Хорошо в деревне летом

— Странно, мне казалось, что здесь нужно свернуть… а по навигатору выходит, что по прямой. Может, дорогу ремонтируют… или наоборот, починили? — Яков Петрович, а когда вы в последний раз были в деревне? — Пять лет назад, но вряд ли деревня мигрировала в другую область. Ладно, попробуем довериться технике. — А может, я… — Да сиди уже, Коль. Ты вроде спать хотел? — Да разве тут уснешь… Яков Гуро скосил глаза на зеркало, где отражался нахохлившийся парень, примостившийся на заднем сидении. Они выехали пораньше, и Коля Гоголев, совершенно не воспринимающий время раньше полудня, свернулся в калачик позади, продремав вплоть до выезда из Петербурга и еще немного в пути, который пришелся на приличную дорогу. А потом, когда его несколько раз подбросило на ухабах, Николай проснулся, сел и теперь сонно хлопал глазами, как сова, выглянувшая из дупла. Щуплый, бледный, встопорщенный, он всем напоминал птицу, обычно вороненка или воробья, хотя по фамилии его прозвали Гоголем, как великого писателя. Кстати, насчет писателя… — Ты хоть что-то кроме своих черных футболок взял? Сваришься, лето все-таки. — Яков Петрович, вообще не стоило… — Стоило! Ты себя в зеркало видел? Моль бледная. — Я не загораю. — Дело не в загаре. Бледность у тебя нездоровая, от нехватки свежего воздуха, солнца и правильного питания. Такое чувство, что нормального человека отксерили на черно-белом принтере. Это даже не градации серого! Хватит дышать реактивами. — Я в респираторе, все по технике безопасности. — Все равно вредно, я тебе как химик говорю, как твой научный руководитель и друг семьи. Гоголь уныло вздохнул, и его вздох перерос в широкий зевок. Он, конечно, был очень благодарен Якову Петровичу за деятельное участие в своей жизни, но поездка в какую-то далекую деревню, где у Гуро совершенно внезапно нашелся дом, казалась абсолютно неуместной. — Вообще, дом находится в собственности у моего двоюродного брата, — объяснял Яков непринужденно. — В детстве я часто ездил в деревню к тете и бабушке с дедом. А брат мой все равно постоянно заграницей, хоть бы раз приехал. — А почему он не приезжает? — спросил Николай, тщетно пытаясь запомнить родословную собеседника. Он и свою-то не очень хорошо знал, поэтому весьма удивился, когда на первом курсе во время переклички доктор химических наук профессор Яков Петрович Гуро, остановившись на его фамилии, задумался и уточнил, не приходится ли ему родственником Афанасий Демьянович Гоголев. Дедом приходится, признался Николай, и так вся группа узнала, что его дед был тоже известным химиком. После пары Гуро поймал его и задал несколько вопросов о семье. Оказалось, что отец его родом из того же города, что и приехавший в Питер учиться Николай, и они были очень дружны с Афонькой Гоголевым. Но Петр Гуро был довольно амбициозным, поэтому уехал работать в северную столицу, где осел и нашел жену. Связь со старыми друзьями постепенно терялась, о чем Петр, конечно, переживал, но времени съездить в родной город как-то не было, родственников там тоже не осталось, вот как-то и сошло общение на нет. Яков, задумчиво изучая Николая, пожелал ему удачи на выбранном поприще и, немного помедлив, предложил показать ему старые фотографии, которые остались у отца. Гоголь, все еще очень смущенный неожиданным открытием, машинально кивнул. Так он впервые оказался у Гуро в гостях. Поначалу Николай чувствовал себя ужасающе неловко, но, разглядывая снимки с совсем молодым дедом и угадывая на заднем плане знакомые интерьеры и улицы, постепенно расслабился и разговорился, рассказывая, что изменилось в городе. Яков был там всего пару раз в детстве, когда еще была жива его бабушка по отцу, но слушал с интересом. Вот он и взял неоперившегося еще птенца под свое крыло, да так, что весь курс Гоголю искренне сочувствовал: Гуро всегда спрашивал с него строже и многих преподавателей подговорил, ссылаясь на то, что нельзя посрамить имя деда. К счастью, Николай отличался прилежанием, так что пусть учеба давалась с боем, но победа оставалась все же за ним. Поэтому Яков с радостью взял его к себе в аспиранты. Гоголь, правда, сомневался, этично ли это, ведь они почти родственники, на что Гуро отрезал, что неэтично спать с научным руководителем, а руководить кандидатской внука друга отца — это не только этично, но и вполне достойно, так что хватит отлынивать, не позорь деда, никуда ты от блестящей карьеры химика не денешься. — Ладно, я погорячился, брат иногда приезжает из своей Японии, — признал Гуро, — но у нас катастрофически не совпадают отпуска, чтобы провести их вместе в деревне. Он почувствовал легкий удар в кресло и, глянув снова в зеркало, обнаружил, что Гоголь уткнулся лбом в сидение впереди — уж слишком хотел спать. — Коль, я тебе говорил, что мы выезжаем в семь утра? — Говорили, — глухо отозвался Гоголь. — И во сколько ты вчера лег, располагая этой информацией? — Сегодня. — Можешь не продолжать. — Просто я сова. — Я знаю. Не упирайся в кресло, а то клюв расквасишь. Николай откинулся на спинку кресла и страдальчески посмотрел в потолок салона. Гуро подумал, что ни разу не видел на нем что-то цветное: молодой человек даже джинсы предпочитал черные, а кроме черных футболок иногда надевал белые рубашки, черно-белые свитера и, разумеется, белый лабораторный халат. Оба цвета только подчеркивали его бледность и оттеняли круги под глазами. Какое-то время Гуро даже подозревал, что талантливый юный химик синтезирует наркотики, но Николай просто вел преимущественно ночной образ жизни, максимум злоупотребляя алкоголем. Яков вспомнил, что в сарае должен быть древний самогонный аппарат, и неплохо бы его припрятать от любознательного аспиранта. Исследователем Гоголь тоже был запойным, и одна из причин, почему он не спал по ночам, была его кандидатская, которую он писал и переписывал, стирал и переписывал вновь. — Я вообще хотел вернуться на каникулы домой, — заметил Николай, похлопывая себя по щекам, чтобы взбодриться. — И вы могли бы приехать. Мама была бы рада вам. — Твоя мать полностью одобрила идею вывезти тебя на природу. Она просто счастлива. Она сказала, что ты любишь природу, леса и все такое. — Люблю. На расстоянии, — Гоголь посмотрел в окно на проплывающие мимо деревья. — Вот сейчас, за стеклом, очень люблю, красиво. Но я туда не пойду. — Там речка есть, купаться можно. Помнится, в лесу грибы были… — Гуро задумался. — Хотя это нужно с кем-то из местных договариваться, я совершенно не помню наш лес, я там был еще в молодости и, конечно, в детстве… можно Вакулу попросить, он везде с дочкой гуляет. Вакула — это наш сосед, он как раз за домом приглядывает, если что починить или поправить, мы с ним на связи. Представляешь, настоящий кузнец, на все ярмарки и реконструкции ездит. Вакула — это его прозвище, так магазин называется, я даже не могу сходу вспомнить его настоящее имя… Коль? — Яков покосился в зеркало: Гоголь задремал, прижавшись виском к стеклу. Гуро, хмыкнув, замолчал. Первый раз Николай проснулся от тихого ворчания: Яков спорил с Алисой, вопрошая, куда она их завезла, на что умная электронная помощница просила уточнить координаты или запрос. Когда Гоголь засыпал вновь, Гуро умудрился с Алисой поругаться, а когда проснулся второй раз — помириться. Якова вообще забавляла умная техника. В деревню они приехали только к обеду. Николай вышел из машины, потянулся и, щурясь, посмотрел на небо. Ни единого облачка, бездонная синева, словно окрашенная кобальтом. Гоголь захлопал глазами и загородился ладонью от яркого света. Краем глаза он заметил шевеление в траве, но в этот момент Гуро, который возился с замком, позвал его помочь открыть ворота. Николай помог, а пока Яков загонял машину на участок, снова посмотрел туда, где шевелилась трава. Над ней гордым флагом взметнулся пушистый серый хвост и поспешил, покачиваясь, прочь. — Коль, чего стоишь? Заходи! — Яков Петрович, там кот, — поделился открытием Гоголь, заходя вслед за машиной и оглядываясь. Дом у Гуро и его брата был добротный, крепкий и внушительный, а участок перед ним — большой и запущенный. Пара кривых яблонь, вдоль забора тянулись кусты шиповника, ни следа огорода. В другом конце стояли два сарайчика. — Насколько я помню, тут всегда бегали коты, их местные прикармливали, — Яков пожал плечами и, поднявшись на крыльцо, отпер дверь. — Главное, что собак бродячих нет, а кошки безобидные. Заходи, покажу тебе комнату. Удобства в доме мы так и не обустроили, так что все во дворе, я сейчас схожу и открою. Раньше там баня стояла, но мы ее не топили, хотя брата иногда тянет. Но это долго и муторно, так что мы оборудовали там душевую, бойлер и биотуалет. Гоголь тихо вздохнул: ему не хотелось ехать в деревню отчасти потому, что в детстве в деревне ему бывать уже приходилось, и бегать ночью в туалет, когда в кустах кто-то подозрительно шуршит, ему совершенно не нравилось. Николай нацепил рюкзак, взял сумки с продуктами и пошел за Гуро, который возился с электрощитом. Вслед им внимательно смотрел сидящий на заборе серый кот. — Ты голодный? — спросил Яков у Николая, когда они разложили продукты и сходили к бывшей бане, где Яков объяснил, чем и как пользоваться, залил воду и специальную жидкость в туалет. Гоголь пожал плечами. С ощущением голода у него были сложные отношения, хотя он не завтракал, но не сомневался, что Гуро пропускать обеденное время не намерен. — Обедать к Вакуле пойдем, он приглашал. Опять же, я ему кое-какие вещи из города привез, да и подарок Василисе вручим. — Вакуле? Напомните, ваша деревня не Диканькой называется? — Не Диканька, а Дикаревка, но цветок папоротник все равно в лесу можешь поискать, скоро ночь на Ивана Купалу. — А этот ваш Вакула верховые прогулки на чертях не устраивает? — своего великого тезку Николай любил трепетно и нежно, поэтому всегда просыпался, когда речь заходила о его творчестве. — Только зимой, прямой ночной рейс до Петербурга. Якову пришлось еще раз повторить все то, что Николай прослушал, уснув, и повел знакомить с соседом. Вакула оказался рослым плечистым мужчиной, точь-в-точь кузнец из старой сказки! Пока Гуро что-то передавал ему и рассказывал, Гоголь с сонным любопытством осматривался. Невдалеке он заметил сидящую на траве девочку, которая крепко обнимала крупного кота со странными ушами, больше похожего на меховой шар. На морде кота было написано вселенское терпение и такая усталость, словно кот постиг все тайны мироздания и осознал, что все тлен и ничто, а он даже не буддист. — Василинка! Иди сюда, тебе Яков Петрович подарок привез. И познакомишься с… — Вакула задумчиво окинул взглядом Гоголя. — Как тебя по батюшке-то? — А давайте просто дядя Коля? — предложил тот, подумав, что не готов слышать к себе обращение по имени-отчеству от восьмилетнего ребенка. Девочка аккуратно отпустила кота, и тот быстро засеменил прочь, деловито перебирая лапками. Василиса оказалась вежливой и дружелюбной девочкой, которая буквально лучилась какой-то светлой и по-детски искренней радостью. Она застенчиво улыбалась, похожая на маленькое солнышко, и прижимала к груди куклу, пока Гуро, присев на корточки, вручал ей подарок и говорил обычные для таких случаев фразы: как девочка выросла и помнит ли она дядю Яшу. Василиса накрыла на стол, и они вчетвером отлично посидели, обсуждая новости. Вакула называл ничего не говорящие Гоголю имена местных жителей, рассказывая, кто сейчас в деревне и как живет, а Василиса кормила свою куклу салатом. Кот с ними не обедал. — Вы видели, какой у них кот? — спросил Николай, когда они вернулись в дом. — Ну, с которым Василиса играла. — Ты тоже заметил? — Яков усмехнулся. — Это не кот, это манул. — Манул? — Гоголь озадаченно потер подбородок. Где-то он что-то такое слышал. — Это порода? — Это вид. Манул — дикая хищная кошка, кажется, степная. Или горная? В каких-то регионах даже занесена в