Нежное электричество

До Падения количество браков, заключаемых между парами-соулмейтами, составляло более семидесяти процентов от общего числа союзов. Роу вспоминает это случайно. Ценный груз, отбитый у Ренегатов, обложен скомканными страницами старых подростковых журналов — во избежание повреждений при траспортировке. Он ностальгически разворачивает парочку листов — бумага явно промокла и высохла, поплыв буквами, но узнаваемы какие-то гадания, вроде «что о тебе говорит имя твоего Предназначенного, тест на совместимость — сколько у вас общих букв». Такую чепуху любила младшая сестра. Роу снова комкает лист и сбрасывает на пол. Фарфоровые и стеклянные изоляторы слабо поблёскивают в свете уф-ламп, не отвечая на вопрос — зачем Ренегатам понадобилось так трястить над старыми деталями оборудования? Разве что они собираются восстанавливать городскую сеть — или, вернее, ту её часть, которая ведёт к Плотине. С момента запуска электростанции ренегатские крысы и впрямь оживились, и теперь у фракции ещё больше дел, хотя цель всё та же — служить и защищать. Теперь, видимо, будет ещё одно дело — самим повозиться с подстанциями, командир ни за что не упустит такой потенциал. Монотонная работа убаюкивает — Роу всю ночь на ногах, и днём после патрулей отоспаться не сумел. Мысли плавают где-то за пределами отчётов и поставок, раз за разом соскакивая на соул-связи — странички журнала под руками никак не кончаются, не иначе, там был целый альманах «как быть настоящей леди и найти суженого». Быстро, эффективно и с первого взгляда, да. «Магия имён до сих пор не изучена. Загадочные и таинственные метки, появляющиеся у нас на руках в ночь на шестнадцатилетие, будоражили сознание поэтов с древних времён. Нет ничего крепче и нежнее связи предназначенных душ, совпадение имён — волшебный опыт, который мы желаем испытать каждой. Самые крепкие союзы заключаются именно между людьми, носящими на теле имена друг друга. Вот пять советов о том, как подчеркнуть свою метку, чтобы вашей паре было проще вас найти», — страница где-то из середины, раз текст можно различить и прочитать. Роу хмыкает. Ему, чтобы подчеркнуть метку, нужно носить вырез на спине до самой жопы — имя от нижних рёбер идёт вниз, вдоль позвоночника, выведенное широким корявым почерком. Он не знает, когда оно появилось — после смерти семьи несколько месяцев слились сплошным грязным комком, в этот период он работал как проклятый, зарабатывал репутацию и шрамы и не мог даже слышать про истинную связь душ — его Предназначенная была мертва, жестоко убита по его вине — из-за самонадеянной глупости, что его сил хватит для защиты семьи, что детям будет лучше в городе, а не на спешно перестраиваемом в лагерь корабле… Мэтт, только ещё не командир, а Джек Мэтт, сослуживец и приятный парень, — смотрел пронзительным понимающим взглядом и напоминал об истинном виновнике, о бандитах, объединившихся в подобие фракции — Ренегаты, блять. Отступники. Тогда Роу отдал свою верность новому командиру Миротворцев и выбрал себе врагов. В настоящем он поводит головой и продолжает разгребать груз, не отвлекаясь на воспоминания — прошлое должно оставаться в прошлом. Выложенные рядами фарфоровые пластины занимают почти весь стол. Про новое имя и новый шанс он узнал, только когда в общей душевой кто-то пошутил про нового претендента на лейтенантскую задницу — Роу разбил шутнику лицо и выбил плечевой сустав, а потом три недели драил душевые в наказание, но имя — имя уже было. «Эйден». Первые годы он игнорировал метку — есть и есть, жрать не просит, на глаза не попадается. Потом боль унялась, в перерывах между попытками выжить самому и наладить жизнь другим он даже перебрал нескольких знакомых Эйденов — жениться не обязательно, как и трахаться, но посмотреть на того, кто уготован ему «утешителем в скорби и соратником в радости», хотелось — но ни у одного из них на теле не было вычурного «Гвенаэль». Из двух традиций имянаречения его мать придерживалось той, где ребёнку стоит дать максимально редкое — выёбистое, как добавлял уже взрослый Роу, — имя, чтобы родственной душе было легче его узнать. Вторая традиция предполагала давать максимально распространённые имена — нотка нигилизма и отрицания, свобода выбора из людей с одинаковым именем, и у его новой «пары» родители явно следовали этому. Эйденов в Вилледоре было примерно дохуя, правда, большинство из них были заражёнными, так что Роу не надеялся ещё раз найти истинного на четвёртом десятке жизни — у него был отряд, служба, гора бумажной работы, ночные патрули и пятничные попойки с Хуаном, если тот был в благодушном настроении, или в баре, если интендант изволил плеваться ядом. Даже своё собственное имя он за годы успел возненавидеть настолько, что заменил фамилией — «Роу» писалось в отчётах, было выбито на жетоне, так к нему обращались друзья. «Гвенаэль» был любящим семьянином, и он заслуживал умереть ещё много лет назад, не травя душу несбышимся. — Роу, сколько ещё копаться будешь? — Грейди орёт через дверь, не понижая голоса, и выдёргивает его из мыслей. Ну, оно и к лучшему. Лейтенант разбирает последние бумажные комки, в страницах старого гороскопа видится насмешка — «на этой неделе повышены шансы встретить свою настоящую любовь». *** Парень, принёсший ему ёбаную писульку, — pardon, приказ командира, — упрям до глупости и глуп до наивности, раз продолжает доёбываться про какие-то древние терминалы ВГМ и архивы — да кому не похуй на дела давно минувших дней, тут едва успеваешь справляться с настоящим и писать по нему отчёт. Или список погибших — сегодня там прибавится два имени из отряда лейтенанта, и будь он проклят, если каждое из них не отзывается в нём болью. Он залил эту сраную землю кровью своих людей, а теперь ему сказано собраться и съебать за два дня. Превосходно. На вопрос о себе парень отвечает почти издевательски — «Эйден». Этого «Эйдена» он ещё не видел, и не то чтобы ему было сильно интересно — отвлекает блядская застава, блядский приказ, блядские ренегаты, так что на парня он огрызается почти машинально, чисто чтобы съебал с глаз и не смотрел упрямо, как будто лейтенант ему что-то должен. Все свои долги он давно раздал. Возможно, он говорит больше, чем стоило, в какой-то момент в глазах парня — Эйдена — голубых, как ясное небо, — мелькает смесь понимания и жалости, и это злит только сильнее. Вмешательство Лоан заставляет лейтенанта неохотно переключиться на настоящее, запирая боль в подкорке — старая подруга бывает чрезвычайно убедительна, а этот парень ей явно чем-то приглянулся. Роу присматривается детальнее — нездешние повадки, одежда, сношенные ботинки и заляпанные травой понизу штаны — парень точно не из Миротворцев, а то и вовсе не из Сентрал-Луп. Лоан объясняет чуть подробнее — пилигрим. Божий странник — видимо, поэтому такой блаженный. Что ж, Роу готов немного повспоминать архивы, но на ум приходит только обсерватория, залитая химикатами по самый купол — места получше он не знает. Если парню — Эйдену — надо, пусть сам и ищет способы подлезть, у лейтенанта есть заботы поважнее — позаботиться о раненых, отконвоировать пленников, свернуть заставу, в конце концов, приказ есть приказ. *** Хватает недели, чтобы снять заставу, и Мисси обрушивается на него всей своей