Всё началось четыре года назад, в тот момент, когда на шее тяжким грузом повисли экзамены. Лера, сидя в комнате, листала различные сайты в ноутбуке, пытаясь в свою голову хоть что-то вложить.
А в голове сквозило от пустоты. Всякая давка на мозг сбивала с пути, Лера не знала, к чему готовиться и что, собственно, пихать в себя. Мать требовала идти на педагогический, а отцу как обычно было всё равно, лишь бы куда-нибудь поступила. Старший брат вообще всячески подстрекал её, выводя на конфликт. Мол, так и останется неучем и будет до самого конца позором семьи. Уже тогда все были против неё. Уже тогда ненависть корнями вросла в сердце.
Постоянная стрессовая обстановка в доме и школьный буллинг сбили режим сна, вызвали пищевое расстройство и загребли самооценку под плинтус. Мать продолжала прикладывать руку, отец продолжал оправдывать её, а брат и вовсе отвернулся, в порыве эмоций иногда желая ей смерти. Лера через силу просыпалась каждое утро, специально рано, чтобы не столкнуться с жильцами соседней комнаты, убегала на занятия, скрывая побои за широкой одеждой, за что так же получала от учителей, и потом снова домой, где получала уже от матери. И так каждый день. По кругу. Как традиция.
— Мало тебя били, голова всё такая же пустая. Какая ты все-таки тупая. Не ребёнок, а сплошные проблемы. Не сдашь экзамен — пойдёшь на работу и жить будешь на улице.
Лера находила убежище лишь в своей комнате. Пряталась либо в шкафу, либо под кроватью. И плакала-плакала-плакала. Глаза чесались от скопившейся соли, а горло саднило от непрекращающихся всхлипов.
В школе не было друзей. Не было защиты. Её не было нигде. Лера чувствовала себя беззащитной и слабой. Чьей-то игрушкой. Она также часто подвергалась избиениям со стороны одноклассников. Вечно в синяках, ссадинах.
А потом появились порезы. На руках, ногах, ключицах.
Она самоуничтожала себя. Шёл урок биологии. Учительница объясняла строение тела и то, какое же огромное количество сосудов в одном большом, человеческом.
Кажется, Лера тогда прониклась этой темой, желая воочию увидеть, как нити тянулись по её рукам и всему телу. Это был первый раз, когда она сделала порез от запястья и почти до локтя. Неглубокий, но болючий. Кровь стремительно выступала из раны, окрашивая и без того бледную кожу.
Завораживало.
Это продлилось недолго. Как оказалось, состоянием ученицы заинтересовалась учительница литературы, которая, кажется, единственная обратила внимание на брошенное дитя. Она пыталась разговаривать с Лерой, осторожно подбираясь к проблеме. Они почти пришли к этому, как в школу вызвали мать. В этот момент сердце опустилось к пяткам, а глаза боязливо бегали по сторонам. Лера долго плакала в кабинете перед учителем, умоляя не рассказывать о своих «увлечениях», но об этом поведала классная руководительница, которая всё это время наблюдала и подслушивала разговор.
— Глотку бы тебе перерезала, — шикнула тогда мать, болезненно потянув Леру за косу на себя, — заканчивай меня позорить. Ещё что-то такое вкинешь — сама лично в дурку загребу тебя. Поняла?
— Поняла, — умоляюще всхлипнула в ответ дочь, зажмурившись и приготовившись к удару, — пусти-пусти, мне больно. Мама, пожалуйста, не надо, мама, прошу.
Звонкая пощёчина эхом пронеслась по углам учительской. Классная руководительница глазом не моргнула, с убивающим хладнокровием наблюдая за семейными разборками. Ей было не понять глубины этой проблемы, поскольку считала это «хорошим, действующим воспитательным процессом». С тех пор все колюще-режущие предметы были спрятаны от ребёнка.
— Бедная девочка, — шептала учительница литературы, поглаживая рыдающую Леру по растрепанным волосам и пытаясь успокоить.