Красную книгу. — Дикая степная кошка? — Гоголь удивился еще больше. — И что же она делает в Новгородской области? Гуро усмехнулся снова: — Думаю, то же самое, что полярная сова делает в Петербурге. И речь вовсе не о письме из какой-то магической школы. Если ты понимаешь, о чем я. — Понимаю. Манулы меньше приспособлены для доставки почты. Яков похлопал его по плечу и сообщил: — Давай, я покажу тебе речку. Магазин с другой стороны деревни, я Вакулу расспросил, часть продуктов у деревенских можно купить. У Телятниковых коровы есть, молоко купим. Ты пил когда-то парное молоко? — Нет и не планирую, — Николай сморщил нос. — У меня здоровье слабое, чтобы питаться натурпродуктами. — Я, конечно, химик, а не биолог, но я понимаю, о чем ты. Ничего, вскипятим. — Может, лучше пастеризованное из магазина? — Ну да, и яйца из магазина, — Яков фыркнул, а Гоголь тяжело вздохнул. — Коля, хватит издавать звуки боязни сальмонеллеза, а то я тебя на микробиологию переведу! Не понравится — будем в магазине покупать, посмотрим. Но огурцы мы там брать не будем, у них совершенно никакого вкуса! Пока Гуро закрывал калитку, Николай снова боковым зрением заметил шевеление с другой стороны дороги и непроизвольно обернулся. На него уставились светло-зеленые кошачьи глазищи, в котором явственно читалось желание расчленить чужаков. Гоголь поежился, а манул чуть приоткрыл пасть, показав довольно крупные клыки, попятился и растворился в траве. В этот момент Яков позвал Гоголя, и они тоже пошли прочь от деревни. Дом Вакулы стоял с самого краю, Гуро объяснил, что из соображений пожарной безопасности: у Вакулы все предки были кузнецами, поэтому как послились на отшибе, так дом и не переносили. — А ваши предки кем были, раз вы тоже на краю деревни? Или так совпало? — Совпало, крестьяне были. Но, говорят, всех женщин в роду ведьмами считали. Оборотни бывали. — Оборотни? — Николай заинтересованно посмотрел на Якова, прикидывая, в кого тот мог бы оборачиваться. Наверное, в какую-то хищную птицу вроде коршуна. Или в змея? — Яков Петрович, а вы бы хотели быть оборотнем? — А кто из нас в детстве не хотел быть оборотнем? — Я не хотел. Гуро покачал головой и резко выдохнул сквозь зубы, в очередной раз споткнувшись, и звук вышел похожим на шипение, что усилило его сходство со змеей. Дождь был дня три назад, поэтому дорога высохла и грязь затвердела. Гоголь, отличавшийся богатым воображением, представил, как Яков Петрович вышагивает по дороге, опираясь на трость с головой птицы. Или змеи. Хотя нет, это уже из Гарри Поттера. Ну а почему бы и нет? И Николай принялся представлять Гуро как могучего мага. — Это наша речка, тоже Дикаревка, — пояснил Яков, остановившись у моста, и Гоголь чуть не врезался в его спину, но вовремя затормозил. — Здесь мелковато, но если идти вправо минут пятнадцать-двадцать, река разливается. Раньше там были мостки, все купались. Пойдем, посмотрим, как сейчас. — А на той стороне лес? — уточнил Николай, щурясь на деревья вдалеке. Гуро кивнул, внимательно наблюдая за ним. — Поле и лес. Можем дойти до опушки, но туда не пойдем, заблудимся в два счета. Тропинки там, конечно, давно протоптаны, но я бы не рисковал. Вакула с утра с дочкой туда собирался, можешь пойти с ними. Гоголь медленно покачал головой. Лес ему действительно нравился, и ту часть души, которая мешала жить в городе, очень туда тянуло. Но лес — это насекомые, грязь и мусор в волосах. Природа очень красива и романтична, только пока ты смотришь на нее со стороны. Так, во всяком случае, казалось Николаю. Он сорвал листок полыни, чем-то напоминавший по цвету глаза манула, растер пальцами и поднес к лицу. В ноздри ударил терпкий травяной запах, и Гоголь чуть улыбнулся. Они не спеша брели вдоль реки, любуясь пейзажем и отмахиваясь от комаров. Николай продолжал зевать, но уже больше от переизбытка кислорода — на него всегда нападала сонливость, стоило уехать далеко от города. Река действительно постепенно разливалась, становилась все шире и шире. На другой стороне показалась фигурка рыбака, и Гуро помахал ему. Рыбак махнул в ответ и снова уставился на поплавок. Лица его Николай разобрать не мог — вот такая уже река стала широкая. — Кто это? — спросил он, когда они продолжили путь. — Понятия не имею. Вскоре они дошли до мостков. В реке никто не купался, но, когда Гуро и Гоголь приблизились к воде, обнаружили загоравшую на полотенце девушку в белом открытом купальнике. — День добрый, — поздоровался Яков. Девушка села, приподняла очки и улыбнулась им. Стройная, подтянутая, с пышными черными волосами и пухлыми губами, она чем-то напоминала фотомодель. — Яков Петрович! Я уснула и вижу сон или вы и вправду вспомнили о нас и почтили своим присутствием? — Мы знакомы? — удивился Гуро, вглядываясь в лицо девушки в поисках подсказки. Та запрокинула голову и заливисто рассмеялась, после чего посмотрела на пришедших, весело щурясь. — Коротка же у вас память! Оксана я. — Оксана! — брови Якова взметнулись. — Коротка не коротка, а помню я тебя совсем малюткой. Кажется, когда я приезжал пять лет назад, мы не встречались? — Нет, забыли про меня! Да уж какой малюткой, мне пятнадцать было! — девушка шутливо надула губки, одновременно с нескрываемым любопытством разглядывая Гоголя. — Учишься, работаешь? — Учусь в Новгороде, на каникулы вот приехала. А это кто? — не выдержала Оксана, кивая на Николая. — Ваш сын? — Нет, к сожалению, — Гуро засмеялся, а Гоголь густо покраснел. — Я даже так и не женился. Может, пойдешь за меня? Вон какая красавица выросла! — Оксана снова засмеялась, а Яков представил ей Николая. Девушка, хитро щурясь на солнце, предложила Гоголю искупаться с нею, на что тот, испытывая острое желание спрятаться за спину Гуро, промямлил что-то невразумительное, что не захватил купальный костюм. Оксана хихикнула и подобрала длинные стройные ноги, приглашая присесть на полотенце. Яков тут же устроился там, шутливо жалуясь на возраст, а Николай остался стоять, неловко спрятав руки в карманы и ссутулившись. Гуро немного поболтал с Оксаной, расспрашивая об учебе, но не очень долго — он видел, что Гоголь не знает, куда себя деть. Присутствие черноволосой красавицы явно выбило его из колеи. Попрощавшись и пообещав заглянуть в гости, Гуро повел Николая обратно, беззлобно подкалывая. Гоголь стоически терпел, молясь про себя, чтобы Яков Петрович не вознамерился его женить. У него наука! Опыты! Диссертация, в конце концов! Чтобы не возвращаться так сразу, они прошли дальше вверх по реке, просто прогуливаясь и, к счастью для Николая, больше никого не встретив. Не то, чтобы он боялся или не любил людей, но впечатлений было и так полно, а свежий воздух, как уже было сказано, вызывал сонливость. — Сейчас, со всеми соседями поздороваемся, тогда и домой, — заключил удовлетворенно Гуро и подошел к калитке соседнего дома. — Спать будешь сегодня как сурок. — Я не сурок. — Да, конечно, — рассеянно отозвался Яков и постучал, попутно представляя. — Здесь живет доктор Бомгарт, Леопольд Леопольдович. Но что-то он не отзывается, наверное, в больнице. Но не успел Гоголь возликовать, что знакомства на сегодня закончились, Гуро перешел к калитке напротив своего дома, снова постучавшись. — А здесь Тесаки живут, баба Глаша, точнее, Глафира Игоревна. Вакула сказал, внук ее приехал на лето, Степка. Тоже, небось, вымахал… хотя он всегда каланчой был. Тоже в Петербурге работает, а я и не знал… Калитка открылась, явив гостям действительно высокого парня со смешными усами-щеточкой. Но самое главное, что поразило Николая — это большой меховой шар у его ног, который взглядом убил их, расчленил и сожрал. Манул. — Здрасьте, ЯковПетрович! — протараторил парень. — А Вакула уже сказал, что вы приехали! А я к вам стучал, но вы не ответили. — Гуляли, — Гуро, пристально глядя на манула, отступил на шаг. — Я Коле показывал окрестности. Знакомься, кстати: это Коля Гоголев, мой отец очень дружил с его дедом, они вместе учились. Коля, это Степа Тесак. — Очприятно, — выпалил Тесак, протягивая руку. Гоголь пожал ее, отвечая на приветствие. Разжав пальцы, Тесак спохватился и кивнул на манула. — А это Александр Христофорович Бинх. — Рад знакомству, — отрывисто и хрипло мяукнул тот, но его слова прозвучали неожиданно дружелюбно, что совершенно не вязалось со зверским выражением морды. — Я тож… то… — Гуро, который и так долго сдерживался, чихнул и часто заморгал. На глазах у него выступили слезы. Он изящным движением вытащил платок и прикрыл им нос. — Прошу прощения. Аллергия на кошек. — А я думал, оборотни гипоаллергенны, — поразился Тесак, покосившись на манула. Гоголь поджал губы. — Ну да, а еще у нас паразиты не заводятся, как же. Теперь Тесак с интересом уставился на него, но расспрашивать не стал. Манул качнул хвостом, похожим на изрядно запыленный пипидастр, и, тоже извинившись, потрусил вглубь участка. Яков вздохнул с заметным облегчением. Тесак постарался сгладить возникшую неловкость: — Бабушка вас приглашает завтра в гости. Она бы сегодня позвала, но это ж бабушка! Как же Яшу приглашать, когда в доме шаром покати! — Да когда у твоей бабушки было шаром покати! — искренне удивился Гуро. — У нее всегда пир на весь мир. — Вот-вот, она не простит себе, если вы придете, а пира нет! — заверил Тесак. — Сама в погреб лазила, выбирала, где там ваши любимые грибочки. Я ей говорил, давай я слажу, а она на меня полотенцем замахивалась, мол, ты не то принесешь! — Узнаю Глафиру, — Яков усмехнулся, и в этот момент у калитки показался невысокий крепкий мужчина в спортивных штанах, на ходу натягивающий клетчатую рубашку. — И снова здравствуйте, — знакомым голосом произнес он с приятной улыбкой и тоже протянул руку. Гоголь настороженно пожал ее и покосился на Гуро, который так и стоял позади него с платком наготове. Бинх внимательно посмотрел на него, помедлил, но, правильно истолковав взгляд, ограничился кивком. — А вы здесь в гостях? — спросил Яков с некоторым напряжением в голосе. Александр покачал головой. — Нет, я соседний дом уже три года как купил, приезжаю сюда в отпуск летом. Рыбалка, шашлыки, все дела. Опять же, есть, где побегать, да и в деревне жара лучше переносится, чем в городе. — Да какая в Питере жара! — воскликнул Тесак, и дружелюбное лицо Бинха на миг исказилось, приобретя несомненное сходство с мордой манула, которую Гоголь сегодня лицезрел. — Ужасная. Влажная. Шерсть словно плесенью покрывается. — Так переехали бы, — заметил Гуро. — Свет клином на Петербурге не сошелся. — Сошелся, я там родился, — Бинх пожал плечами, снова улыбнувшись. Николай ощутил к нему симпатию — насчет плесени он был с ним немного солидарен. Гуро снова чихнул, снова извинился и поспешил попрощаться. Когда калитка закрылась, улыбка медленно стекла с лица Александра, уступая место мрачному выражению недовольного манула. — Вот так свезло. — Что такое? — Тесак удивленно повернулся к нему. Бинх тряхнул светлыми волосами, которые отрастали за несколько дней, даже если он брился налысо. — Ты когда-нибудь видел аллергика-кошатника? — Вы думаете… — Степа запнулся, смутно припоминая, как Яков Петрович, еще когда приезжал в деревню (Тесак тогда был подростком), всегда подкармливал местных кошек и охотно чесал их за ушами. Аллергия Гуро стала для него сюрпризом. — Но зачем тогда контактировать с кошками? — Некоторые люди — мазохисты, — отрезал Бинх, по-кошачьи морща нос и приоткрывая рот. — У меня один приятель есть, у него аллергия на цитрусы. Так каждый Новый год он выпивает антигистаминного и объедается мандаринами, потому что традиция, какой Новый год без мандаринов. — Тогда вы тоже мазохист, если живете в Питере, хотя вам там не нравится? — уточнил Тесак. Александр фыркнул. — А кто сказал, что мне не нравится в Питере? Мне не нравится питерская погода, а она мало кому нравится. Кроме того, я чертовски привязан к территории, тут уж ничего