салат из нюхлеров по-австралийски

хенджин сбрасывает на кафельный пол новенькие туфли из недавней коллекции тетки кэрроу, безжалостно сминая задники пяткой, чтобы забраться на койку с ногами. руки чешутся потрогать свежие волдыри на лице, но он силой удерживает себя. с фурункулюсом лучше не шутить — хенджину уже доводилось испытывать его на себе, он знает, как охотно оно распространяется по телу при движении, и насколько болезненно лопаются надутые шишки. мысленно он проклинает джисона из рейвенкло как только может — его поганые руки чертовски хороши в колдовстве. к счастью, хенджин не всегда прогуливал зоти, поэтому он смог бросить ответное реласио, а потом, для профилактики, и локомотор. судя по лицу старосты, оказавшейся в тот момент рядом, кипятка было уже более чем достаточно, но отсутствие тормозов, видимо, передалось ему от джисона воздушно-капельным, иначе он не может объяснить свое нахождение здесь. или может. вообще-то, на пару плевать в штукатуренный потолок медпункта вместо торжественного ужина первого сентября — их с ханом традиция с самого второго курса, когда хенджин подставил джисону подножку, а джисон, разозлившись своему позору, разбил об голову хенджина тарелку с картофельным пюре. распределение не было интересно никому, кроме первокурсников, а вкусная еда была в открытом доступе на протяжении всего учебного года, поэтому они ничего не теряли, но и времени с пользой при этом не проводили. медсестра намазывает его какой то густой вонючей смесью до самого пупка, и в таком положении его застает сынмин. — твое расписание на столике, — говорит он буднично и смотрит невозмутимо. — пароль написал там же. у меня завтра чары и двое рун подряд с утра — будешь уходить отсюда сам. хенджин всем сердцем любил сынмина за его флегматичность. он был спокойным и рассудительным, чему хенджин завидовал на первых курсах, принимая его спокойствие за холодность, а шутки — за насмешки. он происходил из древнего магического рода и приходился хенджину четвероюродным братом, что было единственной причиной, почему хенджин еще не предложил ему встречаться, не желая повторять опыт нескольких небезызвестных семей, излишне заигравшихся со смешением крови. иными словами, если бы его решил навестить не сынмин, а минхо, он бы просто оборжался. и забыл бы отдать расписание — наверняка. поэтому именно сынмин, а не минхо занимает второе место из двух на его, хенджина, личном воображаемом пьедестале самых лучших парней на факультете. на первом, конечно, располагается он сам. — ты лучший, минни, — говорит хенджин. сынмин легко кивает, соглашаясь. — и не забудь извиниться перед джисоном, — добавляет. — он выглядит намного хуже, чем ты. — он всегда выглядит хуже, чем я, — фыркает хенджин. — кто угодно выглядит хуже, чем я. — ты понял, о чем я, — припечатывает сынмин, прежде чем выйти из-за его ширмы к выходу. хенджин провожает взглядом струящуюся ткань его дорогой мантии, пока она не скрывается за грязно-бежевой шторкой, и стискивает зубы, борясь с желанием почесать щеку. будет ли он извиняться? конечно нет. . когда хенджин просыпается на все той же койке, доисторические часы в углу показывают десять утра, а вся его холеная кожа удивляет тошнотворной жирностью. он не знает, из чего делают школьные лекарства — не собирался и не собирается записываться на медицинские курсы во второй половине дня трижды в неделю, убейте, — но надеется, что составитель его вчерашней мази давно горит в аду, потому что: а) она сама по себе — невыразимая мерзость, которую можно было придумать исключительно из злого умысла, и б) ему совсем нечем стереть плотную сальную пленку с щек, он он обязан прямо сейчас бежать в подземелья подобно сниджету, удирающему от ловца, чтобы успеть в столовую к обеду. на его удачу, урок в самом разгаре, поэтому хенджин успешно покидает больничное крыло и пересекает два этажа школы по в кой-то веки смирно стоящим лестницам в одиночестве и без происшествий. портреты еще не проснулись до конца, поэтому хенджин позволяет себе подмигнуть нескольким заспанным леди, не видя, как те машут ему вслед. солнце заливает коридоры искрящимся светом