В два дождливых дня полиции

Куда идет дождь?он идет сверху вниз В ресторане предпоследнего эшелона было душно, свободно и чересчур светло. Как и в любой другой осенний день от людей несло сырой грязью и меланхолией. — Да, меню без культурных изысков нашей культурной столицы. — Илья Константинович правой рукой придерживал меню, левой чесал уже начинающий лысеть затылок, а взглядом протирал строчку с наименованием «Водка». — Что-нибудь алкогольное в честь праздника будете? — Праздника? — Лена глупо, широко раскрыв глаза, уставилась на участкового. — Эх, молодежь! Чем вы вообще живёте, если не ожиданием очередного праздника… — Мужчина произнес это с явной саркастичной ноткой в свою же сторону. — Сегодня день милиции! — Полиции. — Поправила его Савицкая. — Забываю. Вот раньше были милицейские, а сейчас что? На Американский лад! Не доведет нас до добра эта американщина. — Зря вы так, хорошо звучит же! — Как и у любого человека, прошедшего девять кругов ада по Данте, иначе именуемых «студенческими годами в общаге» у Савицкой разбегались глаза при виде пунктов в меню обозначающих нормальную человеческую еду. Так что перед тем как ответить, она ещё раз искушено глянула на картинку вермишелевого супа. — И, кстати, Илья Константинович, почему мы не в участке? Лена откинулась на спинку стула, соприкасаясь с собственным слегка мокрым пальто. То, что пальто мокрое, открытием для неё безусловно не было, но ощущать на себе каждую каплю разошедшейся природы, подарившей всем небольшой презент в виде повышенной влажности, всё равно было неприятно. — Да там, в участке, в честь праздника традиционная оргия с наручниками и травматами. — Мещеряков произнес это совершенно спокойно, без доли иронии в голосе, и с таким серьезным выражением лица, будто он сейчас не восседает на дешёвом стуле, а выступает на судебном заседании. — Шутка! А вообще, как говорится, в каждой шутке есть только доля шутки, но предполагаю, что там всё-таки пьянствуют. Лена посмеялась, сдавленно, смущённо и не до конца искренне, но посмеялась. Однако, если и участковый у них так шутит, можно надеяться на хороший коллектив. Или по крайней мере весёлый… Уровень сервиса в ресторанчике оставлял желать лучшего. Хотя, для цен в меню, помещение было даже до жути приятным. Из радио играло что-то из ДДТ, до ужаса тоскливое и музыкально выверенное. Вальсовое. Катящееся в предстоящее снежное уныние. — Что будете заказывать? Девушка официантка выглядела невероятно миловидно. Несмотря на уровень заведения, на ней была форма: юбка карандаш, заурядный фартук и белая мужская рубашка (понять, что пуговицы находятся справа можно было при первом же взгляде на вещь). Пока она ждала ответа, натурально блондинистые волосы её, а особенно крупная тяжелая челка, то и дело подергивались не в такт Шевчуку шипящему из радиоприемника. — Суп куриный, с макаронами, — Лена сделала небольшую паузу, чтобы унять дрожание, застрявшее в горле. Даже сугубо деловые разговоры с девушками вызывали у неё непомерную тревогу и неуверенность в каждом звуке. — И чебурек давайте. А ещё чай, но, пожалуйста, без сахара. — Без сахара? — Официантка что-то чиркнула в блокноте, кажется, поставила минус напротив чая, и крайне увлеченно смотрела на кулон в виде Фемиды, расположившийся у Савицкой на груди. — Хорошо, хорошо! — Голос у девушки звучал звонко, для ноября и её профессии слишком радостно. — А вы? — Она с трудом оторва взгляд от золотой плоской штуковины с изображением богини правосудия, и развернулась к участковому, сменив тон на бесстрашный перед погонами. Кажется, таким распорядком вопросов эта, безусловно красивая, натуральная блондинка нарушила все правила этикета, но для неё это никакой проблемы не составило, наоборот, она сияла как фонарь для близорукого, ярко, и точно больше, чем должна была на самом деле. Мещеряков пробубнил что-то про водку, борщ и черный хлеб, ссутулившись и опустившись всем своим весом на постамент собственной