не поделать, — Бинх перестал хмуриться и потянулся, разминая мышцы после превращения. В животе у него заурчало. — Ух, ты не против, если я ограблю твою бабушку на баночку помидоров? — Ну что вы, идемте! — засуетился Тесак. — Помидорами не ограничимся. *** Пока Гуро копался в аптечке, Гоголь взволнованно уточнил: — У вас серьезная аллергия? — Да нет, — Яков нашел блистер с таблетками и с облегчением выщелкнул одну. — Ничего такого, с чем не справится антигистаминное. В детстве у меня даже был котенок. Я регулярно принимал таблетки. — Но зачем? Разве это не вредно? — Я хотел котенка — я получил котенка, — Гуро сделал глоток воды, запивая лекарство. — Не люблю, когда что-то встает на моем пути. — А если бы анафилактический шок?! — Господи, Коль, я же не кусаю несчастных зверюшек и не набиваю их шерстью подушку! — Яков фыркнул и спрятал блистер в карман брюк, явно больше не собираясь с ними расставаться. — Манул, ну надо же! Я таких всего пару раз в зоопарке видел. — Странно, я думал, человеком он будет… полнее, — неловко заметил Гоголь, хвостиком идя за Гуро, который набрал воды в чайник. — Кот был такой круглый… — Манулы не толстые, они пушистые. Самые пушистые из всех кошачьих, самые длинношерстные, самые морозостойкие и прочая, прочая, — отозвался Яков, закладывая заварку в чайник. — Немудрено, что ему котом жарко даже в Петербурге. Этому Бинху бы в Сибирь, в тайгу, в степь… с другой стороны, ему, вероятно, по душе питерская зима, и наши знаменитые сквозняки ему нипочем. — Вы так много знаете о манулах, — заметил Гоголь, пристраиваясь на краю стола. Яков хмыкнул. — Просто люблю кошек. — А я вот не очень, — признался Николай, ежась. Тут Гуро уже засмеялся в голос. — Ты-то чего их боишься? Ты покрупнее всех домашних котиков будешь. Да ты даже манулу не должен уступать. Гоголь шумно вздохнул и посмотрел в окно. Еще было довольно светло, но он уже чувствовал приближение вечера и оттого заметно взбодрился. Они пили чай, когда снаружи раздались стук и звонкий девичий голос: — Эй, дома есть кто? Гуро выглянул в открытое окно и кивнул Оксане, завернутой в полотенце. Она приоткрыла калитку и зашла на участок. — Привет, красавица! Домой уже? — Холодает, вечер, — девушка белозубо улыбнулась и помахала Гоголю, который робко выглянул из-за плеча Якова. — Коля, а пойдем завтра купаться? — Когда? — С утречка, вода уже теплая будет! Гоголь замотал головой и спрятался за Гуро. Тот фыркнул и пояснил Оксане: — Мышка соня, он не встанет так рано, как ты. — Я не мышка! — А приходи, как проснешься, — девушка засмеялась, махнула рукой на прощанье и ушла, прикрыв калитку. Яков усмехнулся и вернулся за стол. — Вот у тебя и поклонники появляются. Я же говорил, скучно не будет. Это зимой здесь по большей части старики, а летом к ним внуки наезжают. Вон, Оксана, Степа. Опять же, Бинх — оборотень, как и ты. — Если мы оборотни, это не значит, что мы сразу же подружимся, — возразил Николай, примостившись на кухонном диванчике и утянув конфету из пакета. Гуро, спохватившись, пересыпал остальные сладости в вазочку. — Мне всегда казалось, что оборотни должны поддерживать друг друга. — Кому должны? — меланхолично переспросил Гоголь, кусая конфету. — Тем более, он кот, а я — нет. По-вашему, оборотень-волк обязан дружить с оборотнем-барашком? — Ты что-то не то говоришь, — Яков в задумчивости отпил чаю. — Какая разница, какой оборотень? Вы в первую очередь — люди. — И на том спасибо. — Коля, ты живешь в двадцать первом веке, а не в пятнадцатом. Откуда у тебя мировоззрение, словно тебя считают прислужником дьявола? — Хуже, меня считают «ой, а можно тебя погладить, когда перекинешься?» Гуро фыркнул, наблюдая, как Николай тянет себе еще конфету. — У тебя правда приятное на ощупь оперение. Николай нахохлился и посмотрел на Якова с укором, вызвав очередной смешок. — Посмотрел бы я на вас в перьях. — Увы, увы, — Гуро развел руками, чуть не расплескав чай, — от прабабки мне таких особенностей не перепало. — А кем она была? — не удержался Гоголь, надеясь, что его вопрос не будет воспринят как грубость. Спрашивать у оборотня, в кого он перекидывается, невежливо — нужно дождаться, когда он сам сообщит, если пожелает. Но прабабушку Якова Петровича ведь уже не спросишь? — Змеей. Говорят, ядовитой — жаль, я ее уже не застал. Может, гадюкой. Поэтому ее в деревне считали ведьмой, а она и не против — собирала в лесу травки и людей лечила. Николай снова представил Гуро змеей. Выходило неплохо, хотя процесс наследования облика оборотня так и остался тайной за семью печатями. При зарождении генетики ученые предположили, что оборотничество — это что-то генетическое, но даже после расшифровки цепочки ДНК еще не удалось ничего сказать точно. Кто-то предполагал мутацию, кто-то называл животную сущность болезнью, поэтому в некоторых источниках оборотней называли людьми с синдромом оборотня. Оборотни не очень любили, когда их изучали, понятное дело — веками их считали то проклятыми, то колдунами, то чуть ли не святыми. О них слагали сказки и легенды, их боялись и уважали, преследовали и избегали, убивали и поклонялись им. Если и существовал ген, отвечающий за способность перекидываться в животное, его пока не вычислили, и пока не удавалось не только предсказать, в кого будет перекидываться будущий малыш, но и будет ли перекидываться вообще. Даже в Европе и Америке исследований было мало: там оборотни вообще неохотно раскрывали себя из-за гонений церкви в старину. Лучше всего оборотни чувствовали себя в Азии, но наука там только последние десятилетия догнала западную в силу исторических причин. В России и на территориях, которые заселяли славянские народы, ситуация была серединка на половинку. Яков полагал, что все дело в размерах тогда еще Руси, а после Российской Империи, а также в бескрайних лесах: оборотни без труда могли затеряться от погони — поди найди их в тайге! Да и в обычном лесу, да даже в деревнях и селах. Если долго бежать с запада на восток, то рано или поздно найдешь поселение, где к оборотням относятся если не с уважением, то не мешают жить, потому что местные помнят, что здесь лет десять-тридцать назад жил кузнец-медведь или знахарка-сова. С той же вероятностью, конечно, можно было наткнуться на село, которое последнего оборотня вздернуло на вилы, поэтому у тех сложилось правило не упоминать о своих особенностях. Присматривались, а потом либо оставались, либо ехали дальше. Ведь рано или поздно… Сейчас мир переживал что-то вроде моды на оборотней. Книги, сериалы, фильмы, борьба за их права… большая часть оборотней, с которыми был знаком Гуро, были немного в шоке от происходящего. Хотя были, конечно, и те, кому это нравилось. Гоголю вот не нравилось. О том, что он оборотень, Яков узнал только на втором курсе, когда Николай перенервничал перед защитой курсовой и перекинулся от стресса. Гуро потом лично отпаивал его валерьянкой в медпункте, пока однокурсники толкались за дверью, жаждая узнать подробности. И это несмотря на то, что в параллели было еще двое оборотней! Разумеется, при поступлении все студенты предоставляли медицинские справки, и у оборотней она отличалась хотя бы потому, что там еще была отметка ветеринара. Но одно дело — слухи, что на курсе есть оборотни, а другое — вычислить их, если они не признавались. Николая его… особенности явно тяготили. И Гуро однажды был свидетелем одной такой неаппетитной особенности, когда на одной из консультаций Николай вдруг затрясся, закашлялся, схватился за горло и выплюнул на пол мерзкого вида слизкий комочек, в котором угадывались сломанные перья и кости. «Что это? — Яков тогда вскочил из-за стола и бросился сначала к своему студенту, а затем к кулеру, вернувшись к Николаю уже со стаканом воды. — Ты болен? Тебе плохо, тошнит?» Гоголь помотал головой, жадно выпил воды и хрипло, все еще кашляя, пояснил, что это погадка. Ему было так стыдно, что он чуть снова не перекинулся, но Гуро после того случая всегда имел валерьянку при себе, уж больно нервным оборотнем оказался Николай, а оборотни часто перекидывались при нервных потрясениях — и положительных, и отрицательных. Вечерело. Верхушки деревьев уже заливало медом, небо золотилось, приближался закат. Николай стоял у окна и довольно щурился. Сонливость с него как рукой сняло, и Гуро понял, что раньше двух часов дня его будить бесполезно — Гоголя явно потянет исследовать новые места. И действительно, когда деревню окутала ночь, из окна дома выскользнул белый призрак и полетел к лесу. Кроме Якова за ним следил и внимательный взгляд глаз цвета полыни — Бинх стоял на крыльце и курил. Ему было интересно, в кого перекидывается Гоголь, но в темноте он видел не лучше любого другого человека, а перекидываться было лень, да и не успел бы. Поэтому Александр продолжал неспешно курить, не собираясь портить себе удовольствие от сигареты чутким кошачьим носом. Дымок тонкой струйкой поднимался в темное небо, огрызок луны освещал лес на горизонте, так что тот казался вырезанным из картона. Было хорошо, спокойно и не хотелось, чтобы наступало утро, которое всегда сулило суету и кучу дел… *** …и началось все примерно часов в семь. Бинх вытащил стул на самое солнечное место на участке и устроился там, жмурясь и потягивая свежесваренный кофе, когда в калитку постучали. — Иду! — Александр закрыл глаза и досчитал до пяти, чтобы не пугать ранних гостей типично манульим выражением, после чего натянул на лицо вежливую улыбку и пошел открывать. — Доброе утро, Хавронья Никифоровна! Какими судьбами? — Ой, Александр Христофорыч, вы уж извините за беспокойство! — полная женщина кокетливо закуталась в цветастый платок, защищаясь от легкого свежего ветерка. — Вы мне не пособите? — А что случилось? — Курочка у меня пропала, пеструшечка… может, убежала… а ежели украл кто?! «Ну да, пробрались на участок и украли одну-единственную курицу», — подумал Бинх, продолжая вежливо улыбаться и проклиная длинный язык Тесака, который проболтался, что его новый сосед работает в полиции. Справедливости ради, Тесак сначала рассказывал всем знакомым, с каким он замечательным АлексанХристофорычем работает в Питере, а потом, когда дом купил Бинх, деревенские сложили два и два: «Александр Христофорович» было не таким уж частым сочетанием и вряд ли у Тесака было двое таких знакомых. Всерьез обижаться на Степку тоже не получалось, потому что его соседи тоже дергали, причем по любому поводу, поскольку очень смутно представляли, чем в быту может помочь эксперт-криминалист, но точно знали, что такой удачей грех пренебрегать. Тем более, Тесак совершенно не умел отказывать людям, так что настраивал технику, помогал с выбором семян, искал пропажи и выполнял другие просьбы, для которых необходим «тыжэксперт». Бинх по доброте душевной взялся ему помочь, немного разгрузить, и вляпался по самые уши — особенно когда кто-то пустил слух, что он оборотень. В общем, поздняк метаться. — А может, спряталась где ваша курочка? — спросил Александр, выходя за калитку. Хавронья всплеснула руками. — Да уж весь двор обыскала! Параска, дура такая, птичек вчера в курятник загнала и закрыла, а пересчитать забыла! — То есть, получается, что курица пропала еще вчера? — принял деловой вид Бинх, идя по дороге. Хавронья семенила рядом, кивая. — Особые приметы? — Темно-коричневая с беленькими перышками, пестренькая, — принялась тараторить «потерпевшая», — гребешочек ярко-красный, на правую лапку прихрамывает. Глазонки умные-умные… Александр мысленно усмехнулся, сохраняя строгий вид. У деревенских не так много развлечений, и за три года, что он сюда ездил, это превратилось в своеобразную игру, от которой ему не было спасенья. К сожалению, из-за своей звериной сущности, наилучшей тактикой Бинх считал спрятаться и не отсвечивать, потому что портить отношения с соседями совершенно не хотелось — он планировал ездить