Она чувствует, что тонет так же, как и Джейкерис. Гнев таится глубоко в ее водах, насмехаясь над ее неспособностью что-либо сделать. Она здесь, в Утесе Кастерли, связанная с мужчиной, который удерживал ее от брата, когда это имело значение, от брата, которого она не может заставить себя полностью отпустить. Драконьи отпрыски полетели вместе с ее братом, и в итоге Джейкерис и Вермакс погибли. Валейна стала наследницей своей матери. Еще ничто и никогда не причиняло ей большей боли, не было более жестоким. За исключением ворона, посланного Деймоном и затерявшегося в углях камина, горевшего рядом с их кроватью. Одноглазый ублюдок стоил того? Слова захлестывают ее, смывая Валейну прочь и притупляя все оставшиеся эмоции, пока она не станет ничем иным, кроме меча, которым Деймон будет орудовать против их врагов. Она отклонилась от своей цели, и Джейкерис погиб за это. Подстрекательство Эймонда к уничтожению Западных земель не должно было закончиться тем, что она несколько дней подряд раздвигала перед ним ноги. Если бы она отправилась в Старомест, как они планировали изначально, Джейкерис, возможно, остался бы жив. Из-за этой слабости обида укореняется. Пришло время воспользоваться этой болью. Валейна знает Эймонда, знает, что он будет держать ее здесь, трахая без устали, пока она не станет босой и беременной, а затем отлучит ее от Серого Призрака до конца беременности, опасаясь, что какой-нибудь из их очередных маневров пойдет не так. Он уже помешал ей отправиться в небо за кровью и яростью в тот день, когда они получили новости. Если она хочет довести до конца свои планы, восполнив жажду крови, то время пришло. Сир Коль и Отто уже близко, менее чем в дне пути от Утеса Кастерли, скачут с большим количеством войск, как и обещал Эймонд в своих песнях. Люцерис и ее мать находятся на другом конце континента, на Драконьем Камне, оплакивая брата, которого она не смогла спасти. Она должна снова покинуть Эймонда. Если есть что-то, в чем она уверена, так это то, что Эймонд будет пытаться удержать ее рядом с собой, а она будет продолжать ускользать от него. Если бы у нее осталась хоть капля юмора, она бы сочла эту предсказуемость забавной. Валейна застает Эймонда в Большом зале, окруженного советниками и лордами, распускающего воронов и правящего королевством. При ее появлении придворные, лорды и слуги разбегаются, не зная, следует ли им кланяться или нет. Прежде чем оповестить о своем присутствии, она секунду наблюдает за уверенностью, с которой Эймонд принимает решения, а также за его ничем не сдерживаемым гневом, которому никто не противостоит и не контролирует его, чтобы умерить. — Жена, — удивленно произносит Эймонд, и гнев исчезает с его лица при ее появлении. В его глазах беспокойство, хотя она думает, что на самом деле это может быть удовольствием при виде того, что его игрушка сломана. Оказывается, она все еще может найти жестокость в водах своей апатии. — Эймонд, — отвечает она, думая о том, как он отказал ей в прощании с братом, — ты мне нужен. — Валейна… — начинает Эймонд, проявляя редкую нерешительность, но она не дает ему шанса сказать то, что вертелось у него на языке. Она не хочет этого слышать, не хочет слышать его голос и думать о том, как он поет ей на высоком валирийском, пока она увядает, словно цветок, оставленный на солнце. Встать на цыпочки и прижаться губами к его рту — эффективный способ заставить его замолчать. Это было бы полезно знать, если она собирается прожить достаточно долго, чтобы простить его. Поцелуй с Эймондом подобен танцу, в котором ей следует быть осторожной, чтобы не потерять себя. Его зубы, язык и губы захватывают ее, вытягивая дыхание изнутри. Сильные руки обхватывают ее, поднимая все выше, пока пальцы ее ног не отрываются от земли. — Это то, что тебе нужно от меня? Это то, что вернет тебя ко мне? — спрашивает Эймонд, снова нежно, усиливая свою хватку, пока его руки не оказываются на изгибе ее ягодиц, а ноги