Фимиам

Всё началось поздним вечером после продолжительного ливня, когда дождевая сырость с липким холодом нависала над мрачным Лондоном, а влажная брусчатка поблёскивала от света уличных фонарей. По узкой улочке покачивалась роскошная карета. Самый простой человек удивился бы, что та передвигалась сама по себе. Но мир этот был необычным и людям, живущим в нём, нет нужды использовать для передвижения лошадей или видимых существ. Домовой эльф, сидевший на козлах, лишь наблюдал за дорогой, чтобы ничто не побеспокоило путь его хозяина. Такому существу, как он, некрасивому, одетому в одну серую наволочку, никогда не будет дозволено с комфортом сидеть внутри кареты подле его хозяина. Привыкший к рабской жизни эльф и не думал жаловаться на своё положение, даже в собственных мыслях. Он лишь сильнее сгорбился и сосредоточеннее устремил взгляд своих огромных глаз вперёд. Карета повернула влево, выезжая на землянистую дорогу к раскидистому полю. Будь сейчас день, или лучше раннее утро с первыми лучами солнца, можно было бы насладиться красотой зелёных полей и маячившему на горизонте густому лесу, а по выезженной дороге, по которой передвигалась карета, без препятствий добраться к одному поселению с дорогими заведениями. Но тёмный вечер был хорош. Особенно для Господина в карете, для которого виды из окна были сейчас совсем не важны. Он пребывал в небывалом хорошем расположении духа. Собрание в Министерстве прошло куда лучше, чем мужчина мог себе вообразить. А достопочтенный, но по наивному глупый министр магии чуть ли не в рот ему заглядывал и сбивчиво дышал, слушая его речи. Не так далёк день, когда министр магии добровольно уйдёт в отставку и с таким раскладом ему, хозяину этой кареты и очень многих богатств, не составит труда занять его место. Мужчина в предвкушении облизнул пересохшие губы. Карета остановилась. Господин моргнул, возвращаясь из глубин собственных мыслей. Так рано они не должны были приехать. Он слышал ворчание эльфа, но ждать, пока тот разберётся с неожиданной преградой на дороге не был намерен. Тёмная мантия волнами шла от передвижений Господина. Несчастный эльф уже сжался, готовый к наказанию, что посмел потревожить покой своего хозяина. Но внимание мужчины было приковано на другом сжавшимся силуэте. Причина их внезапной остановки была маленькой, худенькой, в порванных обносках некогда платья или рубашки, и вся чёрная от грязи. Это был ребёнок, который пытался переползти через дорогу, но он был настолько слаб и не мог сделать этого быстро, как и заметить надвигающуюся в его сторону карету. Ребёнок прижимался лицом к земле, закрывал голову худыми грязными ручками и весь дрожал. Испугался больше самого эльфа, нежели кареты. Мужчина на секунду скривился. Бездомные маггловские детишки были не редкостью, однако присутствие этого ребёнка здесь, вдали от цивилизации, где была возможность найти выброшенный кусок хлеба или вымолить грош, немного удивило Господина. Но немного. Это был всего лишь маггл. Господину не было понятно, почему эльф, способный колдовать, самолично не отшвырнул ребёнка прочь с дороги. Но настроение Господина было всё ещё хорошее. Настолько, что он решил снизойти помощью для жалкого маггла и избавить его от мучений одним излюбленным проклятием. Стоило руке, с зажатой между пальцев волшебной палочкой, напоминающей человеческую кость, подняться, как лёгкое дуновение чего-то сладковатого заставило мужчину притормозить. И действительно, за толщиной влажного воздуха, коркой грязи и пота на теле ребёнка, можно было уловить нотки сладкой дымки. И всего-то. Но не только запах стал причиной отступления Господина от своего решения. Именно другое, такое же естественное как запахи, горящее внутри каждого существа их мира, ценное, как сама жизнь — магия. Внутри этого ребёнка была магия. Маленький, несформированный комок волшебства бился в унисон с юным сердцем, но тихо и незаметно. Настолько незаметно, что сам Господин с его огромным опытом и силой, не почувствовал их родственной волшебной природы и секунды назад был готов убить ребёнка. Не маггла, а волшебного ребёнка! Теперь