сюда в отпуск и впредь. Вот только отпуска как-то не получалось… Хавронья открыла калитку и впустила Бинха во двор, где мельтешили с десяток соответствующих описанию пеструшек вперемешку с несколькими белыми курочками. За ними зорко наблюдал роскошный петух, который немедленно повернул голову, чтобы проверить, кто идет. На Хавронью он посмотрел благожелательно, а вот при виде Александра вскинулся, распушил хвост и раскрыл крылья. Бинх ответил ему долгим взглядом и чуть приоткрыл губы, демонстрируя зубы, пусть и не кошачьи. Этого оказалось достаточно. Животные каким-то чудом чуяли или просто чувствовали оборотней даже в человеческом обличии. Петух забеспокоился, постарался казаться меньше и пропустил хозяйку с чужаком к курятнику. Бинх осмотрел замок для виду, а затем огляделся, отошел к забору и пошел вдоль него. Хавронья семенила рядом. — А что же вы, в котика превращаться не будете? — А зачем? — спросил Александр и присел на корточки. Осторожно потрогал доску забора, поднялся и, ухватившись руками за край, подтянулся и заглянул к соседям. — Значит, коричневая с белым и прихрамывает? Эй, Семен Матвеич! Никак, животинку завели? — Каку таку животинку? — отозвался старик с другого края участка. — А вы идите и гляньте, у вас тут диверсантка оккупировала территорию и пытается слиться с местностью! Семен Матвеевич подошел к забору и всплеснул руками. — Батюшки, Никифоровна! Твоя-то дурында хромая у меня дрыхнет! А ну иди сюда… — он наклонился, собираясь схватить дремавшую курицу, но та, мигом проснувшись, заквохтала и припустила прочь, оставив на память яичко. — Никифоровна, иди сюда, лови свою дуру! Хавронья заохала и побежала к калитке. Бинх крикнул ей вслед: — И доску в заборе поменяйте! Сгнила внизу… — и быстренько ретировался сам, пока не приобщили к поимке кур. Решив, что раз уж он вышел, Александр отправился в противоположную от дома сторону, к магазину. По дороге его догнала Дарина, дочь пасечника Терентия Коржа. — Дядь Саш, Александр Христофорович, постойте! — Привет, — Бинх замедлился, и четырнадцатилетняя девочка-подросток, поравнявшись с ним, пошла рядом. — Тоже в магазин? — Ага. Дядь Саш, а можете опять сказать, какие папе документы нужны для регистрации пасеки? — Ну я наизусть-то не помню, — сказал Бинх, — но в интернете все есть. — Так папа не умеет им пользоваться! — Вот ты и помоги, ты же умеешь, — резонно заметил Александр. Дарина уныло пнула камешек. — Я помогала. Я набирала в гугле «пасека регистрация», объясняла папе, а ему все не так и все не нравится. Говорит, там списки неправильные, потому что ничего не понятно. А тут я помочь не могу, мне тоже не понятно! — Понимаешь, Дарина, — Бинх вздохнул, — мне тоже не понятно, потому что я них… ничего не понимаю в пчелах. — Дядь Саш, ну вы в прошлый раз так все хорошо объяснили! Ну еще разочек, пожалуйста! — девочка молитвенно сложила ладони. — Так если я так хорошо рассказал, зачем снова надо? — Так папа все на листочке записал, а потом случайно его выбросил и сжег с мусором. — Я полицейский, а не юрист. Тут юрист нужен, они эти канцеляризмы враз щелкают. — Так ведь юриста у нас нет, а вы есть. Александр снова вздохнул. Тут уж не поспоришь. Может, кому из знакомых прокуроров или адвокатов сосватать Дикаревку как совершенно чудесное и приятное место для отдыха, и пусть народ переключится на них? Но наживать врагов, особенно в прокуратуре, не хотелось. — Хорошо, сейчас в магазин сходим, и я к вам зайду. — Спасибо! — Дарина подпрыгнула от радости и крепко обняла Бинха, отчего тот заворчал, и девочка торопливо его отпустила. — Ой, извините, я забыла, что вы дикий. — Я очень дикий. И не приручаюсь. Я бы сказал, что никогда не подходи к манулу, если увидишь его вне зоопарка, но вряд ли ты когда-нибудь его увидишь. Даже в зоопарке. Манулы не любят попадаться на глаза. — Ой, дядь Саш, а можно с вами снова в прятки играть? — у Дарины заблестели глаза. — Я ребят соберу, будем опять вас искать. — Можно, вечерком, с пяти и дотемна, — легко согласился Бинх. В прятки ему играть нравилось, потому что это означало, что он найдет укромный уголок, и его никто не побеспокоит, пока дети всех возрастов (и иные взрослые) носятся по всей деревне в поисках животного, которое и ученые с трудом находят. Дети, впрочем, его находили, и тогда Александр, потерпев минут пять радостных возгласов и почесывания за ухом (солдат ребенка не обидит), прятался снова. Даринка радостно взвизгнула и, пока они шли дальше, оживленно переписывалась в смартфоне, созывая всех на прятки с дядей Сашей. В магазине Бинх пропустил Дарину вперед, пока осматриваясь и прикидывая, что ему нужно купить. Молочка привлекла его внимание, и он прищурился, разглядывая пачки и пакеты. — Ганна, — позвал он продавщицу, которая с недовольным видом обернулась к нему. Даринка уже расплатилась и складывала покупки в пакет. — Чего тебе? — Добрый день, Ганна. — Какой есть. Так чего тебе? Бинх постучал пальцем по стеклу холодильной витрины напротив интересующего его стаканчика со сметаной. — Опять просрочкой торгуешь? — Ой да что там, сегодня срок выходит. — Вчера. Ганна, поджав губы, подошла поближе и достала стакан. — Ну не досмотрела. — Ганна, у тебя здесь не гипермаркет, если проверка застукает — штраф выйдет весьма ощутимый. — Да чего проверка ко мне попрется… — Ганна, ты это брось, — Александр нахмурился и строго посмотрел на женщину. — А ну кто отравится? — Слушай, а что ты хочешь? — Ганна рассердилась. — После того, как ты всех котов в округе разогнал, молоко и сметану стали брать меньше, вот и остается! — И правильно, котам нельзя молочку. Ганна шумно выдохнула и угрюмо посмотрела на Бинха. — Ты зачем пришел? Покупай и иди уже. — Чтобы ты занялась списыванием просрочки? Я же приду, проверю. — Что будешь брать? — Ганна посмотрела на него почти с ненавистью, и Александр подумал, что его тут когда-нибудь отравят. С другой стороны, после того, как он отучил продавщицу обсчитывать и обвешивать клиентов по мелочи, его еще не убили. Бинх вообще подозревал, что Ганна занимается этим не из жадности, а из желания поскандалить на ровном месте. — Хлеба черного, полкило помидоров и кефир, будь так добра. И сосиски, — вежливо попросил Александр и выжидающе посмотрел на Ганну, не мигая. Та не удержалась и фыркнула. — Ну ты кошак. Ладно, сейчас. Кефир утром привезли. Наверное, поэтому и не отравила, подумал Бинх. Все любят котиков — ну, не все, но очень многие. А так вышло, что теперь в деревне он остался единственным котиком, за исключением домашних — уж слишком тщательно манулы охраняют территорию и не терпят конкуренции. Покинув магазин, Александр забрал пакет у Дарины и донес его до самого дома, где остался помогать ее отцу осваивать интернет. Дарина была поймана и посажена рядом, чтобы тоже вникать в процесс и потом не дергать занятых отдыхом людей. Когда они закончили, Бинху была вручена баночка пахучего меда, после чего он, наконец, отправился домой. На обратной дороге его окликнул звонкий голос: — Александр Христофорович, утречка! Как удачно я за кремом возвращалась. А не хотите со мной на речку? — Утро доброе, Оксана, — Бинх остановился, дожидаясь, когда девушка поравняется с ним. — Нет, спасибо, давай без меня. — Да я вас плавать научу, вам понравится! — Оксана сдвинула темные очки на лоб и улыбнулась. Сегодня она была в полупрозрачной блузке, сквозь которую видно было купальник, и в джинсовых шортах до середины бедра. Полотенце она перекинула через плечо, а в руке сжимала тряпочную сумку. — Наверняка, только я плавать-то умею, просто не люблю, — откликнулся Бинх. Этот диалог у них повторялся раз за разом, и он прекрасно понимал, что Оксана упорствует не потому, что забывает его ответ, а потому что не понимает — ну как можно не любить купаться?! И, вероятно, искренне верит, что, если затащить Бинха в воду, он оттуда вылезать и не пожелает. Сама-то она так и делала, даже участвовала в соревнованиях и в будущем планировала в бассейне учить детишек плавать. — Ну тогда просто на берегу посидите, на солнышке погреетесь, — продолжала соблазнять Оксана, но Александр лишь покачал головой. Звякнул велосипедный звонок, и они вдвоем отошли на обочину дороги, пропуская сестер Телятниковых, которые ехали в лес с корзинками. Дарья громко поздоровалась, а Варвара притормозила. — Александр Христофорович, вас отец просил к нему зайти, если будет минутка. — А не поздновато ли вы, девчонки, в лес собрались? — весело фыркнула Оксана. — Там небось все грибы да ягоды разобрали. — Вот и проверим. Пожалуйста, Александр Христофорович! — Варвара оттолкнулась от земли и покатила догонять сестру. Бинх развел руками. — Извини, Оксана. Может, что срочное. Девушка послала ему воздушный поцелуй и улыбнулась. Улыбка ее явно говорила о том, что она не дурочка и раскусила нехитрый план бегства, но не обижается. Провожая ее взглядом, Бинх размышлял, что Оксана далеко не дурочка, лишь бы ее умную головку проходимец какой не заморочил. Максим Петрович Телятников хмуро листал какие-то бумаги и подолгу смотрел на каждую. Александр сидел напротив, устало наблюдая за ним. Прошел уже час, а дело не сдвинулось с мертвой точки. — Ну так понятное ж дело, он на мой участок заехал! — Возможно, — терпеливо ответил Бинх уже в который раз, — надо геодезистов вызывать и поднимать документы, кадастровые карты, какого точно размера ваш земельный участок, какой формы, где граница… — Да мы тут всегда жили! — И Маниловы тут всегда жили, и забор у вас всегда так стоял… — Нет, мы этот забор меняли семь лет назад! Вот он наверняка и сдвинул его к нам! — А что, он без вас менял? — Со мной, но я мог не уследить! Бинх мысленно застонал и хмуро уставился на бумаги, в которых он ни черта не понимал. — Максим Петрович, ну правда, вам тут специалист нужен. В вашем случае специалист — это геодезист. Замерит все и точно скажет, кто на чью территорию заехал. А я полицейский. Преступников ловлю и за порядком слежу. — Вот ты, полицейский, и поговори с ним, как положено! Чтоб он, преступник этакий, порядка не нарушал! — Да как же он нарушает, если вы замерщиков не вызывали? Может, на месте забор! — Не на месте, я точно знаю! — Ну так и подтвердите документально! Максим Петрович замолчал, только пыхтел недовольно. Затем, понизив голос, проговорил: — Боюсь я, АлексанХристофорыч. На девочек он моих заглядывается. Бинх напрягся. — Это вы сейчас специально говорите, чтоб меня по поводу забора убедить? — Да что ты такое удумал! — всполошился Телятников и покачал головой. — Ой, маленькие у меня девки, глупые, задурит этот подлец их, а замуж не возьмет, поскольку сам женат! Ты с ним поговори, пущай не смотрит! — Так это не мне с ним, а вам с дочерями говорить надо, — заметил Александр, остро не желая лезть в чужие семейные дела. — А смотреть законом не запрещено. — Как не запрещено? Они же дети еще совсем! — Варвара совершеннолетняя, а Дарья достигла возраста согласия, — возразил Бинх. Телятников мрачно на него уставился. — Ты на душу грех не бери, а ну как, не дай бог, случится что с моими девочками, ты как перед своей совестью оправдываться будешь? — Ладно, ладно, я поговорю, — сдался Александр, поднимаясь, — только вы с ним не говорите, а то тяжкие телесные — это статья, как и самосуд… Маниловы Бинху тоже не нравились, они словно сошли со страниц романа Гоголя — любезные до слащавости и милые до приторности. После разговора с супругами Александру казалось, что его облили медом. Они так ворковали между собой и старались всем угодить, что в голове не укладывалось, как Манилов может интересоваться кем-то, кроме жены. Хотя Бинху ли не знать, как мирно выглядят маньяки… Он позвонил в дверь, затем постучал, но никто не откликнулся. Александр подождал немного, позвонил снова, после чего заглянул к Телятникову, сообщил о неудаче и пообещал зайти вечером, чтобы тот не