Мария Сергеевна стала не просто учителем литературы. Она стала психологом для маленькой и загнанной Леры, помогая ей с учёбой и предстоящими экзаменами. Они встречались после уроков всё в том же кабинете, читали стихи из серебряного века и учили задания по бланкам к ЕГЭ. Вместе ходили в библиотеку, собирали старые книги и читали друг другу вслух, иногда по ролям. Наверное, это был единственный луч света в беспроглядной тьме Лериной души.
— Евгений Онегин тот ещё идиот, — ляпнула Лера, тут же прикрыв рот ладонью, стесняясь того, что она ругнулась при учителе, — простите…
— Лерочка, не переживай, всё хорошо, — смеясь, ответила Мария, мягко улыбнувшись и опустив взгляд в книгу, — тем более, я с тобой согласна. Нехороший человек. В наше время таких, как Онегин, много…
— Мария Сергеевна, а какой персонаж книг вам нравится больше всего? Кого вы считаете идеалом?
— Ох, ну и вопросы у тебя, конечно, — женщина тихо усмехнулась, нервно листая желтоватые страницы, — персонажи книг не идеальны. Автор всегда пытается показать как хорошие стороны, так и плохие. А иначе, это не персонаж, а какая-то картонка, вырезанная под чьи-то стандарты. Идеал нужно искать не в книге, а по своим внутренним чувствам. Если ты будешь пытаться подстроиться под чьи-то параметры, то потеряешь саму себя. Никогда не становись марионеткой. Слушай себя и своё сердце. Со своими положительными и отрицательными чертами ты остаёшься самой собой, а не чьим-то написанным идеалом.
— Ого. Вы такая умная, Мария Сергеевна, — Лера то и дело, что вздыхала и восхищалась учителем. Ведь она в ней рассмотрела тот самый идеал.
Имея от неё защиту и поддержку, Лера чувствовала себя комфортно рядом с ней. — Вы просто классная. Ну, классный учитель.
— Мы все прекрасны, Лерочка, — женщина смутилась подобному комплименту, всё ниже и ниже опуская свой взгляд в книгу.
Ей никто ещё так не говорил. — Каждый человек прекрасен по своему. Кто-то внешне, а кто-то — внутренне. А кто-то и так, и так. Красота познается не только в оболочке.
— Вы красивая и снаружи, и внутри! — снова, чуть громче, проговорила Лера и опять закрыла рот рукой, хихикая в ладонь. — Простите. Я, мне, просто, ну, вы и правда чудесный человек. Первый человек, который посмотрел на меня по-другому.
— А вы первый человек, который мне такое говорит. Вы просто чудо, Лерочка.
Лерочка.
Она постоянно называла её так ласково, заставляя краснеть и стесняться. Плыть и растворяться в кабинете.
Мария Сергеевна достаточно молодой преподаватель среди взрослого педсостава. Два года назад пришла из университета на практику в школу, после чего так и осталась здесь работать учителем литературы и русского языка. Кто-то её полюбил и принял сразу, а кому-то она не пришлась по душе со всей своей строгостью и требовательностью. Кто-то даже занудой её считал.
Но Лера сразу нашла в ней отдушину. Со своей любовью к книгам, она постоянно задерживалась на переменах у неё в кабинете, задавая вопросы как по теме урока, так и просто, чтобы хоть с кем-то поговорить. А Мария Сергеевна с радостью уделяла всё своё внимание этой девочке, рассказывая истории как из книг, так и из жизни. Замкнутый круг. Они много говорили про литературу. И то, как она плотно связана с людьми и их историей. Что все они — персонажи одной большой истории под названием "Жизнь".
Лера иногда просила книги, чтобы в перерывах от домашнего задания занимать себя чтением. И она читала. Много читала. И книги оказались новым способом успокоить себя и понизить стресс в жизни. Этот способ оказался более приятным, чем изучение кровеносной системы на живом теле. Хоть Мария Сергеевна предлагала посетить хотя-бы школьного психолога, Лера наотрез отказывалась от этого предложения, предпочитая этому поход в библиотеку.
И когда наступила весна — пора экзаменов, встречи с учителем стали редкими. Лера часто сидела дома, после уроков сразу же убегала и снова закрывалась в себе. Страх перед аттестацией брал верх, сковывая ей руки. Мать прессовала сильнее, продолжая задавливать свою дочь, а Лера просто игнорировала вспышки агрессии, закрываясь в комнате и копаясь в своем компьютере.