руки. Молодая бойкая официантка не вызывала в нём ни уважения, больше отведённого обслуживающему персоналу, ни интереса, большего чем поднятие раскрываемости на самый крайний случай. Всё так же ярко сияя, девушка удалилась, перед этим выслушав заказ у краснолицых, мокрых и влюбленных парня и девушки, которые говорили громко, весело и пьяно, будучи совершенно, абсолютно точно трезвыми. — Интересный выбор. Никогда не видел девушек, которые заказывают чебуреки вместе с супом. — Илья Константинович улыбнулся в знак уважения, но на лице его действительно читался небольшой интерес. Не больший чем у школьника, разглядывающего статичный пейзаж за окном вместо классной доски, но всё же интерес. — Знаете историю, как в Казахстане женщина убивала всяких люмпенов, а из их мяса делала чебуреки? — Лена философски уставилась вслед официантке. — Честно признаться, в первый раз слышу! — Мещеряков поперхнулся собственной слюной. — И как вам после такого есть чебуреки, да тем более в непроверенном месте, в первом же попавшемся? Вы, Елена, рискованная! Хотя, кто не рискует тот не пьет… — Шампанского. Верно! — Савицкая проделала в воздухе утвердительный крюк указательным пальцем. Через огромные пыльные окна была видна улица. Серая, гнусная, пепельно-желтоватая. Там моросил дождь, да ещё такой мерзкий и маленький, словно бородатый Бог, сидящий на небе, есть не высшее существо, а невоспитанное дитя, которому дали поиграться с пульверизатором над городом на Неве. — Честно говоря, первое дело вам попалось отнюдь не великое, — Илья Константинович смотрел на улицу и с каждой секундой всё больше и больше унывал. — Не будь у нас новых кадров, его даже пришлось бы отложить в долгий ящик. Так что Костоевым сразу вы не станете, но ограбление это хорошее начало карьеры! По крайней мере не пьяная драка… — Кого ограбили? — Лена сцепила руки и оставила их безвольно лежать на столе. — Мужчину. Очень интересно, угрожали ему топором… Прямо достоевщина. Но дело действительно непримечательное. Сходить, опросить, поймать, привести в участок, а дальше я разберусь. Желательно начать с завтрашнего дня, а то не дай Бог, будет у нас не только ограбление, но ещё и зарубленная бабка. — Мещеряков с депрессивной улыбкой полез в свой изящный чёрный дипломат, достал оттуда папку «Дело», в которой, по сути, кроме заявления ничего и не было. — Вот. — А сегодня начать нельзя? — Савицкая прищурила глаза, пытаясь добиться от участкового стремления к работе. — Праздник. — Илья Константинович развёл руками. — Смысла нет, да и человека чтобы с вами послать. Стажируетесь всё-таки. Они помолчали. Помолчали совершенно правильно, ибо праздная беседа тут совсем не подходила. Лена убрала дело в сумку, Мещеряков тяжело вздыхал, сидя на стуле. И так они тупо мимо друг друга смотрели, что казалось за столом сидят совершенно незнакомые, точно не связанные работой, люди. Молодая пара где-то в отдалении лыбилась словами, верещала, прикрикивала и радовалась жизни безмерно. Как будто за окном нет дождя и уныния, как будто жизнь их, — есть свет от электрической лампочки, такой же яркий, такой же вечный. Не отягощенный ожиданием, а живущий. Ожидание изысканных блюд затягивалось. Илья Константинович даже удалился в уборную, от скуки ли, или по нужде, непонятно, но с места своего пропал. В тот же момент около Лены возникла весёлая, светящаяся официантка с двумя подносами, которые держались у неё на руках очень сложной инженерной конструкцией. Если глядеть боковым зрением, возникало ощущение, будто цветом она есть перемесь всех красок Климтовского «Поцелуя». — Во-от! Приятного аппетита. — Резким движением лба девушка вскинула свою чёлку, и колыхнула все остальные волосы, собранные в хвост. — А можно у вас кое-что спросить? — Спасибо! — Савицкая, глядя на работницу ресторанчика, глупо улыбалась. — Конечно, а что вы хотели спросить? — Этот мужчина рядом с вами… При погонах старшего лейтенанта, такой… лысеющий брюнет! Это ваш муж? — На