громадой. Если на Калверте он был единственным командиром — присутствие Грейди большую часть времени удавалось игнорировать, и тот не слишком лез под руку, придерживаясь молчаливых соглашений, — то в штабе он один из нескольких. И верховное командование тут намного ближе, а Роу не желает щедрого майорского внимания, его всё ещё слишком тянет высказаться о последнем приказе, чтобы он мог слушать Мэтта с должным подчинённому почтением. Но, с другой стороны, Мисси — это горячая вода всегда, а не когда удалось сэкономить энергии на подключение бойлера, более разнообразное питание, родная каюта, где нет храпящих мужиков на соседних койках и можно спать в одной тонкой футболке, и сплетни. Всепроникающие сплетни, иногда лейтенанту кажется, что никто не пиздит столько, сколько скучающие на посту солдаты. — Вольно, парни, — он проходит мимо дежурных на КПП, цепляя краем уха, как те обсуждают, что какой-то герой-самоубийца сумел обчистить тёмную зону на бульваре Гаррисона. «Так пилигрим, говорят, оттуда ящик кристаллов вытащил и целую стопку виниловых пластинок, целых», — а, пилигрим. Эйден, дружок Лоан, парень с упрямыми голубыми глазами. Новая городская знаменитость, судя по тому, как часто Роу слышит о нём за последние дни, — тот успевает примелькаться и у Миротворцев, и у Выживших, ввязаться в парочку глупых споров и невыполнимых поручений — и справиться везде. Не иначе как отрастил крылья и вставил в жопу двигатель, если говорят, что на спор с Нитафом смог забраться на высшую точку корабля и вывесить там флаг фракции. Роу не слишком ценит выебоны — если это всё, что парень умеет, то ему не жалко, что он оказал пилигриму столь неласковый приём. Сентрал-Луп не так уж мал, но Эйден продолжает попадаться ему на глаза — скачет с какими-то поручениями майора, сидит в зале Рыбьего глаза, перешучивается с Мейер у центра управления — Роу нечасто видит, как напряжённое и немного печальное лицо женщины озаряется улыбкой. Да что там, даже его собственные люди не прекращают говорить о пилигриме — оказывается, преданность того идеям Миротворцев тянется ещё со Старого Вилледора, какая-то история про ветряк, войнушку с Базарными и туннели, из которых старину Айтора пришлось выносить. Ладно, Роу готов кое-что простить парню за спасение лейтенанта, было бы жаль потерять этого зануду. Апофеоз присутствия пилигрима в его жизни наступает стараниями Лоан. В мире после Падения не принято пышно отмечать Дни рождения — нужно слишком много ресурсов, чтобы подготовить праздник одному человеку, и это лучше оставить для массовых событий — типа Рождества, там, или годовщины «хвала Господу, мы не сдохли при бомбардировке города», — так что Роу всего лишь достаёт из запасов новенький бинокль, небольшой и лёгкий, для подвижной Лоан самое то, и берёт увольнительную. В честь праздника старой подруги можно. Как правило, они собираются одним и тем же кругом, который с годами только уменьшается, но сегодня у них новенький — пилигрим заскакивает на край крыши, как будто у него и правда крылья, и смущённо протягивает Лоан коробку. Судя по тому, как младшая Марви пытается сломать ему рёбра объятиями, содержимое ей нравится — Роу мельком успевает заметить тиснёные книжные корешки. Что ж, имеет смысл; даже если по Лоан и не скажешь, она ценит хорошие романы — лейтенант сам старается приносить ей сохранившие издания, если вдруг натыкается в городе, а достойные или нет — не ему судить, в последние годы у него едва ли было время читать что-то, кроме отчётов и инструкций. Но вопрос, когда пилигрим успел так изучить её вкусы — ещё немного, и Роу заподозрит парня в излишней идеальности: красив, относительно неглуп, смел, дружелюбен, как щенок лабрадора, скромен — удушливый румянец после объятий пятнает ему шею и скулы, — и внимателен к друзьям. Возможно, лейтенант не прав в своей изначальной оценке — ему говорили, что иногда он слишком скор на суждения. Ещё два глотка алкоголя спустя он решает, что найти минутку и извиниться перед парнем — неплохая идея. В конце-концов, Роу знает, что неправ, даже если Эйден и смотрит на него, как будто не имеет претензий, а когда слышит неловкие извинения, снова краснеет, как майской розы цвет, — алкоголь туманит сознание, и чужое смущение кажется даже красивым. — Я всё понимаю, лейтенант. У вас был тяжёлый день, — ещё и понимающий, что за божье создание. — Типа того, парень. И давай на ты — просто Роу, — он хлопает парня по плечу, чувствуя под мягкой кофтой мышцы. — А я просто Лоан, и либо вы присоединяетесь к игре, либо пьёте вне очереди, — сегодня ей позволено больше, чем всегда, так что Роу со смешком возвращается к импровизированной стойке. Да уж, лучший способ познакомиться с человеком ближе — сыграть с ним в правду или выпивку, даже если он сам считает это не самым разумным времяпрепровождением — Лоан в ответ называет его старым ворчуном, не желающим позориться. К концу вечера, когда закатный отблеск заменяется гирляндами, а в баре под ними нарастает шум выживших, стекающихся на свет, как мотыльки, лейтенант знает про хуёвое детство Эйдена — вот и точка связи с Лоан, — про то, что тот никогда не встречал свою пару, хотя и бережёт себя для неё, а в Вилледоре ищет сестру, с которой разлучился в детстве из-за ВГМ — даже интерес к архивам обретает смысл. Искренность за искренность, и он кратко делится историей про свою семью — боль тлеющим угольком прокатывается по черепу, но уже не поджигает, слишком много лет прошло. Младший лейтенант Гвенаэль Роу и нынешний лейтенант Роу едва ли не два разных человека. К концу вечера Эйден ему нравится — парень оказывается слишком хорош и чужд для Сентрал-Луп, вот Роу и не различил истинного золота, как выяснилось. *** Каждый раз Роу приходится изъёбываться, чтобы взглянуть на метку. Большие зеркала плохо совместимы с его условиями жизни, так что лейтенант балансирует двумя маленькими — одно на столе, в опоре на лампу, второе в руке — ему важно получить не лучший обзор, а обзор вообще — если метка есть, всё в порядке. Неровная чёрная роспись тянется по спине. Хорошо. Роу опускает задранную футболку и убирает зеркала в ящик стола, до лучших времён. Раз в какое-то время, оставаясь один, он проверяет, как там поживает его «Эйден» — если метка не пропала, значит, вполне себе неплохо, потому что со смертью партнёра метки сходят; без боли, без эффектов, просто с кожи стирается лишняя пигментация, как было с его женой. А вот у заражённых имена какое-то время сохраняются, и в начале, после Падения, многие верили, что вирус обратим — «мой муж в порядке, он в порядке, смотрите, у меня есть его имя, он не мёртв…» Позже пришлось признать, что заражённые, может, и не мертвы до какой-то стадии эволюции, но своих предназначенных пытаются сожрать с не меньшим аппетитом, чем остальных. Но сейчас, пятнадцать лет спустя, чаще умирают от бандитов, недостатка лекарств и несчастных случаев — это могло бы радовать, если бы заражённые не были такими живучими и способными впадать в спячку на годы. Иногда Роу думает, где может быть его новый Предназначенный — Вилледор не единственная колыбель человечества, что бы ни пиздели пророки апокалипсиса и прочие верующие, и само существование пилигримов это подтверждает. Парень — Эйден — рассказывал о других