Учёба закончилась и подходил день первого экзамена, после чего связь с учительницей окончательно оборвалась. Лера забросила книги, всё чаще засиживаясь за ноутбуком. Мария Сергеевна иногда звонила своей ученице, но разговор не длился больше трёх-пяти минут, что не могло не расстраивать.
Ведь её Лерочка охладела к ней, ведь её Лерочка больше никогда к ней не придёт.
— Блять, опять ты медленно грузишься! — прикрикнула Лера, стукнув ладонью по столу.
— Что, прости?
— Да у меня комп залагал, зараза, — она приложила телефон к уху, удерживая его плечом и параллельно клацая по клавиатуре. — Не дай бог мои конспекты не сохранятся, ух, я буду зла как никогда.
— Лерочка, ты хоть иногда отдыхаешь? Ты с этими экзаменами совсем не своя. Не перенапрягайся.
— Бля, Мария Сергевна, не парьтесь, у меня всё схвачено. Вот увидите, я всё сдам! Ух, дожить бы.
Лера больше не извинялась, когда ругалась в разговоре с учителем. Прежние границы были стёрты, она больше не заботилась о них и о том, что её осудят. Ведь все мысли были направлены в учёбу, поэтому и думать о чьих-то чувствах не было в её планах. Учительница же расстраивалась после каждого разговора с Лерой, тяжело вздыхая и откладывая телефон.
Она изменилась. Стала грубой и холодной. Отстраненной и закрытой. Но одно оставалось неизменным — ссоры с мамой. Каждый день начинался с оскорблений, да и заканчивался также. Раньше, Лера как-то пыталась доказать себестоимость своим родителям, а потом рвение поубавилось, и остались только скандалы по любому поводу.
«Лишь бы отвязалась от меня и свалила поскорее куда-нибудь. Позлится и успокоится».
Дни шли, Лера не вылезала из своей комнаты и часами проводила время за компьютером, перестав отвечать на звонки учителя.
Не до неё сейчас было. Марию Сергеевну это больше расстраивало, чем обижало, поскольку она пыталась понять этого ребенка, встать на его место и прочитать мысли, понять мотивы и действия. Ведь те полгода совместных занятий и встреч вызывали тёплые и приятные чувства под сердцем. Что-то щебечущее и легкое колотилось в груди и отдавалось звоном в голове.
Была ли это симпатия?
Возможно. Может быть, привязанность?
Определённо. Ведь Мария обратила внимание именно на неё, считая какой-то особенной. Лера тоже считала её особенной. На фоне восхищения и мимолетной увлеченности. Их тянуло друг к другу до тех пор, пока Лера собственноручно не оборвала любые связи, так жестоко поступив по отношению не просто как к учителю, а как к обычному человеку. Пытаясь помочь, Мария совершенно не понимала, что не это нужно было девочке. Это было похоже на пластырь, который прилепили на кровоточащий порез.
Первое время Мария Сергеевна переживала. Пыталась звонить, писать, вытащить на встречу, но все попытки были тщетными. Бесполезно. Лера игнорировала любые действия, направленные на её спасение. Поздно спасать того, кто одной ногой ступил в бездну. Сердце болезненно ныло и тянуло от той боли, которую причиняло Лерино хладнокровие. А потом учительница просто отступила. И сдалась.
Бесконечные звонки прекратились, а в сети обе не появлялись долгое время. В этот момент плевать стало обеим. И даже если Мария пыталась понять свою уже бывшую ученицу, то теперь она не хотела погружаться в причины её безрассудного поведения, потому что это было действительно бесполезно.
Лера сдала первый экзамен. А потом второй, третий и самый последний, на который она чуть не опоздала. Казалось бы, мучениям пришёл конец, можно было не сидеть днями и ночами в собственной комнате и истязать себя конспектами. Но внутри снова засквозило от пустоты. От тоски и печали. Осознав то, что Лера опять осталась одна, по своей вине, она заскулила в подушку, рыдая всю ночь.
Снова начались слёзы. Лера чувствовала себя ужасно. Омерзительно и грязно.
