Untergrundbahn

Тревога сковывает все его дрожащее тело стальными цепями, абсолютно ледяными, оставляющими на коже невидимые ожоги. Это мешает ровно двигаться. Ноги заплетаются, а руки, цепляющиеся за перила, слушаются с трудом. В ботинках противно хлюпает, да и под ними тоже — он наступает ниже на ступеньку, покрытую несколькими сантиметрами воды. Уже не холодно, даже будто привычно. Пальцы на ногах по ощущениям давно онемели, в его мыслях абсолютно синие и безжизненные. Но сейчас на это плевать. Это совершенно не важно. За его спиной все еще хрипло дышит Люк, изо всех сил стараясь оттянуть приступ, дышать ровнее, не волноваться так сильно. Но разве это возможно, когда Аякс, весь изломанный и самый пострадавший из них, исчезает под слоем воды и так и не появляется? Уже больше пяти минут. Кэйя сейчас не может вспомнить планировку той комнаты. Было темно, было не до этого. Насколько высокий там потолок? Насколько возможно, что доплыв до нее, Аякс смог вынырнуть из-под ледяной водной тяжести и начать дышать? Кэйя жмурится изо всех сил — так обязано быть. Иначе Аякс бы не смог продержаться настолько долго без воздуха. Но, может быть, и правда не смог. Задохнулся под слоем давящей мутной воды, не найдя выхода или сил вернуться обратно к ним. Кэйя четко может представить себе это. В мельчайших деталях, словно кадры из фильма. Словно кто-то теряет жизнь не здесь, перед ним, а там, за плоским экраном, где все точно не по-настоящему. Но прямо сейчас перед ним реальность, самая жестокая из возможных. Которую Кэйя не мог бы представить и в самых страшных кошмарах. Он все продолжает вглядываться в воду, у которой лишь еле заметно мерцает поверхность, ведь вокруг почти абсолютная темнота. Это кажется бесполезным. Пока в голове он судорожно повторяет, что на счету каждая секунда — в реальности они тянутся чрезмерно долго, совершенно ничего не меняя. Роза позади него что-то говорит, но он не слышит. Все его внимание сконцентрировано сейчас лишь на воде и дыхании Люка на фоне. Кэйя заходит еще глубже на пару ступеней, наклоняется и вертится из стороны в сторону, пытаясь увидеть хоть что-то в этой воде, но все оказывается безуспешным. Аякса просто нет. По спине бегут мурашки от самых худших мыслей. Как бы Кэйя не грызься с ним, он точно не мог хотеть для парня подобного. Аякс был хорошим. Какой-то частью точно. Той, что успел им всем показать. Добрый. Смелый. Глуповатый душа компании. Готовый на очень многое ради других. Но Кэйя слишком хорошо знал таких людей в реальной, обычной, жизни. Он мог бы поклясться, что знакомство Аякса с Дилюком началось с какого-нибудь самоуверенного подката и очевидной попытки соблазнить. Пусть нечасто, но Кэйе встречались подобные экземпляры. И понять он их не мог. Но больше всего не мог понять Аякса. Зачем так стараться ради Дилюка, если конечная цель сводится всего лишь к... постели? Аякс был симпатичным, очевидно богатым и достаточно харизматичным. Ему не нужно завоевывать неприступные крепости. Многие ворота во дворцы сами распахнутся перед ним. Но нет. Почему-то Аякс настаивал на одном конкретном свидании в ресторане… На двух… кафе с котами, да? Как все это можно было бы объяснить разумно, а не простым «он идиот», что повторял Венти, каждый раз смотря на друга, Кэйя не знал. Да в целом это и не было настолько важным. Все в эту секунду было неважным, кроме жизни парня, которую тот совсем не берег. — Там был свет, да? Я что-то видел, ребят! Опять мигнуло! — кричит Венти во все горло, тоже подбегая к воде. Свет и правда мигает где-то вдалеке под толщей воды. Мигает и внезапно затухает. Мгновение, за ним еще одно, но ничего не меняется. Только темнота. Кэйя не помнит, как срывается с места. Кажется, в экстремальных ситуациях какая-то осознанная часть мозга в нем отключается, и действует он словно на рефлексах, инстинктах, на чем, блять, угодно, но главное — это работает. Под ледяной водой, он хватает Аякса за одежду, изо всех сил тянет его к лестнице. Холод сковывает горло, вокруг совершенно ничего не видно, не слышно из-за воды в ушах. Но они всплывают наверх, и Кэйя судорожно глотает воздух, рывком выдергивая Аякса к перилам за собой. Звук брызг и кашля разрывает тишину. Кэйя вылезает из воды, все также за одежду вытягивая парня на сушу, пока позади них суетятся Роза и Венти. Аякс скользит неслушающимися ногами по ступенькам, дышит хрипло, точно с бурлящей от вдохов водой в легких. Кэйя чувствует, как мокрая повязка с глаза скользит по лицу ниже, падая куда-то на плечи или ключицы, но ему сейчас плевать на это. Он крепко держит Аякса, во все глаза разглядывая и пытаясь понять его состояние. Встречается с его синими океанами взглядом, в них будто бушует безумный шторм, что-то отчаянное и непокорное, несдающееся не под какими обстоятельствами, крепкое, все