поселениях, кочевниках, укреплённых лагерях в горах и вечных поездах — кроме Вилледора в мире осталось немало людей, и его родственная душа где-то там, но для лейтенанта это не имеет значения, он не покинет город и фракцию, а его пара, где бы та ни была, вряд ли забредёт в город и решит тут обосноваться. Иногда он допускает мысль, что стоит узнать, какое имя на коже у пилигрима — а оно есть, раз парень даже решил сберечь себя для родственной души, вот уж неожиданный проблеск наивной романтики, — но лейтенант не считает себя отчаявшимся идиотом. Родственную душу узнают сразу, он уже ощущал это однажды — молния по позвоночнику и взгляд глаза в глаза такой, что мир замирает, как в книжке. Пилигрима же при первой встрече ему хотелось только послать нахуй, чтобы не маячил и не мешал — такая романтика выходит слишком суровой даже для мира после Падения. Тот, видимо, заметил, как упорно лейтенант избегает его имени, так что даже спросил — подначил, «у тебя ко мне что-то личное, Роу, или просто имя не нравится?». Он гораздо более дерзкий, чем лейтенант подумал в начале, и ему нравятся такие люди, — он привыкает пользоваться именем. Эй-ден. То, что имя каждый раз смутным зудом отдаётся у него по спине, ничего не значит. *** Ожидаемый план Мэтта — вернуть в строй всю систему подстанций, чтобы равномернее перераспределить нагрузку сети, так что в пятницу двадцать второго сентября Роу без удивления находит себя пялящимся на карту Сентрал-Луп вместе с интендантом, самим майором и, собственно, Эйденом — как пилигрим оказался на закрытом совещании, он уже даже не спрашивает. Надо, значит, надо. Хоть на кого-то в этой комнате приятно смотреть. Идея запитать все солнечные панели и ветряки — он смутно вспоминает, что во времена его молодости Вилледор считался зелёным городом на альтернативных источниках энергии, — ему нравится. Что ему не нравится, так это идея подключать станции даже в тех районах, где из живых только крысы и бандиты, а Миротворец — мелкохуец, смешное народное творчество, — считается за оскорбление. Мэтт пиздит про поднятие престижа фракции в рамках города и привлечение новых людей. Роу думает, скольких он уложит в необследованных районах ради фантомной цели подключить подстанции, которыми даже никто особо не станет пользоваться. — Может, нам ещё и на VNC запитать солнечные панели? — он срывается на раздражение и впивается пальцами в стол. — Мадди Граундс такая крысиная дыра, что я даже днём туда не сунусь меньше, чем с десятком людей. — Поддерживаю нашего бравого лейтенанта, — Хуан цедит напиток так, будто сидит не на диване с глиняной кружкой, а на террасе ресторана с бокалом лучшего вина. — Затраты на ремонт лягут на нас, так что я бы советовал воздержаться от лишних действий. Мэтт задумчиво смотрит на пожелтевшую бумагу, так что Роу позволяет себе послать интенданту благодарный взгляд. «Спасибо за поддержку» — «сочтёмся, лейтенант». Эйден шевелится в глубоком вытертом кресле, и это заставляет вспомнить о его присутствии — иногда парень настолько незаметный, что это пугает. — Я мог бы проверить подстанции, и посмотреть, в каком они состоянии. Та, что в Мадди Граундс, вообще затоплена, если не путаю. Сказал бы, куда имеет смысл посылать людей, — это лучшее предложение, что лейтенант слышал за сегодня. Конечно, он бы направил людей на разведку, но пилигрим — скорость и ловкость, за которыми его людям не угнаться, и он может пройти там, где завязнут его лучшие бойцы. Мэтт поднимает глаза — слишком острый и цепкий взгляд для того дружелюбного человека, каким он хочет выглядеть, но едва ли Роу или Хуана это удивляет. — Завтра выдам тебе полный список мест, хватит двух недель, чтобы всё проверить? — майор вроде бы и спрашивает, но вопрос риторический. — Фракция в долгу не останется. Роу уверен, что если бы парень не вызвался сам, его бы послали добровольно-принудительно, Мэтт чертовски сильно делает ставку на то, что кто-то любезно проведёт первичную разведку, причём этот кто-то не будет напрямую относиться к Выжившим, потому что майор скорее сожрёт свой китель, чем ещё раз будет обязан Фрэнку. До конца собрания остаётся только один довольно утомительный спор Мэтта с Хуаном — интендант готов грызться за каждую монету, как будто те берутся лично из его кармана и Роу только откидывается на спинку стула и прикрывает глаза, готовясь подремать — умение спать сидя он отточил до совершенства. Эйден молча переводит взгляд, щурясь, когда кто-то из спорящих срывается на завуалированные оскорбления — интендант — или угрозы — майор. К моменту, когда майор их отпускает, Роу лениво размышляет о том, что его задница постепенно принимает форму стула. Он не привык так долго сидеть, и невыплеснутая энергия делает его ещё более раздражённым. Хуан поправляет шарф, распущенный из-за жары, Мэтт собирает карты и листы с заметками. Карты… — Пар… Эйден, стоять, — пилигрима он ловит уже в коридоре. — Идём со мной. И это, тебе сколько лет? — Двадцать три. Скоро двадцать четыре, лейтенант, а что, проверяете на легальность? — от такой дерзости он коротко смеётся в голос и чувствует, как напряжение отпускает. Пилигрим действительно выглядит младше — Роу дал бы ему лет двадцать. Но — двадцать три минус пятнадцать всё ещё слишком мало, чтобы парень понимал что-то в городских энергетических сетях. — Ага, а то вдруг я оплачиваю выпивку малолетке. Задержишься? Хочу кое-что показать. — С удовольствием, лейтенант, — несмотря на разрешение использовать имя — то, что заменяет Роу имя, он только сейчас соображает, что никогда не представлялся своим настоящим, — при посторонних парень продолжает использовать звание. Ещё одна его черта, которую лейтенант ценит — парень вообще оказывается неожиданно богат на эти черты. На Мисси у Роу даже есть свой кабинет — непроветриваемая каморка, переделанная из части контейнера, в которую едва влезает письменный стол с лампой, заваленный бумагами так, что столешницы не видно, два стула и несколько ящиков. Назовите Роу скрягой, но ему действительно нравится иметь неучтённые запасы самого необходимого для себя и для отряда, а кабинет, в котором он бывает дай бог раз в неделю, отлично подходит на роль хранилища. И импровизированной библиотеки, потому что часть ящиков забита книгами — атласы, энциклопедии, медицинские справочники и всё то, что раньше заменял интернет. — Так, садись, сейчас найду свои карты. Буду учить тебя ориентироваться по меткам, — он давит парню на плечо — под пальцами снова тепло и приятно проминаются мышцы, и это ощущение на миг сбивает, — и тот послушно опускается на стул для посетителей. Роу случайно задевает его колени, когда сам пробирается к столу. — Да я вроде не жаловался на ориентацию на местности, знаки читать умею, — Эйден вертится на стуле, осматривая комнату, и Роу представляет, что он видит — железные стены, одна из которых прикрыта выцветшим знаменем, пару немытых кружек на краю стола, развалы бумаг и громоздкий штатив с лампами, где половина гнёзд щерятся пустотой. Не слишком похоже на образ героического лейтенанта — Роу отлично знает, какие слухи о нём ходят по кораблю, было сложно не догадаться, когда у восьми из двадцати новобранцев в последнем выпуске была стрижка под него, — но даже ему нужно где-то разгребать