сквозь витражные окна, и хенджин спешит скрыться от него в сырости своей каменной темницы. бесконечная винтовая лестница холодна, как гренландия или тело хан джисона под действием глациуса. хенджин перепрыгивает ступеньки, держа курс на третий уровень подземелий, когда в него врезается что-то желто-рыжее. что-то желто-рыжее спрашивает озабоченно: — хэй, ты в порядке? и голос у чего-то желто-рыжего как будто доносится не просто из самой глубины хогвартских катакомб, а от самого ядра земли. в растерянности хенджин бросает полугрозное «в порядке!» и уже планирует бежать, как его хватают за рукав мантии. желто-рыжее цепляется за ткань крепко, хенджину так и хочется сравнить ее цену с ценой кое-чьей жизни, но он чувствует себя слишком отвратительно, чтобы препираться — возможно, он еще не полностью отошел от ссоры с джисоном. поэтому хенджин рычит: — вали на свои занятия, отброс! — выдирает свою одежду из рук незнакомца и практически летит к арке, ведущей в коридор. и не спотыкается на последней ступеньке, вовсе нет. он отряхивает плечи от несуществующей пыли и пытается поправить так и растрепанные со сна волосы на ходу, яростно стуча каблуками по камню, подгоняемый в спину извечными сквозняками. в гостиной оказывается как будто еще холоднее, чем обычно, когда хенджин добирается туда, по привычке мысленно салютуя гигантскому кальмару, соседствующему со слизеринцами в черном озере всего-то через пару стен. зеленый цвет обивок и портьер вызывает привычное чувство между успокоением и тошнотой, а еще не убранные эльфами обертки от конфет создают что-то, смутно напоминающее в его сознании уют. он добирается до душевых нехотя и с содроганием раздевается, не дожидаясь, когда согревающее заклятье подействует на узкое помещение. холод проникает под кожу, щекочет мурашками лопатки и щиколотки, морозит кончик носа. он тонет в пене и мыльных отдушках, растирает всего себя до красноты, но плотная сальная пленка так и остается на коже невидимым отпечатком. въедается хуже, чем чанбиновский дезодорант для квиддичных матчей — ультра-мужицкий, с мужицким ароматом мужика и нотками мужчины. хенджина передергивает, пока он смывает с себя остатки собственных волос. одеваться неприятно даже после сушащего заклинания, но в человека необходимо преобразиться — и хенджин преображается. сменные трусы — парадные, рубашка из китайского шелка — мамин беспричинный подарок, носки — стащенные у чонина в рождество год назад. влага из волос беззвучно всасывается куда-то глубоко в недры палочки — храни мерлин того, кто придумал косметическую магию. придавать себе небрежный вид долгими усилиями и ухоженный — в спешке — это два умения одинакового уровня сложности. хенджин, к счастью, владеет обоими. . столовая — это летающие свечи и воск во рту; это соки и соусы, хруст овощей и корок. для хенджина столовая — лучший и единственно верный способ использования большого зала. он, благоухающий, подобно бабулиной теплице, падает на скамейку, приклеиваясь к боку сынмина. тот грубо отпихивает его, ладонью прямо в щеку, но в то же время локтем пододвигает тарелку хенджина ближе к нему в качестве крошечного жеста заботы. перед самим кимом на столе раскрытый учебник истории магии и пергамент — обед уже к концу, сынмин дожидался его с пользой. хенджин ласково пинает его под столом и приподнимается за едой. накладывая себе запеканку, разглядывает слизеринскую часть зала — у них, помимо его самого и сынмина, остались доедать лишь стайка писклявых младшекурсниц и — на самом дальнем краю стола — ли минхо с седьмого — их доблестный староста, обложившийся всеми видами свинины и явно не торопящийся вставать в ближайшие полчаса, несмотря на то, что до следующего занятия всего жалкий десяток минут. он ест медленно, жует тщательно в гордом одиночестве, и хенджин нарочно задерживает на нем взгляд. спустя несколько мгновений сынмин дергает его за штанину, зыркает — сначала на минхо, затем на хенджина, затем снова на минхо. хенджин показывает ему язык, жалуется, растягивая буквы: — я же еще не здоровался с минхо-хеном, минни, не будь эгоистом. сынмин прикрывает учебник (собственный