еще ничем непоколебимое. Он на пару мгновений тонет в чужих эмоциях, пока они как-то неловко и незаметно друг для друга, путаются в ногах, поскальзываясь и падая. Кэйя успевает подставить руки так, чтобы перехватить Аякса за предплечья и не дать его ребрам снова встретиться с бетонным полом. — Дилюк, — только и выдыхает со стоном Кэйя, чувствуя, как от неудачного падения резкой болью отдают лопатки, даже сейчас в почти полной абстрагированности он слышит его хрипы. — Да, да... нашел, — торопливо откашливается Аякс, все еще нависая над Кэйей не в состоянии сконцентрироваться на окружающем пространстве. — Голова… кружится. Кэйя поднимается первый, вылезая из-под парня и после подхватывая его под плечо, усаживает рядом с Люком, только сейчас замечая в руках Аякса портфель. Тащил его, значит, изо всех сил. И нашел же ведь. В секунду его наполняет невероятное облегчение. Он словно в замедленной съемке видит, как Аякс роется в нем, матерится, подносит к губам Дилюка ингалятор, как тот делает первый долгий вдох, как цепляется за них двоих пальцами, дышит дальше, вдыхает полной грудью снова и снова. Дышит. Дилюк и Аякс дышат. И он дышит, будто только сейчас отмирая от ледяного оцепенения, глотает воздух и сам цепляется за них в ответ. Дилюк будет жить. Они будут жить. Даже не так — они выжили. Невероятная удача, в сравнении с нынешними обстоятельствами. Раз за разом они все оказываются на краю, на перепутье, дальше которого — только смиренный конец. Но Кэйя до сих пор жив. Каждый из них жив. И это дает второе дыхание — адреналин затапливает разум восторгом — радость мешается в нем с каким-то истеричным желанием выразить все, что он пережил, пока Дилюк задыхался на его руках, пока Аякс пропадал в ледяной воде, пока Розе угрожала опасность в человеческом лице, пока Венти был совсем близко к скользящему по путям вагону. Его почти накрывает, снова ломает, он даже не ощущает слез на своих щеках, не слышит слов Аякса, маячащих на заднем фоне, словно на второй вкладке, где звук никак не выключить. И Кэйя слышит, слышит его голос и плачет только от осознания, что эта глупая болтовня могла прекратиться сейчас, угаснуть и утонуть в холоде и темноте. Кэйя всхлипывает, сильнее сжимая руки на чужой мокрой одежде, хватая их двоих в ответ и почти во весь голос рыдает, пока Дилюк без остановки, все еще хрипло дыша, гладит их по головам, точно так же что-то пытаясь шептать, наверняка успокаивающее и ласковое. Такой живой. И щеки у него теплые, почти как взгляды Аякса — горячие и греющие что-то внутри под звуки шипящего масла. Кэйя обнимает их, смотрит на них и настолько вдруг нестерпимо хочет поцеловать, что сам пугается своего желания. Дилюк слишком нежный, слишком красивый, даже если видно сейчас его с трудом — взгляд плывет из-за слез. Аякс смотрит на Кэйю, словно на чудо, словно на что-то безумно важное, как на спасителя, хотя им является сам — он спас Дилюка, он такой молодец, он столько всего делает, раненый и едва способный откашляться из-за сломанных ребер. Кэйя только подавляет новый всхлип, прижимаясь к парням ближе. Какие же они все все-таки невероятные. Они все выжили. Это просто потрясающе, это ощущалось совсем не по-настоящему — мимо него пролетают долгие секунды радости, паники, и он не замечает ничего, кроме этих двоих. Живых, живых и еще раз живых. Кэйя словно впервые по-настоящему понимает значение этого слова. Живых. Смотрящих друг на друга, смеющихся, что даже сердце не болит, ничего уже не болит, лишь бы они были живы. — Кэй… Я это, — покашливая смеется Аякс и прижимает к себе сумку Дилюка, — я и т-твой студак спас… Ха-ха… Вот видишь, сколько хорошего… — Было бы совсем хорошо, будь ты целее, — ворчит Кэйя, обнимая парня осторожно, чтобы не травмировать ребра, но все же выдыхает от слабого облегчения. Хотя об этом он даже не думал. — Молодец, Аякс. И тот сразу в улыбке расплывается, мурчит, как довольный кот, у которого вся морда в сливках. Или там было про сметану? Кэйя понятия не имел. Но фыркает от смеха, улыбаясь в ответ, пока Дилюк сопит ему куда-то в шею. И становится так спокойно, будто не они чуть не умерли здесь всего несколько минут назад. Во всем теле все еще отдается дрожь, которая мурашками добирается, кажется, до самого мозга. И виски сильно болят, как и затылок — любые звуки отдаются болезненным эхом в ушах. Кэйя чуть морщится от этих ощущений, но чувствует себя действительно наконец расслабленно. — Такой драмы я не видел даже по «Россия 1», — внезапно тянет Венти откуда-то из прохода и задумчиво трет подбородок. Мальчишка еще что-то говорит про свою гитару и уходит обратно в комнату с решеткой. Кэйя успевает лишь раз выдохнуть, прижимаясь в объятиях, а потом к ним все же подходит Роза, беспокойно посматривая на Аякса. И Кэйя все понимает — отпускает парня под