[пятница, 13 ноября, 1998 год]
Туман окутывал Хогвартс. Воздух.… Воздух во время дождя.… Такой тяжёлый, но наполненный волшебным ароматом, свежестью и чуть сладковатой на вдохе влагой. Но даже сквозь вуаль тумана и завесу дождя Джинни смогла отыскать Малфоя. Скажи ей кто-то ещё в сентябре, что при виде этого слизеринца, она будет испытывать облегчение, одарила бы этого глупого человека нечитаемым взглядом, а после для верности ещё бы пальцем у виска покрутила, может быть, даже разразилась бы целой лекцией на тему невозможности подобного. Но сейчас… сейчас да. Это было именно облегчение. Джинни даже ускорила шаг, крепче сжимая метлу. Вот только… Что-то было не так. — И каково это, когда сказка, наконец, воплотилась в жизнь, а? — именно этим ее встретил Малфой вместо приветствия. Джинни остановилась, так и не сделав последние три шага, чтобы поравняться со слизеринцем. Только сейчас она заметила, что на нем не было привычной формы, а в руках не было метлы. — Что? Ты о чем? — спросила Джинни. Она вглядывалась в лицо своего… почти друга, уже не врага… и силилась понять, что было не так. Словно один ее внимательный взгляд смог бы помочь отыскать ответ на заданный вопрос до того, как тот прозвучит. Почему-то это казалось важным, даже необходимым. Предчувствие неприятно скребло внутри, рождая шепот, что заглушал даже шум дождя, безостановочно твердя лишь одно: «Что-то не так!». — Ну, как же… Малфой первым приблизился, оставляя между ними расстояние в шаг. — Золотая девочка добилась своего. Скажешь нет? — бровь вопросительно приподнялась. — Колечко не жмёт? — и усмешка… холодная, почти режущая. — Зачем… — ее голос звучал слишком тихо, едва ли был слышен сквозь перебой дождя. Джинни тяжело сглотнула. Пальцы сжали древко метлы сильнее — до побелевших костяшек. — Зачем ты это говоришь? — уже громче. Казалось, что дождь желал завладеть всем миром. Природа проявляла крайнюю степень эгоизма. Яростно, с диким остервенением барабанили капли. — Разве не ты говорила, что сохла по Поттеру ещё до Хогвартса? Это был первый удар. Не физический, но ощущался кожей. Джинни дрогнула от этих слов, сочащихся ядом, разъедающим плоть, что стали для неё настоящим ударом. Ее глаза расширились. А сама она буквально оцепенела. Спина выпрямилась так, словно позвоночник залили цементом от основания и до самого конца — потребовалась секунда, чтобы тот внутри затвердел так, что не двинуться, не пошевелиться. — Замолчи… — на грани слышимости. — Он теперь твой вместе со всеми своими героическими потрохами. Все. Мечта осуществилась. Примешь поздравление? — безжалостно продолжал он. — Дом уже выбрали? Решили, как назовёте своих щенков, Уизли? — не останавливался, не щадил, с каждым словом словно бы вгрызаясь в плоть, пуская кровь. — Хотя, наверное, мне скоро нужно будет перестать называть тебя «Уизли». Миссис Поттер, верно? Второй удар. Он бил гораздо сильнее первого. Трудно дышать. Слишком тяжёлый воздух. Слишком влажный. Дождь не прекращался, скорее наоборот, стучал с новой силой. Небо окончательно заволокло серыми тучами. Джинни не слышала дождя. Для неё он сейчас звучал трагически тихо. — Зачем ты… — Какого черта ты здесь делаешь, Уизли? — смотрел на неё сверху вниз глазами, что, казалось, состояли из толстого и непробиваемого льда. — Исчезни. Иди к друзьям, к чертовому жениху, куда угодно… Оставь меня в покое, ради Мерлина! Слышишь?! Третий удар. Заключительный. Решающий. Контрольный. Голова онемела, словно по ней перед этим колотили, а во рту настолько пересохло, что казалось, вот-вот полыхнёт. Джинни