***
— У него всегда такое смешное лицо при разговоре с Ацуши-куном, что даже для этого наивного ребёнка, это звучит как самый неумелый флирт. – шепчет сам себе рыжий, наблюдая за действиями двух своих одногруппников: первый был в некой прострации, не понимая действий второго, который всеми силами пытался собрать всю волю в кулак и блестнуть харизмой (хотя, может быть, так кажется только на первый взгляд.) Дазай Осаму для альфы слишком неуверенный, скромный, сдержанный и тактичный, при этом его слабая улыбка очень обаятельна, хоть это единственное, чем он может задеть чувства противоположного пола. В нем нет ничего мега-странного: он чертовски умен, осматрительный, забавный, по наблюдениям рыжего, – а эти наблюдения он проводил около месяца из-за безудержного интереса, – но он ведёт себя совершено иначе с омегами, когда пытается хоть как-то проявить внимание. Чуя не винит и не хочет делать поспешных выводов, но считает это странным, так как приложи Дазай хоть чуточку больше силы к урокам того, как нужно держаться при виде потенциального партнёра, то с легкостью завоевал бы сердце любого. Шатенистые волосы всегда выглядят мягкими, спадая волнами на лоб, кожа светлая, но не болезненно бледная, осанка прямая, несмотря на высокий, абсурдно высокий рост, а в глазах можно заметить яркие маленькие искорки, когда Осаму потягивает свой чёрный кофе на скамье возле университета. У Дазая родинка на щеке, сверху над совсем маленьким шрамом, губы сухие и покусанные от волнения и стресса, а привычка хрустеть длинными пальцами просто неимоверно раздражает, но впервые в жизни Чую тянет к кому-то, а не кого-то к нему самому. И это такое удивительное чувство. Любопытство просыпается в нем с каждым днем все больше и больше при виде нервного расхаживания возле входа в аудиторию, или же снова бездарных ухаживаний (позже Накахара возьмет свои слова назад), прямо как из тех старый тиви-сериалов двухтысячных. Взгляд падает на бинты, обмотанные вокруг шеи и запястий, и вопросов становится все больше. — Извини, не ушибся? Оу, так все же он умеет нормально разговаривать с омегами, без записок и эканья? Мистер неуверенность смотрит на него сверху вниз, протягивая одну руку, а другой нервно постукивая по пластмассовой обложке большой красной папки. — Нет, и это я должен извиняться: задумался и не заметил тебя. Прости. – Чуя моргает, кокетничая, и думает, что получит такую же дозу ужасного флирта, как и Ацуши ранее, но его даже взглядом не одаривают, а лишь кивают и отходят. Самоуверенность Накахары пошатнулась с неимоверной быстротой. У него что-то на лице или макияж размазался, а может не в нем дело и Дазай просто растерялся? Но, смотря на спину спокойно уходящего шатена и мельком видя ту самую очаровательную улыбку, когда тот смотрит на экран своего смартфона... С ним все нормально, просто этот идиот влюбился в невинного ребёнка Ацуши, а блондин в свою очередь даже этого не замечает. Что же, это не его дело, но даже так ситуация не теряет своей абсурдности. Уровень нелепости зашкаливает в тот момент, когда спустя несколько недель после ситуации в коридоре университета, Дазай протискивается между партами, уверенно двигаясь к сидящему за своим не сделанным заданием Чуе. Как самая прилипчивая муха, вокруг рыжего вьётся паренёк со второго курса, просящий – Чуя так и не понял – то ли свидания, то ли полноценного отсоса. В любом случае, он ни на что из этого не согласится, а этот придурок лишь отвлекает его от теорем по физике. С каждым шагом, делающем его ближе к омеге, Дазай замедляется и уверенность испаряется, будто лёгкий туман в воздухе после обеда. Но ради такого он намерен подойти и сам попросить помочь, несмотря на внутренний диссонанс чувств. — Привет, извини, но мы можем поговорить? "Ты можешь говорить со мной вечность." – думает Чуя, смотря, как красиво тёмная водолазка обтягивает грудь шатена. — Знаешь ли, ведь мы даже с тобой должным образом не знакомы, – протягивая свою руку, проговаривает рыжий, слегка подмигивая, – Чуя Накахара. Называй просто Чуей, хорошо. — Дазай Осаму. – их пальцы соприкосаются, Дазай может ощутить мягкость кожи рыжего и то, какая его ладонь маленькая, в отличие от его собственной, – Мне нужно... Ты же омега, и я часто вижу тебя в окружении других альф... От этого заявления у Чуи как-то непонятно ойкает в груди, неизвестно от чего. День становится все интересней и интересней, поэтому он нетерпеливо спрашивает, перебивая: — Так что именно случилось? — И, я так понимаю, у тебя есть опыт, все такое и... мне нужна помощь. Консультация. — Перестань дёргать пальцы, не нервничай, я помогу, чем смогу, – обхватывая руки того, тараторит Чуя. – Помощь заключается...? И то, что происходит дальше, заставляет дыхание Чуи участиться, лицо слегка запылать румянцем, а голову посетить