flashback
Избитое и уже ослабевшее от нескончаемых ударов тело мешком валится на пол. С разных сторон без остановки прилетают пинки, огромная доля которых приходится на живот и в бока. На побледневшем лице, покрытом гематомами и свежей размазанной по нему же кровью, виднеется лишь принятие. Принятие и попытки понимания происходящего вокруг. Ведь с тех пор, как его голову расшибли о стену, сознание начало медленным, но верным темпом покидать голову. Боль, гнев, разочарование… Все эти стадии Чимин пережил ещё пять минут назад, когда его безжалостно вмазывали в дно существования морально и физически, указывая на то, какое место он занимает в данной иерархии. Онемевшую правую руку парень перестал чувствовать ещё с тех пор, как её придавили ножкой студенческого стула. Нет, не придавили. Сломали. Металлической, ржавой и с разных сторон обцарапанной с давно слезшей краской ножкой, кажущейся в какой-то мере уже ночным кошмаром. И добивались этого усердными стараниями, через болезненный скулеж и крики парня, отчаянно зовущего на помощь. Ещё один пинок приходится точно в солнечное сплетение, выбивая остатки кислорода из лёгких и отголоски здравого ума из черепной коробки. Голоса, без конца в издевательской манере повторяющие одну и ту же фразу, начинают создавать в совокупности друг с другом однородную неразличимую массу. Со стороны, на лицо, внезапно льётся сок. Чимин на это бесконечно надеется. Он надеется, что это сок, а не чьи-либо испражнения. Он надеется, что пинают его не в жизненно важные органы. Он надеется на то, что все происходящее на данный невыносимый момент — сон. Глаза, прикрываемые тяжёлыми веками, еле различают картину, происходящую вокруг, в то время как звон в голове только лишь набирает обороты. Внезапно, удары, за секунду до причинявшие неимоверную боль и приносившие чувство максимального унижения, пропадают. А Чимин начинает чувствовать животный страх куда сильнее, чем чувствовал когда-либо до этого момента. Справа, насколько у светловолосого получается различить, что получается довольно смазано, доносятся еле слышимые смешки. «Он ещё в сознании?» «Бедняга пытается изо всех сил. Вот она, сила любви». — Этот педик ещё не отключился? — Парень с грубым хриплым голосом со стороны слегка пинает Чимина в покалеченное предплечье, вынуждая согнуться пополам в болезненном стоне. — Тц. Пару бесконечно длящихся минут, на уши, которые нарастающими темпами накрывает невыносимый звон, начинает давить тишина опустевшего помещения. Чимин прикладывает все возможные для него на данный момент усилия, чтобы раскрыть с недавних пор неимоверно потяжелевшие веки и увидеть расступившуюся в разные стороны толпу студентов. Парень слегка приподнимается на локтях, подрагивая от болезненных ощущений. Он всё ещё может. Всё ещё может бороться с собственным желанием покончить с жизнью и закончить бесконечную череду унижения и издевательств в свою сторону. В толпе, глазами избитого парня размыто и мельком прослеживается несколько вспышек. А через мгновение, до Пака наконец-то начинает доходить суть происходящего. Одетые с иголочки, выглядящие совершенно идеально парни и девушки снимают на видео все те унижения, которым подвергают с долей пополам способного их вынести, избитого и униженного парня. С рубашкой, на которой местами прослеживаются пыльные следы подошвы чьей-то обуви, с шеей, на которой покоится несколько свежих, совсем недавно оставленных гематом и следы чужих пальцев, душивших его. С купленной на сэкономленные деньги дорогой фирменной студенческой униформой, на данный момент больше походящей на тряпки, разгрызенные собаками и растоптанные крупнорогатым скотом. Растоптанные также, как и любое упоминание о гордости и достоинстве, покоящихся в Чимине. С разных сторон, внезапно начинается воодушевленный гул студентов, ожидающих «свежей крови» и взбудораживающего зрелища, которое опредёленно, точно не оставит их, прогнившие с кончиков пят до самых макушек, души равнодушными и разочарованными. Их жизнь заключается в стадном инстинкте, позволяющем более слабым, духовно и физически, особям объединяться против того, кого они воспринимают опасным для сохранения системы — кем Чимин непосредственно и является. Он нарушает их понятия о правильной модели брака, отношений и любви в принципе. Ведь он парень, который возымел наглость влюбиться в такого же, как и он, парня. Дело не в девушках, отвратно надушенных дорогими парфюмами, идеально разукрашенными в грим, скрывающими все их внешние изъяны, и ведущими себя до омерзения, фальшиво. Не в парнях, воспринимающих мир как изысканное блюдо в дорогом ресторане, которое имеет право принадлежать исключительно им и обязано подходить их личным стандартам. Нет, не в тех, кто прячется за чужими спинами, трусливо высовывая испачканные в унижении других людей, кончики носов, норовящих то и дело просунуться туда, где им не место. И не в Юнги дело, который ускоренным шагом приближается к находящемуся на запачканном собственной кровью полу парню, массово униженному и избитому за единую фразу. Дело в Пак Чимине, опустившему стыдливо взгляд на серого цвета классические брюки, на