недовольный бубнеж и смотрит, как он пытается подняться, чтобы пойти на хоть какое-то подобие света с Розой и дать ей осмотреть травмы. Только уже на третьем шаге Аякса что-то идет не так. Без каких-либо видимых причин его резко ведет в сторону, занося так сильно, что вот — секунда, и он точно упадет. Кэйя испуганно дергается в его сторону, но Роза быстрее подхватывает парня под руки, помогая удержать равновесие. Аякс держится за нее в ответ, опуская голову и что-то бормоча про землю в иллюминаторе и о том, как быстро летит его ракета прямым курсом в бутеры без хлеба — абсолютная бессмыслица, от которой даже сам Аякс посмеивается, мычит что-то нечленораздельное и после похлопывает девушку по рукам, призывая идти уже дальше. Но Кэйя видит издалека, как у парня трясутся руки. Совсем не от холода. Роза бросает взгляд на Кэйю, пока у того внутри все леденеет. Он нервно сглатывает, только сейчас замечая, что Дилюк тоже смотрит. Не двигаясь и будто не дыша. Это страшно. Безумно пугает даже просто видеть, как Роза уводит Аякса дальше за поворот, тихо переговариваясь с ним. Наверное, им тоже стоит все же перебраться в комнату с решеткой — вода, хоть и сходила, делала это чересчур медленно, и смысла оставаться здесь, наверное, не было. Но Дилюк вряд ли пока сможет спокойно ходить — он только прижимается в объятиях к Кэйе, и все сразу становится на свои места. Дилюк же не железный. Дилюк тоже боится умирать, боится, что кто-то ставший близким пострадает. И это делает его в глазах Кэйи вдруг таким человечным, таким на самом деле простым, что становится даже стыдно за свои глупые мысли о том, что рыжеволосый земляк был, как минимум, прототипом Тони Старка. Плейбой, миллионер, наверняка филантроп. Которому почему-то понравился глуповатый подросток из России, а не гениальный из Квинса. Кэйя, на самом деле, тоже хотел бы ему нравиться. Хотя Дилюк был настолько чудесным, что, казалось, ему хотел нравиться каждый. И оттого было странно ощущать себя одним из тысячи, но и одним из тех, на кого Люк смотрел и улыбался. Словно Кэйя по-своему для него был чуть-чуть особенным. — Надо… к остальным, — вздыхает Дилюк, прижимаясь ближе и хватаясь за его плечи. Кажется, у него болело горло от воды, хрипов и сбитого дыхания — пара слов изломанным звуком упала совершенно небрежно. — Да, надо бы. Но пока надо отдышаться, хорошо? Как сейчас себя чувствуешь? У тебя есть какие-нибудь препараты с собой? Это было бы лучшим решением — удушье у него было слишком сильным, а приступ — слишком тяжелым. Такое невозможно подавлять только своевременными ингаляциями и, безусловно, достойной уважения силой воли Дилюка. Кэйя бы все обязательно нашел в его портфеле, все бы достал. Лишь бы снова не слышать это осипшее дыхание за спиной, лишь бы больше не думать о самом худшем. — Нет… Я в порядке, Кай, — выдыхает Дилюк, резко вырывая своим хрипом из мыслей, — пойдем. И Кэйя только вздыхает, соглашаясь. Они поднимаются по мокрым ступеням медленно и осторожно, он правда боится упасть. Одного отбитого на голову им вполне хватало. Дилюк идет рядом почти шаг в шаг, придерживаемый Кэйей больше в каком-то желании оказаться поближе и позаботиться, чем действительно страховать — он почти пришел в себя. В этой комнате светлее — солнце сейчас в зените. Ну, пересдача точно удачно проебана. Хоть причина оказалась вполне уважительной, все равно было как-то обидно. Не отпускало. Кэйя погружается в мысли, поскальзывается на каком-то крохотном пороге, ругает себя за это и наконец садится вместе с Дилюком на мокрый пол. Может, это не лучшая идея, но сил стоять тоже нет. Вокруг суетится Венти, бегая и что-то крича про Изабеллу, взаимно материт Аякса и улыбается, стоит увидеть их с Дилюком. Даже приятно, что он переживал. Кэйя слабо улыбается в ответ, тут же отвлекаясь на покрикивание в другой стороне — Роза, кажется, безуспешно пытается поменять совершенно мокрые повязки под ворчания пострадавшего. Сейчас в них было мало смысла. И Аякс все равно выглядел настолько больным и потерянным, пусто смотря в одну точку, что сомнений оставалось мало. После его заплыва ребрам, должно было стать еще хуже, как и организму в целом. Кэйя не знал, чем Аякса напоила Роза до этого, но видимо, чем-то по-настоящему сильным, сильнее простых обезболивающих таблеток, раз тот все еще сравнительно легко двигался, смеялся и больше не кричал от боли. Но сил это в нем прибавить не могло, сколько бы улыбок парень ни пытался из себя выдавить, отшучиваясь от недовольной девушки. Та только пару раз почти невесомо стукает его по макушке, называя балбесом. — Да что ты обзываешься все, — обидчиво бормочет парень, опираясь на стену и посматривает на них с Дилюком. Даже умудряется Кэйе быстро подмигнуть, растягивая улыбку до ушей такую яркую и будто бы нежную. Такую теплую, что