обожаемые Мэттом бумажки. Желательно, не на ящиках в полевом лагере и не на собственной койке в каюте. — Нет, парень, эти знаки ты читать не умеешь, — он возвращается к теме и вытаскивает из ящика толстую стопку карт, исписанных до серости. — Потому что мы сами их разработали. В первые годы после Падения, когда отношения между фракциями в лучшем случае описывались как «напряжённые», а в худшем — «гражданская война», они отчаянно нуждались в новой знаковой системе. Которую не знал бы никто, кроме своих, и которая была бы достаточно проста, чтобы обучать ей новобранцев — к ним стекались люди, не имевшие опыта профессиональной службы, или служившие в других структурах, или странах… Было проще создать новый язык — так родились татуировки-звания и метки для карт. Сейчас Роу перебирает хрупкие от старости листы, выискивая тот, где сам писал расшифровки. По-хорошему, он не должен учить постороннего внутрифракционной системе, но Эйден нужен ему живым и полезным, а недовольство Мэтта он как-нибудь перетерпит. Худшее, что с ним могут сделать — разжаловать в сержанты, но тогда будет интересно посмотреть, кому рискнут отдать легендарный 4-04ый - его ребята для него что-то вроде семьи, и они могут быть чертовски упрямы в своей верности. Эйден склоняется над столом, приглядываясь, и круг света от лампы делает его волосы каштановыми, а лицо неожиданно мягким и открытым. — Так вот… Треугольники — обратить внимание, что-то непроверенное. Сейчас пустых уже нет, мы внутрь вписывали обозначение. Он углубляется в рассказ о системе знаков, соскакивая на какие-то мелкие истории со службы и обрывая себя — парню, наверное, не слишком интересно… Но тот просит продолжать, и смотрит со спокойным вниманием. Роу нравятся люди, которые способны молчать и слушать. Чтобы быть наиболее полезным в разведке, пилигриму понадобится знать и отмечать на картах пути — позже по ним пройдёт отряд, и Роу предпочёл бы знать, где гнездо прыгунов, где завал, где затопленная местность, а где обосновались бандиты. Да за парня ему было бы спокойнее, если бы у того была карта с отметками, так что Роу отдаёт ему одну из своих, не самую актуальную, но удалённые районы на ней хорошо размечены. В нынешнем мире собственная карта — чертовски ценный предмет, а у Эйдена детализированы только районы Старого города и область между Мисси и Рыбьим глазом, в остальном же он перемещается едва ли не наугад; лейтенант смотрит на неаккуратные значки — это система пилигримов, или тот просто обладает очень хорошей памятью? — Ты физику насколько знаешь? — он разгибается от карт, чувствуя, как тянет спину. — Физика? Это какое-то ругательство?.. Шучу, Роу, знаю на уровне, что есть сила притяжения, а генератор стоит выключить перед починкой. Сам понимаешь, с системным образованием у меня было сложно, — Эйден потягивается на стуле с ленивой грацией человека, силу притяжения регулярно презирающего, и Роу чувствует, как вытянутые под стол ноги касаются его ботинок. — Значит, так, прежде, чем совать руку в терминал подстанции, почитаешь кое-что, — он тяжело встаёт и движется к ящикам в конце кабинета, снова случайно задевая парня ногой по бедру — тот подбирает конечности к себе. Может быть, не лучший способ — хранить книги в ящиках, но тут прохладно и сухо, и нет действия света, так что сойдёт. Роу вытягивает из стопки учебник физики и инструкцию для работников подстанции — нашёл много лет назад, когда они ещё верили, что смогут сами поддерживать работу сети. По идее, этого хватит, чтобы парня не убило током — а может, он даже сможет сообразить, какие подстанции ещё гипотетически рабочие. — Ещё раз, сначала читаешь, потом лезешь в щитки. Если что, приказ майора подождёт, скажешь, что я запретил. *** До вояжа по подстанциям они видятся ещё раз или два — Эйден улыбается при встречах, шутит про то, что узнал об электричестве больше, чем хотел, а потом пропадает на долгие полторы недели, проверяя подстанции. Роу дёргает его через рацию почти каждый вечер — ему не нравится мысль, что парень может молча помереть где-то в крысиных дырах заброшенных районов, но пилигрим стабильно отвечает — жив, почти цел, Роу, видел бы ты, как тут разрослась брошенная оранжерея, клянусь, я видел лианы, лейтенант, из городского парка на меня вышел кабан, так что у меня роскошный ужин. Ну да, парень выживал в диких лесах, в городских джунглях как-нибудь продержится. Значки подстанций на его собственной карте постепенно обрастают пометками — разрушена, гнездо прыгунов, занята бандитами, цела, цела, но труднодоступна — фактически, результаты осмотра он получает задолго до истечения срока. Через две недели Эйден находит его на плацу — уставший, но живой и довольный. Скулы обозначились резче, на куртке несколько новых прорех, а поперёк лица тёмная полоса загара, мажущая глаза и не заходящая на щёки, — но, судя по раздутому рюкзаку и карманам куртки, парень и сам не в проигрыше. В заброшенных районах наверняка нашлось немало полезного. — Доброго дня, лейтенант, — Роу с удивлением признаёт, что скучал без возможности слышать его вживую — у Эйдена приятный хрипловатый голос, даже если слова немного смазываются в произношении и звучат, будто он заранее устал. — Вот, спасибо за книги, это помогло. Карту я под обложку вложил, и отметил кое-что кроме подстанций, вдруг пригодится. — Рад тебя видеть, Эйден, — он обхватывает его рукой за плечи, притягивая в короткое объятие — корешки протянутых книг тычутся в живот. — Мэтта до послезавтра нет, так что отдыхай. — А вы со мной не отдохнёте? Слышал, сегодня в Рыбьем Глазе пробуют новый урожай пива, Лоан уже просила позвать вас, — Роу минуту смотрит на бегающих по плацу — расчищенному куску палубы — солдат, прикидывает свои дела — в отсутствие Мэтта их не так уж много, и решается: — Хорошо, буду. Лейтенант ценит хорошую компанию и хорошее пиво, так что в закусочной оказывается к восьми вечера. Зал «приюта всех нуждающихся», как иногда пафосно высказывается старый пропойца Фрэнк, никогда не пустует, но сегодня здесь прямо-таки многолюдно. За баром виднеются новые пивные бочки — Роу видит их край только потому, что рост позволяет смотреть поверх толпы. Ему не слишком бы хотелось находиться посреди толпы, учитывая, что он встал в шесть утра и пока удручающе трезв, так что оглядывается — несколько знакомых лиц, из тех, кого он видит, определённо должны быть этой ночью на Мисси, но лейтенант сейчас сам не на службе. Яркая куртка Лоан виднеется у доски с дротиками, а Эйден… Парень перегибается через перила второго этажа так, что у Роу сердце пропускает удар, и приветливо машет. И, что важнее, показывает вторую полную кружку. Видит бог, Роу любит его — теперь ему не надо думать о том, чтобы пробиваться к бару. На втором этаже слегка потемнее и потише — самое то для комфортного вечера. — И тебе привет. Спасибо за карты, это огромная работа, — он вытягивает под столик гудящие ноги. — Рад, что смог быть полезным, — парень мягко и пьяно смеётся — короткий, высокий звук, и Роу приглядывается внимательнее — румянец на щеках, блестящие глаза, распахнутый ворот рубашки — у пилигрима нынешняя кружка явно не первая. Что ж, он сам действительно задержался, так что надо догонять. Лейтенант делает крупный глоток — молодое пиво приятно