натворил глупостей. На душе стало как-то пакостно, настроение испортилось и общаться с кем-то еще совершенно не хотелось, а день только начинался. Поэтому Бинх, тщательно осмотревшись, достал из кармана мешок наподобие тех, в которых школьники носили сменку, и свернул с главной широкой дороги в переулок. Там, затаившись между заборами и поминутно прислушиваясь, он быстро разделся, спрятал одежду в мешок и, встряхнувшись, перекинулся. Манул, потянувшись, ухватил завязки мешка зубами и потрусил домой, прячась в траве. Но добраться незамеченным ему было не суждено. — Эй, АлексанХристофорыч, вы ли это? — Неф, не фя, — невнятно пробормотал Бинх, не разжимая зубов. К нему подошел Гуро, который сейчас, с высоты (точнее, низоты) манульего роста, казался особенно высоким. — Доброе утро. Вышли прогуляться перед обедом? Осознав, что Яков не отстанет, Бинх выплюнул завязки и уселся на обочине дороги, аккуратно обернув хвостом лапы. — Да так, лапы р-разминаю, — манул говорил чуть хрипловато и, казалось, лаял, а не мяукал. Яков вспомнил, что манулы в принципе не мяукают, хотя умеют мурлыкать. — А вы, я вижу, спр-равились с аллергией? — Да, современные лекарства творят чудеса, — Гуро дружелюбно улыбнулся, и Александр дружелюбно оскалился в ответ, прекрасно зная, что пасть манула не приспособлена для этого. Яков поежился, но улыбаться не перестал. — Не хотите заглянуть на чай? — Зачем? — настороженно уточнил Бинх прежде, чем успел прикусить язык, но Яков не обиделся, только приподнял брови. — Познакомиться. Мы же почти соседи. — А ваш внук др-руга отца тоже будет? — Какая у вас память! — поразился Гуро, и Александр чуть было не ляпнул «профессиональная». — Скорее всего да, Коля может пропустить завтрак, обед и ужин, но никогда не пропускает чай. Ну и если мне не удастся прогнать его дышать свежим воздухом… деревня слишком ранняя для него. Он привык полуночничать. Вакула с Василисой в лес пошли — он спал, Оксана на реку шла и постучалась — тоже не проснулся… современная молодежь, знаете ли. — Хуже, если бы он был ночным хищником, а человеком — жавор-ронком, — отозвался Бинх. Он чувствовал себя неловко, говоря с человеком в облике зверя, но особенно его раздражало то, что Гуро как раз никакой неловкости не ощущал, словно каждый день болтал с животными и птицами. Диснеевская принцесса нашлась, блин… Яков, видимо, заметив, что манулу неудобно постоянно задирать голову, чтобы смотреть на него, присел на корточки рядом. Бинх, повинуясь инстинктам, поднялся на лапы и, немного отойдя в сторону, снова сел. Заметив недоуменный и немного обиженный взгляд Гуро, он извинился: — Прошу пр-рощения, не переношу, когда кто-то так близко. Для добычи вы великоваты, а значит — угр-роза. — Ох, это моя ошибка, — заверил его Яков, придав лицу выражение глубокого раскаяния. — Я обычно имею дело с домашними кошками. С аллергией. Прелестно, подумал Бинх, все больше убеждаясь, то перед ним закоренелый кошатник. Их он на дух не переносил и очень надеялся, что Гуро не потянется его гладить. Располосовать его руку, конечно, будет приятно, но придется извиняться. — Вот вы сказали про жаворонка… — Гуро задумался, барабаня длинными пальцами по земле. Александр непроизвольно уставился на них, чувствуя, как хвост начинает подрагивать. Сделав над собой усилие, он подавил охотничий инстинкт и унял хвост. — Разве такое возможно? Разве могут биологические часы зверя конфликтовать с часами человека? У вас же единый организм. — К сожалению, — мрачно отозвался Бинх, который не раз откашливал шерсть, потому что забывал сделать это котом. — Хор-рошо хоть, что-то внутри нас не конфликтует. Я вообще не пр-редставляю, как оборотни выживали и выживают, но судя по тому, на какой гр-рани все балансирует внутри меня, эволюция свою лапу приложила и к нам. Хотя как это объяснить научно, если она должна действовать в пр-ределах популяции, а не отдельных особей… — Например? — живо поинтересовался Гуро, даже подавшись вперед. Александр вздохнул и понадеялся, что откровенными подробностями отпугнет собеседника от дальнейших расспросов. — Напр-ример, если я манулом помаю мышь, я ее готовить, р-разумеется, не буду, у меня лапки — так сожр-ру. Но пр-ритом, когда я пер-рекинусь в человека, мышь никуда не денется, так и будет пер-ревариваться, сырая, непотр-рошенная, со всеми своими мышиными внутр-реностями и шкур-ркой, а меня от осознания этого даже не будет тошнить. — Занимательно, — согласился Гуро, не демонстрируя никаких признаков отвращения, только живой интерес, — а вы могли бы съесть мышь человеком? — Да ну вас! — Бинха передернуло, и его выразительную морду перекосило. — Вы бы сами на такое согласились? — Я — нет, — откликнулся Гуро, — потому что я ее сырую и переварить не смогу. А вот вы, подозреваю, можете. Возможно, желудки оборотней все-таки отличаются от человеческих, хотя бы набором бактерий, поэтому хищники способны переварить сырое мясо, а травоядные — большое количество травы. Просто вы не даетесь провести исследование. — Еще чего! — Бинх аж распушился, превратившись в идеальный шар абсолютной злости. Яков даже присвистнул от восхищения, и Александр поспешил пригладить шерсть, не желая доставлять кошатнику такое удовольствие. Затем подозрительно прищурился и дернул хвостом. — А вы, часом, не из этих? Не из метаморфологов? — Нет-нет, я простой химик, — Гуро засмеялся. Изучать оборотней, конечно, было заманчиво, но душа требовала более предсказуемых реакций. — Просто наблюдал за некоторыми оборотнями и сделал кое-какие выводы. Например, Коля не переносит вида крови, поэтому вот его как раз осознание, что он проглотил какую-то животинку, приводит в ужас. Он периодически пытался стать вегетарианцем, но натура требовала мяса. Резко падали железо, гемоглобин, иммунитет и вообще все, что можно. Значит, организм един, а психика как-то раскалывается? — Вы сейчас договор-ритесь до стар-рых легенд, что обор-ротни не осознают себя, когда перекидываются, а потом ничего не помнят, — буркнул Бинх, нервно подергивая хвостом. — Не думаю, что такое возможно, — пожал плечами Гуро, — все оборотни, с кем я общался, прекрасно себя осознавали и помнили. — А все равно стр-рашно, — вырвалось у Бинха, и мрачная морда манула стала еще мрачнее. — Даже если мы не говор-рим об этом, все р-равно боимся. — Ну, это вы загнули, — Яков покачал головой, сочувственно глядя на хмурый пушистый шар. — Этак каждому человеку надо бояться сойти с ума только потому, что у нас есть мозг и психика. А ведь это по щелчку, к счастью, не происходит. Нельзя лечь спать здоровым, а проснуться психом, это же не простуда. — Вы мне еще к психологу пр-редложите сходить, — проворчал Александр, подергивая округлыми ушами. И ничего они не уродливые, подумал Гуро, неожиданно вспомнив научное название манула. — Думаю, не стоит, а то вы его загрызете, чего доброго. — Я мир-рный. Я только надкусываю. Гуро усмехнулся и поднялся на ноги. — Заходите на чай часа в четыре. — Ладно, но только на часок, — обреченно согласился Бинх и, подхватив зубами мешок, побежал к своей калитке. Яков постарался не улыбаться из опасения, что манул обернется — уж больно забавная у него была походка. Гуро вернулся в дом, подошел к двери в комнату Гоголя и прислушался — там было тихо. Похоже, Николай все еще спал после ночной прогулки. Яков посмотрел на часы, хмыкнул и решил не будить своего гостя. Вместо этого он отправился немного покопаться в сарае, чтобы, может, выкинуть все сгнившее, испорченное и просто лишнее. И, чем черт не шутит, найти самогонный аппарат. Когда Гуро со всеми предосторожностями перебирал пустые стеклянные банки, выкидывая битые, его телефон завибрировал. Яков стянул одну плотную рукавицу, принял вызов и, поставив на громкую связь, отложил аппарат. — Слушаю, Леша. — Добрый день, Яков Петрович, — раздался бархатистый голос Алексея Данишевского, замдекана кафедры. Сам декан снова натянул рукавицу, достал очередную банку и тщательно ее изучил на предмет трещин. — Надеюсь, вам хорошо отдыхается? — Да уж неплохо. На свежем воздухе и спится слаще, и аппетит лучше, — отозвался Гуро, откладывая банку и беря следующую. Она сразу отправилась в мусор — кому нужна банка без дна? — У вас все нормально? — Абитуриенты везде шастают, — пожаловался Данишевский. Яков подозревал, что с его точки зрения в вузе без студентов стало бы куда лучше. — Они что, на кафедру заходят? — удивился Гуро. — Нет, это я вышел на них посмотреть. Так вот, большинство с родителями, представляете? Какое несамостоятельное поколение пошло… — Леш, — проницательно поинтересовался Гуро, — тебе заняться нечем? — Ну да, — не стали спорить в трубке. — Леш, я в отпуске. — Вот именно — значит, вам тоже нечем заняться. — Мне есть чем, я отдыхаю, — возразил Яков. — А я вам завидую. Гуро явственно представил Данишевского: аккуратно причесанные волосы, выразительный благородный профиль, подернутый томной дымкой взгляд, в который поголовно влюблялись все студентки (ходили слухи, что и отдельные студенты), небрежно наброшенный на плечи халат, ноги, закинутые на стол… — Леш, ты в моем кабинете? — Да. А что? — Копыта со стола убери. Данишевский по-лошадиному фыркнул, из динамика раздался скрип кожзама стула — похоже, Алексей все же послушался и сел прямо. Он тоже был оборотнем, перекидывался в коня красивой гнедой масти. Гуро молился на его талант химика и абсолютно флегматичный характер, благодаря которому Данишевский практически никогда не оборачивался бесконтрольно. Практически. Если у него не было проблем с женой. И тогда Яков становился перед сложным выбором: либо отправить своего зама на больничный, лишив единственной отдушины в виде работы с возможными последствиями в виде депрессии, либо допустить его к работе и получить последствия в лице коня на кафедре. Данишевский, конечно, был изящен и грациозен, но для себя Гуро уже давно заменил выражение «слон в посудной лавке» на «конь в лаборатории». — Много к нам документов подают? — Пока примерно столько же, сколько в том году, — отозвался Алексей. — Но рано говорить, прошло чуть больше недели. А они все шастают и шастают. — Леш, ты же не собираешься их разгонять и распугивать? — забеспокоился Гуро. Данишевский был слишком непредсказуем, и вряд ли нашелся бы человек не только на кафедре, но и в мире, который мог бы сказать, что творится в этой гениальной голове. Тут Данишевский был сродни дикой лошади, которая неизвестно, как скакнет и что выкинет. Сам он предпочитал сравнивать себя с шахматным конем, который ходит буквой «Г» — непонятно, почему, и неясно, куда. — А можно? — в голосе Алексея послышалась надежда. — Нет. — Ну и распихивайте потом эту толпу по группам и аудиториям, — проворчал Данишевский, не сильно, впрочем, расстроившись. — Кстати, Колю мне тоже не пугай. Почему он нервничает в твоем присутствии? — Не пугай? — оскорбился Алексей. — Это кто кого пугает! Он как уставится на меня, не моргая… Тут Гуро не мог спорить — ему самому становилось не по себе, когда Николай немного «зависал», уставившись на собеседника. Хорошо хоть, в человеческой форме анатомическое строение шейного отдела не позволяло ему слишком вращать головой. — Ладно, Леш, а что тебе привезти из деревни? — Так у вас там ничего не растет, вы же несколько лет туда не ездили? — Ну не ездил, а люди ведь тут живут. Хочешь, настоящего молока привезу, из-под настоящей коровы? — Яков Петрович, я бывал за пределами города и видел настоящих коров, настоящих коз и даже настоящих лошадей. — Настоящих лошадей ты, положим, и в зеркале видел. А учитывая обстановку твоей дачи, это не за пределами города — это ты кусок города притащил с собой. — Я просто предпочитаю комфорт. Это чувствовалось: еще родители Алексея выкупили у соседей дачу и объединили два участка, построив там настоящий загородный дом, где маленький Лешенька проводил все