момент её лицо потеряло лоск радости и светлости, и стало похоже на серьезность вечно весёлого ребенка. Она действительно была серьезна в своем интересе, и своими болотно-зелеными глазами сверху вниз тяжело смотрела на Лену. — Что вы! Нет! Это мой… Начальник, назовем это так. — Осознавая всю идиотию сложившейся ситуации, а особенно собственной отговорки, Елена расслабилась, улыбнулась ещё шире, и совершенно непринужденно выдала: — Мне вообще мужчины не нравятся. — Ой! — Глаза у девушки стали мгновенно по пять советских копеек, а лицо в целом выражало шок, не окрашенный ни радостью, ни отвращением. Больше официантка не проронила ни слова, только с совершенно изумленным лицом, и почему-то не поворачиваясь, быстрым шагом, удалилась от столика. Лена выругалась громким шёпотом, раздраженно принявшись корить себя за необдуманные слова. Даже некоторая доля страха, что её сейчас отведут под ручки в участок и составят протокол по статье о «Пропаганде ЛГБТ среди работников общепита» поселилась в её душе. Зная российское законодательство от корки до корки, Савицкая не удивилась бы добавлению и такой статьи после такого совершенно глупого инцидента. Илья Константинович вернулся весёлый, с мокрыми руками, и весь вид его выражал удовлетворение от наличия на столе борща. И водки. — Слушайте, старший лейтенант Мещеряков, вы можете меня посадить за глупость на пятнадцать суток? — Елена произнесла это, мастерски орудуя высшими нотками отчаяния в голосе. — По какому поводу? — Илья Константинович отправил в рот первую ложку борща, и налился свекольным блаженством. — Я что-то пропустил? — Мой вековой позор, разве что. — Савицкая уставилась в горячую тарелку с супом, над которой витал пар. — Вам можно говорить вещи совершенно сомнительного содержания, за которые меня, пожалуй, никогда бы не взяли работать в органы? — А почему бы и нет? — Участковый уже схватился за бутылку, пытаясь открыть водку как можно аккуратнее. — Кто, так сказать, не без греха? — Если опустить некоторые детали, то я только что вывалила на официантку информацию о своей принадлежности к нетрадиционной сексуальной ориентации, и что мужчины меня не привлекают вовсе. — Лена всё-таки взялась за суп, пытаясь набрать в ложку только бульона. — Как-то так. За пропаганду посадите? — А в чём собственно проблема? — Он явно был серьезен, ни тени насмешки не промелькнуло в его мимических морщинах, но, ответить на собственный же вопрос, он почему-то не мог. — Ну как же… Разве вы не считаете принадлежность к ЛГБТ неправильным? И… — А что я вам должен сказать по вашему? Что, то, что вам нравятся девушки — это мерзко и неправильно? Тогда уж я дурак выходит. И петух к тому же. — Осознав, что ничего серьезного и опасного из разговора не выйдет, Мещеряков спокойно продолжил поглощать борщ, заедая его черным хлебом. — А между прочим, у меня жена и лапочка дочка. И сын гей. — У вас есть дети? — Елена искренне удивилась, потому что Мещеряков в её голове был классическим старым холостяком. К тому же кольца он не носил. — Ну а как же? Пятый десяток, и без потомков! — Илья Константинович довольно улыбнулся, берясь за рюмку водки. — А как вы поняли, что ваш сын… — Савицкая съела первую ложку супа. Он, действительно, был неплох в дождливый понурый день. Разве что слегка недосолен. — Да по нему видно! — Мещеряков сморщился, то ли от водки во рту, то ли от осознания ориентации собственного сына. — Мы с Оленькой пока напрямую не спрашивали, но особых надежд на ранних внуков и невестку в доме не питаем. — Ну, если он выглядит как-то неформально, это ещё не значит, что он… — Несколько оправдательно произнесла Лена, протягивая руку к солонке на другом краю стола. — Лена, вы его просто не видели! Вот познакомлю вас, сразу поймете. — Мгновенно водка на него не повлияла никак, разве что серость, гнусность и печаль медленно покидали его измученное лицо. — А насчёт официантки не переживайте, она забудет к вечеру. Город большой, дела до