горчит на языке. Первую кружку он заканчивает минут за десять, и Эйден предлагает обновить — Роу молча передаёт ему плату за себя. Если парню хочется потолкаться среди людей, он не против — только следит сверху вниз за тёмным взъерошенным затылком. Лоан присоединяется к нему с грохотом третьего стула, пнутого от соседнего стола, и стуком кружки о столешницу. Она тоже не трезва, а ещё явно только что закончила спор — рукава подкатаны, глаза горят, а на руке следы мела. Если бы лейтенант был чуть менее уставшим, он, может, и сам вступил бы в импровизированный турнир метания дротиков. — Ро-оу, — когда она так тянет его имя, это не сулит ничего хорошего. Страшнее насмешливой женщины только она же, но пьяная. — А ты не думал, что этот Эйден твой тот самый? Старая подруга знает и про его имя, и про неудачные поиски — и не оставляет попыток найти ему спутника жизни, раз уж за тридцать лет не нашла себе. Он отчётливо жалеет, что пиво закончилось. — Лоан, я бы как-нибудь понял, что он мой Предназначе… Не важно, — наверху лестницы виднеется Эйден собственной персоной, и даже если смотрит он больше на полные кружки в своих руках, чем на столик, рисковать не хочется. — О чём говорите? Привет, Лоан, нет, тебе не принесу. — О том же, дорогой Эйден, о чём говорят все пьяницы пятничным вечером — о судьбе, конечно, — под тяжелым взглядом Роу она неохотно затыкается и встаёт. — Рада была повидаться, но там кто-то спорит, что может побить мой рекорд, и мне надо надрать эту наглую задницу. При движении рукав куртки задирается ещё сильнее, обнажая короткое имя на внутренней стороне предплечья. — У тебя такое же имя, как у моей сестры. Было бы забавно, если бы это оказалась она, — Эйден говорит с мягкой нежностью. Сегодня, видимо, день неуместных комментариев, и Роу нужно пить больше, парню — меньше, а Лоан… Лоан замирает на пару секунд и одёргивает рукав, оставляя следы мела на ткани. — Что ж, тогда я надеюсь, у неё не твой характер, пацан. Чао! — Я что-то не то сказал? — иногда парень, несмотря на всю свою чуткость, действительно дитя лесов. Роу топит вздох в пивной кружке и слизывает сладковатую пенку. — Не то чтобы, но она ищет свою Предназначенную уже десять с лишним лет, и в городе нет ни одной подходящей Мии. А Лоан верит во всю эту любовь, ты знаешь. У неё были хуёвые отношения, и она думает, что с истинной парой будет лучше, — хуёвые отношения очень мягко описывают то, что происходило с Лоан, но пусть та сама рассказывает, если захочет, лейтенант не собирается работать местным ток-шоу. Эйден выглядит чертовски опечаленным, и алкоголь только выделяет все эмоции, так что Роу слабо толкает его ногой под столом. — Отставить расстраиваться, это старая история. Лучше скажи, что тебе самому мешает поискать пару? Эйден — частое имя, вон, смотри, — он указывает на бар. У одного из посетителей, красивого парня в одежде цветов Выживших, тянется «Эйден» поперёк щеки. Он как будто чувствует взгляд, раз поднимает голову в сторону второго этажа и машет рукой, улыбаясь — пилигриму, конечно. Тот здесь новый любимец публики, Роу отлично это понимает. Парень добр, отзывчив, популярен и очень, просто незаконно красив — лейтенант и сам признаётся, что останавливается взглядом на крепкой шее в распущенном вороте, резких росчерках бровей и мягких на вид губах — алкоголь ослабляет даже железный самоконтроль. — Роу, у меня редкое женское имя, — пилигрим смотрит ему в лицо, и Роу видится сожаление в синих в полумраке глазах. — Что ж, ты обязательно найдешь свою прекрасную даму, — он запивает неожиданную горечь в горле пивом — надо же, Лоан всё-таки допизделась и на секунду заставила его на что-то надеяться. Эйден шутливо поддерживает пожелание, поднимая свою кружку. На Мисси лейтенант возвращается уже к одиннадцати — в конце-концов, он не юноша, чтобы развлекаться всю ночь напролёт после тяжёлого дня. *** Возвращение Мэтта запускает цепь событий — брифинги, распределения районов и назначения отрядов — надо успеть до холодов, когда небо затянет облаками и солнечного света станет ещё меньше. Они и так будут рисковать — световой день продолжает сокращаться, но до весны нынешняя шаткая сеть электроэнергии и впрямь может не продержаться. Что бы ни запустило электростанцию, вряд ли это чудо произойдёт дважды. Роу чувствует себя живым и нужным, даже если снова спит урывками, валясь на койку, как в забытье, а в остальное время орёт, командует и спорит — всё это не оставляет ему особых шансов пересекаться с пилигримом дольше, чем нужно для короткого приветствия. Отряду 4-04 достался Даунтаун — Роу не слишком любит деловой центр, но могло быть хуже — среди небоскрёбов стоит опасаться бандитов, а не заражённых, те больше предпочитают жилые кварталы. Как будто остатки прогнивших мозгов тянут их домой. В районе всего четыре подстанции, зато разбросаны так, что за раз не охватишь — разве что тянуть на себе полумесячный запас еды, в дополнение к броне и инструментам. Согласно меткам пилигрима, к одной подстанции оборваны все линии передач, зато остальные практически целы — максимум, побитые окна и покорёженные двери, ничего, что не исправил бы хороший лист железа. Повезло. Так что холодным октябрьским утром он выводит своих людей из недр Мисси и направляется к первой точке на карте. Парень и правда расстарался — даже здесь лейтенант видит его следы в подвешенных страховочных тросах, собранных на скорую руку мостках, огромных жёлтых метках на стенах, говорящих об опасности. Когда пилигрим напоминает о себе и голосом в рации, Роу передаёт ему благодарности за проделанную работу — отряд готов парня канонизировать в ранг святых, не меньше. Первые две подстанции они приводят в рабочее состояние за неделю — Вержбовски с шутливым «жмите на рычаг, кэп» каждый раз вынуждает его самого включать рубильники, но ради третьей приходится завернуть обратно к Мисси. Между отчётом Мэтту и горячим душем — позднеоктябрьская погода неприветлива — лейтенант определённо предпочёл бы душ, плавно перетекающий в койку, но приходится стоять навытяжку перед майором и чувствовать каждый слой грязи, скопившийся и на нём, и на броне. — Пилигрим пойдёт с вами, мне докладывали, что там повреждены линии электропередач. Пусть осмотрит, — отставить личные драмы, лейтенант, приказ есть приказ. — Так точно, сэр. На передышку отряду дана всего одна ночь — стараниями их бесценного интенданта, новый запас еды и ремонтных материалов уже дожидается на складе, ренегатские запасы сэкономили им немало времени и денег, так что в семь утра следующего дня Роу смотрит на непривычно мягкое, сонное лицо пилигрима — тот явно не привык к ранним подъёмам. Конечно, геройствует он в основном по ночам. — Просыпайся уже, спящая красавица. — И тебе доброе утро, Роу. Рад тебя снова увидеть, наконец, — парень говорит, движется и пожимает его руку, кажется, на чистом автопилоте. К полудню им удаётся добраться до края Уорфа — там, где отряд грохочет бронёй по улицам, пилигрим идёт параллельными маршрутами — лейтенант краем глаза ловит тёмный силуэт, перебирающийся со здания на здание — на фоне бледно-серого осеннего неба это почти красиво, но у него всё равно сжимается в груди каждый раз, когда пилигрим отправляет себя в небрежный полёт на пару этажей высоты. К