каникулы, потому что за дачным участком было прекрасное поле, и он мог вдоволь набегаться. В городе этот вопрос решали абонементом в конный клуб. — Ладно, давай еще раз. Что тебе привезти? — повторил Яков. Данишевский без запинки перечислил: — Привезите мне аленький цветочек папоротника, секрет бессмертия и воду из местной речки на химанализ. — А зачем тебе вода? — изумился Гуро. — Сравню с водой из Невы и ужаснусь. — Ладно, а зачем тебе цветок папоротника? Какие замки ты открывать собрался? Ключи от всех шкафов с реактивами у тебя и так есть. — Это же очевидно! Засушу и жене подарю. — Чтобы видела, за какое сокровище замуж вышла? — А почему вы не спрашиваете, зачем мне секрет бессмертия? — Я бы и сам не отказался, за одну жизнь ничего не успеваешь, — вздохнул Яков, печально оглядывая банки. И зачем они ему? Хм, может, бабе Глаше отдать? Она же постоянно закрутки делает, пригодится. — Особенно не успеваешь отдохнуть, — с намеком добавил он. Данишевский опять фыркнул, и Яков представил, как он тряхнул головой. — Ладно, привезите мне самогонный аппарат. Вы как-то говорили, что у вашего деда он был. — А тебе зачем? — в очередной раз поразился Гуро. — Ты же не пьешь почти! — Так вы тоже. Вам-то он зачем? — Самогонному аппарату место в деревне, тут я ему найду применение, — возразил Яков, который испытывал к аппарату какие-то почти родственные чувства, хотя не видел его много лет и до сих пор не откопал. — А я ему найду применение на кафедре. Поставим, будем студентам показывать. — Еще скажи, лабораторные с ним поводить, — Гуро рассмеялся, представив утонченного Данишевского, который объясняет студентам, как гнать первач. — Обещаю предоставлять вам работы отличников. — Ты бываешь чертовски убедительным, — хмыкнул Яков. — Леша, не позорь меня, ты же умеешь гнать самогон в лабораторных условиях. — Я все умею. Я просто хочу воочию увидеть чудо советского самогоноварения. Это же если не антиквариат, то винтаж для изготовления крафтовых алкогольных напитков. — Леша, ты мне нужен как переводчик с современного русского, а не как репетитор. Что ж, сначала мне эту бандуру надо найти, а потом еще проверить, работает ли. — А я думал, у вас в сердце должно отозваться наследие дедушки, и столб света высветит эту груду родного металлолома… — Леш, господи, тебе настолько скучно? — Весьма. — Может, ты еще и стихи начнешь писать? — Я? — тут Данишевский оскорбился снова. — Я похож на вашего аспиранта?! — Ты сейчас вообще или имеешь в виду одного конкретного аспиранта? — Нет, ну вообще быть вашим аспирантом я бы считал честью. — Леш, не подлизывайся, — Гуро хмыкнул и потянулся — спина уже затекла перебирать банки. — Хотя прогиб засчитан, так и быть. Колю только не обижай. — Я не обижаю, он сам обижается. Поэты вообще странные, особенно если они химики и оборотни. — Гремучая смесь, — согласился Яков, встряхивая мусорный мешок с осколками. Телефон затаился, а затем Данишевский полюбопытствовал: — Судя по звукам, вы не только нашли самогонный аппарат, но уже перегнали и разлили. — Если бы! Уборку делаю в сарае. — К черту такой отпуск. Но если у вас в сарае кто-то завелся, их можно скормить Гоголю. — И за что ты его не любишь… — А кого я вообще люблю? Гуро усмехнулся: Алексей действительно производил впечатление настолько закоренелого ученого, что он не верил не только в магию и Бога, но и в большинство чувств, которые ему вполне заменяли химические реакции. Единственным исключением была его жена, но и ее Данишевский не столько любил, сколько боготворил. В Лизе для него сосредоточилось все то, во что он не верил — любовь, божественное начало и красота человека, а не химической формулы. В принципе, то, как он подшучивал над Гоголем, можно было бы назвать симпатией, только сам Гоголь этого еще не понял, а Алексей не планировал объяснять. — Меня, Леша. Ты меня должен любить, потому что я твой начальник. — Обожаю вас, Яков Петрович, — сообщил Данишевский с придыханием. — На рабочий стол компьютера поставил вашу фотографию, каждый час ровно по одной минуте влюбленно смотрю и вздыхаю, ожидая вашего возвращения… — …чтобы тоже уйти в отпуск. — Ну разумеется, — согласился Алексей уже нормальным голосом. — Давайте, приезжайте. А то я тут тружусь не покладая рук, впахиваю как лошадь, а получаю? — завел он свой любимый анекдот про кентавра. — Помню-помню, как жокей. Я тебя понял, страдалец. Ладно, до скорого. Если что случится — звони. — А если ничего не случится? — Ладно, — смилостивился Гуро, — тоже звони, скучающий трудоголик. — Приятного отдыха, Яков Петрович. — И почему твои пожелания звучат как проклятья… Гуро сбросил звонок и вернулся к уборке. Гора мусора угрожающе росла, и Якова посещала крамольная мысль выкинуть все без сортировки. Когда он пытался найти срок годности на очередной банке с краской, снаружи хлопнула дверь — похоже, Николай, наконец, проснулся и пошел умываться в бывшую баню. Гуро посмотрел на часы — в принципе, как он и ожидал: половина второго. Яков принялся перетаскивать пакеты с мусором наружу. Когда он закончил, дверь бани открылась, явив миру все еще сонного Николая в черных джинсах и черной футболке. Бледное лицо, казалось, светилось в окружении всей этой черноты. В палитре Гоголя было всего два цвета. — Доброе утро, Яков Петрович, — пробормотал он, отстраненно вертя в пальцах белое перо. — Добрый день, полуночник. В лес летал? — Да так, — Николай потянулся и, подумав, воткнул перо в дверной косяк, — осмотрелся. — Не охотился? Гоголь выразительно скривился и, подойдя к Гуро, поднял пару мешков. — Давайте помогу. От трупа избавляетесь? — Да, пока ты спал, я нашел останки своего прошлого аспиранта, который не защитился, — Яков тоже подобрал два мешка и пошел вперед, показывая дорогу к мусорным бакам. — Я Бинха на чай пригласил, к четырем. — Зачем? — Николай даже споткнулся от неожиданности. Гуро тяжело вздохнул. Оборотни были крайне подозрительны и недоверчивы, так сложилось исторически. Но основной причиной, кроме эфемерного зова предков, было то, что большая часть оборотней являлись дикими животными. И вне зависимости от характера они настороженно относились ко всем незнакомцам, поскольку на подкорке каждого зверя записано: человек — это угроза. Даже если ты сам человек. — Познакомимся, пообщаемся. Я планирую снова ездить сюда летом. Бинх, вероятно, тоже. Значит, надо дружить. — Зачем? — повторил Гоголь упрямо. Гуро остановился у мусорных баков и по одному закинул туда мешки. Николай последовал его примеру. — Потому что я общительный и люблю знакомиться с новыми людьми. Особенно если они оборотни. Тебя такой ответ устроит? — Пожалуй, — после паузы согласился Гоголь. — А можно я спрячусь на чердаке, пока вы общаетесь и знакомитесь с новыми оборотнями? — Нельзя. Социализируйся, маленькое привидение. Николай молча уставился на него и смотрел, не мигая, пока Гуро не почувствовал себя неуютно. Но сдаваться он не собирался, скрестил руки на груди и строго воззрился на Гоголя. Тот вскоре отвернулся и нахохлился. Яков успокаивающе приобнял его за плечи и повел обратно. — Не дуйся. Зато чай попьем, с конфетами. — Ну ладно, — буркнул Гоголь. Гуро вытащил у него из волос черное перо, почти незаметное на фоне волос. — Ты иногда ведешь себя как подросток, а не как молодой ученый. Стыдись. — А вы иногда ведете себя совсем не как заслуженный профессор. — Я подозреваю, что ты хотел добавить «а как клоун». — Это не я сказал. — Ничего не имею против клоунов, — философски отозвался Гуро, отпуская его и сдувая перышко с ладони. Николай молча проследил немигающим взглядом за его падением. *** Тесак постучался в калитку, но никто не ответил. Тогда он приоткрыл дверцу и заглянул на участок. Пусто. — Александр Христофорович, вы дома? — неуверенно позвал он. Тишина. — Привет, Тесак. Тот чуть не подскочил и повернул голову. Рядом стоял Бинх, который, заметив испуганный взгляд, отступил. Он был одет в камуфляжные штаны и желто-зеленую неопределенного цвета футболку. — Извини, не хотел пугать. — Да нет, это круто, что вы так тихо подкрадываетесь, — воодушевленно заверил Степа, быстро приходя в себя. — Не зря вас так ценят на работе. Александр фыркнул и махнул рукой, то ли отмахиваясь от его слов, то ли приглашая проходить. — Что ты хотел? — Так это… бабушка на ужин готовит целый пир в честь Якова Петровича. Не присоединитесь? — Я еще от пира в мою честь не отошел, — Бинх усмехнулся. — Нет, спасибо. Я могу завтра заглянуть. Сегодня мне и так к этому Якову Петровичу на чай идти, а потом с детьми играть. Думаю, с меня хватит. — А, ну тогда ладно, — Тесак, видимо, немного расстроился, что игра пройдет без него. — Ну… я пошел? Александр кивнул и некоторое время стоял, глядя на калитку. Затем повернулся к дому и совершенно бесшумно прошел к яблоне, улегся на землю и погрузился в чтение. Если бы не книга, издали он был совершенно неразличим. Затем книга опустилась ниже, и участок стал казаться совершенно необитаемым. *** — Стоять. — Гуро ловко поймал Николая за шиворот, когда тот хотел шмыгнуть на лестницу. Гоголь уныло вздохнул. Стрелка на деревянных часах с кукушкой уже приближалась к четырем. — Ну что ты как ребенок? Чего ты боишься? Или кого? Дикой кошки? Да ты крупнее будешь! — Мне просто не нравится общаться с людьми, имею на это право? Я интроверт! — попытался выкрутиться Гоголь. Яков покачал головой, но отпустил его. — Это невежливо. К нам придут гости. — Уверен, эти гости тоже не горят желанием к нам идти! Если мы отменим встречу, все будут счастливы! — Я не буду, — возразил Гуро. Николай нахохлился. — Это насилие над личностью, Яков Петрович. Даже двумя. — Может, я всю жизнь мечтал быть метаморфологом! — Гоголь так широко распахнул глаза и вылупился на него, что Якову стало смешно. — Господи, какой же у вас всех подсознательный страх перед учеными… дикие животные так не боятся людей, как вы — исследователей. — Не вижу ничего смешного. — Ладно, извини, — Гуро покачал головой. — Мне жаль, что многие оборотни немного… социофобы. Вы шугаетесь всего: и людей, и животных, и других оборотней. Манулы — очень скрытные существа, даже об обычных манулах, не оборотнях, известно не так много, поскольку они отлично прячутся и стараются избегать людей. А о манулах-оборотнях я даже и не слышал! Разве тебе не интересно? — Нет. Каждый оборотень является человеком и имеет право на свободу и личную неприкосновенность, имеет право жить среди людей. Каждый оборотень имеет право на неприкосновенность частной жизни и тайну второй личности. Каждый оборотень вправе указывать свою принадлежность к оборотням, и никто не может быть принужден к указанию своей принадлежности к оборотням, в том числе имеет право не сообщать о своих особенностях, если это не нарушает прав других людей, за исключением ряда случаев, — отчеканил Гоголь и, переведя дух, закончил. — Международная конвенция о правах оборотней. Гуро посмотрел на него с отеческим умилением. — Ну хорошо. Тогда я просто хочу познакомиться с новыми соседями. А ты посидишь рядом, потому что прятаться неприлично. А вот если бы ты пошел с Оксаной на речку, мог бы избежать сегодняшней встречи. Можешь сидеть молча и пить чай. Я буду общаться за двоих… — Яков помолчал и, вспомнив, как осторожно отступал манул, добавил. — А может, и за троих, как получится. — Хорошо, что вам нравится слушать свой голос, поэтому вас это не смутит. — О да. А ты думаешь, почему я люблю вести лекции, а семинары отдаю другим преподавателям? — Гуро фыркнул и с удовольствием отметил, что Гоголь тоже чуть улыбнулся. Если бы он обиделся, это было бы надолго и отравило весь отпуск, поскольку, обижаясь, Николай вполне мог уйти в запой, как на третьем курсе, когда Гуро заметил, что не видит Гоголя ни на парах, ни вообще в вузе. Тогда Николай получил заслуженный втык и страшную угрозу все рассказать матери, если такое повторится. Мать