«Вернись, Юр»

три дня дождя — любить тебя

Наверно, для того, чтобы хоть что-то пошло так, как хотелось Льву, надо было прекращать мечтать. Прекращать спотыкаться о мягкие облака, потому что под ними даже не падение, дарящее мгновения эйфории, а острые кинжалы. Все пошло не так сразу, как только они потянулись друг к другу, как сраные подсолнухи, нашедшие друг в друге солнце. Постель, солнечная лента, пробивающаяся сквозь щель между шторами, попытки расслабиться. А после ломоты в низу живота, после испачканных ладоней была тишина, неловкость двух взмокших, голых тел и распитие безалкогольного из одной бутылки на двоих. Как и мысли — так же, на двоих. — И что теперь?.. — Юр, я… Я не ебу, Юр… Они оба взглянули, порезались и забыли. Забыли в стыде и неловкости. Утопили в отвратительно безалкагольном. — Тебе… Тебе понравилось? — Не делай из меня… — Гнев вовремя споткнулся и иссяк, сменился растерянностью. — Лев, я не знаю. Тяжелый вздох, ворчание. Лев отвернулся. — Вот будто изнасиловал. — Пиздец… — Что? Молчание. Неловкий смех. И сомнения. Надежда переросла в разочарование. Не понравилось. Зря они это сделали. Зря они решились на повтор. Зря Юра, лежа у него под боком, сообщил о том, что хочет перевестись на факультет журналистики. Лев тогда не просто злился, Лев был в бешенстве. Он думал, что вот, их тишина, их маленькое спокойствие, которое можно будет, такое хрупкое и нежное, пронести и дальше, во взрослую жизнь. Юра это спокойствие разбил. Иллюзию рассыпал. — Ты долбаеб? Юра, скажи честно, ударился где-то? Юра? Юра, блять! — Да не ори ты. — Сука, не затыкай меня… — Руки. Убери от меня. Юра смотрел решительно и бойко. В глазах не было нихуя. Нихуя в них не было. Только несчастье. Любви там не было. Никакой, блять, любви. Лев оттолкнул его, выпуская из рук его футболку, и с силой врезал ладонью по столу. Грохнуло здорово. — Псих. — Иди нахуй. — Спичка погасла. Дрожащей рукой Лев зажег еще одну, попытался прикурить. — Вот правда, пиздуй отсюда. — Не вышло. И прикурить, и абстрагироваться от мыслей. Лев сжал в пальцах коробок, упал на стул. — Пидора кусок. Юра рассмеялся. Нервно, рассыпаясь на какие-то осколки. — Ты ведешь себя, как истеричка сраная. Нет вот нормально поговорить, обсудить. Нет, ты начинаешь орать, потому что все идет не так, как хочется тебе. А о других ты подумал? Лева? Почему ты такой?.. Дверь за Юрой закрылась бесшумно. На кофейном столике он оставил свою зажигалку. Ярко-оранжевая, прозрачная, купленная совмем недавно. Единственное яркое пятно в комнате. Лев запустил пальцы в крашеные, бледно-рыжие волосы, которые сейчас хотелось выдрать. Лев сел на пол у кровати, взял телефон. Открыл «Телеграм». Зашел в чат с Юрой. «Эй, — жалобно проскулил Лев, которого душил горький дым. — Юр, вернись. Ты уже у себя? Вернись, пожалуйста. Без тебя плохо, Юр. — Сухо, безнадежно. — Я вспылил, я идиот. Прости меня. Вернись, я тебя умоляю. Ты зажигалку свою оставил». Подумав, Лев все удалил, получая вдогонку «Зажигалка твоя теперь». Бросил ему «Юр, прошу». Но Юра решителен, как и всегда. «Я уже принял свое решение, — сказал он, — а ты обосрал его. Все нормально, но я не вернусь». Лев положил телефон на кровать, а затем закрыл лицо ладонями. Больно. Лев потер грудь, посмотрел на свои клетчатые, пижамные штаны, совсем лениво вспомнил, как Юра касался его живота, вел рукой ниже, дразня. Лев разозлился. «Ну и пошел ты в пизду», — устало прорычал он, взяв телефон. Юра печатал, печатал, печатал… «Чего ты от меня хочешь? Я даже не уверен, что мы друзья. Нам надо отдохнуть друг от друга». В носу ужасно сильно защипало, и Лев сухо всхлипнул. Напечатал «Я думал, мы вместе». Стер. «Мы же все еще друзья?». Стер. «Все, Юр, — устало махнул он рукой. — Завтра решим». Ничего они не решили. * Лев сидит над трупом своего друга детства, своего любовника, своего несостоявшегося возлюбленного — и не чувствует ничего. — Решили, Юр, — хрипло бормочет он.