палец — между страниц в качестве аварийной закладки), чтобы шлепнуть им задницу хенджина. тот лишь выпячивает ее, прогибаясь в пояснице. сынмин вздыхает. хенджин знает, что минхо наверняка замечает их копошение — как минимум потому, что зал пуст, и они — единственное, на что здесь можно посмотреть. но он либо профессионально изображает незаинтересованность, либо просто не имеет до них дела, и в случае ли минхо верный ответ знает только ли минхо, поэтому хенджин не зацикливается. ест, ежесекундно убирая волосы ото рта, со скоростью света, а затем хватает сынмина за руку по пути на четвертый этаж — на нумерологию. и он вовсе не рискует упасть с движущейся лестницы, нет. и сынмин вовсе не спасает его от позора — когда такое было? . после часа пустых заигрываний с крошкой чо (она преподавала всего два года, но за это время количество студентов, желающих изучать нумерологию, выросло вдвое — она была молодой, понимающей, ну и, конечно же, привлекательной, куда же без этого) сынмин упархивает в библиотеку — покорять секцию исторической литературы и, как может предположить хенджин в собственной голове, кое-чье сердце. сам хенджин плетется на алхимию — самый тупой предмет на свете после магловедения, если кто-нибудь спросит его мнение. дополнительный усложненный курс дисциплины, сов по которой ты едва написал на удовлетворительно? именно та ноша, что жизненно необходима тебе на протяжении двух последних лет обучения. профессор пак (мистер пак джехен, но для вас, ребята, просто джэ, мы же не чужие друг другу люди на следующие несколько лет, верно?) записывал на нее авансом всех, кто подавал минимальные надежды неплохо сдать паук по зельеварению, а также тех, кого ему просто нравилось выделять из основной массы детей. хенджин выделял себя в первую очередь сам, поэтому профессору было бы тяжело его не заметить. через пару уроков совсем распогоживается, потому студенты радуются спуститься в сырость подземелий. бредя к лабораториям с толстенным справочником «продвинутых зелий и отваров» в руках, хенджин выискивает среди студентов кого-нибудь, отдаленно подходящего под определение родственной души. но чем дольше он идет, — шаги отдаются грохочущим эхом по всему коридору, и эхо множится от шагов остальных — тем яснее осознает — ни с кем из группы он отроду не общался. рядом с ним не оказывается даже чертового джисона — тот, как обычно, сидит себе на рунах и истории, не прикасаясь к практическим проявлениям магии. — трус, — плюет себе под нос хенджин, в следующее же мгновение замявшись: джисона здесь даже нет. он поднимает голову, но никому из сбившегося у резных дверей народа нет до него дела — лишь рыцарские доспехи чуть движутся в знак признания. открывший им джэ выглядит так, словно он только с попойки — или помойки, хенджин не удивился бы ни одному из вариантов. мешки под глазами занимают половину осунувшегося лица, которую не занимает гаденькая ухмылка, волосы, то ли засаленные, то ли перелаченные, торчат в разные стороны, а рабочая мантия покрыта пятнами и смята так, будто ее хранили в заднице у пикси. хенджин оказывается у самого дальнего котла быстрее, чем успевает о нем подумать. слиться со стеной — здорово, если уж не получилось слиться с дисциплины в принципе. неприличные рисунки, выведенные на столе нестирающимися чернилами, доставляют дополнительный комфорт, и он почти загорается желанием дополнить общую картину своими руками. но как только он берется за перо, кто-то окликает: — оу, мы уже записываем? хенджин стреляет глазами в говорящего и натыкается на то самое желто-рыжее нечто, встреченное им утром. оказывается, они стоят почти вплотную. хаффлпаффский галстук сияет на груди желто-рыжего так, что, будь хенджин нюхлером, от него не осталось бы и следа. хенджин бросает перо на стол и щурит глаза: — что ты здесь делаешь? парень пожимает плечами: — учусь? — я занял этот стол, — цокает хенджин. у него нет проблем с боевыми заклинаниями, поэтому мысленно он подбирает что-нибудь такое, что джэ определенно оценит, если парень не уберется в ближайшую минуту. — это единственное свободное место, — миролюбиво возражает желто-рыжее. — я