Гоголь не боялся, но очень любил и расстраивать не хотел. Опека Якова Петровича его порой раздражала, но это раздражение начисто разбивалось об обаяние Гуро и его усмешку, а сверху добивалось восхищением Николая — он обожал своего научрука. И даже позволял иногда погладить свои перья. Без двух минут четыре Яков поманил Гоголя к окну, прижав палец к губам. Когда Николай послушно приблизился, Гуро кивнул на улицу, указав на калитку. К ней подошел Бинх и постучал. Гоголь открыл рот, собираясь крикнуть, что не заперто, но Яков мотнул головой и шепотом заметил: — Ну ты только посмотри, как оглядывается! Разведывает обстановку, чуть ли не принюхивается! — Яков Петрович, — укоризненно отозвался Николай, но тот с любопытством смотрел в окно. Бинх снова постучал, на сей раз сильнее, и калитка поддалась, открывшись. Гость задумчиво на нее уставился, неуверенно коснулся ручки, точно кот лапкой потрогал, а затем позвал: — Эй, хозяева, есть кто дома? — Ну погоди ты! — попытался остановить Гоголя Гуро, но тот, недовольно поджав губы, распахнул окно пошире и крикнул: — Заходите, дверь открыта! Бинх моментально обернулся на звук, в его взгляде мелькнула настороженность, но быстро исчезла. Александр нашел в окне Николая и вежливо улыбнулся. — Вечер добрый. А я вам медку принес, местного. К чаю. — Что, Корж до сих пор пчел держит? — спросил Гуро, показываясь рядом с Гоголем и дружелюбно улыбаясь в ответ. — Да заходите, что вы застыли? Или вы как все кошки — предпочитаете стоять у открытой двери? Улыбка Бинха сменилась оскалом, а взгляд скользнул по столу с чашками. Затем Александр перевел взгляд на Якова, и тот отчетливо прочитал в его глазах ближайшее будущее: вот Бинх подходит к столу и, все так же глядя прямо в глаза, невозмутимо скидывает лапой чашку на пол… в смысле, рукой… Николай сердито пихнул Гуро локтем в бок, и наваждение рассеялось. — Не обращайте внимания, Яков Петрович не хотел вас обидеть. — Чайник ставь, адвокат, — фыркнул Яков. Николай исчез в комнате, и Бинх прошел к крыльцу. Хотя он часто проходил мимо, на территории он, разумеется, никогда не был, даже зверем — правда, случалось, что сидел на заборе, обозревая окрестности или просто греясь на солнышке. Жару он не переносил, но теплую погоду уважал. Поднявшись на террасу, Александр машинально принюхался — его нюх в человеческой форме остротой не отличался, но всем казалось, будто он чует что-то, недоступное обычным людям. Но на самом деле, оборотни не отличались обостренными чувствами, присущими их звериной форме — точно так же, как оборотни-птицы не могли летать без крыльев. Менялось строение уха, за ним менялась и острота слуха. Оставались только предпочтения, какие-то реакции, повадки и привычки. Гуро радушно встретил гостя, проводил к столу и усадил, пока Николай возился с заваркой. Бинх чинно водрузил на стол баночку меда и коробку зефира. Рядом тут же замаячил Гоголь, словно призвался на сладости, одобрил их и принял подношения благосклонно. Яков действительно охотно болтал за троих, Бинх вежливо поддерживал разговор, а Николай старался не отсвечивать, но чутко прислушивался, и Гуро в итоге удалось вовлечь в какую-то дискуссию об оборотнях обоих. — Кто это там шумит? — Николай насторожился и навострил уши. Бинх тоже прислушался, а затем поставил чашку и пояснил: — Это дети. Меня зовут. — Зачем? — тут же спросил Гуро. Александр неопределенно пожал плечами и глянул на часы. Точно, уже почти пять. — В прятки играть будем. — В прятки? — не поверил Гоголь. Бинх кивнул и поднялся с места. — Игра «Найди манула». Я прячусь, а они носятся по деревне и меня ищут. Прошу прощения, вынужден уйти — я уже обещал. — Какая восхитительная игра! — воодушевился Яков. — А можно с вами? — Что? — Александр ошарашенно взглянул на него. Глаза Гуро подозрительно блестели. — А что такого? Давненько я не играл в прятки… — он покосился на Николая. — Ну. Не считая периодических поисков одной птицы, которая засыпает под утро невесть где и не приходит на пары… — Ну… если дети согласятся принять вас в игру, — с сомнением пробормотал Бинх, на лице которого отчетливо читалось, что в гробу он видел таких игроков. Они втроем вышли из дома, и дети, заметив знакомую фигуру, радостно загалдели, но тут же примолкли, поскольку дядю Сашу сопровождали двое незнакомцев. Гуро обвел взглядом толпу из человек двенадцати разного возраста детишек и подростков, пытаясь найти знакомые лица. Память услужливо подсказывала имена. — Здравствуй, Настена. Привет, Федя. Дарина, как ты выросла! — Дядя Яков Петрович! — из соседней калитки выбежала Василина, прижимавшая к груди куклу. Ребята тут же стряхнули с себя оцепенение и принялись наперебой здороваться с дядей Яшей. Гуро представил им Гоголя. — Возьмете нас в игру? Мы тоже хотим искать Александра Христофоровича. — А где он? — вдруг спохватился Николай, которого напрягало всеобщее внимание. — Здесь. Все разом задрали головы: на заборе у своего дома пушился манул, аккуратно обвив лапки хвостом. Дети помладше тут же пришли в неописуемый восторг, но Гуро заметил, что и у девушек-подростков сияют глаза при виде такого роскошного котика. Яков их понимал — ему самому дико хотелось запустить пальцы в густую шерсть, погладить, почесать круглые ушки, за которые манул получил свое имя… — Пр-равила? — По всей деревне? — Нет, давайте до реки! — На участках нельзя! — Кор-роче. — манул дернул хвостом и, поднявшись на лапы, потянулся, когтями впившись в забор. Все завороженно уставились на него. — Игр-раем до захода солнца и только в дер-ревне. Даринка как главный организатор сегодняшних пряток взяла инициативу в свои руки: — Отсюда и до магазина. На участках не прятаться, но можно сидеть на крыше — так, чтобы можно было заметить с улицы. Считаем до ста. Идет? — Идет! — нестройным хором отозвались дети. Манул важно кивнул, спрыгнул на землю и деловито потрусил прочь. Дети замешкались, пока кто-то не догадался крикнуть: — Раз! — Два! Три! — подхватили остальные. Пушистый хвост исчез за углом, и Даринка велела: — Федя, ты считай, а мы пока обсудим… где дядя Саша прятался в прошлый раз? — Вроде на дереве у остановки. — Это в позапрошлый, а в прошлый — под ивой у реки. — Пятнадцать, шестнадцать… — Следов опять не оставит. — А давайте посмотрим в… — Не так вы делаете, — громко произнес Яков. Дети разом замолчали (даже Федор, но он быстро спохватился и продолжил считать) и уставились на него. Гуро присел на корточки и вытащил из кармана записную книжку и ручку. — Ну-ка, давайте по уму. Вот деревня… нам нужно разделить ее на квадраты и планомерно прочесать каждый. Нужно растянуться в цепочку… Коля, разработай пока ряд сигналов, чтобы мы могли держать связь. — А по телефону нельзя? — поджал губы Гоголь, который вообще не планировал во всем этом участвовать. Гуро задрал голову и весело прищурился на него снизу вверх. — Нельзя, потому что это скучно. А у нас здесь полномасштабная операция по поимке манула — что, между прочим, не каждому ученому под силу! Так что не отлынивай, включайся. Помнится, ты говорил, что если б не здоровье, пошел бы в полицию? Вот твой шанс побыть немного детективом и пойти по следу. — В полицию? — Даринка засмеялась. — А дядя Саша как раз в полиции и работает. — Да? — Гуро изогнул брови. — Тогда наша задача усложняется. Сосредоточься, команда! *** То ли несмотря на командование Якова, то ли благодаря ему, но Бинха найти удалось незадолго до заката, когда Гуро пришлось сдаться и увести Гоголя к Тесаку, пока у Глафиры Игоревны не иссякло терпение. Уже сгущались сумерки, когда Василинка наткнулась на манула в кустах жимолости вокруг забора Телятниковых, хотя там уже проходили дважды. Пушистый шар тут же был наглажен, обнят и почесан за ушами. Договорившись в следующий раз начать пораньше и играть уже за деревней, дети разбежались по домам, а Бинх, потянувшись и пару раз проведя языком по шерсти, повернулся к дому Маниловых. Огрызок месяца отразился в круглых глазах, превратив их в лампочки, после чего Бинх поспешил домой. Не хотелось бегать туда-сюда, да и желудок требовал восполнить энергию, затраченную на превращение, но Александр предпочитал некоторые вопросы решать исключительно в человеческом облике — и одетым. Когда он постучал в дверь Маниловых, было уже довольно поздно. — Александр Христофорович? — Манилов обеспокоенно посмотрел на гостя. — Чем обязан? Случилось что? Вы проходите, не стойте на пороге! — Спасибо, я на минутку, — Бинх немного помедлил, не зная, с чего начать, чтобы не выглядеть кошкой, которую сгубило любопытство. Или, чего доброго, шантажистом. — Я хотел днем зайти, но вы не отзывались. — Нас не было дома, покорнейше прошу прощения. «Были». — Вы бы с Телятниковым договорились, — осторожно, точно кот лапкой воду пробовал, начал Александр. — Уж сами геодезистов пригласите, помогите с замерами. А то он, чего доброго, до рукоприкладства дойдет. Одинокие отцы, знаете, очень суровы бывают, и на расправу скоры. — А причем тут отцы? — не понял Манилов и осекся, наткнувшись на немигающий взгляд. Свет из прихожей, конечно, не отражался в глазах человека так, как в кошачьих, но в остальном сходство было немного пугающим. — П-подождите, Алек-ксандр Христофорович! Я… я и не д-думал! Это все поклеп! Я не такой! — Я знаю. Вы форточку не закрыли, а у кошек очень тонкий слух. «И неудержимое любопытство, чтоб его». Манилов густо покраснел и поплотнее запахнул домашний халат. — Это все п-по взаимному с-согласию. — Господи, да что вы на меня так смотрите? БДСМ не запрещен законом, а я всякое успел повидать в жизни. «Хотя такое — определенно нет». И почтенную мать семейства госпожу Манилову, затянутую в черную кожу и с плеткой в руке, он предпочел бы забыть. Манилов еще что-то промямлил, и Бинх очнулся от воспоминаний, радуясь, что они немного искажены кошачьим восприятием. — Я просто хочу попросить вас посодействовать в мирном урегулировании вопроса. Вы же соседи. — Соседи, — кисло признал Манилов, — потомственные, я бы сказал. И эта эпопея с забором длится вот уже третье поколение. — Так не пора ли ее разрешить?! — Понимаете… — Манилов вздохнул и отвел глаза, — я же уже вызывал геодезистов. Измерения показали, что это они отхватили от нашего участка полметра. Бинх с чувством выругался. Почему-то он так и думал. Манилов воззрился на гостя с укором, безмолвно порицая столь крепкие выражения, идущие вразрез с его тонкой душевной организацией. Александр ответил ему хмурым взглядом, намекая, что в гробу он видел тонкую душевную организацию собеседника, а также в темной спальне сегодня вечером. И почему он должен выступать посредником? Кто участковый в этой деревне? Хотя Бинх подозревал, что участковый послал бы с такими заявлениями, и, в целом, был бы прав. Но как бы соседские склоки не вылились во что-то уголовно наказуемое. — Постарайтесь все же наладить контакт. А я еще разок поговорю с Телятниковым. — Конечно-конечно! — закивал Манилов. — С большим удовольствием! Положим конец многолетним дрязгам, надо жить дружно! — Не переигрывайте. В спальне Манилов определенно был искреннее. Бинх попрощался и, обреченно вздохнув, пошел к Телятниковым. Лучше покончить с этим сегодня, а потом, если кто-то кого-то все же убьет, утешать себя тем, что сделал все возможное. Слабенькое утешение, но все же. С Телятниковым пришлось говорить дольше, даже прикрикнуть раз и оскалиться. Бинх сдерживал себя из последних сил, чувствуя, что шея собеседника уже привлекает его в гастрономическом смысле. Конечно, для того, чтобы оборотень с голодухи набросился на человека, ему нужно было несколько раз менять облик туда и обратно, никак не восполняя энергию, но позывы сожрать то, что находилось в шаговой доступности, начинались довольно рано. Особенно если оно порядком раздражало. Вероятно, Телятников интуитивно почувствовал или понял по глазам