мужчина был действительно удивлён — почему ребёнок, обладающий магией, был в таком состоянии? Возможно, он был грязнокровкой, выброшенной жестокими магглами. Или полукровкой, также выброшенный родителем магглом. Мысль о том, что так мог поступить волшебник исключалась. Законы их мира, менталитет и бережное желание волшебников расширить магическое сообщество не позволили бы никому бросить волшебного ребёнка на милость судьбы. Судьба, возможно, и была мила к этому ребёнку. Настроение мужчины оставалось хорошим. Он склонился над грязным комком. Зрение, привыкшее к потёмкам, хорошо видело, что ребёнок больше не вжимался в землю. Малыш лежал на боку, согнув худые коленки, а такие же худые ручки прижимал к груди. Казалось, что зрение ребёнка расфокусировано и Господин засомневался, что тот может здраво мыслить. Было трудно определить возраст и сколько времени ребёнок провёл на улице, чтобы судить о его уме. — Ты можешь встать? — спросил Господин. Ребёнок наблюдал за его ногами сквозь приоткрытые веки. Не отреагировал сразу на голос мужчины, ведь к нему никогда в жизни не обращались. Большие глаза с потяжелевшими веками поднялись вверх, обращая всё внимание на чужое лицо. Но детский голос так и не прозвучал в воздухе. Ребёнок только кивнул. — Вставай. Ребёнок медленно встал, немного горбясь и путаясь в худых ножках. Каждое движение отдавалось в ослабшем от голода и холода теле тяжело. Но ребёнок знал, что взрослых людей лучше слушаться, чтобы не было больно. На тонких плечах появился лишний вес — образовавшаяся из воздуха тёмная ткань мантии обволокла худое тельце чёрной дымкой, а большая рука Господина подтолкнула малыша вперёд. В карете теперь было двое. Никто и не думал нарушать молчание. В скором времени они пересекли границу изначального пути. Играла музыка, песни, слышались смех и разговоры. Горящая в поселении жизнь в корень разнилась с морозной пустошью окружавшего его поля. Карета остановилась возле одного здания с ярко горящими большими окнами. Веселье в элитном баре уже давно началось. Оно было на руку Господину, чтобы не привлекать к себе и своему неожиданному попутчику внимания. Эльф покорно плёлся сзади. Он был незаметной, несуществующей вещью для высокого общества волшебников и в особенности своего хозяина. Оставался тих и неучастен, пока его хозяин, говоривший в это время с метрдотелем, не приказал ему. — Приведи его в порядок, — в руки эльфа были брошены ключи, — к моему возвращению он должен выглядеть подобающе. Эльф успел только поклониться. Он взял ребёнка за руку, отвлекая того от внимания к танцующим людям, и аппарировал с ним к нужной двери. Господин не в первый раз посещал это заведение и всегда предпочитал бронировать лишь один номер. Оказавшись в момент у двери и не успев попасть внутрь, как детская ладошка выскользнула из руки эльфа. Ребёнок согнулся на дрожащих ногах, хватался за живот и тяжело дышал и хрипел через открытый рот. Эльф паниковал, что из-за него ребёнку стало плохо и хозяину это совсем не понравится. Вот только тошнить ребёнку было нечем, лишь ниточка слюны свисала с сухих потрескавшихся губ. Пару минут малыш мучался в тошнотворных спазмах и только после эльф решился завести его внутрь. Ребёнок за всё время не показывал никакого сопротивления, лишь во время мытья он недовольно хныкал, но позволял эльфу делать свою работу. Он молчал, когда его старательно мыли, расчёсывали и одевали. Настолько рассредоточенный и покорный ребёнок мог насторожить любого взрослого, и даже домового эльфа, но мальчик — а это оказался мальчик — считал себя нормальным. Он уверен, что был таким всегда, ведь его жизнь не позволяла развиться подходящим коммуникабельным качествам. Мальчик впервые был чистым. Настолько чистым, что коже было холодно. Не помогала даже новая, тоже удивительно чистая, одежда: трусы из мягкого хлопка, белая тонкая рубашка и чёрные брючки. Новые приятные ощущения приносили ребёнку дискомфорт. Босые ноги ступали по гладкому тёплому паркету. По сравнению с рестораном внизу комнаты в этом заведении были не настолько роскошными. Было уютнее. Малыш нахмурился, его