уже понял, что ты не относишься к friendly side этого замка, поэтому всего одно занятие, и я оставлю твое высочество в покое и одиночестве, ладно? и, если что, меня зовут феликс. хенджин хмуро провожает взглядом руки феликса, скромно складывающие учебники на самом краешке и без того крошечного стола. он решает проигнорировать первую часть речи парня, лишь говорит скептически: — я в таком случае гарфилд, — и, хмыкнув, отворачивается. вскоре джэ, кажется, просыпается, и дает им задание. у зелья какое-то донельзя конченое название, которым хенджин проникается настолько, что даже не дочитывает его целиком, и еще более конечное применение. резать тараканьи усы — последнее, чем хенджин хотел бы заниматься знойным вторничным днем, но принимается за это он с небывалым усердием. феликс копошится где-то рядом, перебирая вонючую недосушенную полынь. хенджин, обчихиваясь и глотая сопли, думает, что теперь он ментально намного ближе к русалкам* — этот запах действительно невыносим. глядя исподлобья на довольно кружащего вокруг чьего-то котла джэ, хенджину думается, что все они, обманутые самым жесточайшим образом, просто варят паку мощное антипохмельное — либо же яд, но если хван и усвоил хоть что-то из курса зельеварения за прошедшие пять лет, так это то, что любого рода жидкий яд по консистенции всегда густоват, потому на последних стадиях варки его различными способами нудно разбавляют — но в их рецепте никаким из них не пахнет, да и жижа в котле идет мощной зеленой рябью при каждом его тяжелом вздохе. оставив феликса взбалтывать слюни неизвестного животного с каким-то сомнительным порошком, который не стал бы нюхать даже джэ, хенджин принимается перемешивать зелень в котле, стараясь не дышать исходящим паром. спустя пару минут они заливают смесь к другим ингредиентам и закапывают сверху каким-то маслом (хенджин подозревает, что обыкновенным подсолнечным), и, хоть их отвар и похож на блевотину, котлы ближайших к ним людей выглядят значительно хуже. разрываясь между желанием сесть, сложив руки на коленки, в ожидании приговора медленно, но неумолимо приближающегося зельевара или, напротив, усерднее воссоздать иллюзию бурной деятельности на рабочем месте ради простой человеческой показухи, которую он так трепетно и страстно любит, хенджин зачем-то присматривается к соседу по несчастью. тот, несмотря на складку сосредоточенности между бровями, кажется в относительно своей тарелке — едва слышно мычит под нос отдаленно знакомую хенджину зарубежную мелодию, а шипение зелья ему будто аккомпанирует, пока парень завораживающе плавно покачивается из стороны в сторону. поэтому, да, профессор настигает его в слегка рассеянном состоянии. мозг хенджина, к счастью, работает оперативнее, чем он привык, поэтому хван настолько быстро, насколько это возможно в принципе, готовит себя к расспросам о матери, тетушке, бабушке и младшей сестренке, которой у него от роду не было; готовит себя к замечаниям об одеколоне, о рубашке, стрижке и степени надутости губ — к неприятным впечатлениям, если обобщить. как оказывается, делается это зря, потому что: — кончиться можно, новичок, ли, и сразу с хваном! не то сотрудничество, о котором ты мечтал, малыш, верно? — сюсюкается джэ с этим феликсом, не обращая на хенджина ни капли своего поганого внимания. — не беспокойся, в следующий раз я займу для тебя стол поближе к цивилизованной части общества. если под цивилизованной частью общества, думает хенджин, имеется в виду тот парень, пытающийся достать через свой нос, вероятно, смысл жизни, то здорово быть кончем группы. он ни капельки не против. — по внешнему виду отвара видно, что руководил сегодня ты, верно, ли? хорошая работа. — продолжает тот. хенджин не уверен, зачем стоит так льстить кому-то настолько безродному и безымянному, как феликс, но продолжает ждать, когда внимание — или окончательный покой, вытекающий из его отсутствия — достанется ему. феликс выглядит непринужденно, когда говорит: — нет, профессор, за нашим столом царит полная демократия и внутрисемейное равноправие, а все обязанности поделены поровну. — угадаете, кто из нас родитель номер