ночи они достигают подстанции — пилигрим пригождается и тут, ввинчиваясь в одно из окон на фасаде и помогая изнутри открыть тяжёлые железные двери. Роу успокаивается только тогда, когда его люди оказываются под прикрытием сплошных кирпичных стен, в окружённом уф-лампами периметре. Дальше сплошная рутина — определить места для ночлега, порядок дежурства, пожрать чего-нибудь — и до утра отдыхать. В грамотно законсервированных подстанциях худшее, что им грозит — расчихаться от десятилетней пыли, а любые полезные осмотры подождут дневного света. Пилигрим с любопытством бродит по главному залу, трогая железные ящики трансформаторов и распределителей, замирает перед терминалом управления — под тяжёлым взглядом лейтенанта демонстративно убирает руки за спину, всем своим видом показывая, что не собирается «совать руку». Роу не сдерживает короткого смешка. Видимо, это даёт парню какой-то зелёный свет — тот подходит ближе, сбрасывая рюкзак возле места самого лейтенанта. За годы у отряда уже сложился «порядок расселения», но пилигриму-то это знать неоткуда, как и следовать необязательно. — Ещё раз спасибо за книги, я теперь хотя бы знаю, что нажимать на большую красную кнопку — плохая затея, — горящий в бочке огонь бросает на его лицо мягкие блики и неверные тени, когда он небрежным жестом раскатывает спальник возле спальника лейтенанта. — Тут всё равно нет питания, разок можешь нажать. Не отказывай себе в удовольствии, — Роу только хмыкает, глядя, как парень вытягивается поверх спальника прямо в куртке. — Напрыгался? — Бывало и хуже. В городе легче, чем лезть по скалам, например, — пилигрим смотрит вверх, и Роу тоже запрокидывает голову, как будто над ними может быть звёздное небо вместо серого потолка аппаратного зала. — Скучаешь по бродяжничеству? — вопрос выходит неожиданно грубым, он не хотел это, но собеседник не морщится. Вольные странники известны тем, что редко задерживаются на одном месте, а парень тут уже второй месяц — Роу знает, что тот ищет сестру, но однажды же найдёт. — Да не особо, на самом деле. Горячая вода, выпивка и идея, что за едой не надо бегать по лесу, развращают. Я хотел бы остаться с Мией в городе, Выжившие готовы дать мне место и работу. А что, хотите от меня избавиться, лейтенант? — Нет, — это единственное, что Роу отвечает. Вопрос о том, как Эйден собирается искать свою Предназначенную, если готов навсегда осесть в Вилледоре, он опускает. Парень поворачивает голову, чтобы взглянуть ему в лицо, и лейтенант выдерживает мягкий рассеянный взгляд. Когда он смотрит на Эйдена вот так — неподвижного, в оранжевом свете костра, с некрытым маской лицом, все следы пилигримской жизни видны в мелких шрамах на лице и шее, неровном окрасе кожи и прядях волос, которые обрезались явно ножом и без зеркала — и всё это не отменяет того, что Эйден чертовски красив, особенно когда смотрит прямо и открыто, как на друга. *** Отряд знает, что делать с подстанцией — Роу заставил их едва ли не выучить руководство для сотрудников, пока они готовились к этой вылазке, так что на третий раз расконсервация идёт по проверенному плану. Вержбовски, самый мелкий и худой из них, при страховке из двух тросов и Хикса заменяет изоляторы на вышках — старые фарфоровые чашечки летят с высоты и разбиваются о бетон, так что лейтенант благоразумно не высовывается из здания. После ночного дождя и асфальт, и железные вышки немного блестят — стоило бы дождаться, когда всё просохнет, но у них нет времени. — Сэр, заменили уже половину! Опережаем план! — это хорошо, но… Что значит половину. Только сейчас Роу замечает тёмный силуэт, опасно балансирующий на самой высокой опоре в округе. Конечно же, это пилигрим. Конечно же, без страховки — лейтенант прижимает ладонь козырьком, различая синюю толстовку, затянутый на все крепежи рюкзак и полное отсутствие каких- либо тросов, прикрепляющих Эйдена к вышке. Крик замирает у него в горле, от резкого звука парень может дёрнуться и упасть — но на его глазах Эйден проходит по узкой стальной балке с ленивой уверенностью, а затем переворачивается — сердце переворачивается у Роу где-то в желудке — и садится верхом на основание блока изоляторов, принимаясь их раскручивать. Роу медленно и плавно, как будто он сам на высоте пятого этажа, тянется к рации. — Эйден, приём, — на его глазах тонкая фигурка на фоне неба достаёт свой передатчик, опасно кренясь вбок. — Эйден, слезай оттуда, немедленно. — Лейтенант, что-то случилось? — парень вертится, осматривая округу — ищет бандитов или заражённых, а потом оборачивается к кирпичной громаде подстанции. — Я вас вижу. — Эйден. Вниз. Сейчас. Пилигрим спускается по вышке, перескакивая ступени, и Роу чувствует, как в горле вызревает гнев — его он сглатывает, напоминая себе, что парень ему не солдат из отряда и даже не тупой от неопытности новобранец. Всё это не мешает ему сорваться на отповедь, как только Эйден оказывается под прикрытием здания — что-то о риске, страховках, приказах Мэтта — парень пытается слабо вставить, что ему было сказано помочь с повреждёнными вышками, — которые можно засунуть в майорскую же задницу, потому что жизнь Эйдена не стоит ни одной, блять, линии электропередач, и Роу не собирается смотреть, как на его глазах пилигрим сам изображает падающий изолятор. — Роу, — Эйден постепенно закипает сам, сложная смесь злости и смирения. — Роу! Послушай меня, — лейтенант тяжело выдыхает, чувствуя накатывающую усталость. — Я занимаюсь этим десять грёбаных лет, и лазал на такие вышки даже в ураган с ливнем. Пришлось. Роу, я знаю свои пределы, — он неожиданно смягчается, резко и остро напоминая самого себя вчерашним вечером у костра. — Я не умру на твоих глазах или по твоей вине. В его взгляде мелькает странное понимание — Роу жалеет, что тем вечером в баре, на Дне рождения Лоан, выпил чуть больше и рассказал о своей семье, но Эйден не продолжает фразы. — И, хорошо, я подцеплю трос. Мне не нужен напарник, но я надену трос. — Хорошо, — лейтенанта хватает только на то, чтобы устало выдохнуть и уйти обратно в здание подстанции — ему всё ещё нужно проверить часть трансформаторов. За тем, как Эйден пристёгивается к тросу, он наблюдает через окно — тонкий армированный шнур гарантирует им всем, что пилигрим спустится с вышки своим ходом. К вечеру всё успокаивается — Хикс, как ответственный за замену изоляторов, получает десять штрафных дежурств по возращению на Мисси за то, что позволил временному члену отряда лезть на вышки без страховки, и даже не спорит, — и к отбою Эйден раскатывает спальник рядом со спальником лейтенанта. Как и в следующую ночь. Как и в любую ночь до возвращения на Мисси. Обратно к кораблю они возвращаются спешно, ноябрьские холода и всё сокращающийся световой день подгоняют, но в значительно более хорошем настроении — завершённая миссия гарантирует по крайней мере несколько дней на то, чтобы отъесться и отоспаться, к тому же, они закончили раньше отряда Грейди — мелочное соревнование, но душу всё равно греет не хуже кружки тёплого вина. Из того, что Роу знает, в ближайшую неделю с районами города будет закончено, и, возможно, в Рождество у них будут огоньки на ёлки — Эйден на это хмыкает в маску и говорит, что видел как-то горящую ёлку на праздник — и, зная его истории, это