глаз не было видно за неровной чёлкой чёрных волос. Все свои годы он прожил на улице, никогда не знал ничего удобнее картонной коробки и мягкой травы летом. Стоя в совершенно незнакомой комнате, впервые находясь среди подобного убранства, он посчитал это место уютным. До странного знакомого уютным. Мальчик сделал шаг в сторону кровати — он знал, что на ней можно спать, а под её одеялом очень мягко и тепло. Мальчик посмотрел на кресло — в нём можно было почитать книгу. Он посмотрел на круглый стол со стульями — за ним можно есть и собираться вместе с семьёй. Малыш не знал, откуда у него появились подобные мысли ко всем этим вещам. И не пытался подумать, а позволил им просто появиться и также просто исчезнуть из его головы. Мальчик снова стал отстранённым от мира, позабыв о Господине, про эльфа, дом, комнату, одежду, музыку… Он прислушался. Музыка доносилась снизу. Знакомый ритм, плавные движения, парное вальсирование. Мальчик всё ещё не думал, но тело, как по привычке, сначала неловко, но вскоре плавно покачивалось вправо и влево. Ему нравилась эта музыка. Пальчики с поломанными ноготками прижались к груди, вес переходил сначала на одну, затем на другую ногу, и так плавно, вокруг себя, мальчик танцевал. Мальчик смог удивить Господина снова. Стоило мужчине переступить порог и увидеть, как это маленькое тельце с висевшей на нём одежде покачивается в такт музыке посреди номера, как губы сами собой растянулись в улыбке. Но она быстро померкла. Ребёнок был очень худым. Рукава рубашки свисали с тонких кистей, неуклюжие ножки чудом не путались в штанах — найти подходящий размер под такое измученное голодом телосложение было практически невозможно, но эльф заметно старался отыскать что-то сносное в короткие сроки. И перед ним был мальчик, омега, как можно было судить по слабому и невзрачному сладкому запаху. Господин уже знал, куда пристроить мальчика, но отправятся они не скоро. — Любишь танцевать? — решил дать малышу знать о своём присутствии. Он прошёл вперёд и сел на диван. Ребёнок стоял перед ним. Замер, как пойманный с поличным воришка, но эмоции на лице были также скудны. Мальчик кивнул, выпрямляясь. Сквозь оборванную чёлку он смотрел на колени мужчины и иногда следил за его руками, как пальцы левой руки задумчиво отбивали бесшумный ритм на мягкой обивке. — Ты умеешь говорить? Ребёнок задумался. — Как тебя зовут? — последовал тут же новый вопрос. Мужчина будто знал, что после этого последует новая реакция, которая не заставит себя долго ждать. Так и было. Рот мальчика сразу открылся, как по привычке желая ответить. Но секундное замешательство притормозило его быструю реакцию. Мальчик молчал. Господин терпеливо ждал. — …ри, — тихий и совсем неслышный слог, но чуткий слух мужчины его уловил, как позже и само имя. — Га-рри. Мальчику казалось, что это именно его имя. — И я люблю танцевать, сэр, — и это тоже ему казалось верным, ведь если имя и эти слова он смог так легко произнести, значит они были правдой. Господин кивнул, довольный прогрессом. — Подойди ко мне, Гарри, — мальчик сделал это без колебаний. Но неожиданное прикосновение к голове заставило ребёнка вздрогнуть. Господин убрал чёлку с его глаз, — когда разговариваешь с людьми, особенно взрослыми, нужно смотреть им в глаза. Создавая зрительный контакт ты показываешь собеседнику, что слушаешь его и уважаешь его слова. Мужчина отметил поразительный цвет глаз ребёнка. В мальчике было столько всего слабого и беспомощного, и в то же время его зелёные глаза, насыщенные, дикие, как листва, освещённая при ясном солнце и луч смертельного проклятия, несли в себе силу. Манили своей живучестью и одновременно отталкивали своим неестественным оттенком. Господин позволил себе залюбоваться. А Гарри, впервые испытывавший волнение от близости и прикосновения, смотревший в ответ в чёрные омуты со слабыми бликами, услышал… как ветер принёс из своих глубин морозный запах листвы, как за толстой коркой льда, треснувшей, просачивалось густое, тяжёлое, утонувшее в лесном болоте — гниль. Мальчик был ею окутан всю свою жизнь: чьи-то запущенные раны, порезы от драк и