Сок одуванчиков

      Плеск воды, скрип белой простыни в ванне, не способной спасти мраморный пол от затопления… Двенадцатилетний Аллекс Серретт кривит лицо со свежей ссадиной на подбородке, уворачивается от рук, намыливающих его каштановую шевелюру.       – Не дергайтесь, милорд, – терпеливо просила гувернантка Эллен, привыкшая к непоседливости юного наследника. – Я уже почти закончила.       – Это можно было сделать завтра, – бурчал Аллекс. – Или послезавтра…       Он не понимал причины частого мытья головы, ему было абсолютно все равно, застряли ли в волосах листья или паутина – он же все равно через час полезет в амбар, снова будет вытаскивать оттуда доски и строить свой шалаш в отдаленной части сада… Да его весь день никто не видит! Отец уже не фыркает от неподобающего вида отпрыска – он привык, что Аллекс в летнее время пребывания в поместье шляется черт знает где и возвращается только к позднему ужину.       Эллен улыбалась, мальчишка булькал водой, изображая ладонями лопасти гребного винта корабля.       – Вы когда-то спрашивали, почему у Уильяма Густавссона такие светящиеся на солнце волосы, – сказала она. – Вы помните, что я ответила?       Аллекс вдруг перестал болтать руками по поверхности, недовольное выражение лица разгладилось в изумленную радость.       – Сегодня?       – Да, милорд.       Уильям Густавссон был лучезарным воспоминанием прошлого лета, когда обыкновенный отъезд в загородную резиденцию превратился в праздник – потому что в жизни Аллекса появился золотоволосый мальчик с серо-голубыми глазами.       Уильям не был похож на других детей знатных особ, с которыми его тщетно принуждали наладить знакомство. Уильям не был избалованным или манерным, но утонченным, спокойным – иногда чересчур, как казалось Аллексу, втягивающему своего нового друга в ежедневные авантюры. Уильям был умным и смелым, но рассудительным – и в силу возраста, и в силу характера.       Уильяму было четырнадцать, Аллексу – одиннадцать. Аллекс часто в шутку называл Уильяма стариком… Сейчас он еще больше старик, еще старше. А вдруг ему уже будет с Аллексом не интересно?       У юного Серретта никогда не было проблем, чтобы кого-то увлечь или заинтересовать – он неудержимой волной жизни накрывал с головой каждого, кто приближался… Но это нередко отпугивало – потому что в своей бесхитростности он был прямолинеен, и за ним – и за его яркими вспышками острых мыслей – было сложно успеть.       Уильям Густавссон успевал… И он смеялся над аллексовыми шутками, искренне, без притворства, он мог шутить еще лучше, чем Аллекс.       Когда граф де Даммартен, гость лорда Серретта, увез Уильяма обратно в Париж прошлым летом, Аллекс – не без горечи – подумал, что больше золотоволосого мальчика он не увидит. Спрашивать у отца он не смел.       Оказалось, что опекун Уильяма вновь посетит их загородное поместье и привезет с собой Уильяма.       Аллекс закусил губу.       – Уильяму наплевать, что у меня на голове, – произнес он.       Так, словно был не уверен.       – Не сомневаюсь, милорд, – отозвалась Эллен, поливая на каштановую макушку из ковша теплую воду, а Аллекс зажмурился – так, чтобы в глаза не стекала мыльная пена – и с шумом выпустил воздух через нос, пуская пузыри. – Но графу не все равно. И вашему отцу не все равно. В том, чтобы быть чистым, хорошо одетым и опрятно выглядящим, нет ничего плохого.       Аллекс был согласен… Но то, что внешнему виду настолько придают значение, было возмутительным.       Ряженые куклы с мертвыми глазам. Шелковые банты на хрупких шеях, из которых вырываются лживые слова. Они кланяются и улыбаются, скаля зубы, а за спинами в модных фраках прячут фамильные кинжалы.       А вдруг, все же, Уильяму будет с Аллексом не интересно? Прошел целый год…       Карету графа Армана де Даммартена встречали отец и сын Серретты и полдюжины слуг, а Джослеф, лишь вскользь отметив, что Аллекс наконец выглядит как человек, более не удостоил того внимания. Мальчик в нетерпении перекачивался с пяток на носки и обратно, сцеплял и разнимал пальцы за спиной, ковырял носком туфли гравий площадки перед парадным крыльцом, к которому приближалась вереница конного экипажа. Когда наконец из-за спины высокого, статного мужчины – графа Армана де Даммартена – вышел золотоволосый юноша, Аллекс уже не мог двигаться.       Темные глаза широко распахнулись, он таращился без стеснения, отмечая, как тот вытянулся и еще больше похорошел, как лицо стало более фактурным и по-взрослому пропорциональным, как очертились скулы и подбородок.       Их взгляды встретились, Аллекс невольно – и с надеждой – улыбнулся.       Уильям, правда не сразу, улыбнулся в ответ.       Прошел год… столько всего произошло – и в то же время словно и не было разлуки, паузы на отвыкание, им вновь было о чем говорить – или молчать – и что хранить в тайне.       В садовом пруду – огромном море с белыми кувшинками и темно-зелеными кругами листьев – было утоплено немало детских секретов…       Аллекс стоял напротив водоема, смотрел на свои руки, рядом с ним лежал сверток. Руки были уже чистыми – но ему казалось, что они по локоть перепачканы кровью, в пальцы, ладони, кисти, запястья безнадежно въелась мерзкая, теплая, зловонная кровь Даммартена. Он никогда не отмоется – и всегда будет помнить. Странное, смутное, как зыбкая дымка, облегчение было на бледном лице, спокойное смирение с тем, что последует дальше.       Миновало всего два дня. Не год, не пять лет… Когда он скучал по Уильяму, он часто смотрел на пруд.       Экстаз радости уже прошел, смылся вместе с кровавой водой, был скомкан вместе с бельем, из которого он переоделся в одеяние для конной прогулки, чтобы вернуться в поместье как ни в чем не бывало…       Водная гладь пруда была безмятежна, клонящееся к горизонту солнце отражалось и множилось бликами на поверхности, над которой танцевала мошкара и стрекозы.       Аллекс поднял бурый сверток с земли и замахнулся, отправив часть графа де Даммартена в дальний полет. Метательным снарядом тот шлепнулся в воду, пуская кольца ряби от короткого всплеска.       Нацепив на лицо максимально беззаботное выражение, на которое он был способен, юный лорд Серретт направился в особняк.