хотелось сделать глубокий вдох, но дыхание стало прерывистым и дышать было трудно. Какие бы усилия девушка не прилагала, чтобы вздохнуть, в неё попадало мизерное количество воздуха, причём, ей казалось, что он поступал не через нос или рот, а через крошечное отверстие у неё в груди. Захотелось его ударить. Даже ладонь обожгло от желания впечатать ее в бледную, чтобы звон от удара огласил всю округу, чтобы эта его усмешка, наконец, исчезла с этого холёного лица. И жар от ладони поднимался выше, затапливая Джинни. Должно было быть холодно. Девушка готова была поклясться, что капли дождя напоминали ей острые льдинки. Вот только… Ей было нестерпимо жарко, будто она стояла напротив распахнутых дверей кузницы. Злость, смятение, раздражение, осознание собственной глупости, что доверилась, открылась… все это рождало бушующее и неконтролируемое пламя, что буквально выжигало Джинни изнутри, и не хватило бы всего этого треклятого дождя, чтобы затушить его. Угольки злости и горечь отчаяния были в ней уже на протяжении нескольких дней, но сейчас девушка именно горела. Дыхание сбилось — стало частым, спешным, по-своему жадным, словно Уизли была на пробежке. Мгновение. Короткий миг. Больше между ними не было того расстояния в шаг. И вот уже ее руки сжимают ворот его насквозь промокшего пиджака. Джинни слышала чужое тяжелое дыхание совсем близко — оно оглушало, невыносимо жгло кожу на шее чуть ниже скулы. И этот звук проникал внутрь, прямо под кожу, заполняя собой без остатка, заставляя сердце биться о чугунные рёбра, разгоняя кровь и затуманивая разум. Чувствовала аромат дорогого одеколона и чего-то терпкого, алкогольного, что преследовал ее шлейфом повсюду с октября. Страшно? Безусловно. Безумно. Но это не тот страх, когда хочется забиться в угол, не тот страх, от которого единственным желанием было сжаться, подобному испуганному зверьку. Он горячил кровь наравне со злостью, обидой, отчаянием и безысходностью. Из-за него сердце билось так отчаянно с надрывом, так сильно, так быстро, что, казалось, ещё немного и проломит рёбра.Резко потемнело. Секундная тишина. Яркая вспышка, озарившая темное небо.
Джинни хотела сказать что-то ещё. На языке крутилась целая гневная тирада, способная задеть, вспороть его ещё не зажившие раны. Но… не вырвалось ни звука. Ее губы впились в его. Без предупреждения. Без предисловия. Отчаянно. С надрывом. Со злостью. С нескрываемой жаждой, словно он один был ее источником. Слишком внезапно. Слишком неожиданно, не позволяя себе самой осознать, одуматься, остановиться.Разразился гром.
Это не было поцелуем. Это было самым настоящим беспощадным захватом, после которого живых остаться не должно. Дико. Необузданно. Словно Джинни всю свою сознательную жизнь хотела лишь этого, жаждала, желала. Его губы тонкие, холодные — точно лезвия. Они не двигались. И каждая отдельно взятая секунда, казалось, терялась в знакомых петлях уробороса. А потом… потом его льдистые, мокрые от дождя губы дрогнули. Ещё одна вспышка молнии. Слепящая. Созвучная со вспышкой сверхновой, что взорвалась в груди Джинни. Ее разум должен был безостановочно твердить, что это ошибка, что это опасно, что так нельзя, неправильно. Но в голове стало пусто. Требовательные губы Малфоя будто бы вытеснили все лишнее из головы. Тело предало ее. Джинни отвечала ему — ярость нашла свой выход, смешавшись с волнением, возбуждением, бесчисленными страхами и сомнениями, пьяня, сводя с ума. Девушка не желала уступать ему ни в чем, впиваясь в его губы яростно, иногда проходясь по ним зубами, слыша в ответ на это тихий, грудной, почти звериный рык. И снова оглушающе прогрохотал гром…[суббота, 3 октября, 1998 год]