стекла, и никому ненужные трупы. Этот мужчина, который располагал к себе древесными нотами сандала и морозной листвой, который мог подпустить лишь к краю болотной реки, а на самом её дне холодная корка треснувшегося льда, скрывающая терпкое железо, сладковатый запах пыли и гнили. Этот мужчина пах холодом и кровью. Он пах смертью. У Гарри закружилась голова. Запахов было чересчур много для него, никогда не слышащего больше, чем поверхностного запаха людей. Но в последнее время и его не чувствовал. Его держали за плечи сильные руки и осторожно помогли сесть на диван. — Скоро принесут еду и ты поешь, — услышал мальчик сквозь шумевшую в ушах кровь. Господин решил, что ему поплохело от голода. Может быть, это тоже повлияло. Но малыш уже долгое время не чувствовал голода и не понимал, когда действительно хотел есть. — Отлично. Гарри посмотрел на Господина, проследил его взгляд и с удивлением заметил еду на столе, которой мгновение назад не было. Мужчина встал. Гарри тоже. Господин, похоже, не ожидал, что ребёнок сможет передвигаться, но ничего об этом не сказал и позволил мальчику идти вместе с ним к столу. Гарри не поразило ни обилие еды, ни красивая подача, ни их запах — его перебивали сладковатая пыль с гнилью. Ребёнок видел перед собой еду. И не знал, что с ней делать. Не доходило до его сознания, что он может поесть и вся пища перед глазами казалась лишь отрисованной картинкой. Накрыто было на одного. Господин указал ему куда садиться и Гарри сел. Он посмотрела на чистую фарфоровую тарелку и приборы рядом с ней. — Съешь сколько сможешь и ложись спать. Позже мы уедем. Гарри кивнул. Он ничего не спрашивал и не интересовался. Взял вилку и воткнул ту в сосиску на соседней тарелке, и начал медленно жевать. В глубокой тарелке был какой-то бульон, на плоской, из которой мальчик начал есть, две сосиски, картофельное пюре и паровые овощи, а дальше фарфоровый чайник с такой же чашечкой и блюдцем с какими-то маленькими шоколадными десертами. Для ребёнка этого было много, и он не уверен, что был достаточно голоден, чтобы съесть хотя бы половину. Но… сосиска была вкусной и его желудок начинал благодарно урчать, и до Гарри начинало доходить, что перед ним еда. Он может поесть. Мальчик проглотил прожёванную сосиску и дальше стал есть заметно быстрее. Что не осталось незамеченным Господином, что малыш умел пользоваться столовыми приборами. На улицах не учат этикету и максимум, что ожидал мужчина, если не руками, то Гарри начнёт есть ложкой всё. Мальчик снова его удивил. Возникало лишь больше вопросов. — Давно ты живёшь на улице? — спросил он в момент, когда ребёнок отвлёкся от еды, чтобы налить себе чай. — Всю свою жизнь, сэр. — А родители? — У меня их нет, сэр. — Давно? — Никогда не было, сэр. Господин нахмурился. Он прекрасно умел распознавать ложь. Ответы Гарри не сходились с его обыденными привычками, вёл себя мальчик за столом слишком естественно для бездомного. Однако слова ребёнка были правдивы. И это сбивало с толку. Гарри снова отвлёкся на музыку внизу. Он жевал медленнее, вслушивался в игравшие инструменты и будто бы видел перед собой, как люди в начищенной обуви отплясывают в такт мелодиям, как шуршат их мантии и как горячо в танцующем кругу. Это завлекало никогда не ощущавшего подобного ребёнка. Весь этот вечер принёс слишком много новшеств в его скудную жизнь и мальчик не знал, хорошо ли это было или плохо. Мальчик смог съесть лишь половину второго блюда и выпить чая. Всё это время отвлекаясь на музыку внизу больше, чем на запах мужчины. Господин специально не ставил полог глушающих чар на комнату, надеясь так побудить ребёнка на новые ответы, замечая его подозрительную реакцию на музыку. Ничего так и не удалось добиться. Мужчина начал действовать сам. — Знаешь, к какому танцу играет эта музыка? — ребёнок отвлёкся на Господина и покачал головой. — Хорнпайп. А до этого играл вальс. Гарри кивнул, запоминая. — Здесь часто устраиваются подобные вечера. Шумно, но люди любят веселье. Мальчик снова кивнул. Вывести его на разговор мужчине не удалось, как и выведать нечто новое, чтобы приблизиться к