один, а кто — номер два, профессор? — вставляет хенджин. джэ игнорирует высказывание, но феликс кажется маленько позабавленным, что греет душу, хотя не должно. возможно, дело в огне, на котором до сих пор стоит котел. — угадаешь, кто первым в этом году будет сортировать безоары по банкам, хван? хенджин чешет нос. — хан джисон с рейвенкло отличная кандидатура, как мне кажется. что думаете, профессор? — я, — пак сканирует хенджина своим цепким взором с ног до головы, неизвестно что ища. — вообще ни о чем не думаю, хван. — жалко, — тянет хенджин. — но вы попробуйте на досуге, профессор, говорят, время от времени такое полезно. чья-то горелка в противоположной части аудитории издает задыхающийся звук, и размышлять о схожести его с кое-какими естественными реакциями человеческого организма для хенджина определенно интереснее, чем общаться с преподавателем. тот, тем не менее, предпринимает попытки: — я бы с удовольствием занизил тебе за острый язык, хван, но ты за столом не один, а ли заслуживает базового уважения, поэтому сегодня ваша общая оценка не пострадает. советую поблагодарить феликса после занятия, — он на мгновение замолкает, прежде чем добавить, отвернувшись от хенджина: — рекомендация сменить партнера в силе. ты мало кого здесь знаешь, однако я готов помочь в любой момент, ли. моя поддержка всегда к твоим услугам. и джэ уходит, взмахивая рукавом мантии. хенджин изображает рвотный позыв. * — поверья гласят, что русалки боятся полыни. . идти на вечернюю травологию после двух часов за котлом — сущее издевательство, и хенджин, не намеренный испытывать свои силы и нервы, сворачивает к гостиной. там его встречает минхо, держащий на лице обыкновенно неприязненное выражение на лице и полосато-рыжего кота — на коленях. хенджину отлично известно, что он относится к семейству низзлей — слегка кровожадных магических кошкоподобных с неоправданно завышенным самомнением, поэтому хван предусмотрительно держится на расстоянии, когда староста заговаривает: — мне казалось, ваши занятия не закончились. — просто казалось, — отмахивается хенджин, садясь в кресло. — сегодня только первый день. минхо зарывается пальцами в недры шерсти животного, источая почти умиротворение. — ага, и с факультета уже сняли тридцать баллов за пропуски. — тебе жалко? — драматично вздыхает хенджин. — хочешь расклад для хорошего настроения? — нет, но мне пришлось просить другого человека захватить кошачьей мяты из теплиц — между прочим, это твоя работа. хенджин закидывает ноги на подлокотник: — ты мне не платишь. — и не подкидываю чесоточный порошок в белье. они смотрят друг на друга несколько секунд. — я бы остался за теплицами с эриком и забыл взять твою мяту. и курить траву в первый учебный день не очень красиво, а я бы не устоял. на ковер перед хенджином приземляется сладкое перо какой-то четверокурсницы. — так всегда и происходило, — отвечает минхо. — когда будешь идти от джэ в следующий раз, возьми мне эклер с кухни. — сразу бы попросил, — пожимает хван плечами, направляя на перо акцио. оно прилетает аккурат в раскрытую ладонь, и хенджин протягивает его старосте: — будешь? — ешь сам. хенджин так и делает. . в учебный процесс он хоть и не без труда, но втягивается ко второму четвергу. в это время по-настоящему доконать успевает зоти, хоть хенджин и понимал, что для будущих мракоборцев дополнительный курс — даже несколько — неизбежен. он задумывается о смысле бытия в кабинете хираи, пока та смачно жует друбблс в ритм какой-то попсовой песенки, не слишком спеша принять его несчастную душонку, которую сама запросила в срочно-обморочном порядке сильно позже ужина. ее настроение прекрасно до блесток из глаз, и хенджин на ее фоне выглядит блеклой, искаженной тенью, пованивающей чем-то чистящим после отработки за перепалку в коридоре. он по очереди дергает края развязанного болотно-зеленого галстука, свисающие по обе стороны шеи, и бездумно пялится куда-то в стопки книжек позади профессорки, явно принадлежащие не ей, а кому-то поорганизованнее, преподающему ту же дисциплину, следуя методу исключения — очаровашке паку. наконец хираи с безмятежным видом откладывает