светлыми лучами солнца переливается в груди что-то между радостью и смущением. Кэйя только отворачивается от него, покачав головой, и теперь уже бегает от взглядов Дилюка. Невыносимо. — Потому что ты правда балбес и идиот, — вдруг заговаривает Венти, который каждый уголок темной комнаты внимательно до этого осматривал, щурясь и матерясь сквозь зубы, — да блять! Я не могу найти Изабеллу. Кто-то видит Изабеллу?! — Твоя прабабка уже, может, — гогочет Аякс, тут же прячась за Розу от злого барда. Оправдывается, что наверняка гитара в порядке, ни к какой прабабке она не отправилась и валяется где-нибудь покоцанная, но целая. Кэйя, честно говоря, сильно удивлен тому, что Венти смог отпустить ее и выбрать держаться за решетку. В прошлый раз он был готов погибнуть вместе с ней. Но может сейчас он понял всю серьезность ситуации, может быть, что-то для себя решил, может быть… Причин могло быть много, но Кэйя не решается спросить даже об одной из них — свои предположения оставляет при себе, но кое-как поднимается, чтобы помочь парнишке искать свою ненаглядную. Аяксу уже заканчивают фиксировать новые ушибы, Дилюк наконец начинает дышать без свиста, а гитару найти никак не выходит. И это отдается чем-то горьким на кончике языка — Кэйя правда переживает за нового друга. Его привязанность к обычной гитаре, казалось бы, была не совсем нормальной. Безграничной. Но кто мог знать почему? Только если эта гитара осталась от того музыканта, о котором Венти рассказывал им в вагоне — мотив лирической песни снова начинает вертеться в голове, не отпуская. Как до последнего Венти держал гитару. Как не отпускал свою первую любовь. И, наверное, последнюю, если они не разберутся, что делать дальше. Этого бы не хотелось. И Кэйя только вздыхает, проходя с Венти к лестнице, где вода уже порядком сошла. — Может быть, будет тут… Можешь что-то нащупать? — встревоженный голос барда вытаскивает Кэйю и из мыслей и из темноты. Он идет на голос друга, видя только блеск воды где-то далеко внизу. — Честно говоря, не думаю, что тут мы что-то найдем, Венти, — выдыхает Кэйя, усаживаясь на пол, пока парень ходит по тем ступеням, где только недавно было по колено воды. Он не ожидает чуда, да и сил не остается бесцельно бродить в темноте, но тут Венти на что-то наступает, что с треском под ним прогибается, ломаясь с громким испуганным криком барда. Сверху им что-то орет Аякс, Дилюк почти выбегает на лестницу, но Венти успевает ответить, что все в порядке. Ну так, в относительном. И вздыхает, со смехом сообщая, что нашел гитару. Точнее, то, что осталось от ее корпуса. — Ну, я не надеялся особо, — смеется парнишка, садясь рядом с Кэйей и обнимая кусочек дерева, в котором целым осталось только резонаторное отверстие, — просто… Ты, наверное, понял уже? Я без этой гитары никак… Она была его. Ну… — Я понимаю, — спешно отвечает Кэйя, касаясь плеча друга в попытке утешить, — поэтому и переживал, что ты так ее… — Берегу? Да, наверное. Просто там либо решетка, либо гитара… Я подумал, если не буду держаться — точно умру, а потом рука как-то сама отпустила Изабеллу. Стыдно перед ней, — хмыкает бард, отбивая по мокрому лакированному дереву какой-то свой ритм. Нервный, быстрый и снова будто отчаянный. И Кэйе вновь нечего сказать. Он никогда не был на месте Венти, он на нем никогда и не окажется — мир слишком разный, полный непохожих друг на друга людей. И у Кэйи было много проблем с тем, чтобы попытаться понять кого-то на него самого непохожего. Он старается подобрать какие-нибудь ласковые слова, полные поддержки и понимания, но только осекается, выдыхая все свои попытки облаком горячего воздуха. Здесь действительно было ужасно холодно. Прямо как у него внутри все стягивало ледяной коркой. — Зато ты остался жив, — посмеивается он неловко от безнадежности, что скручивает в узел легкие, — правда. Ты молодец. — Да, — выдыхает парнишка, придвигаясь ближе, и голос его чуть дрожит, готовый сорваться в любую секунду, — да, наверное. Думаю, давно пора п-просто… отпустить. Отпустить его, гитару, и перестать петь старые песни. Людям просто нравится слушать про страдания, ты знал? Ха-ха, они находят в этом себя. Вот и я… погряз в этой драме, чтобы ее петь. И играл только на Изабелле. Кэйя осторожно обнимает его одной рукой, прижав поближе, пока Венти что-то еще бормочет о трех гитарах, которые ему на дни рождения дарил один друг, надеясь, что он сможет когда-нибудь на них играть, а не ревностно цепляться за простенькую Изабеллу. Что тексты его песен были всегда только про то, что внутри, а внутри были только сожаления и совсем небольшой кусочек желания жить дальше. Жить, несмотря ни на что — вопреки. И это крохотное желание разрасталось в попытку доказать всем на свете, что любовь не может умереть. Это заставляло Венти играть дни и ночи одни и те