стоит воспринимать буквально. Парень спустился к ним с крыш, как только они пересекли границу условно-ничейного Даунтауна и Уорфа, где знаков Миротворцев едва ли не больше, чем магазинных вывесок. На фоне бронированных тяжёлых фигур, волокущих инструменты и оборудование, пилигрим выглядит залётной птицей, в мягкой одежде и с небольшим рюкзаком, но относятся к нему с тем же грубоватым добродушным юморком, что и к другим отрядным. Хорошо. Роу чем-то нравится мысль, что Эйден стал для отряда, заменившего ему семью, «своим». — Ладно, парни, не слейте всю горячую воду, мне ещё понадобится чем-то мыться после того, как меня взъебёт Мэтт, — он отправляет отряд к складам и душевым, а сам выворачивает в сторону командного центра. Душ может сколько угодно быть его эротической фантазией, но сначала явиться на глаза майору. Так что нет ничего удивительного, что к помывочной он выворачивает, когда большая часть отряда уже плещется, как довольные дельфины, и посреди раздевалки торчит только Эйден. Лейтенант уже замечал за ним стеснительную привычку мыться после всех остальных, и это можно понять — толпа голых мужиков с сомнительным чувством юмора не способствует душевному равновесию после лет одиноких странствий. Парень неторопливо стягивает штаны — Роу позволяет себе одну проклятую секунду полюбоваться обнажающимся крепким белым бедром, когда понимает, что видит на внутренней стороне метку — квадратными большими буквами «…венаэль» сползает от паха к колену, и край футболки прикрывает только первую букву. Роу с ошеломляющей отчётливостью догадывается, какая она будет. И выяснять отношения со своим… Предназначенным, слово даже в уме ощущается непривычно и громоздко, стоит явно не посреди общественной душевой, когда за стенкой моется его отряд. Он всё ещё их командир. Метка фантомно зудит так, что хочется её почесать. — Эйден. Как помоешься — чтобы был у моей каюты. Иначе сам найду, — Роу знает, что звучит, как гневный мудак, но игнорирует растерянный взгляд и полуоформленный вопрос. Парень явно не ожидал такого тона и настроя посреди безопасной зоны, когда единственная его вина — иметь на теле редкое — женское, блять — имя. Лейтенант раздевается быстро и бездумно, как под счёт расстёгивая ремни, стаскивая нижнюю кофту и майку, ботинки, штаны, бельё. Одежда ложится ровной стопкой. Вдох-выход, как в Академии, стук в висках ничего не значит. В душевые он заходит, для приличия обернув вокруг талии полотенце — Эйдену на рассмотрение остаётся перечёркивающая спину метка, но это уже не имеет значения. Вода не такая горячая, как ему мечталось полчаса назад, но её отлично замещает внутреннее кипение — Роу хочется заорать на кого-нибудь, желательно, на себя двухмесячной давности, когда он предпочёл представиться фамилией, уже давно заменившей и имя, и — иногда — звание. Возможно, на парня, с чего-то решившего, что Гвенаэль — женское имя, ляпнул бы ещё, эльфийское, на эльфа Роу походит разве что переломанным и оттого заострённым внешне ухом. Сходящиеся имена, конечно, не гарантируют мгновенной любви и того, что они сегодня же вечером окажутся в койке, а завтра — у алтаря, но он проебал несколько недель, будучи уверенным, что его, к чёрту, не Предназначенный, но парень-который-ему-не-безразличен, по уши влюблён в некую Фата Моргану из духов и туманов, с редким, блять, женским именем. Роу позволяет воде катиться по лицу и не даёт себе задуматься, что, если у Эйдена фантазии не сойдутся с реальностью. Он ждал даму сердца, а не потрёпанного боями мужика старше себя лет на пятнадцать, с дурным нравом и редкостным слабоумием — Хуан прав, его правда слишком часто били по голове, раз он не додумался сказать своего имени при встрече. Пилигрим — лёгок на помине — даёт выйти из душевой солдатам и проскальзывает внутрь, но заговорить не пытается. Роу выключает воду и молча выходит, чтобы ещё раз не зацепиться взглядом за чёрную метку, выделяющуюся на незагорелой коже. После душа приходится влезть обратно в штаны и футболку, остальное он сгребает в руки — стирка будет завтра. Бытовая рутина успокаивает, так что путь до своей каюты Роу проходит, не пугая новобранцев и гражданских взглядом. Эйден — его Предназначенный, судя по всему — знает, куда пойти, уже бывал в его личной комнате, так что лейтенанту хватает времени только на то, чтобы рассортировать одежду и зарыться в документы, слипшиеся от времени. После Падения он сохранил бумажные осколки своей жизни, просто сгрузил в один ящик и едва ли открывал его после смерти семьи, но сейчас… Стук по железной двери каюты отвлекает его. — Роу, что, чёрт, возьми… — он молча сдёргивает парня за плечо внутрь, и раньше, чем Эйден успеет послать его нахуй, суёт ему в лицо книжечку паспорта. — Читай. Последние страницы, — пилигрим с секунду упрямо и раздражённо смотрит ему в лицо, а потом смиряется и осторожно открывает обложку. Фотография сделана за год до Падения и за два до смерти его семьи, и Роу едва ли соотносит это юное открытое лицо с собой, но фамилия — и имя — остались прежними. Эйден щурится в неверном свете уф-ламп, вглядываясь в мелкие чёрные строчки — время тянется непростительно долго. — Гве… Гвенаэль Роу, — лейтенант ожидает чего угодно, от удара в лицо до удара дверью, но Эйден спокойно закрывает паспорт, не выпуская его из рук, и смотрит в глаза. Снова. — Не женское имя. — Не женское. Я рад, — Роу себя чувствует до странного беззащитным под этим прямым, непонятно настойчивым взглядом. Метка снова отзывается фантомной щекоткой, как будто чувствуя близость Предназначенного. — Что значит, рад? — он столько слышал про образ прекрасной дамы сердца, что теперь с трудом осмысливает реакцию. — То, блять, и значит, Ро… Гвенаэль, что я в душе не ебал, как буду объяснять своей Предназначенной, почему дрочу не на неё, а на лейтенанта Миротворцев, если мы вдруг найдёмся, — вот это сдерживаемая, клокочущая злость, её Роу понимает на отлично, а слова — не очень. Поэтому Эйден и заменяет их действиями, так, что на шее чувствуются горячие ладони — угол паспорта неприятно втыкается в кожу, а потом его губы сминаются чужими. Целуется парень отвратительно — то ли укус, то ли неловкое тыканье ртом, куда придётся, и это слаще мёда и ярче солнца. — Какого хера ты не представился сразу? Ладно, при первой встрече, но потом? В баре? Я думал, у тебя была одна пара, и она, ты понял, — всё это приходится лихорадочным шёпотом ему в шею и грудь, Эйден не размыкает неожиданно крепких отчаянных объятий. — Ну, знаешь ли, момент был не тот, — Роу отвечает на объятие, забираясь ладонями под край незаправленной кофты — от права трогать эйденову кожу руки чувствуются чужими. За железной дверью слышны шаги и шум голосов, так что он тянет их вглубь каюты. — А потом решил, что не надо. Когда я встретил Си… жену, это было, как вспышка. Сразу поняли. С тобой — не так. — Я, блять, думал, что Роу — это имя. Как у Айтора, мало ли, традиция такая — звать лейтенантов по именам, — они перехватывают друг у друга фразы и поцелуи, и Эйден чертовски быстро учится, а ещё возвращает себе наглость, потому что Роу чувствует шершавые грубые ладони у себя на пояснице. Парень ещё немного сдвигает пальцы — и у лейтенанта срывается голос. Метка под прикосновением пульсирует и пытается