перо: — что ж, хван, побеседуем? хенджин не останавливает себя от комментария: — беседовать стоило бы с чонином, мисс, это его вчера поймали за теплицами с травой. не меня. — но всем в школе известно, что ты большой знаток в таких делах, хван, — хираи разглядывает маникюр, будто на улице не вечер и будто ему не пришлось тащиться до третьего этажа замка из глубины подземелий ради нее. — быть может, я хочу посоветоваться. — советуйтесь на здоровье, — добродушно отзывается хенджин. — однако подсказывает мне чуйка, что ваш напарник сведущ в этой теме куда больше моего. хенджин ожидает характерного оглушительного чиха из глубины замка, но того не следует, и он слегка никнет. — вы оба сведущи во многом, малыш, но у бэма есть свои дела, а тебя, как члена моей группы углубленного изучения, я могу припахать в любой момент времени — удобно, не так ли? хенджин не пытается делать вид, будто ему не тошно, а хираи не делает вид, будто не замечает этого. — к тому же, твой староста исполнил так много хвалебных од о тебе, что мне пришлось прибегнуть к зелью, обличающему перевертышей. мистер ли, к счастью, оказался чист, а вот уровень твоей ответственности для меня под большим вопросом, но выяснить его опытным путем было бы в наших общих интересах, не думаешь? не думаю, мысленно хмыкает хенджин. он не имеет ни малейшего понятия, что нашло на минхо прямо перед профессоркой, учитывая, что в его расписании зоти всегда имело чисто символическое значение, но может предположить, что старший руководствовался либо местью, либо ленью — как, впрочем, и всегда, когда дело касалось исполнения обязанностей, которые ему не симпатизировали. он незаинтересованно чешет щеку. — перед началом года у нас с уважаемым директором состоялся увлекательный разговор, — продолжает хираи так, словно обсуждает с ним не слишком впечатляющую сплетню. — я второй год убеждаю его в необходимости проведения массовых мероприятий по сближению учащихся с разных курсов и факультетов, создания полноценных и функционирующих органов самоуправления и других вещей которые тебя не интересуют, что, впрочем, нормально в вашем возрасте. в общем, мы договорились о кое-каких реформах вашей внеурочной деятельности, и первый шаг — создание дуэльного клуба. хенджин не замечает нервного смеха, вырвавшегося из собственной груди. — то есть, вы заметили, что после окончания второй магической и всех перемен в жизни нашего общества мы стали чересчур мирно жить, и… решили устроить кружок травмоопасных магических поединков для тупорылых пубертатных волшебников? от школы останется одна пыль, а от межфакультетской дружбы — и того меньше. он на мгновение ловит себя на мысли, что глупо с его стороны разрываться от негодования по такой незначительной причине, но у него действительно плотное расписание и тяжелая с непривычки неделя — неужели нельзя оставить его намучавшийся мозг в покое? — в том-то и дело, что команды дуэлянтов будут включать все факультеты, хван, а сам факт соперничества и возможности помахать палочкой после уроков сократить стычки между учащимися — вот что вам по-настоящему знакомо и близко, не так ли? я провела годы в мракоборческой академии, наблюдая за действительно тупорылыми качками из дурмстранга, и, по сравнению с их побоищами, ваши с хан джисоном конфликты — детский лепет. — большей части школы нет и пятнадцати, профессор, вы правда так удивляетесь детям? как и лепету. — не удивляюсь, милый, за ними я здесь и нахожусь, — она вздыхает, придвигая к нему миску конфет, стоявшую до этого за горой исписанного пергамента. — угощайся, почему стесняешься? хван кривится, глядя за спину профессорки: — не фанат сладкого. а еще у него чертовски затекает задница, а время в этом кабинете тянется мучительно медленно, как пивзовская слизь из волос. — жаль, — вздыхает она. — тогда просто собери для меня дуэльную команду: минимум десять человек со второго по шестой курсы, считая тебя, плюс семикурсники — по желанию, плюс название для команды. народ должен быть со всех факультетов, помнишь, надеюсь; фамилии занести в список, — она с довольным видом леветирует свиток, перевязанный розовой