же песни. Выученные наизусть. Спетые тысячи раз. И Кэйе вдруг так нестерпимо хочется прижать барда к себе еще ближе, пообещать, что все точно наладится, что без гитары он тоже сможет петь эти песни так, как пел до этого, но сможет и другие, новые. Потому что все чувства можно сохранить в себе, отпустив — воспоминания из рук выпущенной наконец на свободу птицей — и разрешая себе жить дальше. Писать песни, любить, мечтать, вспоминать только с теплой улыбкой, не трогая рубцы шрамов на сердце и душе. Кэйя знает, что значит терять самого близкого на свете человека одним днем. Так, однажды ты просыпаешься, когда новая реальность становится уже привычной, когда ты смиряешься с тем, что его больше нет. Что некому будет оказаться рядом, когда ты вновь упадешь — Кэйя падал много. Разбивал коленки, сердце, в кровь и бесконечные часы страданий, а утешить его никто больше не мог. Отец и не думал, отец воспитывал из него мужчину, отцу тоже было тяжело. Но Кэйе едва ли исполнилось восемь тогда — картинки воспоминаниями бегут от врачей, фиксирующих время смерти, до черной деревянного гроба с минимальным количеством украшений. Без рюш, без лент. Строго и набожно, в храме. Ладони скрещены, на пальце — обручальное кольцо. То самое, с которым Кэйя часто играл перед сном, когда после суровых уроков отца не мог подолгу уснуть. Меж холодных пальцев зажат одинокий цветок белой фрезии. Ее любимый. И эта картинка перед глазами такая вдруг реальная, настоящая, отчего Кэйя вновь ощущает себя восьмилетним мальчишкой, бессильным перед смертью. Его никто никогда до этого не утешал — он не знает слов, которыми все эти чувства можно было бы выразить. Ему остается только зажмуриться, вдохнуть поглубже от боли и прижать Венти ближе. — Ты справишься, — шепчет он едва слышно, поглаживая друга по спине, — ты точно справишься, Венти. Потому что не бывает так, чтобы такие светлые и самоотверженные люди, живущие во имя любви, за всю жизнь не успели бы распробовать ее вкус. Венти был безумно романтичным, как настоящий бард из книжек, смешной и невероятно горящий — музыкой, любовью, мечтой. Наверняка какой-нибудь несбыточной, но оттого лишь более для него манящей. Кэйя бы так не смог, но Венти точно из тех, кто каждый день может превратить в сказку, кто может создать солнце над тучами одной улыбкой, кто может почти все на свете. Но мальчишка в его руках чуть дрожит, тянется к объятиям — мимолетное утешение. Все, на что Кэйя способен, и все, что он может ему дать. — Я хочу жить, — тем же шепотом делится Венти, стискивая чужую кофту пальцами сильнее, — я очень сильно хочу жить… Я хочу выбраться, я хочу поговорить с Сяо, хочу обнять Итэра, хочу… Хочу увидеть моих друзей… мою семью… И в его голосе столько боли, столько настоящего неподдельного ужаса и столько этой бесконечной искренности, от которой гнутся деревья и сносит мосты, что Кэйя на мгновение задерживает дыхание. Венти шепчет что-то, обещает всем богам, которые только известны, что обязательно начнет жить по-другому, что все будет совсем иначе, если он выберется, что все будет наконец хорошо. А Кэйя закрывает глаза, но не может закрыть уши. Как бы не хотел ни слышать, ни слушать эти клятвы, эти мечты о спасении, он все равно обнимает парня и пытается быть полезным хоть кому-то сейчас. Хотя бы Венти, который не хочет переживать ужас, что сердце волнует штормом, в кромешной тьме и скупом одиночестве. И Кэйя открывает рот, заставляя себя говорить, выталкивая из себя слова о том, что Венти обязательно выживет. Они все выживут. И все будет хорошо: будет еще много шансов, много вариантов, много возможностей. И слова звучат так хорошо, так ладно и правдиво, что Кэйя себе почти верит, правда на это надеется. Но сложно верить в ложь, которую говорят свои же губы. А было ли это ложью? Кэйя вдруг задумывается — он действительно желал бы, чтобы все оказалось так. Чтобы завтра для них пятерых наступило, чтобы все вдруг чудесно наладилось, чтобы не было ран и ужаса, панического страха темных комнат, воды и метро. Чтобы этого дня словно и не было. Чтобы он хорошо ответил на пересдаче, закрыл сессию и смог бы снова не волноваться об отчислении. Умирать не хочется, правда, но сейчас они были в ловушке, из которой выход был только один… Хотя, вряд ли бы их тела здесь нашли. Значит и выхода не было. Даже вперед ногами. Венти, кажется, плачет, но быстро успокаивается, пока Кэйя неотрывно смотрит точно в темноту комнаты, надеясь найти в ней какие-то ответы. Стоит ли ему пытаться? Стоит ли ему верить? Имело ли все это смысл? От него будто совсем ничего не зависело. Кэйя был маленьким человеком, незначительной мухой — реши судьба все здесь и сейчас, ему оставалось бы только смириться. Обычно в фильмах такие, как он, и до середины не доживают. А он выжил. Он смог. И раз даже у него