девушки инстинктивно обвиваются вокруг него. — Эймонд, пожалуйста, — стонет Валейна, ощущая его вкус, пьянящий, словно изысканное вино. Было бы так легко потеряться в нем. И именно так Эймонд несет ее на руках по залам и коридорам, мимо слуг, которые стремительно исчезают с их пути. Он демонстрирует впечатляющую силу, когда несет ее на руках, не оставляя ее губы, челюсть или горло без внимания своего рта. Каким-то образом они возвращаются в свои покои без травм, не наткнувшись на стену или человека, при этом ни разу не прервав контакта друг с другом. Войдя в их покои, Эймонд даже не дожидается спальни. Он снова слишком мягко усаживает ее на кушетку, опускаясь на колени между ее ног. — Валейна. Тебе больно, но это не та боль… — Эймонд кладет свои большие руки на ее бедра, такие теплые даже сквозь ткань ее платья. Они всегда были ее слабостью, которую ей отныне не следовало испытывать. В страхе перед тем, что она скажет, если откроет рот, Валейна кладет руки ему на голову и притягивает ее туда, где нуждается в нем, прежде чем он успеет заговорить и передумать. Эймонд колеблется совсем недолго, его взгляд поднимается вверх, чтобы встретиться с ее глазами, прежде чем нетерпеливо нырнуть между ее ног, задирая юбки высоко на бедрах и опускаясь на ее влагу. С первым прикосновением его языка она подумывает о том, чтобы просто сдаться, остаться здесь и позволить Эймонду заботиться о ней так, как он считает нужным. Ее чувства к нему — это узел, безнадежный клубок ярости и злобы, надежды и желания, понимания и, возможно, чего-то большего. Ее чувства к Джейкерису гораздо более прямолинейны. Она сбросит человеческую кожу и отомстит за своего брата так, как он того заслуживает. Она положит конец этой войне не браком, а ведением такой войны, чтобы больше никто и никогда не осмелился выступать против нее, включая ее мужа. Было бы проще вязнуть в своем горе вдали от семьи, позволяя Эймонду превратить ее в шлюху, в сосуд для потомства, которое она не уверена, что он сам хочет, не считая того, что их дети были бы наполовину ее и наполовину его. Это было бы проще, но она стала бы тенью самой себя, чего ни она, ни Эймонд в конце концов не смогли бы вынести. Эймонду нравится борьба, но он боится лишь того, что она снова сделает что-то импульсивное, например, попытается отпустить своего дракона и спрыгнуть вниз. И поэтому она крепко обхватывает его шею бедрами, скручивая их. Эймонд почти сразу замечает, что она делает: его руки с силой хватают ее за ноги, а один фиолетовый глаз широко распахивается с вызовом. Он думает, что это игра, пока она не продолжает, и понимание проступает на его багровом лице. Подстегиваемая грузом горя, Валейна скручивает бедра, но не для того, чтобы сломать ему шею, как Джейсону Ланнистеру. Это было бы проще сделать руками, как она делала это раньше со своими братьями и Деймоном, однако Эймонд обладает преимуществом в силе. Как бы ей ни хотелось сейчас драться, она не хочет драться с Эймондом. Пока что. Все, что у нее есть — это фактор неожиданности и готовность причинить Эймонду боль так, как он не стал бы причинять ее ей. Крепкая хватка Эймонда на ее бедрах ослабевает, а само дыхание покидает его легкие так же, как он постоянно крадет ее. Ключом к этому является перекрытие кровотока, а не воздуха, что сложнее сделать бедрами, чем руками. Тем не менее, она продолжает давить на нужные участки его шеи, поддерживая зрительный контакт с Эймондом каждую мучительную секунду. Когда его веки закрываются, а руки соскальзывают с ее кожи, это кажется облегчением. За исключением того, что она почти ничего не чувствует, потерянная под тяжестью океана сожаления и горя, который душит ее. На мгновение, после того как она расслабляет бедра, девушка проверяет, бьется ли еще сердце Эймонда и не зашла ли она слишком далеко ради своей свободы в надежде оказаться там, где ей нужно быть сейчас. Ее пальцы задерживаются на бледной коже его лица, обводя