лентой, прямо к хенджину на колени. — либо прислать мне в электронном формате, раз теперь в школе узаконены гаджеты; в любом случае, ты значишься там первым, и я тебя не уберу. хенджин разматывает пергамент: действительно, он уже вписан профессорским витиеватым почерком наверху листа, и, подсказывает ему чуйка, бесполезно будет пытаться свести чернила. он обреченно трет лицо, задавая последний вопрос: — вы слышали что-нибудь о принципе согласия, профессор? — конечно, хван, тяжело было бы не услышать, но в пределах моей углубленной группы он действует крайне выборочно, так уж сложилось. у тебя неделя на формирование команды, если буду в хорошем расположении духа — две, но с тебя эссе по сглазам. еще вопросы? хенджин сладко улыбается: — никаких, профессор хираи. спокойной ночи. а выйдя из кабинета пинает соседнюю стену — за неимением возможности изувечить дверь. . таким образом, на шестом году обучения в школе чародейства и волшебства хогвартс хван хенджин выясняет, что у него совсем нет знакомых — все благодаря профессорке хираи. по истечении первой данной хенджину недели у него набирается достаточно народа до пятого курса, а после он приходит к самому настоящему тупику, что загоняет в отчаяние, а после напоминания об эссе — в беспросветную апатию. он был искренне уверен, что у него достаточно друзей — действительно хороших друзей, но ни единая душа возрастом от пятнадцати до восемнадцати лет, помимо стайки пятикурсниц-сталкерш, преследующих его поселение пару лет, даже бровью не повела на его чистосердечную просьбу подсобить и расписаться около своей фамилии на вшивой бумажонке. ни (что было ожидаемо) чонин, ни его однокурсники — черен и сончан с рейвенкло, рюджин из гриффиндора и тео из хаффлпаффа — не согласились присоединяться к клубу; одногодки самого хвана вовсе стали держать от него дистанцию в три метра минимум, и этим все было сказано. с ним остался лишь сынмин, но и тот практически выбил из него непреложный обет, что никакие дуэли его не коснутся. а полтора часа алхимии по понедельникам дополняли его нежелание жить именно так, как они всегда умели, то есть просто блистательно. чуть меньше, чем за месяц посещения курса хенджин смог выучить целых три имени: семикурсник хонджун со слизерина, который бывал в их гостиной настолько часто, что знал его, кажется, один минхо, такая же семикурсница дахен с хаффлпаффа и ли феликс, который, вопреки угрозам джэ усадить его чуть ли не за учительский стол, продолжал составлять компанию хвану. тот, к своему удивлению, понял, что привыкает к парню. как-то неуловимо он скрашивает школьные будни, когда хенджин, привычно старающийся слиться лицом с партой, завидев хаффлпаффца, внутренне оживляется и — к своему ужасу — настраивается на получение знаний. но признавать этого не хочется даже в плохие дни — особенно в плохие дни. лихорадочно ища в справочнике замену для закончившегося сиропа термопсиса, он забывает не только откликнуться на приветствие, но и тот факт, что ли феликс, почувствовав с вами малейшее сближение, ни за что не станет терпеть пренебрежение своей персоной. — хэй, хван хенджин, — раздается ему прямо в ухо. — если ты вдруг стал столь заинтересован в получении знаний и больше не нуждаешься в моей компании, стоит ли мне оставить тебя наедине с котлом и присоединиться к той гриффиндорке во втором ряду, пока ее напарник болеет? думаю, профессор пак оценил бы этот жест. хенджин морщит нос. — что, блять, ты несешь? — спрашивает он, не поворачивая лица, чтобы не впечататься носом в подбородок феликса. тот, на счастье, отходит. — не разговаривай со мной матом. я, если ты не заметил, не хан и не ким. и хенджину кажется странным то, насколько может давить на него взглядом и присутствием такое крошечное и веснушчатое сосредоточение всех существующих оттенков желтого. — ты и не моя мамочка, раз уж на то пошло, — выплевывает он. — сбавь тон, черт возьми. — а если нет? — отзывается ли раздражающе безмятежно. — если не сбавлю, то что? сглаз в меня пустишь? я — вдруг у тебя проблемы со слухом — не хан джисон. и, наверное, хенджину, как относительно здравомыслящему человеку шестнадцати