принадлежности к ЛХБТ одной отдельно взятой девушки тут нет. — Аббревиатуру он, кажется, специально выговорил неправильно, стараясь подчеркнуть свою закостенелость и мудрость по годам. Елена вздохнула, поглядывая в своё отражение в супе. Мещеряков, кажется, был абсолютно прав, и одновременно не прав, ведь это такая занимательная история для любой пьянки! Впрочем, если человек и становится незнакомцем из историй которые травят пьяные компании, то он об этом обычно не узнает. Да что уж, почти никогда не узнает. Савицкая взглянула на улицу. Улица болталась как безмолвный серый кисель, трепыхаясь от каждого движения прохожих. Ничего интересного, скучного, нового, старого, больного, здорового, нужного и бесполезного. Статично. Серо. Массово. Нелицеприятно. А вот суп был горячий, теплый и если войти во вкус, сошел бы за деликатес. Куриный бульон был сильно хорош, да и макароны не самые дешёвые. Лук и марковка как не самые вкусные составляющее супа тоже не мешали. Однако, Илья Константинович с борщом выглядел гораздо довольнее. Или может это от водки… Трапезничали они долго, даже слишком затянуто, празднично и праздно одновременно. Перекинулись о чём то парой фраз, кажется, о том, что праздники обычные нужно отмечать с семьей, а вот праздники профессиональные непременно от семьи подальше. Ведь какой же это профессиональный праздник, если ты сидишь дома в окружениисовершенно незнающих людей, которым только бы поскорей напиться! — Мне отец рассказывал как они раньше на день милиции в речке купались. Я вот только сейчас задумался, в какой речке они купались, если праздник как был в ноябре, так и остался! — Мещеряков вновь, несколько озадачено, чесал затылок. — Хотя отец у меня надо сказать… Оригинал. — Тоже милиционер? Да ну. Династия прямо! — Лена отхлебнула чай, разочарованно чувствуя каждую молекулу дешёвых чайных листьев, на которую не приходилось ни молекулы сахара. Но ЗОЖ есть ЗОЖ, и менять свои принципы на данный момент ей не очень то и хотелось. Тут около стола появилась официантка, та самая милая девушка с очень блондинистыми волосами и яркой солнечной аурой. Она подошла, невероятно улыбчивая, положила счёт рядом с Леной, и, видимо, взяла паузу, остановившись около стола. Илья Константинович потянулся за счётом, на что официантка, минуя все гласные и негласные нормы приличия, с силой взяла счёт и опять придвинула его к Савицкой. — Я скоро подойду. — Громогласно и весело проговорила она, и удалилась. — Это такое предложение от персонала ресторана разделить нам счёт? — Мещеряков ухмыльнулся. — Знаете, я разительно против, но если эта девчонка так настаивает, посмотрите сами, что там за счёт. Лена стала изучать конвертик счёта. Ничего интересного там на первый взгляд не было, обычный чек, но вот под чеком была бумажка, явно оторванная от альбомного или офисного листа. На бумажке красовалось: «Катя, +7**********» и ещё пара символов, нарисованных в спешке. — И что это означает? — Савицкая покраснела, принявшись убирать прядки каре за ухо. — А что вы можете сказать глядя на эту запись? — Илья Константинович выглядел крайне весело и радостно, даже ложка, опустившаяся на дно пустой тарелки его, эффектно звякнула. — Ну, наклон у неё влево, небольшой, но видно, индивидуалистка, значит, нажим не сильный, не совсем уверена в себе. А судя по рисункам, это склонностью к инфантилизму. — Лена уставилась на бумажку, как на улику, принадлежащую к очень серьезному делу. — С вами флиртуют. Это флирт. — Начал Мещеряков нравоучающим тоном доброго учителя. — Номерок оставить, позвонить, познакомиться поближе. В конце концов, Елена, это не рисунки, это сердечки! — Со мной? — Удивленно спросила Лена. — Нет, со мной флиртуют! Старый женатый пень очень нужен молодой официантке, да-да. — Мещеряков уже откровенно смеялся. — Елена… Как вас по отчеству… Сановна? Да-да, Елена Сановна, знание графологии это замечательно, но никакая наука вас принимать знаки внимания не научит! А