прожечь ему позвоночник, и за последние годы Роу не чувствовал ничего лучше. В какой момент они оказываются у кровати, он не ответит даже на допросе, и всех навыков хватает только на то, чтобы не упасть на Эйдена — пилигрим валится ему на колени, и это лучше. — Ещё раз, я не женщина, — он напоминает это, мягко сжимая зубы на стыке плеча и шеи — ворот кофты пилигрима сполз. Парень берёг себя для той самой, а у Роу в наличии груди нет, зато член имеется, секс с ним явно будет отличаться от того, что парень нафантазировал. — Спасибо, Гвенаэль, я заметил, — Эйден срывается на сарказм и судорожно ведёт бёдрами — проезжается прямо по члену, замечает эффект и повторяет на бис — в качестве контрмеры Роу вспоминает, что его метка на бедре, внутри. Под пальцами не привычный кожаный ремень, а какая-то завязанная на хитрый узел хуйня, Эйден сам помогает её расстегнуть — они путаются пальцами и ладонями, и в какой-то момент парень выворачивается, чтобы скинуть штаны с бельём и обувью, не сползая с колен — от такой неприкрытой обнажённости лейтенант, кажется, смущается больше, чем он сам. Полувставший член лежит на бедре, и по ногам тянутся отметины шрамов, Роу обязательно уделит внимание всему этому, но сейчас он только зачарованно тянется пальцами к метке. И накрывает её ладонью. Парня передёргивает так, будто ему по позвоночнику пустили разряд — Роу приходится придержать его второй рукой и потянуть на себя, чтобы он не свалился на пол. Жаркая тяжесть, навалившаяся ему на плечи, оглушает не хуже световой гранаты — Эйден мелко двигается на коленях, плавные волнообразные движения, которыми он пытается притереться к ладони — Роу может думать только о том, чтобы как-нибудь избавиться от собственной одежды и чувствовать это кожей к коже. Давно у него не вставал просто от трения через плотную ткань — но у него на коленях не бывало Эйдена, настолько утонувшего в собственном удовольствии, что можно хоть внеплановый смотр личного состава за дверью проводить. — Так вот как это, — горячий смазанный шёпот обжигает Роу кожу. — Когда метку трогают. Я думал, пиздели, как про оргазм. — Что там про оргазм? — ему с трудом удаётся сформулировать вопрос, когда Эйден возвращает руки ему на спину — под футболку — на метку — безжалостно сминая ткань. Её всё равно в стирку, так что Роу кое-как расплетает их тела, чтобы стянуть одежду и кинуть на пол. Прохладный сухой воздух мажет по плечам, забавная картина — он в одних штанах, а Эйден в кофте. — Ну, что, когда кончаешь, ощущения неземные. Не замечал такого, — Роу отрывает ладонь от метки только затем, чтобы наощупь найти член и приласкать головку — пальцами по кругу, под уздечкой, размазывая смазку — Эйден сбивается на шумный выдох, которого пугается сам, и откидывается назад, чтобы дать пространства. Подставляется. — Думаю, сегодня узнаешь, — парень толкается в ладонь так, что приходится упереться запястьем, чтобы руку не сдвигало на каждом движении. Пальцы его на метке замирают, и Роу в минуту прояснения позволяет себе посмотреть на лицо напротив — закрытые глаза, напряжённые веки и сжатые зубы — и нескрываемая вспышка удовольствия, когда лейтенант намеренно задевает рукой метку. Чертовски удобное расположение. Он высвобождает вторую руку — Эйден понятливо цепляется за плечи и прогибается в спине, отсутствие опыта заменяется у него великолепным знанием собственного тела и того, как то размещать в пространстве. Парню хватает ещё трёх раз, когда Роу обводит пальцами буквы — наугад и с удивительным самому трепетом — и в такт двигает рукой по члену, постепенно привыкая к другим размерам, изгибам, углу — он действительно давно не трахался с мужчинами. Эйден с коротким сдавленным вскриком кончает — кажется, неожиданно даже для себя. — Ох, блять, — ему неловко, но Роу к белёсым потёкам на груди относится куда более философски, хотя смущение парня его развлекает. — Первый раз тут, да? — с такой интонацией Тревор обычно подкатывает к красивым новеньким девушкам в баре, чем неизменно вызывает смех. Работает и тут — смущение превращается в мягкое, сонное облегчение. — Да… Хорошо, про оргазм тоже не пиздели. И я тебе его должен, — снова этот проклятый упрямый взгляд, и в свете уф-ламп глаза кажутся до одури тёмными и жаждущими. Роу сжимает зубы, когда парень уже полностью осознанно и намеренно, копируя его самого, проводит по метке. Сколько бы раз он это ни испытывал, привыкнуть невозможно. — Привстань. С форменным ремнём Эйден расправляется довольно быстро, спуская штаны до середины бедёр — никто из них сейчас не готов расцепиться, чтобы Роу полностью разделся, но он низко хрипло стонет, когда на стояк прекращает давить ткань. Форма, всё-таки, не самая мягкая одежда, но довести Эйдена до оргазма в его первый раз стоило такого неудобства. Парень мягко и осторожно обхватывает под головкой — слишком мягко, учитывая состояние Роу, так что он торопит: — Давай, как себе. Ты и меткой дёргаешь так, что без рук можно кончить, — движение тут же становится гораздо более уверенным и размашистым. Факт — для себя Эйден любит задевать пальцами яйца в нижней точке. Факт — он безусловный гадёныш, если пользуется тем, что от рук на метке и на члене Роу едва способен связывать слова. — Спасибо, я это проверю. И твоя метка очень удобно расположена, если подумать, Гвенаэль, — имя он катает на языке, как конфетку, наслаждаясь каждым звуком. Лейтенант приоткрывает глаза, чтобы заметить ухмылку, и проваливается обратно в зыбкую серость за веками, обостряющую ощущения. На моменте, когда Эйден обводит надпись ногтями, откуда-то точно запомнив её расположение до буквы — в душевых, что ли, замерил, — ощущение приближающейся разрядки доходит до пика. — Сейчас, — его хватает на то, чтобы выдохнуть предупреждение, так что сперма пачкает подставленные пальцы Эйдена. В голове раздаётся отдалённый гул, а тело кажется пустым, как воздушный шарик с гелием. Но Роу достаточно трёх выдохов, чтобы вернуть себе разум и дыхание. — Полотенце на спинке стула, вытри об него. Эйден послушно стягивает себя с его колен, довольный до чертей — лейтенант прикрывает глаза, пряча собственное сытое удовлетворение, — и вытирает не только пальцы, но и возвращается с полотенцем к кровати, убирая следы и помогая застегнуть одежду. Забота приятна — Роу честно признаёт, что едва ли прекратит опираться на стенку в ближайшие пару минут, разве что развернётся и ляжет, а идти второй раз в душ не хотелось бы. Эйден движется по комнате — возвращает на место штаны, убирает одежду с пола на стул, ровняет ботинки у кровати и следом забирается на узкий матрас, вытягиваясь поверх ног Роу. — Я сказал себе, что в первый вечер мы до койки не доберёмся, — собственные мысли в душевых кажутся пустыми и далёкими. Парень поблескивает глазами в приятной полутьме, и щадящий свет уф-ламп смягчает все шрамы и отметины на коже. — Ну, вообще, Роу, это не первый наш вечер, я могу считать, что переспал со своей истинной парой только в третий месяц знакомства. Гордись моей выдержкой, — мягкий, мягкий смех. Лейтенант позволяет себе сентиментально переплести пальцы своей ладони и ладони Эйдена, расслабленно лежащей на покрывале. Метка слабо пульсирует теплом там, где по ней многократно прошлись пальцы его Предназначенного.