которых моментами прослеживается чья-то невысохшая слюна и грязь с чужой подошвы. «Выродки в меня ещё и харкались…» Юнги, в пару шагов, оказывается у избитого и дышащего сбивчиво и хаотично тела. Взгляд Чимина преследует каждое действие со стороны шатена, слабо ухмыляющегося и глядящего сверху вниз, высокомерием вдавливающего ещё ниже. Светловолосый опасается взглянуть в глаза, не так давно разившие ненавистью и презрением. Больно, страшно, неприятно. Когда твой соулмэйт воспринимает тебя за ничтожество, достойное лишь унижения. Глаза, ненароком, цепляются за шнурки, обивающие горчичного цвета броги на ногах Юнги, за чёрные пуговицы на его рубашке, самая верхняя из которых расстёгнута, и даже за кулак с расцарапанными о чужое лицо костяшками, но не осмеливается поднять глаза выше и встретиться с полным отвращения взглядом. — Ты… — Шатен с раздражённым вздохом опускается на корточки, пододвигаясь как можно ближе к светловолосому парню напротив и хватает ладонью чужое лицо за скулы, сжимая как можно сильнее и принуждая обратить свой взор на глаза темноволосого. — Хах, как ты там сказал? Юнги выглядит в полной мере разъярённым, но старается держать лицо и не показывать собственную слабость перед темой, ранее затронутой Чимином. Взгляд младшего ненароком встречается с холодным и отстранённым, напротив, пробирающим до костей. В то время, как губы его, в издевательском и саркастичном тоне, выдают сказанную недавно младшим фразу. — «Юнги-я, ты мне нравишься». Так? — А глаза, по-прежнему, выражают лишь ненависть.flashback end
— Если я еще хоть слово услышу про моего отца, домой ты целым не доедешь. Уяснил? Ты же помнишь, как мы два года назад с тобой развлекались? — Проговаривает парень, практически со стиснутыми зубами, а взгляд такой же отстранённый и леденящий, как и всегда, остается неизменным. Голова младшего рефлекторно отстраняется от хватки мятноволосого, в то время как сам парень отходит на два шага от потенциальной опасности в его глазах. Сердце усиленно стучит, не позволяя мыслям сформироваться в цельную логическую цепочку, а дыхание сбивчиво укорачивает свой темп. Тело мелко подрагивает, сохраняя достаточную дистанцию с телом напротив. Нахлынувшие неприятные воспоминания выбивают воздух из лёгких, а землю из-под ног, вызывая животный страх. — Нет! — Внезапно выкрикивает Пак, предательски вздрогнувшим на мгновение голосом. — Я имею ввиду… Прости. Да, я больше не буду затрагивать эту тему, просто пошли уже. Мы привлекаем слишком много лишнего внимания. Лицо старшего искажается в непонимании и удивлении. Казалось бы, совсем недавно от Чимина разило наглостью и уверенностью в собственных словах, однако за момент недолгосрочного прикосновения и зрительного контакта, младшего будто бы передёрнуло. Но это событие не вызывает в старшем особую долю ответственности, в то время как он сам двигается к кассе, начиная держать уже более значимую дистанцию. — В любом случае, сегодня право выбора я отдаю тебе. — Юнги смотрит выжидающе, требуя обратить внимание на собственные слова и персону у Чимина, в то время, как виновник торжества изучает любопытным взглядом через стеклянные панорамные окна на кассе чёрного коня с блестящей на выступившем в промозглую осеннюю погоду, пробивающемся лучами через тучи солнце, гривой. — Чимин? Ты слушаешь? — Сонбэ, ты… Выбери за меня, я не бывал на скачках и не имею понятия, по каким критериям выбирать. — Чимин чешет неловко затылок, стараясь сдерживать завороженное внимание на тёмном жеребце, время от времени в игривой манере бодающем коневода, пытающегося изо всех сил нацепить на буйное животное тёмного бордового цвета вальтрап* с римской цифрой три, выведенной на нём белым цветом. Ровно по линии отстриженная грива придаёт виду коня строгости и серьёзности, не лишая животное природной величественности. Чимин задерживает дыхание на пару незначительных секунд, не в состоянии оторваться от взвинченного и дергающегося из стороны в сторону коня. Вдруг, неожиданно, вид прерывается. Недовольное лицо Юнги предстаёт перед глазами, вынуждая отвлечь своё внимание на него. Старший разворачивает Пака к себе и пронизывающе смотрит, выжидая ответа. Голову Чимина внезапно забивает аромат мяты, даря приятные прохладные ощущения. Чужое присутствие душит его, не позволяя высвободиться и мучает с каждой минутой всё усерднее. — Не отключайся. Я сказал, просто выбери понравившуюся лошадь. Для этого опыта не нужно. — Хорошо… — На долю секунды парень разворачивается, мимолётом осматривая привлёкшего его внимание коня и стремительно быстро выдаёт увиденную ранее на бордовом вальтрапе цифру. — Номер три, я выбираю третий номер. — Ты говоришь наугад или уже выбрал себе любимчика? — Выдаёт с ухмылкой на обветренных бледных губах Юнги и спешит выкупить пару билетов на места на трибунах и билет на ставку. — Пойдём на трибуны. Чимин хранит в голове воспоминания о заинтересовавшем его животном и уже более оживлённо следует за Юнги, глядя старшему в спину, прикрытую тёмно-серым тёплым пальто. «Он всё также горбится». — Думает Чимин, подмечая для себя всякие детали во внешности и поведении Юнги.