знаки нужно принимать, и мало того, нужно на эти знаки отвечать. — И что мне по вашему сделать? — Все лицевые мускулы у Лены сжались около носа, и кровь ярко рдела на щеках. — Подойти к ней сейчас? Спросить что это? Я же умру со стыда! Я… — Просто напишите ей смску. Как-нибудь. Как созреете. — С проблеском иронии в голосе, Илья Константинович спросил: — А счёт всё-таки делить не будем, да? — Можем на цуефа, но денег у меня нет. Мещеряков махнул рукой, вложил наличными нужную сумму и ленно откинулся на стул. Лена встала, чуть пошатнувшись на миниатюрной платформе осенних ботинок, надела промокшее пальто, клочок бумаги, разрисованный сердечками, убрала во внутренний карман. — С праздником вас, Илья Константинович! Ещё раз. — Савицкая надела наушники, включила коллекцию скачанных музыкальных композиций, и чуть громче, чем положено, сказала: — До свидания. — Вас тоже. — Дальнейшие слова участкового Лена не услышала, только подумала, что он наверное очень скучает, когда не занят работой. На улице ничего не изменилось. Только появился небольшой туман, но такой редкий, что на фоне дождя его даже не было видно. Лена посмотрела через стеклянные двери в ресторанчик. Молодые люди за крайним столиком смеялись, пытаясь накормить друг друга макаронами из собственных тарелок. Илья Константинович несколько раз кивнул официантке. Катя, у которой не было бейджика, зато, видимо, был доступ к бумаге, улыбаясь, смотрела на улицу, пытаясь попутно выхватить у Мещерякова счёт.

***

Сильный ливень безжалостно избивал старый зонтик. Кругом горели неоновые вывески, и лужи разливались этим неоном, не вмещая всей яркости, выплескивали её на поребрик. Казалось, это и не Петербург вовсе, а дешевые остатки декораций одного из «Бегущих по лезвию». Отличная погода, чтобы мечтать об электроовцах. Или о живых. Лена встала под козырек вывески бара, убирая складной зонт в чехол. Она даже не помнила как он назывался, какое-то глупое неоново-желтое название, которое в отличие от других почти не отражалось в лужах. Тут всегда было не слишком много народу, и необходимости в сильно яркой вывеске не было. Зато от дождя изолированы они были паршиво. И именно поэтому, это точно был тот бар. Абсолютно точно. Внутри играло что-то совершенно новое из Sparks, игриво колыхая алкогольный воздух металлической трелью музыкальных инструментов. Играли они тут не всегда, а только по праздникам. И когда Лена приходила. Савицкая сняла кожаный плащ, повесив его на свою руку. — Нет, ты их просто не видела! Вот покажу я тебе их, ты сразу всё поймешь. Нет, Катя, ты не понимаешь сейчас ничего! Это не журналисты, это поколением назвать стыдно. Это современные Митрофанушки, это в тысячу раз хуже, это… Да я бы лично их каждого! — Длинноватые чёрные волосы у юноши невротично колыхались. — И тебе ли об этом говорить? У тебя парень — рекламщик. — Барменша укорительно смотрела на молодого человека, недовольно протирая стакан. — Что журналист, что рекламщик! Одного поля ягоды, так сказать, что, то, что это… — Но, но! Это вообще к делу не имеет никакого отношения, что ты мне лечишь! Лена подошла к барной стойке тихо, стараясь не привлекать лишнего внимания, хлюпая резиновыми сапожками. Великие спорщики её и прямо не заметили, продолжая пререкаться о делах насущных. — Всеволод Ильич до сих пор не может забыть события месячной давности? — Лена легонько коснулась Катиной руки. — Виски на два пальца, пожалуйста. Катя приятно заулыбалась в ответ, может быть, не так, как в их первую встречу, но гораздо роднее и приятнее. — Лен, объективно, с твоей работой тебе на два пальца можно только… — Посмотрев на зелёный укоризненный взгляд барменши, Сева капитулировал. — Молчу! — Он может и не прав, но алкоголь после одиннадцати, я тебе, как праведная кассирша, не продам. — В голосе у Кати читалась острая издевка, которая колкостью своей не уступала клетчатой рубашке, ворот которой Кондратова всё пыталась отодвинуть от своей шеи. — Очень