Комната буквально утопала во тьме — единственная тусклая дорожка света разливалась с распахнутого настежь окна. И в этом не слишком ярком прожекторе из лунного цвета находилась лишь кровать в гриффиндорской спальне для девочек, на которой и спала Джинни Уизли. Ее затылок буквально впечатался в подушку, в то время как спутанные рыжие волосы разметались по ней. Глаза закрыты. Губы сомкнуты и неподвижны. У самых ключиц горло подрагивало в немом созвучии с поднимающейся и опускающейся грудной клеткой — дышала. Но было в этом ее сне нечто странное и совершенно точно неправильное. Люди обычно не погружались в собственные сновидения настолько глубоко, словно бы не надеясь когда-либо вообще всплыть обратно на поверхность. А Джинни внутри себя падала и падала, в настолько темные закоулки сознания, куда свет до этого ни разу не проникал. Пульс и дыхание были замедленны практически до минимума, как если бы девушка не спала в том самом смысле этого слова, который предполагался, а существовала на узкой грани между жизнью и смертью — глубокий, крепкий и невероятно концентрированный сон.«Рыжие волосы — пламя… Веснушки — искры… Жарко. Действительно жарко. Порывы ветра словно играли с языками пламени. Воздух настолько горячий, как будто сам плавился от этого жара — казалось, если вдохнёшь, он безжалостно обожжет легкие. Едкий, как кислота, запах крови въедался в слизистую носа, разъедая ее изнутри. Этот треск… Треск пламени войны — именно с этим звуком его жадные и оголодавшие языки сжирали все, что вставало на пути. Школу, что стала домом, покой и уютно-шуточные перепалки, родные улыбки и руки, машущие с фотографий… рыжие волосы, лицо с россыпью веснушек, улыбка… ничто не устояло перед этим огнем. Ее ноги будто бы вросли в землю, не позволяя сделать ни шагу. Просто стояла и смотрела, как все, что ей дорого, объято пламенем, сгорает дотла. Ещё полчаса и… не останется ничего, лишь остывающие угли. Она медленно моргала. Глаза горели под веками. Рыжие волосы — пламя… Веснушки — искры… Она опустила, слезящиеся от дыма, глаза вниз, практические тут же натыкаясь на свои аккуратные чёрные туфельки на небольшом каблучке с квадратными носами. Они были совсем новыми. Вот только сейчас их и узнать-то было сложно… все в копоти и саже. Никуда не годится. Неправильно. Так не должно быть… Взгляд скользит выше. Это ее собственное тело. Но девушка видела его будто бы со стороны. Словно оно вовсе ей не принадлежало. Кровь. Кровь, кровь, кровь… она была повсюду, подобно адскому ковру. Гермиона медленно, словно в каком-то сомнамбулическом состоянии переминалась с ноги на ногу и слышала это мерзкое, пробирающее до самого нутра, хлюпанье. Рыжие волосы — пламя… Веснушки — искры…»
Джинни проснулась с собственным хриплым криком, осевшим на губах, резко распахнув глаза. Кожа взмокла, блестела от пота. Сердце грохотало во вздымающейся из-за напрочь сбитого дыхания груди. С губ сорвался усталый вздох. Ладонь скользнула по собственному лицу, то ли в попытке вытереть пот, то ли чтобы избавиться от остатков дурного сна, кошмара — одного из многих за последние месяцы. Джинни поднялась с кровати. Соседки по комнате ещё спали. Хотя… Не удивительно, если подумать. Небо было ещё чёрным, незрячим, спящим — до рассвета невообразимо далеко. Девушка сомневалась, что успела поспать хотя бы часа три. Спустив босые ноги с кровати, она тут же ощутила холод пола. Но это даже к лучшему — помогало взбодриться.Они победили.