вышло, то у Венти просто не было выбора — только принять свою жизнь такой, какая она есть, и поверить в то, что она может быть совсем другой. Такой, какой он желал бы ее видеть однажды, мечтая с кем-то другим. Внутри тяжело оседают знакомые чувства — он бы не хотел разрушенных мечтаний кого-то настолько чудесного, как их маленький бард. — Все будет хорошо, — он прикрывает глаза, пытаясь держаться, не позволяя голосу уродливо дрожать, — ты увидишь их. Вы обязательно еще встретитесь. И Венти в его руках трясет головой, кивает и шепчет, что так и будет. Только так, не иначе — он слишком многого им еще не сказал. Он слишком сильно хочет это сделать, сделать прямо сейчас, высказать каждому то, как сильно их любит. И попросить прощения перед теми, перед кем из них действительно виноват. Кэйя думает, что речь, должно быть, о тех двоих. Но не решается вновь спрашивать, только обещает, что Венти сможет исправить ошибки, когда они выберутся. На это у него будет много времени — целая спокойная жизнь. Друзья его наверняка простят. И поймут. И все будет просто замечательно — сказка красивой картинкой Кэйю почему-то даже не удивляет. Так и должно быть. Все главные герои получают свой счастливый конец, да? Пока его мысли раз за разом возвращаются к этому, внутри снова все горит от несправедливой зависти и отчаяния, бард потихоньку приходит в себя. Венти утирает слезы, трет щеки и обещает Кэйе новое приглашение на концерт с его новыми песнями, гладит его в ответ и смеется сквозь новые порции слез, поглаживая отломанный корпус гитары. Словно прощается. Но Кэйе не хочется смотреть сейчас, слишком личное, слишком интимное — прощания для него всегда были важнее встреч. Именно во время прощаний приходили многие мысли, приходило понимание. Отторжение. Гнев. Мало что из этого у него получалось потом когда-нибудь выразить, но именно прощания делали Кэйю сильнее. Или, может, просто более боязливым и прячущимся в самом дальнем углу шляпы крохотным кроликом. Только каждый раз кто-нибудь норовил вытащить его за уши. Венти шутит что-то, хотя от слез почти задыхался минутой ранее, и Кэйя смеется, чувствуя, как на время утихает буря внутри, расползается по его телу грозовым облаком, которое искусно делает вид, что рассеялось. Кэйя смеется, позволяет себе смеяться и гладить мальчишку по голове, обещая и глупости, и несбыточное, и все, что только может быть на этом свете. Даже прийти на концерт с огромным баннером в честь поддержки, держать его высоко прямо над недовольной толпой и громко орать что-то вроде глупых кричалок. Что-то, на что Кэйя бы никогда и ни за что не решился. — Договорились! — трет глаза бард, смотря на него совершенно по-другому, совсем живым взглядом, в этой полутьме будто даже горящим. Словно Венти нужна была маленькая, крошечная искорка для того, чтобы все вновь зажглось и горело — ярко, большим и горячим костром, пожарищем, на пепелище которого выстроятся воздушные замки. И однажды, когда-нибудь, станут вдруг настоящими. — Да, только от охранников сам будешь меня спасать… или от разъяренной толпы, которым будет не видно их звезду, ха-ха… — Брось ты! Точнее я в них! Микрофоном! Как кину, хедшот — помрут и не нажалуются, — хмыкает парнишка, несильно толкая Кэйю в плечо, и довольно хихикает, слыша в ответ тихий смех, — да и вообще… начну новую жизнь, да. Прямо после загадочного убийства микрофоном. Хотя… к черту. Начну сейчас. И, не предупреждая, замахивается и кидает подальше кусок дерева, ойкая от того, что дернул даже больную руку, стараясь вложить больше силы. Гитара грохочет, ударяется обо что-то и, по звукам, совсем раскалывается под радостный визг Венти. Он хохочет громко, кричит Аяксу, что все нормально, как только тот начинает свое «Венти, какого…» И только спустя секунду вдруг затихает, смотря то на Кэйю, то в темноту перед ними. — Кэй, гитара… — Да, молодец, Венти. Это очень сильный поступок, а еще… — Нет! Нет, не то! Гитара ударилась, понимаешь?! Я ее утопить хотел! — он возбужденно дергает его за руку, поднявшись со ступеней и Кэйя почти неосознанно делает тоже самое, подрываясь с места за секунду и готовясь ловить Венти, решившего проверки ради искупаться в ледяной воде. — О, ну… В стену ударилась? — самое логичное предположение, которое в голове получилось отыскать. — Да какую, нахуй, стену… Я не настолько сильный, Кэйя, пойдем! — торопит бард, хватая его здоровой рукой и настойчиво тянет вниз по ступенькам, поскальзываясь через каждые два шага. Вот Кэйе и приходится его страховать, терпеть возгласы о том, что нет времени держаться за перила и идти по одной ступеньке в час. Кэйя боится снова ощутить этот холод в ступнях, хотя им, очевидно, уже совсем не помочь — поэтому с последней ступеньки он шагает, словно в пропасть, но… ничего. Просто наступает в небольшую лужу — она