Виновато. Но и менять что-то в жизни уже не так хотелось. Мотивация затерялась где-то в пропасти головы, а глаза-стекляшки закрыли весь тот мир, в котором были последние лучи надежды на лучшую жизнь. И в этом виновата только она сама.
— Чего ревёшь опять? — без стука в комнату зашёл брат, швырнув на стол пачку таблеток. — Пожри их, может, успокоишься. Твои рыдания мне действуют на нервы. Пф, ничтожество.
— Даня, уходи, — шёпотом попросила Лера, повернувшись на бок и прижав к щеке влажную подушку, — ты, блять, никак не помогаешь.
— И не собирался, — брезгливо бросил тот, разглядывая постеры на стенах, будто в первый раз, — чокнутая. Не знаю, почему мать ещё не отправила тебя в психушку. Ты просто ненормальная.
— Я сказала уходи! — чуть громче повторила она, хотя голос дрожал от слёз.
—
Шавке голос не давали, — он продолжал давить на больное, сильнее задевая сестру, — ещё слово, и полетишь у меня в стенку, малолетка шизанутая.
Лера что-то промямлила себе под нос, снова утыкаясь в подушку. Унизили и сравняли с землёй. Даня, старший брат, всегда знал, как задеть её за живое и ранить настолько глубоко и больно, что отходить от истерики приходилось днями. И сейчас, не упуская возможности поиздеваться над беззащитной и слабой сестрой, он продолжал давить и закапывать. Закапывать живьём. Пока та не начинала задыхаться.
Они не поладили с самого детства, с того дня, как Лера появилась на свет. Даня ненавидел её душой и телом, желая в какой-то из дней от неё избавиться. Но ни разу за всё время он её не ударил. Моральное насилие куда более болезненно действовало на неё, чем физическое. В эти моменты Даня чувствовал себя в превосходстве над ней. В эти моменты он по щелчку отключал эмпатию и действовал сестре на нервы.
Лера хотела с ним наладить отношения, пытаясь хоть в чем-то ему угодить. Но любые попытки становились пыткой для неё же самой. Он продолжал над ней издеваться, подстрекать и выводить на эмоции. Это доставляло ему удовольствие. А потом Лера стала его бояться. В один момент, когда он разнес почти всю её комнату в порыве злости, она боялась, что Даня её одним ударом вынесет из комнаты. Поэтому Лера старалась его не трогать. С годами она научилась его игнорировать или отвечать нейтрально.
Но только не сейчас.
— Ты, маменькин выродок, и представить себе не можешь все эти чувства, — неожиданно подала голос Лера, на дрожащих руках поднимаясь на кровати, — ты, блять, никогда не пытался меня понять. Никто из вас не пытался. И сейчас ты, весь из себя мудак, меня учить жизни будешь и угрожать?
— Не скули, сука, пока ебало целое, — его ладони медленно сжимались в кулаки, но он сдерживал свой гнев до последнего, — как раз это ты, блядина, не понимаешь ничего. Такая жалкая, слабая. Зажмут за углом один раз и всё. Моя мать и твоя тоже. И она нас обоих одинаково ненавидит, если ты забыла. Но только ты у нас вечно в жертвах ходишь.
— Угомонись, прошу, я попросила тебя уйти, что ты от меня хочешь услышать?
— Чтобы ты наконец-то завалила ебало и перестала всех провоцировать. Когда-нибудь тебе по-настоящему прилетит по голове. Жри таблетки и спать.
Даня широкими шагами направился к выходу, показательно захлопнув за собой дверь. Лера тихо пискнула, прижав к груди мокрую подушку. Она всё ещё боялась своего старшего брата, ведь его терпение иногда подходило к пиковой точке. Но он держал всё внутри, не бросаясь на неё с кулаками.
Ему меньше всего хотелось уподобиться матери.
Лера бросила взгляд на коробку, что оставили на её столе. Белая, без рисунков, а название было написано печатными буквами.
Валерьянка.
Он догадался принести ей успокоительное, пока сестра билась в очередной истерике и не находила себе места. Своеобразная забота немного подуспокоила, даже вселила лёгкую уверенность и надежду, что не всё потеряно. Даже когда Лера назвала его самыми последними словами, он не сорвался, а наоборот, сдержался и усмирил её такими же словами. Так было всегда. Даня не умел правильно себя вести, находясь в той же среде, что и сестра, но пытался держаться хладнокровия и завидного терпения. Это не могло не удивлять: игра контрастов его настроения и характера поражала.