лет отроду, стоило перестать спорить с этим парнем. к сожалению, он проспал все жизненные уроки по самоконтролю. он всплескивает руками: — чего ты, нахуй, прицепился к ебучему хан джисону? если вы держитесь за ручки и ебетесь в пустых классах в перерывах между занятиями, надеюсь, ты хотя бы сверху. с днем рождения его поздравил, кстати? и в этот момент феликса хочется испепелить одними глазами — не бомбардой, как хан джисона, а самой мощной и неконтролируемой магией, заложенной природой в саму суть волшебника. почему-то кажется что именно этот он достоин, а не жалкого боевого заклинания для пятого курса. — может, и ебусь, — легко пожимает феликс плечами, и струящаяся ткань его мантии колышется в такт сердцебиения хенджина. — а поздравить — поздравил, спасибо за беспокойство. мой — следующая дата, кстати. хенджин только зло хмыкает. он уже не может терпеть этот разговор как из-за манеры ли держаться, так и из-за полного отсутствия у него смысла. неужели он так заслуживает беспочвенных нападок? неужели он не имеет права на плохое настроение в тяжелый период? — и что я, черт возьми, должен сделать? — восклицает он, и получается, возможно, чересчур громко. он не задумывался о том, почему в их перепалку еще никто не попытался встрять, но, как оказалось окружающие ее даже не замечали. неведомым для хенджина образом феликсу удавалось контролировать тон их обоих — это еще больше вводит в уныние. — поздравить тебя с прошедшим? задницу тебе полизать? встать на колени перед хан джисоном? принести публичные извинения? — он чувствует, как стремительно выдыхается, как тяжелеет камень на его плечах и как растет превосходство феликса, которого он словно и не замечает. а феликс почему-то, блять посмеивается. причем не насмехается — посмеивается. — не так грандиозно, хван, сбавь обороты — я не изверг в конце концов. но кое в чем ты был прав: с твоей стороны было бы очень мило поздравить меня с днем рождения и еще милее — извиниться. а совсем по-хорошему — сказать мне ответное привет. у него мягкая улыбка и мягкий изгиб бровей. они словно тушат яростный огонь в груди хенджина, заставляя чувствовать омерзительное опустошение. — поэтому давай начнем с начала, — продолжает феликс. — хоть урок уже и начался, — стоит ли пояснять, что хенджин и не заметил? — привет, хенджин. извини, что полез к тебе, когда ты был сосредоточен на своем деле — мне хотелось лишь немного твоего внимания. теперь ты. есть среди учеников, определенных на слизерин, распространенное явление: они терпеть не могут людей, способных преклоняться перед другими людьми так, будто это им вовсе ничего не стоит. будто у них нет ни гордости, ни умения ценить собственное мнение, ни желания расти как личность, будто они ничего не представляют из себя как люди и не планируют этого менять. зависть ли это? практически всегда. хенджин берет себя в руки: расслабляет плечи и мышцы лица, смотрит на джэ, чтобы почувствовать крупицу превосходства в момент, когда он сам чувствует себя раздавленным и униженным. — здорово, ликс. с прошедшим. я ебать как зол на тебя, но сделаю вид, что нет. нормально? его совсем не задевает снисходительность, которой сочится весь ли: его поза, положение рук, выражение лица и искрящийся взгляд. — мне бы хотелось заставить тебя повторить все это с лицом, будто тебе не срали в рот, и, желательно, употребить слово «извини»… — он на мгновение замолкает, улыбаясь буре внутри хеджина. — …или «прости». или «мне жаль», или «я не хотел» — вариантов много. но думаю, на этот раз сойдет и так; я тебя все равно уже простил. и спасибо. я решил, что мне не с кем отмечать, но должен был сказать тебе. хенджин трет лицо вместо того, чтобы придумывать феликсу внятный ответ. к тому же, что-то подсказывает, что от него такого не ждут. отвар, которому джэ посвятил занятие, оказывается не слишком трудным, но они не успевают его закончить, поэтому хенджин сам вызывается доваривать. феликс не выглядит удивленным, лишь говорит, уходя: — обратись к кихо с седьмого и бомгю с пятого, кстати — тебе есть, что им предложить. до встречи. хенджин от удивления чудом не переворачивает котел.