All The Things We Shared (Всё, что мы разделяем)

— Эй, эй, да хватит уже, Куси, почему ты ведёшь себя так странно? Некоторое время спустя, после того, как Моуз поправилась настолько, чтобы встать на ноги и уйти от беспрестанных манипуляций и бормотания Таннис, четыре Искателя Хранилищ в отсутствии более важных дел смеялись и шутили в баре Мокси, обычное дело для экипажа Убежища-3 (хотя Моуз не оповестила друзей, почему заказала только газировку. Эту проблему она оставила на потом, обязательно подумает об этом потом, заверила она себя.) Зейн пошёл к стойке заказать очередную порцию напитков и задержался поболтать с Мокси, в то время как остальные сидели за столиком. Однако на сей раз питомец З4ЛПа вёл себя неуместно, не желая отъебаться. Два часа к ряду он кружил около неё покровительственно, извивался между ног, и в конце концов улёгся поперек её ступней под столом, но только на мгновение, прежде чем снова вскочить и потереться о неё и тревожно заскулить. — Скаги особенно чувствительны к феромонам. У тебя менструация? — загудел робот. — О, мой Бог. З4ЛП, какого члена ты спрашиваешь об этом… — Моуз закрыла руками лицо, быстро налившееся земляничным румянцем. — Нет, нету, а он ведёт себя так уже несколько недель. Даже если бы у меня была менструация, он себя так никогда не вёл, да и с Амарой или с кем-либо ещё тоже. Охотник задумался на мгновение, сузив свою зелёную оптику. — Это похоже на поведение, которое я наблюдало в стае диких скагов. Они ведут себя особенно осторожно и оберегающе по отношению оплодотворённых самок. — Под оплодотворёнными имеешь в виду… — Беременных. Ждущих детей, как говорят люди. Моуз подавилась газировкой, застыв на кратчайший миг, который, как она надеялась, можно счесть смущением из-за необоснованного предположения. Она покашляла, прочистив горло, и направилась к бару под предлогом попить воды. Сделала всего несколько шагов, когда Амара в шутку заметила: — Ого, Моуз, — пьяно засмеялась та, слепо ткнув пальцем в стрелка. — Хочешь нам что-нибудь рассказать? Повисла неловкая, напряжённая тишина. Она нарушилась фырканьем Моуз. Сама мысль была настолько смехотворной, что она не сдержала усмешку, несмотря на попытки сдержаться. Хихиканье сменилось стаккато смеха. На глазах друзей она смеялась, фыркала и брызгала слюной, да так сильно, что медленно опустилась на пол, дабы не свалиться. Сейчас не время терять самообладание, Моуз, с эмоциями можно разобраться позже, держи себя в руках… Она хохотала. Боже, как она хохотала и гоготала, корчилась на полу, свернувшись калачиком на боку. Неконтролируемым и маниакальным, хриплым смехом. Почему это было так смешно? Смешно же, не так ли? Она не могла остановиться. В баре Налётчики и искатели Хранилищ уставились на неё, застыв на месте. Лилит широко раскрыла глаза. — Моуз…? Ты в порядке, убивашка? — единственная поинтересовалась она. Смех усилился. Слезы скапливались на глазах и стекали по носу, падая на пол. Что с ней не так? Почему она не прекратит? Лёгкие с трудом дышали и надувались, чтобы поддерживать смех. Она чувствовала всё и ничего одновременно. Эйфорию и оцепенение, будто она смотрела, как кто-то смеётся до коликов в животе. Как механоид, у которого топливо на исходе, она перешла в головокружительные приступы хихиканья и хрипящего кашля, которые сами по себе замедлялись, пока не остались одни только глубокие сопящие вдохи. И истощение. Казалось, что посетители бара и её друзья, все смотрели на неё, по-прежнему стоя на своих местах. Она ненавидела их глаза. Это не имело значения. Всё, что она видела со своего места, это глухую стену, переходящую в грязный пол. Послышались шаги. Одна пара — размеренная, целеустремлённая и осторожная. А потом она ощутила руку на плече, как и всегда прежде. Зейн нёс с собой тепло. Ладони его тактических перчаток без пальцев нежно сдавили её кожу. Моуз не пошевелилась и не ответила. Он присел на корточки у неё за спиной, тихо вздохнул, как кто-то по-своему понимающий и знающий, что такое не полностью хозяйничать в собственной голове. — Поднимайся, тебе здесь не место, — Зейн мягко приблизился и слегка переместил её, чтобы протиснуть руки под колени и спину. Она не нашла сил придать этому значение и позволила взять себя на руки. Безвольная тряпичная кукла на руках. Она чувствовала на себе взгляды команды, когда он вынес её из помещения. Лицом она прижалась к его груди, взгляд слепо уставился на его куртку. В её каюте он без лишних слов осторожно опустил её на койку. Сел у изножья кровати в полурасслабленной позе, как и всегда, когда наступала его очередь дежурства. Моуз не помнила, в какой момент заснула, но узнала, что на следующий день, после бог