мысль о том, что если Дазай и правда влюблён в Ацуши, то он готов завидовать. — Как сделать омеге приятно? Я просто все, начиная со слов, заканчивая сексом... – почему слово "секс" с языка Осаму слетает настолько привычно и обыденно, что это заставляет голову закружиться от количества противоречивых мыслей, – ... делаю, ну, точнее, не делаю, но ты понял, – кажется, шатен сам сбился с мыслей, – Боже, ладно, я чувствую себя так глупо. — Ты влюблён и тебе надо...? Это не то, что хотел сказать Накахара. Но, глядя в эти горящие пламенем глаза, он не может не поинтересоваться, хотя, фактически, считает это вторжением в личное пространство. Они не знакомы настолько сильно для вопросов подобного характера, личных и сокравенных. Свои тайны должны быть у всех. Замечая одну простую деталь в диалоге с Осаму, Чуя понимает – парень напротив него, перебирающий рукава кофты и подпирающий периодически щёку рукой, самый простой, не удивительное существо, которому не постижимо слово "кокетство", а просто более чувствительный ко всем проявлениям романтических чувств. И поднимая свой карий взгляд на Чую, который давно откинул бланки с заданиями на край стола и сейчас перебирает шариковую ручку в руках, маленькая усталая улыбка пробегает по его лицу, но теперь задерживается. Чуя ощущает этот карий мягкий взгляд, теперь он сам чувствует себя наивным ребёнком Накаджимой, сообщения которого, по-видимому, вызывали такую же реакцию у Дазая, как и простой взгляд на Чую сейчас. — Я думал, что вы с Ацуши-куном... Голова опускается, тёмные прядки закрывают все лицо, и Чуя может видеть лишь сгорбленную фигуру, которая... Смеётся? Он что, смеётся над ним? — Извини, Чуя, но нет, мы с Ацуши, считай... – смех сменяется задумчивостью, но отголоски хохота Дазая все ещё играют в ушах Чуи, как симфонический аркестр, такой приятный бархотный тембр, заставляющий вибрировать все тело. – Мы друзья, я просто не могу понять, что делать со всем этим. — С чем? — С моими ужасными навыками вести беседу и постоянными проебами с любым живым существом. — Ну, со мной ты говоришь вполне адекватно. — Именно поэтому последние двадцать минут, проведённые с тобой, я не могу никак охарактеризовать. Это слишком подозрительно легко. И в этот момент Чуя вспоминает все, что ему обычно говорили о его притягательности. — Это скорее всего из-за внешности, ну, и как бонус, я могу говорить внятно и понятно. Не думаю, что тут замешано что-то странное. — Нет-нет-нет, Чуя, – неожиданно для них обоих Дазай поддаётся вперёд, хватая ладони парня в свои, но через секунду до него доходит произошедшее, поэтому тепло его рук сразу же покидает рыжего. – Тут не во внешности дело, а в чем-то вроде подсознательного притяжения... "Это как... истинные пары?" От одного только представления его глаза распахиваются, а мысли улетают куда-то далеко-далеко, покидают здание университета и следуют по неизвестной траектории. Концепция истинных пар волновала всех и вся: так необычно знать, что где-то есть человек, только для тебя и никого более. Но подобное явление настоящая редкость, как рождение близнецов, но это не останавливает людей мечтать о любви, заложенной на генном уровне. То, что подразумевается природой, соединение двух душ, идеально подходящих друг другу, как кусочки пазла. Концепция истиных пар – это принцип комплиментарности, когда ты связан с человеком, только ты и никто более. Никто другой не займёт твоё место, не потому, что таков закон природы, а потому, что сам человек этого не захочет. "Если вы истинные, ваша любовь намного искренней, а ниточка связи прочнее любого алмаза." — Так, ты поможешь? Если не затруднит, я понимаю, что учёба, тяжело найти время... — Да, – ответ звучит твёрдо, – Я помогу, когда тебе удобно? Чуя даже без понятия, чем именно он может помочь в такой ситуации, не делать же ему презентацию про половое воспитание, правильно? Но все равно рьяно кивает на любой вопрос Дазая, а после вырывает у него из рук листик с написанным красивым калиграфическим почерком номером квартиры. В дверях, уже собираясь уходить, Чуя получает самую широкую улыбку Дазая, которую только видел.***
