Осколки

Вечер был ярким, солнце озаряло землю мягким золотистым светом. Вечерняя июльская прохлада не могла не радовать Сарданапала. Жару он не любил. Мерный стук старинных часов. Тик-так, тик-так. Бой призрачного колокола Башни Приведений. Восемь. - Я говорила с Ритой… - вместо приветствия начала Медузия. Руки были сложены на груди. Волосы тихонько извивались, но не шипели. - Сарданапал, мы обязаны что-то сделать, этот мир - это… - Ты лучше сядь, – академик пододвинул ей кресло, в которое она буквально рухнула, не задумываясь. Лицо невозмутимой доцент Горгоновой было белым, а в глазах застыло выражение полной решимости. Плотно сжатые губы, руки в кулачках. Такой Черноморов видел её всего несколько раз. И всегда это чуть не заканчивалась плачевно. - Чума. Мы выгнали её за стекло Миров, а она превратила параллельный мир в филиал Тартара. По нашей вине, понимаешь? Академик поднял тяжелый взгляд. Давно нужно было рассказать, признаться хотя бы Меди. Но как же сложно признавать собственное малодушие. - Ты знал? – почти прошептала Горгонова. Из серванта выплыла большая пыльная бутыль и два хрустальных бокала. - Выпей… - Ответь! – звонкий хлопок и осколки с содержимым бутылки летят на мягкий персидский ковер. - Меди, ну зачем же так… - искра академика тает, а вместе с ней исчезают осколки, так и не достигнув ковра. - Неужели ты бы предпочла оставить на растерзание Чумихи наш мир?... Лицо Медузии беспомощно кривиться. Машинально тянет руку к губам и так же стремительно прячет её назад. Старый жест. Время тянется медленно. Академик вслушивается в звучное тиканье часов. Ему все кажется, что минуты кто-то заколдовал. Но, увидев в этом лопохоидное суеверие, маг с усмешкой отметает недостойную мысль. - Мы что-то можем сделать? – Меди смотрит холодно и по-деловому. Быстро же она восстановилась. С маской почти срослась. И это тоже твоя вина, Сарданапал. - Я мог бы перерыть все библиотеки мира, узнать кучу никому не нужных и порядком устаревших сведений, и, разведя руками, сказать, что сделал все что мог. А могу и сейчас. Мы ничего не сможем поделать, моя дорогая, ни-че-го…. - Но почему? – доцента слишком интересует ответ, чтобы реагировать на «дорогую». Черноморов улыбается. В мыслях, разумеется. Но усмешка получается горькой. Дорогая, но не его… - Таня Гроттер предпочла бежать, а не бороться. Это вернейший признак, что проблема действительно не разрешима, – равнодушный голос. Но её этим не проведешь. Она знает, какие кошки скребут у него на душе. Теперь Меди выглядит устало. Желание обнять, защитить эту маленькую, прикинувшуюся взрослой, девочку пересиливает. Сарданапал беззвучно возникает на спинке кресла. Та проседает и недовольно скрипит. Медузия лишь дергает плечом, но не произносит ни слова. Посчитав это за немое одобрение, Черноморов осторожно обнимает её за плечи. - Они справятся сами, – наклоняясь, шепчет академик. Нет, он не верит в то, что говорит. Просто так будет проще. Ей проще. А пальцы чувствуют тепло ее тела, холод все еще напряженных, изящных пальцев. Горгонова переводит взгляд. Быстрый, порывистый. А в глазах – боль, бессилие, нежелание принять… Черноморов видит это, но лишь прижимает ее крепче. – Мир должен испытать это. В конце концов, он либо погибнет, по закону естественного отбора, либо…станет сильнее. Ты знаешь это не хуже меня, Меди… Медузия усмехается. Горько. И смотрит в глаза. Догадалась... Сарданапала невольно бьет ледяная дрожь, а борода каменеет. Он отводит взгляд, незаметно пуская искру, и волосы становятся прежними. - Хватит меня опекать, Сарданапал, - Меди резким порывом встает из кресла, невольно увлекая академика за собой. Отдергивает руку, смотрит жестко, а волосы шипят. Того и гляди начнет бить тарелки. А у Черноморова перехватывает дыхание. Он лишь любуется ею, как ураганом, прекрасным в своей убийственной красоте. – Я больше не твоя ученица, не маленькая девочка, - чеканит она стальным голосом. – Почему ты так со мной? – из голоса Медузии исчезает сталь, но легче от этого Черноморову не становится. «Я люблю тебя» - мгновенно откликается Сарданапал…но мысленно. Вслух же он произносит: - Прости, я хотел как лучше… В комнате становится душно, хоть солнце и закатилось за края горизонта. Часы бьют девять. - Не стоило. Она разворачивается на каблуках и исчезает, рассыпаясь снопом тысячи маленьких зеленых искорок. А он все же вытаскивает из серванта алую бутыль, пытаясь понять, что же натворил.