Делать было нечего. Лера просто выпила пару таблеток и снова прыгнула в кровать, прячась под одеялом. Грудь всё ещё содрогалась от недавних событий, но дыхание потихоньку сравнялось и стало более глубоким и спокойным. Она засыпала. А лекарство постепенно действовало, позволяя без проблем провалиться в царство снов. И даже если на утро её поднимут с новой порцией криков, сейчас хотелось лишь одного — отдохнуть.
🕸️🕸️🕸️
Приближался выпускной. И Лера с огромной радостью осталась бы дома, если бы не одно но — на этом мероприятии будет Мария Сергеевна. Последний шанс поговорить по душам и, возможно, извиниться за своё поведение. Пожалуй, единственная причина явиться на торжество.
Заявлять родителям, и уж тем более их приглашать — себе дороже. Отец будет вечно занят и искать тысячу и одну причину отмазаться куда-то идти с дочерью, а матери даже говорить не надо, развернёт одним лишь взглядом. Но кто-то же должен был быть из родственников рядом, как заявил классный руководитель. А он как никто другой знал, как с этим плохи дела были у Леры. Словно весь мир настроился против неё.
— Стерва, — шикнула себе под нос Лера, отшвырнув от себя школьный альбом. Тот полетел на пол с довольно звонким хлопком, — даже в последние дни эта мымра очкастая портит кислород.
— Опять буянишь, — мимо проходил брат, всё также с отвращением смотря на свою сестру, недовольно хмыкнув.
— Тебя только здесь не хватало.
— Пф, а ты прям скучала.
— Даня! — она хлопнула по столу, будто надеялась, что это его спугнет и он тут же пойдёт дальше. Но это не про него. Брат ровно стоял на месте. — Чего ты опять от меня хочешь?
— Слышал, у тебя выпускной, — продолжил тот, прислонившись спиной к дверному косяку, — а идти не с кем, правильно? Правильно. Хочу посмотреть на твой позор среди одноклассников. Вот так веселье.
— Мудак.
Даня снова почувствовал своё превосходство. Он жадно улыбался и игрался бровями, понимая, что был прав. Ведь все её одноклассники придут с родителями или другими родственниками, а она как всегда будет одна и без поддержки. Как всегда. Это не могло не расстраивать ещё сильнее.
Лера встала, готовая прогнать злосчастного брата, но осеклась. Кто, как не Даня, идеально подходил на роль того самого родственника, которого можно было взять с собой. Тогда есть маленький шанс, что её, возможно, и не высмеют прилюдно. Опять.
— Пойдёшь со мной? — невнятно пробубнила она себе под нос и стеснительно опустила глаза к полу. Стыдно было просить его о помощи. Стыдно было вообще что-либо просить у старшего брата, зная наперёд его ответ.
— Что-что? — издевательски протянул Даня, дернув одной бровью в удивлении.
— Пойдешь со мной на выпускной? — более уверенно повторила Лера, исподлобья глядя на старшего.
— Смешная шутка, — он сымитировал смех, — ты же шутишь?
— Нет.
Даня напрягся. Его никогда прежде она не просила о чем-либо, постоянно избегая или делая всё сама, отказываясь от любой помощи. А сейчас, находясь в таком жалком положении, Лера вот так просто, наивно и по-детски просила старшего с ней куда-то пойти. Это и удивляло его. Что первым делом она попыталась уговорить брата, а не родителей. Что первым делом она обратилась именно к нему.
Он снова надменно ухмыльнулся, ведь подобная просьба возвышала его, делая каким-то важным и особенным. Нужным. Очень нужным для Леры в такой момент. И даже несмотря на всю ненависть и презрение к сестре, он всё же лучше других понимал её. Всё это время. Всю её жизнь.
— С чего бы мне это тебе помогать?
— Ты единственный, кого я могу об этом попросить. Тем более там будет выпивка. Так ты пойдёшь?