гаденько и приветственно чвокает ему, на ощупь идти в полной темноте страшно и холодно, пока Венти тянет его скорей в большую комнату, в ту, из которой они все пришли, выпрыгнув из тоннеля. Но в ней тоже особо воды не оказывается, зато оказывается кое-что… интереснее. — Ахуеть, — шепчет Венти, неверяще смотря на тоннель перед ними, что все еще кое-как освещен лампами, кажется, на каких-то внутренних изолированных батарейках. Главным было то, что они этот тоннель видели. — Вагон, — кивает Кэйя, торопливо отпуская чужую руку и высовываясь из комнаты, чтобы проверить пути. В тоннеле все еще была вода, Кэйе сейчас примерно по икры, мутная и полная принесенных течением чужих вещей, за которыми почти не было видно рельс. Они, не сговариваясь, решают выйти на пути и проверить — потеря действительно находится недалеко. Покореженный, где-то уродливо смятый вагон застрял аккуратно между стен тоннеля, привалившись теперь на один бок. Это выглядело ужасающе отвратительно и страшно до омерзения, но значило, что у них появился еще один выход. Еще один вариант того, как можно было бы спастись — где-то впереди все еще могли быть спасатели. Хоть кто-то, кто все это время был в первых рядах, кто помогал вывести людей, кто не уходил из тоннеля. Кто-то, кто мог их спасти. Это похоже на американские горки. Надежда-разочарование-надежда-разочарование и так по кругу, до бесконечности, до слез и отчаяния. У Кэйи больше нет никаких сил, нет никакого морального пороха на то, чтобы это выдержать — он просто берет за руку мальчишку и тащит обратно, шепча, что надо рассказать всем срочно об их находке. И как можно скорее уходить из этой блядской комнаты. Подальше от нее, подальше от воды, подальше от смерти, что дышала и посмеивалась им всем в затылок последние часы. Венти соглашается, сам идет быстрее него, скользя и подпрыгивая. И это наконец ощущается в полной мере — у них было не так много времени на разговоры, у них был только путь вперед. К выходу из метро. Венти кричит о свободном проходе первый, как только они начинают взбираться по лестнице, и им помогают наконец сесть после их внезапной и своеобразной вылазки. Кэйя даже не ощущал до этого, как на самом деле его тело было больше не способно нормально двигаться, как ему безумно хочется пить и спать — человеческие ресурсы оказываются делом строго щепетильным. — Вы уверены, что вагон не начнет двигаться при следующих волнах? — хрипло спрашивает Дилюк, стараясь прокашляться и внимательно следя за разговором, будто понимая хоть что-нибудь без перевода. — Думаю, да, — уверенно отвечает Венти и Кэйя не может не хмуриться. Было ли это все безопасным? — Он упал боком. Вряд-ли куда-то теперь поедет, а? — Аякс, — внезапно подает голос Роза, до этого молча обдумывая услышанное, — ты видел, сколько сообщений отправились? — Не знаю, точно те, где я этого дебила назвал модником, — жмет плечами парень, посмеиваясь, и Кэйе остается только закатить глаза на этого гибрида человека и глупца, — остальные не видел, был занят, каюсь. Еще бы «занят» — продолжал строить из себя клоуна, постоянно что-то шутить, отвлекая их от хватки смерти на горле. Ну да. В принципе занят. — Ясно. Тогда, вот что… Я не очень хотела бы это говорить, но есть огромная вероятность, что тоннель законсервируют, чтобы не затопило другие станции. И тогда никакие спасатели здесь не окажутся. Это ведь все понимают, да? Нам стоит идти вперед, к станции. В ближайший час гермодвери точно закроют, поэтому у нас остается мало времени, — девушка вздыхает, потирая виски и посматривая на самого раненого из них. На Аякса. И Кэйя, который до этого старался все в двух словах перевести Дилюку, вдруг испуганно на нее озирается. Они же... не оставят его тут? — Я понимаю, — вздыхает Дилюк, касаясь плеча Кэйи и останавливая его тихо набирающие обороты мысли, — а еще я понимаю, что Аякс не сможет дойти до станции. И напряжение наконец сдавливает Кэйе глотку — нет, пожалуйста, Господи, нет — и он цепляется за Дилюка мертвой хваткой, не обращая внимания на подростка, который, услышав в речи свое имя, теперь допытывался, что это они придумали с ним сделать. Кэйя видел только два варианта: либо они все оставляют Аякса и уходят, либо с ним остается Дилюк. Который точно не бросит его. Кэйя не знал почему, точно не очень понимал чужой внутренний мир, но был до ужаса уверен в том, что Дилюк останется. Даже если они тут к чертям потонут до того, как остальные выберутся на поверхность и расскажут про них. Надо же ведь еще найти. Достать. Спасти. Аякс не был маленьким и точно не мог быть легким. Будь на его месте Роза или Венти — расклад был бы другим. Приложив с Люком все оставшиеся силы, они бы смогли вынести их из комнаты, может, даже действительно дотащить на себе до станции. Но не Аякса. Даже вдвоем, по воде, мокрым