жаль, что же, мне снова прийдется пить ту замечательную сладкую штуку которую ты так чудесно готовишь? Настоящая пытка! Нарушение прав человека! Савицкая так вскинула руку в процессе говорения, что чуть не сбила рюмку водки с разноцветными драже внутри. Мещеряков младший поморщился, обиженно втянув воздух в лёгкие. — Ну, блять, ты хоть поаккуратнее! Не видишь — кулинарный шедевр строит? — Громко проговорил он, поднимая рюмку на уровень своей головы. Где-то за дальним столиком от громких слов вздрогнула девушка в красивом вечернем платье. Платье у неё было красное, но окружение из подруг и нескольких бутылок алкоголя давало понять, что красное — не синоним праздничного, а намёк на то, что оно «испачкано в крови бывшего молодого человека». Девушка привскочила, всхлипнула, и не найдя слов для замечания восседающим за стойкой, грустно склонилась над бокалом чего-то крепкого. — Кулинарный шедевр — это монпансье в спирту? Очень оригинально, и непонятно зачем сделано! И вообще, что ты тут делаешь? По какому поводу распиваешь водку? — Лена всё пробегала взглядом по одеянию молодого человека, пытаясь понять, что он тут забыл. У Севы всё было, как всегда, и вид его, иначе чем «овца в репьях» назвать было нельзя. Да он и действительно местами был в репьях, или может не в репейнике как таковом, но точно в некоторой растительности на пальто. — Через десять минут день милиции, я, как будущий полисмен просто обязан его отметить! — С громким стуком и звонким всплеском он поставил рюмку на стойку. — За десять минут я успею усадить тебя в такси и отправить к отцу… Придумаешь более интересное оправдание? — Лена, после смены, веселилась как могла. Будь у неё желание, она действительно бы вызвала Всеволоду такси, лишь бы тот не мешал. — Мне двадцать! Какой отец? Бог Отец? — Сева носком кроссовка бил по железному стулу. — Если я сейчас приеду до меня доебется Рошка. Так что, о, Великая Елена Александровна, помилуйте раба грешного вашего, и к Богу Отцу его не направляйте! — Худыми пальцами он исполнил длинную дугу в воздухе, имитирующую поклон. Катя с усилием взбалтывала в шейкере странную смесь «Секса на пляже» и «Голубой лагуны», причем смесь без грамма алкоголя. Подставив себе под руку стакан, она вмешалась в диалог: — Да ну, Лен, действительно, пусть сидит. Главное, что в проверенном заведении, а не абы где! — Быстро протараторила Кондратова, переливая жидкость в стакан со льдом. — А ты, как всегда, права. — Лена умилённо качнулась в сторону барменши. — А то если он напьется не здесь, он напьется в другом месте, и ищи его потом в Свердловской области! Да. Пусть лучше пьёт тут. — Вы, дамы, снова переворачиваете факты с ног на голову! Екатеринго… Го… Екатеринбург! Это совершенно другая история… — Всеволод недовольно взялся за рюмку. Катя уже украшала некое подобие коктейля зелёного цвета. Зелёным он был, конечно, не до конца, но цветом переливался сомнительным, и всё из-за жёлтых соков и ликера «Блю Кюрасао» в составе. Украсила она его любовно поставленной долькой лимона. — Как Аврора поживает? — Спросила Кондратова у молодого человека, совсем несмотря на него. Пододвигая бокал к Лене, она всё старалась поймать её благодарный взгляд. — Охуенно. Могу заверить, что лучше, чем я, чем ты, чем Лена, чем мой отец, чем моя маман, чем мой дед, чем Славка, и чем все, все, все, кого я знаю! — Всеволод старался жестикулировать выше, чем стояла рюмка, и от того движения рук его выглядели до жути комичными. — Она в шестой пошла, у них предметы новые… Угадай кто делает обществознание? Нет, ладно раньше, всей семьёй сидели над математикой, но общество то один я знаю… За меня бы кто рефераты писал в универ, так никто не пишет. Только я за неё пишу, это дискриминация! Социальное неравенство! — Да ей же двенадцать! Не то что ты, старый пень. — Катя, не зная, чем занять руки, снова принялась протирать стаканы. — Хотя, если бы за меня всю работу делали… — И за меня. Лена взяла в руки