Всего два слова. Но значили они слишком много. Яркая эйфория, греющее душу и тело удовлетворение и бесконечная усталость отодвинули на второй план всё. И в первые несколько дней после победы, которая сейчас казалась не более, чем мыльным пузырем, что готов лопнуть в любое мгновение, являя свою мерзкую пустоту, все, казалось, должно было стать прежним, вернуться на круги своя. И Джинни почти поверила, что все так и будет. Но… нет. «Как прежде» не получилось. Все менялось. Это неизбежно, как получение письма в одиннадцать лет и прибытие алого поезда на платформу ровно в срок. Смерть Фреда стала тяжелым ударом для всей семьи. Но лишь ей не дали толком его оплакать. Джинни понимала, что все только, чтобы ее защитить, но… ей нужно было больше времени.«Это было ночью. В комнате было слишком душно. Джинни проснулась, загнанно дыша, как после пробежки. Кажется, ей что-то снилось. Но она не помнила, что именно. Внутри был лишь страх. Но не тот, поверхностный, а более глубокий, животный, когда хотелось бежать без оглядки, сбивая в кровь ноги, и все лишь для того, чтобы найти укрытие, спрятаться, забиться и сжаться, как испуганный зверек. Но да, она не помнила, что ей снилось. Может, и вовсе ничего. А страх… Уизли попыталась проигнорировать это. И вышла из комнаты девушка совсем не потому, что не могла пока там находиться. Просто захотелось пить. Да, все именно так. Точнее, пусть будет так. Джинни тихонько спустилась по лестнице, избегая скрипучей нижней ступеньки, чтобы — не дай бог! — никого не разбудить. Вот только на кухне горел свет. И, кажется, кто-то все-таки не спал. Она бы зашла внутрь с «нарисованной» на лице сонной улыбкой, но остановилась, услышав собственное имя, замерла в проходе — так, чтобы ее не было видно. — Гарри купил дом неподалёку от нас, — сказал Рон, который, видимо, снова вернулся поздно из-за очередной вечеринки. — Так что, после Хогвартса они будут жить там, — добавил. — Только Джинни не говори! Это сюрприз! — Как же хорошо! — воскликнула мама. — Они чудесная пара. Ещё и жить будут совсем рядом… Джинни будет очень рада! Однако почти тут же мама замерла — словно бы споткнулась обо что-то. — Подожди, дорогой… а как же свадьба! — Все будет! Не волнуйся, — отозвался Рон. — Гарри уже купил кольцо… Джинни больше не слушала. И ведь девушка понимала, что должна была быть счастлива, радоваться, ведь мечта, взращённая ещё с детства осуществилась. Вот только радоваться не выходило, не получалось. Джинни любила Гарри. Наверное. На самом деле, она не знала. Ничего не знала. Чувствовала себя куклой, маггловской марионеткой, словно… словно угодила под мощный империус. Больше не существовало времени, собственной воли, своих желаний. За неё уже все решили. Утирая влажные глаза, Джинни тихонько ушла обратно. Пить больше не хотелось. Теперь душной казалась не только комната, но и сам дом.»
При ней о брате больше не говорили. Были только разговоры о: «Как у тебя с Гарри?», «Бедный мальчик… Поддерживай его, стань надёжной опорой…» и много всего такого схожего по смыслу, повторяющего друг друга. Решение провести ещё два года в школе виделось спасением, но это все равно не уберегло от разговоров о возможной скорой свадьбе, о том, где Джинни будет жить после выпуска. А ещё… ещё были кошмары, удушающие и сбивающие с ног панические атаки. Это мешало сосредоточиться, мешало думать, мешало жить. И это все… давило, как если бы на неё неожиданно положили каменную плиту — та все равно казалась бы более легкой, чем то, что испытывала она. Девушка старалась изо всех сил соответствовать ожиданиям, но… порою сил попросту не хватало. Честно? Джинни даже не знала, что именно она чувствовала к Гарри. Образ зеленоглазого мальчика со шрамом молнии на лбу рассыпался осколками эха и в болеющем сознании. У девушки раньше на ладонях дышал целый мир, теперь же дотлевали обугленные обрывки дефектного счастья. Некогда идеальная фарфоровая душонка вышколенной пай-девочки Уизли давно превратилась в битое. Любила ли она ещё Гарри? Ответом должно было быть «да». Но, на самом деле, не знала, ничего не знала. Ей просто нужно было время. Вот только именно его ей никто и не дал. Нехватка воздуха — вот, что ощущала девушка в окружении друзей и семьи. Это когда делаешь вдох, но живительный кислород не поступает внутрь, легкие будто бы сдавлены и горят изнутри. Это состояние уходило корнями глубже, в само ее естество. Первые ростки оказались