знает скольких часов сна, он всё еще был рядом. Придвинул к ней стул и заснул весьма незавидным образом, уткнувшись лицом в полку. Его глазная эхо-повязка светилась, как система безопасности, наблюдающая за ней. Повязка, должно быть, реагировала на движение, потому как стоило ей проснуться, проснулся и он. — Привет, — тихо прошептала она, оторвавшись от подушки. — И тебе привет, — поприветствовал он, отлепляя щёку от полки. — И доброутро. Моуз внезапно и очень остро пережила события предыдущих дней. Смущённо закрыла лицо и тихонько пробормотала: «Боже мой, сколько людей видели меня прошлой ночью». — Похоже, ты чувствуешь ся лучше. Так те нужно поговорить об этом иль не? — А? Да? Нет, не хочу… — она снова вздохнула и приняла сидячее положение. — Мне нужно, хочется поговорить, но не о вчерашнем. Стоически, как обычно, если не чуть сбитый с толку, Зейн сморщился и жестом позволил ей продолжать. Она не могла ему сказать сейчас, ребенок — это чёртова бомба, обязательство, и она должна была знать, останется ли он подле неё, но не из-за того, что попал в капкан. — Мы могли бы… дать нам название? Приклеить ярлык? Что-либо? — Эээ, — он изогнул бровь, еще больше смутившись. Моуз ущипнула себя за переносицу. — Я имею в виду — чёрт возьми, вся эта старшешкольная, тренировочно-лагерная и подобная долбанная подростковая чушь снова и снова — кто мы друг для друга? Да, мы напарники, да, мы друзья, да, секс потрясающий, но что я для тебя значу? Видишь ли ты когда-нибудь… жизнь со мной?» — Эээ, — протянул он. — Не думала, что заслуживаешь кого-то… получше? — Чего? Должно быть, она неверно его расслышала. Должно быть. — Не пойми мня неправильно, я знаю, что дьявольски красив, и я польщён, но ты молода, значительно моложе мня. Не хошь остепениться с кем-нить… Даж не знаю, кто те больше подходит? Я знаю, ты какое-то время приударивала за Амарой. — Я спрашиваю не Амару, а тебя. Она свесила ноги с койки, чтобы лучше его видеть. Старый хер день за днём расхваливал свою внешность и мастерство, а сейчас? Нёс самоуничижительное дерьмо сейчас? — Я… не знаю, смогу ли я ответить, Моуз, но я действительно не тот мужчина, с которым ты бы хотела иметь что-то общее в долгосрочной перспективе. Была у мня девчуля, не кончилось с ней хорошо. Так что если хочешь услышать ответ, я единственно могу сказать, что ты не захочешь этого. Наступила оглушительная тишина, тем временем он нервно глядел на её широко раскрытые глаза недоверия. Кашлянул, чтобы снять напряжение. — Мне нужно идти. — Подожди, подожди, что это за ответ? «Ты не захочешь этого»… Ну, может, захочу. Кто ты, блять такой, чтобы решать, что мне делать, а что нет? Ты хочешь сказать, что ты вроде как лажовый? Я видела, как мой бывший умирал под грудой обломков вместе со всеми остальными, которых я любила. Я — олицетворение лажи, поверь мне, мы на равных в этой мусорной куче, но я справилась. — Справилась со своей, Моуз, но я не хочу, чтобы тебе приходилось иметь дело с моей. — Да ты… обращаешься со мной, как с дитём малым, кто самостоятельно решить не может, что для него лучше, но я не какая-то дура с оленьими глазками, которая лезет куда не надо, я знаю, как устроить свою личную жизнь. Они оба встали, Моуз на голову ниже его, но источала сильные ярость и огонь, которые более чем компенсировали её рост. — Ну и, большой и страшный Оперативник чертовски жёсткий, чертовски ветреный, чтобы состоять в здоровых отношениях? — Я не знаю, как мне состоять в отношениях! С каждой пассией — с каждой проклятой пассией, кто сближалась со мной, происходило одно из двух… — Зейн демонстративно поднял два пальца и махнул рукой. — Либо погибала, либо, в лучшем случае, презирала мня до глубины души, как пьяница презирает воду. Любой, кого я када-либо «подпускал» к се, вонзали мне нож в спину, и терь моя кожа дьявольски толстая для всех, кто посмеет оказаться рядом. Вот так! Он вскинул руки, затем скрестил их, как будто разрешая их вопрос. Моуз уставилась на него, сердитая и с разинутым ртом как у рыбы. — О, о, теперь я понимаю. — Она прижала палец к его груди, давление и пугающая тяжесть её взгляда выталкивали его к двери. — Тогда пусть ты и твоя «толстая кожа» убираются к дьяволу из моей каюты! Она вытолкнула его за порог и не в силах захлопнуть раздвижную дверь решила ударить кулаком по кнопке, заставив его отпрыгнуть ещё на шаг назад, когда дверь закрылась. «Как я и сказал», с грустью подумал он про себя, ещё раз с сожалением взглянув на дверь Моуз, и отвернулся. «Презирают мня до глубины души». Из-за двери послышался грохот чего-то сломанного и приглушённый крик злости и разочарования. — Мне необходимо выпить, — вздохнул он и направился к Мокси.