коктейль, приготовленный специально для неё, по индивидуальной формуле! Это безумно грело душу, осознание собственной важности и нужности. Она отпила немного, и радостно заулыбалась. — Как всегда — превосходно. — Проговорила Савицкая, чуть постукивая пальцами по бокалу. — Возможно, ради этого я с тобой и встречаюсь. — А я думала, это потому что я человек хороший! — Катя недовольно надула губы. — Не, человек ты не хороший. — Довольно улыбаясь, Лена бросила хищный взгляд на Катю. — Человек ты охуенный. Я даже не представляю почему такая, как ты, встречается со мной уже половину десятилетия. — Потому что ты единственная пьешь эту сладкую бурду. — Кондратова фыркнула куда-то в сторону. — Не хочу вас отвлекать от заигрываний уровня букетно-конфетного периода, но уже праздник между прочим! — Сева упорно пытался сосредоточить взгляд на экране блокировки собственного телефона. И, уже убедившись в правильности времени, произнес: — И я поздравляю себя! Ну и Лену. За компанию. — Он ловко опустошил рюмку до конца. Катя аккуратно достала нечто из-под барной стойки, завернутое не в подарочную бумагу, а в обычные газеты. Какой-то параллелепипед не очень большого размера. — Это мне? — У Лены глаза стали как два блюдца, а стакан с зелёной жидкостью начал приплясывать в руке. Пришлось его аккуратно поставить, лишь бы не замарать необычную обертку. — Нет, Илье Константиновичу передай. — Кондратова сдвинула брови к переносице, выдавая всё своё мастерство сарказма. — Я же его так обожаю, что передаю подарки через тебя. — Батя газет не читает. — Скучающе примостив щёку на ладонь, заявил Мещеряков младший. В конце концов, зрелище возни с газетной бумагой молодому человеку наскучило, и он, надев на себя беспроводные громадные наушники, удалился за свободный столик, недалёко от барной стойки. — Такой меланхоличный. — Пытаясь аккуратно отклеить углы, которые она сама же и заклеивала, произнесла Катя. — Интересно, что он там слушает? Нау? Сплин может? — Он слушает русский рэп. — Совершенно серьезно ответила Лена. Кондратова покривилась, зато одолела упаковку. Известие о преступлении против музыкальной культуры такого масштаба очень её поразило, она даже убрала подальше стакан, который всё протирала и отвела взгляд от Всеволода. Савицкая любознательно глянула на обложку книги, которая скрывалась за газетной упаковкой. Черная, страшноватая и староватая, ей она теперь казалась ценнее золота. Во-первых, потому что эту книгу преподнесла самая замечательная девушка во Вселенной, а во вторых… — Это «Товарищ убийца»? — Почти детская искренняя улыбка не сходила с губ Лены. Она ещё раз, внимательно, перечитала название, покрытое пузырьками защитной пленочки на твердом переплете. — Так точно. — Чуть покраснев, подтвердила Катя. — Великая книга! Ещё и девяностых годов… — Аккуратно открывая книгу, пробормотала Лена себе под нос. — Это какой? Девяносто шестой? — Второй… — Катя! Савицкая, уже совсем не скрывая своего порыва чувств, отстала от книги, и пальцами перескочила на более веселую и яркую поверхность Катиного воротника. Книга, правда, не осталась лежать покойно, с ровной барной стойки её потревожила Кондратова, открыв со звонким хрустом где-то ближе к концу, и оставив в положении, недалеком от собственного лица и лица напротив, закрывая их от посторонних глаз. Лена, обернувшись на раскрытую книгу, даже успела про себя прочитать пару строчек, о том как Костоев сделал то, «что оказалось бы, скорее всего, не по силам его ростовским коллегам» и даже немного вслух хихикнула, ведь это оказалось бы, скорее всего, не по силам всем остальным вообще. — Сколько Лену не корми, всё на маньяков смотрит. — Недовольно прошипела Катя. — Я тут вообще-то. Лена только улыбнулась, и через долю секунды уже накрыла такие родные губы своими. Поцелуй вышел заурядным, таким же, как и большинство их поцелуев, зато приятным, и говорящим куда больше, чем пустые слова. А ещё нежным и сахарным до приятного подрагивания