пущены тогда, когда пришло осознание, что уже ничего не будет, как раньше. Понимание этого впиталось в Джинни, въелось ей под кожу, смешиваясь с кровью, что текла по венам. И прямо сейчас, смотря на ещё ночное небо, Джинни вдруг пронзило неудержимым желанием сжать ногами метлу и взмыть вверх. И, как ни странно, останавливать себя не стала… не в этот раз. Ведь это, черт возьми, было первым ее решением за долгое время! Ей плевать, насколько оно безрассудное. Главное… оно только ее. Остальное не имело ровным счётом никакого значения. Поэтому… бросив короткий взгляд на ещё спящих соседок, направилась в душ. Хотелось смыть с себя фантомно-липкие отголоски сна, в котором она находилась не так уж и долго. Сама идея лечь в кровать и поспать теперь казалась абсурдной. Джинни зашла в душ, включила воду, повернув кран до упора. Обжигающие своим холодом струи тут же окутали ее с ног до головы. По телу пробежала череда хаотичных мурашек. Она поморщилась и закрыла глаза, откинув голову назад. Какая-никакая, но вода приносила облегчение. Она могла сделать воду погорячее, чтобы повалил пар, согреться и почувствовать себя немного уютнее, но не стала этого делать. Ей необходимо было взбодриться. Обжигающая своим холодом идеально подходила для подобной задачи. Вскоре вылезла из душевой кабины. Быстро отряхнулась, как это делают кошки. Взяв полотенце, она вытерлась насухо, одновременно немного разогревая свою кожу мягкой тканью. А после, одевшись в форму для квиддича и захватив метлу, бесшумно ушла прочь, чтобы… успеть… успеть до того, как начнёт светать и ее отсутствие заметят.***
По правде говоря, погода вряд ли предназначалась для полетов. Проволока серых дней тянулась еще с первого числа, колючая прохладным влажным воздухом даже на вдохах. Шипящая противной и какой-то невнятной серостью реальность нависала над Хогвартсом в виде грузных туч, которые каждые раз грозились разразиться настоящим ливнем. Приходилось задерживать дыхание, чтобы не чувствовать этого аромата прелой листвы, которым пропитался, казалось, весь замок. Но… Джинни было все равно. Ей казалось, что если она не оттолкнётся от земли, то попросту взорвется, позволив ошмёткам своего тела разлететься по округе или… или и вовсе сойдёт с ума. Девушка оттолкнулась ногами от земли посильнее. Крепко сжимая древко метлы, направила ее вверх, стрелой взмывая прямо в тучное ночное небо. — Выше… — едва слышное сорвалось с его губ. Метла все несла Джинни вверх. Выше и выше. Выше и выше. Тишина рвалась на лоскуты под напором безжалостного ветра. И этот пронзительный свист… этот звук проникал внутрь, прямо под кожу, как самый настоящий наркотик, заполняя собой без остатка, учащая пульс, разгоняя кровь и затуманивая разум. — Выше… И так до тех пор, пока не вспорола собою серую промозглую тучу, которая своей холодной влагой тут же окутала ее плотным коконом, отрезвляя. Древко метлы стало покрываться тонкой корочкой инея — первый сигнал того, что взлетела выше, чем следовало, особенно в такую погоду. Но больше сигналов ей и ни к чему. Почти сальто в воздухе. Сквозь серое туманное марево земля была видна плохо. Но это не испугало. Наоборот… от этого перехватывало дыхание, приятно щекотало где-то под рёбрами. Пожалуй, именно в этот момент Джинни не беспокоили ни учеба, ни предрешенность ее жизни, ни какие-либо другие проблемы. Были лишь гулкие удары сердца, в ушах все ещё стоял шум, бледные щёки раскраснелись, глаза слезились… Глубокий вдох. Прикрытые глаза. Шумный выдох.БАХ!
Удар оказался такой силы, что руки, уверенно державшиеся за древко, подвели. Кажется, она даже сломала ноготь в попытке удержаться, но… нет. Не вышло. Джинни слетела с метлы. Говорят, когда смерть близка, вся жизнь проносится перед глазами. Уизли даже ждала этого, как возможность увидеть обрывки прошлого чем-то цельным и со стороны, почти не предвзято. Вот только ничего этого не было. Врали? Нет, просто Джинни всегда была такой… неправильной — у нее все, как не у людей. И падая с огромной высоты с огромной вероятностью разбиться насмерть в звенящей от затягивающей пустоты голове проскользнула лишь одна мысль: «Как же глупо?». — Ты вообще там живая, Уизли? — донесся до нее словно бы отдаленно знакомый голос. Ее глаза широко распахнулись. Девушка судорожно сглотнула. Именно в этот момент Джинни вдруг осознала, что она не приближалась стремительно к земле, а застыла в воздухе, удерживаемая чужой рукой…