Сентябрь. Поломанная дверная ручка, саднящее горло от криков и плача, а потом крепко сжимающиеся руки вокруг него, настолько, что от пальцев остаются синяки, а от ногтей узорчатые вмятины на коже. Опухшее зарёванное лицо, полопанные капилляры красного глазного яблока и раздувающиеся ноздри от ярости – картина, которую посчастливилось увидеть Дазаю Осаму, когда ему, он и сам уже точно не помнит, было около десяти. Тогда, стоя на пороге квартиры с маленьким рюкзаком, в котором унёс своё детство вместе с немногочисленной одеждой, он не знал, каким будет завтрашний день. И будет ли он вообще. "— Я тебя ненавижу, не смотри на меня так, не смотри, – женщина кричит ему в лицо, разбрызгивая слюной, и вид её жалок. Вид женщины, которая потеряла мужа и отыгрывается на собственном сыне. Она была его матерью. Она было той, кому изменил его отец, унося поздно вечером сумку с вещам, потрепав перед этим волосы на макушке сына. И последний их диалог, подслушанный им из спальни, был о усталости от ссор, эгоизма и безразличия. — Утида, – Осаму никогда не слышал, чтобы отец называл его мать ее прошлой фамилией. – Это невозможно. Ты ненавидишь меня, зачем тогда весь этот цирк? — Это все из-за этого омеги, да? Конечно, жена бета наиболее худший вариант, я понимаю, тогда зачем ты выбрал меня, зачем ты меня мучал, раз не любишь, почему... — Да когда же ты перестанешь искать причины в других и увидишь, что сама являешься главной причиной всей этой дерьмовой дыры нашего брака, – голос срывается, мальчик слышит топот шагов, приближающихся к входной двери, – Мне пора, бракоразводный процесс назначен через две недели. Прочти сегодня Осаму сказку на ночь за меня, если тебе, конечно, не наплевать. — Ты не можешь так просто уйти, ты чёртов... — Пока все не устаканится, он побудет у тебя, как у матери, но я уверен, что Осаму останется со мной, в любом случае." Собственная мать душила его, давясь слезами отчаяния, поливала грязью из-за тёмных "патлей" на голове, таких похожих на волосы её уже бывшего мужа. Что нужно чувствовать, когда женщина, родившая тебя, душит, все сильнее с каждой минутой сжимая горло, заставляя глаза слезятся из-за отсутствия кислорода? Он все стоит, безвольно опустив руки, не говоря ни слова: хочется заткнуть уши и не слышать ее ругани. Что нужно сделать ребёнку, обычному десятилетнему малышу, который даже не может сам зашнуровывать ботинки, чтобы стереть этот день как самое ужасное воспоминание из жизни? За что он заслужил такое? "За то, что родился." Рюкзак с запакованным детством: пижама с синими звёздочками, стертые до маленьких дырочек на носках кроссовки, маленький сборник-энциклопедия, подаренная покойным дедушкой, домашняя футболка и штаны; больная тяжёлая голова, будто забитая ватой, горло, на котором кожа пылает огнём лишь от одного воспоминания о сжатых руках, давящих на гортань, и маленький мир – семья, который рухнул вечером одного дня. Он не помнит, как ушёл из дома, не помнит как собирал вещи, не проронив ни то чтобы слезинки, даже лишней эмоции. Его лицо – бетонная стена. Не помнит, как оказался прижатым к груди соседки, что баюкала его, как родная бабушка на руках в своей квартире, звоня старшему Дазаю. Но зато Осаму прекрасно запомнил, как хрипло звучал его голос, когда трубка телефона была поднесена к уху. То, что произошло в тот вечер, его отец узнал лишь спустя время, а тогда, сидя в одной майке, дрожащими руками держа телефон и чашку горячего чая, слезы потекли впервые за день при перечислении вещей, взятых с собой в школьный рюкзак, приспособленный для "маленького путешествия". — Ты же будешь умницей, побудешь часик с госпожой Ямамото? Скажи что-нибудь, милый, мне нужно услышать твой голос. — Почему ты не забрал меня с собой, пап? Слезы наворачиваются на щеках снова, паника захлестывает с новой силой и он пытается придать своему голосу нотки спокойствия. "Перестань дрожать, пожалуйста, я не могу..." Кухня Ямомото-сан тёплая и уютная, заполненная запахом карри и чёрного чая. Настенные часы тикают размеренно, высчитывая секунды до прихода отца. Осаму кажется, что когда он увидит его, не сдержится и сломает что-нибудь от горя. Пар от горячей кружки обволакивает лицо, а позже тёплая подушка касается его щёки, подложенная хозяйкой квартиры, чашка выскальзает из рук, подхваченная и поставленная на стол, а руки пожилой дамы заботливо гладят шатенистые волосы. Чувствует, что её руки тоже мелко дрожат. Тяжелее всего, когда ты не помнишь все, что случилось: этот день стал самый запоминающимся в жизни Осаму, но при этом в памяти отложился пятнами, кляксами на белой плотной бумаге. Будто сентябрь стал для него трейлером к фильму, который он посмотрел всего раз, но пересмотреть и вспомнить былые ощущения – значит умереть снова. Ему трудно смотреть в глаза отцу, когда он просыпается спустя парочку часов сна, так нужных ему. Стыд, будто именно он виновен в произошедшем. Руки, подхватившие его сонное тело, родные, сильные, крепко сжимающие в объятиях, будто боялись, что Осаму исчезнет, как какое-то видение, понесли ко входу. — Спасибо вам огромное. Хозяйка лишь кивнула, устало прикрывая глаза прохладном полотенцем. Дазай Осаму не боится собирать рюкзак каждый раз, отправляясь куда-либо, это не вызывает в нем беспокойство и желания кинуть несчастную сумку в стену с протяжным рыком, но маленький мальчик, что мысленно так и остался в тёмной комнате, пропитанной слезами и криками женщины, пытающейся найти утешение в мучениях сына, – да.