потаенные желания Бинха, поэтому он предложил отужинать, а когда гость отказался, свернул разговор, пообещав наладить отношения с соседями — если они, конечно, не будут нарываться! Чувствуя себя абсолютно вымотанным, Александр побрел домой. — Александр Христофорович! Если есть на свете высшие силы, то я их очень сильно прогневил, подумал Бинх, узнав негромкий голос Гуро, уже, видимо, вернувшегося домой из гостей. — А что ж вы не сказали, что работаете в полиции? — окликнул Яков. Александр, уже собиравшийся отозваться, сделал вид, что не расслышал, и растворился в сумерках. Гуро засмеялся. — Какой скрытный. Идем, Коля. Я полагаю, спать ты еще не собираешься? Гоголь запрокинул голову и уставился на потемневшее небо с россыпью звезд, большинство которых он не видел в Питере. Сна не было ни в одном глазу. — Уже не собираюсь. Закрыл калитку, Бинх пошел по дорожке и вдруг замер, заметив что-то белеющее у забора со стороны Тесаков. Подкравшись поближе, он обнаружил, что белеет пакет, набитый лоточками с салатами, мясом и пирожками. Возблагодарив предусмотрительного Тесака и его хлебосольную бабушку, Бинх взялся за поздний ужин. *** Оксана открыла глаза и мысленно себя отругала — угораздило же ее уснуть на берегу реки и проспать до поздней ночи! Ганне было совершенно плевать, во сколько возвращается домой падчерица, да и вообще Оксана старалась с ней пересекаться по минимуму, вот и пропадала целыми днями на речке. Девушка взяла телефон, чтобы посмотреть время, и опять отвесила себе ментальный подзатыльник: телефон сел и отключился, так что домой придется возвращаться в темноте без фонарика. А ночь выдалась темная — небо затянуло тучами, да еще и ветер поднялся, и в воздухе витала недвусмысленная угроза дождя. Оксана поежилась и торопливо завернулась в полотенце, но все равно чувствовала пробирающий холод, который ее и разбудил. Ладно, что она, дорогу не помнит? Здесь идти-то минут двадцать! Разумеется, в темноте получится дольше, но тут главное успеть до дождя. Она вышла на дорогу и осторожно двинулась в сторону деревни, старательно нащупывая дорогу, как вдруг перед ней возникла белая тень. Оксана взвизгнула, отшатнулась и чуть не упала. Отшатнулся и призрак, исчезнув с ее пути. Переведя дыхание, девушка снова шагнула вперед, и снова перед ней замаячило привидение. На сей раз испуг не помешал Оксане разобрать звук — хлопанье крыльев. Так это не призрак, а большая птица! Птица села на землю прямо на дороге. Девушка хотела обойти ее, на птица снова преградила ей путь. Оксана попыталась с другой стороны — с тем же успехом. — Да что тебе надо? — рассердилась девушка. Белая тень распахнула крылья. — Я тебя не боюсь, нечего меня пугать! Птица как-то обиженно ухнула, и Оксана сообразила, что перед ней — сова, казавшаяся в темноте бледным размытым пятном. Но такая большая и белая? Полярная, что ли? В Новгородской области? Месяц выглянул в просвет между туч, четко обрисовав и полярную сову, и блеснувшие на дороге темные осколки, и вывороченный из сухой земли камень, о который кто-то, вероятно, и споткнулся, выронив бутылку. Сова уселась прямо перед ними, не пуская девушку дальше. Убедившись, что Оксана тоже их заметила, сова забила крыльями и поднялась в воздух. — Спасибо, — поблагодарила девушка, осторожно обходя опасный участок. Надо будет завтра по дороге на реку собрать осколки и выбросить. И что-то сделать с камнем, о который можно споткнуться снова, как и ухнуть в ямку от него. Несмертельно, разумеется, но можно запросто подвернуть ногу, а то и упасть. А тут дети бегают… Оксана решила, что выйдет завтра пораньше — сейчас у нее ничего не получится, потому что снова подул ветер, нагоняя тучи, и месяц скрылся. Девушка поежилась от холода и осторожно побрела дальше. Через несколько минут перед ней снова замаячил белый призрак. Что-то с шорохом упало на землю, Оксана присела на корточки, осторожно пошарила перед собой и нащупала плотную джинсовую ткань. Девушка уже поняла, что наткнулась на оборотня, а не на обычную птицу. Ощупав ткань, она поднялась и накинула на плечи куртку, казавшуюся в темноте небольшой черной дырой. — Спасибо, — еще раз поблагодарила она, отогревая ладони в длинных рукавах. Сова взлетела, описала небольшой круг и пролетела мимо, задев бедро девушки. Та ойкнула от неожиданности, покачнувшись, и схватилась за бедро. Пальцы нащупали в кармане куртки что-то твердое, и Оксана достала смартфон. Немного повозившись, она смогла включить фонарик, для чего ей не потребовалось разблокировать чужой телефон. Дальше дорога пошла веселее, пусть и без неожиданного помощника, который тут же куда-то испарился. Хотя иногда Оксане слышался шум крыльев, а поодаль нет-нет, да и мелькал белый призрак — похоже, оборотень решил проводить ее, но на расстоянии. Тогда ей бояться нечего — оборотень точно не желает ей зла. *** Где-то около трех утра, в самый темный час перед рассветом, Николай выбрался из дома и побрел в уборную. Трава была мокрой от прошедшего ночью дождя, а воздух холодным, отчего Гоголь ежился и кутался в накинутую на плечи рубашку. Окружающие звуки его нервировали: с веток и крыши капало, отчего повсюду шуршало, будто кто-то копошился. Но один звук привлек его внимание — Николай готов был поклясться, что это не вода падает в траву, а кто-то возится у забора. Волосы на затылке Гоголя встали дыбом. Он заставил себя успокоиться и отвлечься, снова повернувшись к бане… Шорох. Николай обхватил себя за плечи. Это вода, это просто вода, пожалуйста, пусть это будет вода… Шорох. *** — Какая прелесть, — Гуро с интересом натуралиста разглядывал дохлую мышь на ступенях крыльца. У кого-то ночью была удачная охота. Но Коля доедать ее точно не будет. Может, презентовать Бинху? Так сказать, от нашего стола — вашему… Яков фыркнул, брезгливо поднял мышь бумажной салфеткой за хвост и сунул в пакет. Чуть позже отнесет на свалку, пока не завоняла. Тщательно вымыв руки, Гуро зашел в сарай и уныло подумал, что, несмотря на вчерашние усилия, хлама внутри меньше не стало. Ну почему он один должен страдать? Яков достал смартфон, прикинул время и, утешая себя тем, что сегодня воскресенье, включил звонок по вотсапу. — Доброе утро, Яша, — голос брата был, как всегда, приятным, мягким и безукоризненно вежливым, отчего казалось, будто ты побеспокоил его в момент какого-то дела государственной важности, но он готов уделить тебе минутку так, чтобы тебя не беспокоили подобные мелочи. И они сразу начинали беспокоить, даже если Эраст был совершенно ничем не занят. Но на Якова такие штучки не действовали. — Привет, Эраст. В Японии вроде уже день? — День, но у вас, кажется, семь утра — во всяком случае, в Питере. Надеюсь, ничего срочного? — Я не могу пожелать просто поболтать с любимым братом? — Можешь, я весь внимание. Если бы Гуро не был уверен, что его любовь к двоюродному брату абсолютно взаимна (пожалуй, Эраст любил его даже больше, чем он того заслуживал, но Яков предпочитал считать, что он этого достоин, как в старой рекламе), то ответы Эраста могли бы показаться пассивной агрессией или намеком, что говори давай по делу, и я пошел. Но Яков знал, что брат действительно рад его слышать, просто у него такая манера общаться. — Я тебя не отвлекаю? — на всякий случай уточнил он. — Нет, я гуляю по парку. Секунду, я отойду немного подальше, чтобы никому не мешать… — А я в отпуск вышел. — Так вот в чем дело! — И приехал в деревню. — Ничего себе! — Эраст, что за бардак в сарае? Трубка уязвленно замолчала. В те редкие дни, когда Эраст бывал наездами в деревне, до сарая у него руки так и не доходили. — Это не бардак, а альтернативный порядок. — Скорее, альтернатива порядку. Мне кажется, в разобранной теплице свили гнездо мыши. — Ладно, — сдался Эраст, — я вообще не захожу в сарай, потому что эти завалы пугают мое ОКР. — У меня нет ОКР, но меня они тоже пугают, — признал Гуро, уныло оглядывая забитый сарай и отмечая его резкий контраст с идеальным порядком в доме, который Эраст всегда оставлял после себя. — То есть, ты не знаешь, где может быть самогонный аппарат? — Яша, — и без того мягкий голос Эраста стал совсем вкрадчивым и сочувствующим, — Яшенька, что бы у тебя ни случилось, алкоголизм — не выход. Давай все обсудим и вместе найдем решение. — Давай, — легко согласился Яков, заметив какой-то провод, и, полный воодушевления, потянул его к себе. — Понимаешь, меня бросил мой младший брат. Свалил в Японию и… — Я постараюсь приехать, Яша. — Я тебя встречу… и рванем в… деревню, — Яков, пыхтя, сосредоточенно тянул провод, стараясь притом его не оторвать. — Ты скучаешь по деревне? — М… возможно, — уклончиво предположил Эраст, которого в какой-то момент переклинило на высоких технологиях — оттого он и застрял там, где застрял. — И мы вместе… найдем… самогонный… — голос Гуро потонул в грохоте. Эраст запаниковал. — Яша, ты живой?! Что случилось? — Ничего… непоправимого, — тут отозвался Яков, разглядывая рухнувшие коробки. — Во всяком случае, это не старые реактивы деда… надеюсь. Ого. — Что? — Тут что-то темно-красное… растекается… фу, ну и вонь. — Яш, я все равно больше не куплюсь на твои страшилки. Прошло время, когда я по всему лесу искал лешего, мне уже не семь лет. — И даже не десять, — Гуро сморщил нос. — Тут хуже трупа. Это прокисшее бабушкино варенье. — Сколько же ему лет?! — Много. Ага! — Яков торжествующе дернул за провод и уставился на свою добычу. — Что, самогонный аппарат нашел? — Нет, орешницу. Помнишь, бабушка пекла орешки со сгущенкой? — Такое забудешь! — Надо будет сделать. — А ты знаешь, как? — А тут рецепт прямо на крышке. — Яша, клянусь, я сегодня же куплю авиабилет на август. — Тебе сладости интереснее старшего брата, — упрекнул Гуро. — Не все, а лишь те, которых в Японии не достать. Я за вареную сгущенку душу продам. — Надеюсь, не свою, — фыркнул Яков, отволакивая коробку с почившим вареньем наружу и пошире раскрывая дверь в сарай. Попутно он размышлял, как все же сильно Гоголь напоминает ему брата. Оттого, пожалуй, Гуро к нему так и прикипел. Они еще немного поболтали с Эрастом, после чего Яков решил побыстрее избавиться от банок, опасаясь того, что внутри них могло обрести разум. У калитки он столкнулся с Оксаной. Та широко улыбнулась. — Доброе утро! А где Коля? — Спит Коля, — ответил Гуро, разглядывая девушку, одетую сегодня в легкое воздушное платье. В руках она сжимала подозрительно знакомую черную куртку. — И будет спать минимум до полудня. Он, знаешь ли, сова. — Я заметила, — серьезно кивнула Оксана, перестав улыбаться, и протянула куртку. — Ночью… передайте ему спасибо. Без него я бы точно навернулась в темноте. Телефон в кармане. Я никому не скажу. — Не говори, — Яков качнул головой и забрал куртку. — Скоро и так вся деревня узнает. Крупной черно-белой сове довольно сложно затеряться в местном лесу. Пусть она и летает исключительно ночью. — Ну… шансы полярной совы примерно на уровне манула, — Оксана хихикнула, прикрыв кулачком рот. Гуро фыркнул. — Экзотику собираем. Оксана манула рукой и ушла на реку, а Яков отправился выбрасывать банки. Когда он вернулся, то заметил за забором копошение. А вот и его последний сосед. — Леопольд Леопольдыч! Где ж ты был? — Кого я вижу! — доктор Бомгарт всплеснул руками и поспешил к калитке. — Какими судьбами? А я вот вырвался, наконец, из райцентра. Летом в отпуск не пускают, хоть на выходные приезжаю. Они перекинулись парой фраз, и Гуро пожаловался на неудачу в поисках самогонного аппарата. Бомгарт недоуменно поправил очки. — Так ты же сам мне его лет семь назад отдал. Мы еще втроем с Вакулой его латали. Забыл? — Какой пассаж! — восхитился Яков, и вправду совершенно забывший об этом. — Работает? — Отменно! — Бомгарт хитро глянул на него поверх очков. — Заходи, протестируй. Гуро хмыкнул. Отпуск только начинался, а научно-исследовательский интерес — только разгорался.