разгадке личности ребёнка. Возможно, легилименции вполне было бы достаточно. Однако стоило ли оно того, что-то выпытывать у бездомного ребёнка, пусть и волшебника? Господину от этого не было проку, и слишком рискованно для детского ума, и он отбросил это бесполезное занятие. Он посмотрел на Гарри. Голова мальчика была низко опущена, чёрные, неровно оборванные пряди волос свисали вниз, закрывая его лицо. Но Господин слышал шёпот: раз, два три, раз, два, три… Мужчина наклонился в сторону, немного заглядывая под стол. Увидел, что свисающие тонкие ножки покачивались, вырисовывали круговые движение в воздухе в такт счёту. Загадочный ребёнок пытался изобразить движение вальса. Этот мальчишка… брошенный кем-то волшебник, знающий манеры за столом и классический для всех балов танец. У Господина впервые промелькнула мысль, что ребёнок вполне мог быть чьим-то инцидентом в аристократических кругах и от него решили избавиться, чтобы избежать позора. Такое было не редкостью. Но детей не выкидывали на улицу, а сдавали в детские дома — о последних мужчина самолично заботился последние десять лет, чтобы брошенные юные волшебники не были оставлены в жестоком маггловском мире и были ближе к миру, к которому они принадлежат — их миру. Интерес к найденному ребёнку снова рос, этот мальчик мог вполне быть доказательством нарушения одного из магических законов о правах детей. Но все подозрения рушились с недавними ответами мальчика, в которых не было лжи. Большего от найдёныша вряд ли можно было добиться, однако его часть, служившая для роли заместителя министра магии вкупе с личным любопытством, предприняла вновь попытки добиться какой-то ясности о личности этого ребёнка. — Кто научил тебя пользоваться столовыми приборами, Гарри? Мальчик очнулся. Поднял голову и думал над ответом. — Я… всегда сам умел, сэр. — Всегда? — скептично прозвучал вопрос. Он бросил взгляд на то, как лежали приборы после того, как Гарри поел, чистые и ровные: вилка слева от тарелки, ложка и нож справа — лезвие ножа лежало лезвиями к тарелке. Пусть и была заметна лёгкая небрежность и Господин сам просил не подавать ему много приборов, но мальчик явно знал, как с ними обращаться. Знал и не осознавал этого. — Да, сэр, — вновь правда. — Ты говорил, что любишь танцевать. Тебе кто-то привил эту любовь? Гарри моргнул. В зелёных впалых глазах прослеживалось смятение. — Я просто люблю танцевать, сэр… Господин испытывал укол раздражения, что ему не удаётся узнать у ребёнка даже крупицы связующей нити к разгадке его происхождения. Малыш не врал ни разу. Но невозможно было научиться всему этому живя на улице. — Ты поразительно удивительный ребёнок. Даже маггл с крышей над головой не может похвастаться твоими умениями, Гарри. Мальчик не понял к чему это было сказано. И ему неожиданно стало не по себе. Витавшая вокруг него гниль стала резче, как и пронизывающий запах холодного железа. Грудь ребёнка напряжённо сжалась. И всё неожиданно развеялось до тех самых располагающих древесных ноток. — И такому ребёнку, как ты, придётся много трудиться, чтобы устойчиво стоять на ногах, — его усмешка на миг показалась жёсткой, а в глазах вспыхнуло что-то красное. Но несмотря на настораживающее поведение Гарри чувствовал, что ничего плохого от мужчины не последует. Палочка цвета кости легко лежала между тонких пальцев, когда Господин взмахнул ею. На ногах Гарри что-то появилось. Чёрные, лакированные туфли с тонкой шнуровкой и звонким толстым каблуком — Гарри для достоверности стукнул каблуками с друг другом. В этих туфлях танцуют, сразу подумал мальчик. — Любившему танцевать нужна подходящая обувь, — дальнейшие слова подтвердили мысль ребёнка. — Я хорошо разбираюсь в людях, Гарри, и в тебе есть потенциал. Но что это будет зависеть лишь от тебя. Возможно, это танцы, а может нечто ещё. Прими эти туфли в качестве моего подарка, чтобы ты помнил не про добрых людей — их не существует в мире — а про то, что тебе предстоит пробивать к хорошей жизни долгий и кропотливый путь. Гарри мог лишь кивнуть. Охваченный словами Господина и таким дорогим подарком он горел внутри необъяснимым