края шрама и впадины, где когда-то был сапфир. До того, как она забрала его. Даже Эймонд заслуживает лучшего, чем она. Было бы добрее, лучше для всех, если бы она покончила со всем этим прямо сейчас. Покончила с собой или с ним, в чем она не уверена. В отчаянии принцесса жалеет, что не погибла в том безумном прыжке с Серого Призрака. Обида на Эймонда за то, что он спас ее, кипит под поверхностью ее кожи, а гниль обволакивает ее сердце, обрастая воспоминаниями о том, как она вознаградила его за лишение ее возможности попрощаться с Джейсом, отдав принцу-регенту свою невинность. Но она не может заставить себя покончить и с Эймондом, пока нет. Вместо этого она так быстро, как только может, одевается в черный кожаный костюм, сшитый для нее по заказу Эймонда, чтобы они могли летать, если он когда-нибудь перестанет неустанно ее трахать, и вместе поднялись в небо. Этот костюм не бледно-серый, как ее предыдущий, а темно-черный с золотой нитью, почти в точности совпадающий с кожаным одеянием Эймонда. Она должна двигаться быстро, ведь тот прием, которым она усыпила Эймонда, не был рассчитан на длительную потерю сознания. И все же она задерживается, пробегая пальцами по краю сапфира, который ей удалось сохранить при себе со времен Харренхолла. Он знает, что камень у нее, он видел его в ее руках. Каждый раз, когда это случалось, принц лишь ухмылялся, а безумный свет их юности сиял еще ярче. Ради Джейкериса она может это сделать. Она нежно убирает волосы с лица Эймонда, его пряди, похожие на шелк, любуясь украшающими его шрамами. Он прекрасен, как древнее чудовище из валирийских мифов, нечто, что нисходит от богов, чтобы покарать людей за их гордыню. Его рука безвольно лежит в ее, позволяя ей легко обхватить его пальцами грани драгоценного камня. Чувствуя, как роли меняются местами, Валейна запечатлевает поцелуй на тыльной стороне ладони Эймонда. На ней множество порезов и зарубцевавшихся шрамов после всего того времени, что он потратил на овладение мечом, ножом и драконом. У девушки же нет ни клинков, ни доспехов. Все, что ей дорого, находится в Харренхолле и ждет, когда она соберется с силами, чтобы забрать это. Все, что она взяла с собой, — это сапфир и корсет с клинками, оставленный где-то в комнате, которая, как она надеется, сгорела при освобождении Утеса Кастерли из рук Ланнистеров. Сапфир снова с Эймондом, а она одна, теперь без клинка. Неважно. Она может сделать столько же и без оружия. Словно вор в ночи, Валейна направляется к окну, и перед ней расстилается потрясающий ночной пейзаж. Где-то между возвращением к жизни и тем, как Эймонд потерял сознание, солнце уже село, а луна заняла свое законное место высоко в небе. В отличие от комнаты, в которой она была заточена, в этом окне нет решеток, чтобы помешать ей выпрыгнуть. Это комната, подходящая для хозяина подобного замка: окна во всю длину стены выходят на Закатное море. Даже в своем глубочайшем отчаянии Эймонд позаботился о том, чтобы она больше не подходила к окнам, словно ребенок под присмотром. Теперь же она не колеблется. Валейна отталкивается от края. Падение ей знакомо, а невесомость гравитации тянет ее вниз, навстречу гибели. Когда Серый Призрак появляется из темноты, чтобы поймать ее, это кажется почти разочарованием, за исключением того, что его тепло — единственное утешение, которое она может себе позволить в этом море потерь. Слишком долго она пренебрегала им, запутавшись в паутине жертвенности и Эймонда, ходя по грани боли и наслаждения. Серый Призрак не ревет, хотя она чувствует его желание возвестить о своей радости небесам, когда они взмывают в небо так быстро, как только позволяют крылья дракона. Тишина успокаивает ее. Они воссоединились. Валейна не винит Серого Призрака за то, что она превратилась в тусклую тень самой себя. Пока они летят, она не может перестать касаться чешуи ящера, концентрируясь на дикой природе, которую она снова обрела. Серый Призрак и Люцерис, близнец, который