— А ты знаешь, как найти подход, — его улыбка становилась более искренней, не такой гадкой и издевательской, словно не было этой многолетней вражды, — с тебя выпивка, с меня моё присутствие. По рукам?
— По рукам.
Лера почувствовала облегчение в груди. Словно тяжкий груз свалился к ногам, и можно было свободно вздохнуть. Она рухнула на кровать, закрыв лицо ладонями и что-то промычав в пальцы. Устала. Ужасно устала и хотела хорошенько поспать. Чтобы никто не рычал под ухом, натягивая волосы на кулак и шепча жуткие угрозы. Чтобы никто не опускал на колени и не задавливал изнутри, сильнее сжимая сердце в ладони. Когда-нибудь белая полоса наступит. Догнать бы её.
Всего пару дней до выпускного.
Он не вылезал из головы. С того момента, как Лера договорилась со старшим и заключила своеобразную сделку, они стали относиться проще друг к другу. Точнее, не цеплялись и меньше пересекались. В доме стало даже как-то непривычно тихо и спокойно. Необычное явление.
Как-то Лера забрела в комнату к брату, хотя бывала там не так часто. Ведь он всегда просто выгонял её. А в этот раз Даня даже позволил ей войти, дав молчаливое согласие на её присутствие.
Он сидел на полу возле открытой форточки, стянув с подоконника пустую банку из-под растворимого кофе. Поставив её рядом с собой, Даня открыл крышку и кинул её куда-то себе за спину. Лера молча наблюдала за каждым его действием, стоя напротив и не решаясь сесть на пол. Боялась. Старший выудил из заднего кармана джинс полупустую пачку сигарет и в эту же секунду закурил. Мама знала о его вредных привычках и, естественно, не одобряла подобного. Ведь ей хватало курящего мужа. Поэтому Даня курил только тогда, когда матери не было дома. Когда дома становилось немного безопасно.
— Хочешь? — старший протянул сигарету, но Лера молча помотала головой, на что тот пожал плечами и закинул сигару за ухо. — Зачем пришла? Ещё одна просьба появилась?
— Родителей долго нет, уже поздно. Они не говорили о планах каких-нибудь на сегодня? — она врала, придумывая темы для общения с братом, и тот это понял сразу, поскольку ни разу Лера просто так не приходила к нему.
— Нет, — старший скидывал пепел в банку и делал глубокие затяжки. Запахло горечью сигарет, а табачный дым собирался под потолком и терялся в тёмных шторах, — ты вроде не маленькая, чтобы бояться оставаться одна. Так зачем пришла то?
— Мне страшно, — это уже было правдой, поскольку тишина сильно давила на уши. — Я бы… Я бы хотела посидеть тут. С тобой.
— Сиди.
Даня снова пожал плечами, в очередной раз сделав затяжку. Он продолжал держаться хладнокровия, молча смотря куда-то в окно. Лера на дрожащих ногах медленно опустилась на пол, сев в позу лотоса. И они замолчали. И молчали долго.
Никто из них так и не решился на разговор, предпочитая сидеть в смиренном молчании. Слишком большая пропасть была между ними, чтобы говорить о кровной близости. Словно они и не были родными. Не были теми самыми братом и сестрой в общем людском понимании. Много утекло времени. Много было потеряно. Лера вряд-ли сможет простить его, как и он её. Это детская обида была сильной, болезненно щекоча сердце в груди. И вряд ли можно было что-то изменить.
— А почему ты не можешь съехать? Ведь мать тоже тебя нехило так пилит.
— На то есть причины. Маленькая ещё.
— Странный ты…
— Не меньше тебя, чудик.
Это у нас семейное.
Они ещё какое-то время помолчали, после чего разбежались по комнатам. Лера окончательно запуталась. Как в себе, так и в самой ситуации. Голова шла кругом. Она даже не поспевала за собственными мыслями. Однако, разговор со старшим немного изменил её взгляд на жизнь. Кажется, она уже не так сильно его ненавидела. Да и он, наверное, тоже что-то для себя понял.
Даня не был так плох. Мудак, но с душой. Единственное, что его отличало от матери — холодный рассудок и сдержанность.
«Даня был моей последней надеждой. А потом он меня бросил».