чувством, вспыхнувшем в груди как зажжённая свеча. Тёплое. Покалывающее. И Гарри посмотрел на Господина дальше, чем просто на лицо — в глаза. Нет, он не просто должен кивнуть, а сказать. — Спасибо, сэр. Мужчина лишь улыбнулся, будто ничего до этого не стоило того. Но для Гарри стоило. На всю его жизнь. Ему позже было велено спать, оставшись одному. Вернувшись спустя часы глубокой ночи, Господин заметил, что вместо предоставленной в распоряжение мальчика кровати, тот предпочёл свернуться калачиком в кресле. Возможно, ребёнка напугала перспектива спать на чём-то новом или он застеснялся занимать кровать из-за своего низкого статуса. Времени разбираться, как и перемещать мальчика на кровать, уже не было. Господин закончил встречу со своими людьми и планировал отправляться в свой дом. Карета вновь покачивалась между узких улиц Лондона и её попутчики внутри продолжали хранить молчание, как и при первой поездке. Лишь настроение мальчика поменялось — он больше напоминал обычного ребёнка, которому наконец-то подари то, о чём он так долго мечтал. Его первые, новые, танцевальные туфли сидели на худых ножках, как вылитые. Ничто не сжимало и не свисало. От них сквозило поразительным теплом и до удивительно странной надеждой. Надежда того, что маленький омега не испытывал даже в задворках сознания — надежда на лучшую жизнь. У него был шанс жить, как у любого другого мальчика. И у него была цель. Мечта, возводимая Господином — он научится также хорошо танцевать, как люди в том дорогом ресторане. Он будет танцевать, потому что чувствует, что это правильно. Он станцует когда-то на балу вальс или хорнпайп и обязательно покажет это Господину. Благодаря его великодушию Гарри не отступится от своей мечты, не пренебрежёт его щедростью, чтобы забыть обещание. Этот Господин даровал ему возможность жить и Гарри был безмерно должен его доброте. У мальчика разрывалось сердце, когда его привели к высокому трёхэтажному дому, отдалённому от людской жизни и маггловских глаз. Дорога к входным дверям была сделала из светлых камушков, обсыпанных песком, а ровные зелёные газоны с цветочными клумбами украшали собой территорию вокруг этого загадочного дома. Гарри еле поспевал за Господином. Маленькие жёлтые фонарики, парящие по краям дорожки, освещали им путь. Даже ночью была видна чистота и ухоженность в округе, и ночная сырость лишь усиливала запахи полевых цветов, гортензий и белых роз. Ребёнок до последнего не спрашивал, куда его ведут. Господин не говорил ничего, пока не постучал в массивные двери. — Здесь о тебе позаботятся надлежащим образом, Гарри. Малыш кивнул. Он понимал, что это их последняя встреча с Господином, но его лицо хранило привычное безучастное выражение, не выдавая опечаленного настроения. Им открыла двери маленькая женщина в нежно-розовом халате. Её лицо было широким, а улыбка радушная. Она сначала сердечно благодарила Господина приятным сладким голосом за его доброту и великодушие. Эта милая леди посмотрела на мальчика и тут же подозвала его к себе. Гарри не пошёл и тогда она сама нарушила расстояние между ними, встала за спину ребёнка и положила свои пухлые ладошки с тонкими пальцами на его худые плечи. — Не переживайте, малыш в надёжных руках, — заверила Господина женщина. Гарри понял, что теперь здесь он будет жить и эта милая женщина станет о нём заботиться. Он не был против. Ребёнок был полностью окрылён новой перспективой жить и добиваться поставленной мечты, чтобы даже посметь о чём-то возразить. — Не сомневаюсь, — отозвался Господин. Он посмотрел ниже на мальчика и коротко улыбнулся ему. — До встречи, Гарри, — кивнул головой вперёд и начал удаляться. Гарри от привычки не смог ничего сказать, только кивнул на прощание и смотрел вслед высокой тёмной фигуре в чёрной мантии. До встречи — теплилось в сознании и отдавало приятным покалыванием в сердце. Гарри прижал правую ладошку к груди и улыбнулся. Они правда встретятся. Гарри это просто знал, как и собственное имя. Уходя вместе с маленькой женщиной внутрь, маленький омега не мог представить, насколько его путь будет действительно тягот и жесток.