взывает к ней с другого конца света. Для начала она лишит Эйгона брата, как лишили ее саму. Они направляются в Старомест, резиденцию дома Хайтауэров. Побережье под ними исчезает, а блестящие волны отсвечивают серебром под лунным небом. Эймонд скоро проснется, если уже не проснулся. Она надеется, что к этому моменту у него болит голова и он чувствует ее вкус на своем языке. Она надеется, что сапфир давит на него тяжким грузом, как давил и на нее. Когда в поле зрения появляется освещенная башня Староместа, Валейна приказывает Серому Призраку приземлиться. Дракон делает это с большим протестом, а из глубин его брюха поднимается шум, рев, огонь и дым. Стена высока, но не непреодолима, не для человека со способностями Валейны. Спешившись, Валейна успокаивает своего взволнованного дракона. — Будь спокоен, Серый Призрак, будь спокоен. Я вернусь, клянусь. Мы больше не расстанемся, — прошептала Валейна, прислонив голову к серой чешуе. Черный цвет ее костюма контрастирует с серым, заставляя ее тосковать по своему утерянному костюму, идеально подходящему. После ее клятвы Серый Призрак прекращает свой ропот, отступая в темноту ночи на пляже, чтобы дожидаться ее. Накинув капюшон плаща, который она стащила из тайника Эймонда, Валейна с легкостью в ногах отправляется в Старомест. Принцесса знает этот город лучше, чем кто-либо мог от нее ожидать. Ей знакомы все укромные углы, закоулки и извилистые улочки города. Она передвигается по улицам как профессионал, одетая в украденный плащ, который все еще пахнет ее мужем. Осторожно девушка пробирается в центр, к краю Высокой башни, взмывающей в небо. Один отколовшийся камень на стене Хайтауэра открывает взору множество сияющих нежно-розовых бутылочек внутри помещения. Это опрометчиво и, очевидно, является плевком в лицо Хайтауэрам и мейстерам, которые плетут заговоры против дома Таргариенов. Эти бутылочки, стоимостью более чем в небольшое состояние и купленные у сомнительного торговца из Тироша, предназначены для того, чтобы ожидать здесь еще не один год, прежде чем они будут использованы в надежде придать происшествию вид случайности и аномальности. Она знает, что на этой развилке река впадает в Цитадель, внутрь Хайтауэра и в бесчисленные притоки. Погибнут многие, не только ее цели. Неважно. В водоснабжение города выливается весь запас яда, даже не дрогнув в ее руке. Дейрон Таргариен и его дракон Тессарион находятся в замке, насколько она слышала. Девушка гадает, переживут ли они это и простит ли ее Эймонд, если нет. Сейчас глубокая ночь, но тревожное оцепенение не дает усталости и голоду овладеть ею. Она бежит обратно по городу, легко избегая солдат и пьяниц на улицах, и вспоминает, как она устроила Эймонду веселую погоню по Королевской Гавани, закончившуюся тем, что Эймонд пролил свою первую кровь. Серый Призрак ждет ее на окраине города в тени башни и зеленых фонарей. Его голова толкается ей в грудь, едва не сбивая с ног силой своей ласки. Это немного успокаивает принцессу, снимая оцепенение, пусть даже на мгновение. Душа Валейны цела, хотя и почернела от горя. Обхватив руками огромную чешуйчатую морду, осторожно, чтобы не задеть шипы, Валейна всем весом прижимается к дракону. Тепло проникает сквозь чешую и кожу, возвращая ей чувствительность в конечностях. — Я знаю, я знаю. Больше никогда, — напевает Валейна на высоком валирийском, обращаясь к Серому Призраку и искажая древнюю песню, которой ее научил Деймон, когда она была совсем юной и только учила язык. Это вызывает у Валейны острую боль: воспоминания, как голос Джейкериса успокаивал ее, а Эймонд пел ей, пока она желала смерти, лежа под тяжестью его тела. В ответ ящер лишь тихо рычит, из его ноздрей вырывается дым. — Ох? Ты тоже это чувствуешь? — Валейна не в состоянии смеяться, но она прижимается к нему чуть сильнее. Эмоции захлестывают их обоих, отображая собой сожаление, тоску и желание сражаться. — В Харренхолл. Отомстим за моего брата.