всего, что находилось в грудной клетке. Откуда-то сзади послышался звук удивленного, чуть нервного кашля. Исходил он явно не от Мещерякова, тот, будучи близким к состоянию кромешного опьянения, не издавал ни звука, а на поцелуй только вскинул руки, то ли во всем известном жесте «V», то ли в положение, как у Христа на иконах. А кашлянула девушка. Та самая, что до настоящего времени сидела в окружении подруг. Лицо у неё было заплаканное, а глаза от потекшей туши оттенком очень походили на платье. Однако, выглядела она умилённо. — Извините, вы что-нибудь хотели? — Катя практически в воздухе захлопнула книгу, и уронила её в руки своей любимой, отвернувшись к клиентке. — А вы целовались? — Руками нервно проходясь по алым блесткам на платье, задала вопрос девушка. — Допустим. А что? — Пытаясь поймать посетительницу на провокации, барменша придала своему лицу настолько спокойный вид, что это немного начало пугать. — Очень мило. И… — Чуть оступившись, леди в красном цокнула каблуком и ухватилась рукой за барную стойку. — Вы милые. И интересные. На вас смотришь, и как будто это фильм какой-то. Катя с Леной переглянулись, чуть улыбнувшись друг другу, и снова сосредоточили своё внимание на даме. Она явно была пьяна, но мысли пока могла формулировать. Значит, скорее всего пришла за чем-нибудь покрепче. — Благодарим… — Уже приготавливаясь наливать девушке что-то, Катя отступила чуть назад, к алкоголю. — Что-нибудь будете? — Признаться, я хотела. Что-нибудь. Абсент. Да, я думала над абсентом. Единственное, что я знаю из крепкого. Крепче только спирт, но я не люблю спирт, и… — Она остановила свой монолог на почти театральном придыхании, всё пытаясь нормально встать на чуть слетевшие туфли. — Я передумала. Подайте минералки какой-нибудь, пожалуйста. Поздно пить Боржоми, но… — Хорошее решение. — Кондратова, достав из небольшого холодильника бутылку минералки, подала её девушке. — И, если простите за непрошеный совет, бросайте пить, даже если есть повод. Мало хорошего. Мы вот не пьем… — Мне теперь кажется, что чем больше человек пьет, тем больше вокруг него мужчин. Не хочу вокруг себя иметь этих козлов. Брошу. Сильно стуча уже верно поставленными каблуками, девушка удалилась к подругам, попутно открывая бутылку, так, чтобы не сломать свои длинные, нарощенные ногти. — Ну не так же радикально! — Крикнула ей вслед Лена. Но, девушка уже не слышала, и поэтому она развернулась назад: — Спасибо. — За что? За то что эта мадам теперь станет мужененавистницей? — За книгу. Я ведь тебе это так и не сказала. Спасибо, ещё раз. — Стараясь смотреть Кате прямо в зелёные глаза, ответила Савицкая. — А! Пожалуйста. Я просто подумала это будет справедливо, подарить тебе что-нибудь… — Вскинув челку чуть на лоб, Кондратова ударилась в лёгкое кокетство. — Ты ведь подарила тогда барный шейкер и… — Мне просто хотелось шейкер нам домой! А тут и праздник… Кстати, у нас сегодня годовщина знакомства. — Да ну? — Тогда тоже день полиции был. Я тебе никогда не говорила? Можем отпраздновать завтра… В кино сходить. Искренне удивляясь неожиданным подробностям своей же жизни, девушки глядели друг на друга. В конце концов Савицкая вспомнила, что предыдущие дни полиции она единственная работала, пока остальные отдыхали, и времени сообщить о важности даты у неё не было. А Катя лишь поморщилась предложению выйти в народ: — Дома. Я не буду единственный выходной вылезать из кровати. Отпразднуем возле обогревателя. — Как прикажешь, — тепло согласилась Лена. За окном всё так же стучал дождь, сильно барабаня по стеклам, настолько сильно, будто нарочно пытался их проломить. Но в баре этого никто не замечал. В баре и неслышно было тщетных попыток природы привести всё в хаос. Только американский альтернативный рок на грани диско звучал в ушах посетителей. А у кого-то и он не звучал. У кого-то звучали голоса, дружеские, или совсем близкие. А у кого то электроника. Тяжёлая электроника с водкой, цвета вывески бара.