рельсам, совсем ослабленные они просто не справятся. Кэйя видел состояние Аякса. Это могло быть сотрясение, это, скорее всего, точно оно и было. И даже сейчас парень с трудом держал себя в сидячем положении ровно, наверняка бы тут же упав, стоило бы ему подняться на ноги. Он не ощущал боли, не чувствовал, как ему плохо, но это не отменяло его неспособности продолжать путь. — Что-то вы все так напряглись, — тихо смеется Аякс, выглядя совершенно расслабленным и спокойным. — Надо уходить, да? Венти хмурится, отворачиваясь от друга и видно боясь сказать ему очевидное вслух. Роза и Дилюк тоже молчат, скорее всего, пытаясь что-то придумать. Да только всем понятно, что думать тут не о чем, других вариантов просто нет. И Кэйя стискивает кофту у груди, чувствуя, насколько болезненно все сжимается внутри него. Настолько больно и тяжело, что начинает тошнить. Он жмурит глаза, но, открыв их, тут же встречается с внимательным взглядом Аякса, отчего по спине бегут мурашки, а пальцы дрожат еще сильнее. Дилюк отмирает в какой-то момент и молча присаживается рядом с Аяксом, переключая его внимание на себя. Мальчишка также разглядывает хмурое лицо Люка перед собой, но только тихо хихикает и невесомо бьет пальцами парня по носу. — Давайте вы быстренько добежите до станции, а я подожду вас здесь. Кажется, я не очень способен сейчас передвигаться в вертикальном положении… А я как раз полежу, отдохну. Вы просто не тормозите. Все же лучше бы я лежал в кровати, поэтому давайте ручки в ножки и шустро в… — I will stay with him, — твердо выдыхает Дилюк под непонимающий взгляд мальчишки. И это не удивляет. Кэйя сегодня на редкость догадливый и проницательный. Только это не отменяет щемящей боли в груди, что разливается каким-то отрицанием, несогласием. Оставить их тут вдвоем? Когда в любой момент вода может вернуться, а с загерметизированным тоннелем больше и не опуститься? В любую секунду. В сковывающий холод. Из только пережитого кошмара в новый. Они о чем-то говорят, Аякс не согласен, кричит и ругается с Люком почти также, как при их первой встрече. Да, история повторяется. И снова Дилюк отказывается идти вперед без него. Такой характер, такие принципы. Может, что-то еще. Что-то трепетное, не позволяющее бросить того, кого случайно обрел. Кэйя опускает взгляд, пока дрожь пробегает по всему его оцепеневшему телу. Обрел ли он сам хоть что-то? Или окончательно потерял все? Мысли в голове роятся, но ответа найти он не может. Ему просто холодно. Он просто устал. Роза осторожно тянет его за руку. Уходить? Уже? Точно… мало времени. Времени… Нужно ли оно было ему. Хотел ли он продолжать дальше, став совершенно… пустым. Кажется, его стакан никогда не был наполовину полон. А сегодня покрылся лишь новыми трещинами, каплями пропуская воду и бесформенно разливаясь под самим же собой. — Я… — Нет, Кай, — перебивает его Дилюк, смотря решительно, если не грозно. Кэйя встречается с ним взглядом. Больно. Чертовски больно. «Я не хочу», — шепчет он одними губами, не отрываясь от теплых глаз. И это правда. Это единственное, что он понимает в себе лучше всего. Он не хочет уходить. Он хочет спастись всем вместе. Не хочет бросать их двоих в замкнутой ловушке. И Люк смотрит на него также отчаянно, поджимая губы. Дойти до станции — самый очевидный способ выжить. Пройти осталось немного, там должны быть люди, там должны им помочь. Звучит, как сказка, как лучший исход. С одним огромным «Но». — Аяксу плохо… а я тоже врач, — начинает что-то выдумывать он, стараясь выглядеть убедительнее, чем на самом деле чувствует себя. — Поэтому я останусь с вами, а Роза и Венти после приведут помощь. Я им не нужен. Но могу пригодиться вам. Роза молчит пару долгих секунд, но отпускает его руку, смиренно прикрывая глаза. Люк гладит Аякса по волосам и поднимается на ноги, чтобы подойти к Кэйе. Это неловко, до ужаса волнительно, совсем немного страшно. Он не хочет спорить, отстаивать свое мнение, просить разрешить остаться. Кэйя поднимает на Люка взгляд, тот также неотрывно и молча смотрит на него, будто пытаясь что-то понять, убедиться в решимости. В Кэйе ее не так уж и много, но по весу она тяжелее любого желания скорее выйти на поверхность. Только с ними. После всего пережитого только так. И вместо криков, убеждений и прочего, Дилюк просто обнимает его. Воздух из легких выбивает. Да. Хорошо. Дилюк понял. Он будто всегда понимает. Кэйя цепляется за его пиджак в ответ. Слышит тихий шепот на немецком. Если Кэйя уверен, то так тому и быть. Они дождутся помощи здесь втроем. Обязательно дождутся. Кэйя слабо улыбается, отстраняясь. Он проводит Розу с Венти до тоннеля и вернется. Кэйя сам себе еще раз кивает, ловит чуть взволнованный взгляд Аякса, но после и мягкую улыбку. Венти что-то шутит про то, что подобные Аяксу в канализациях не умирают, кивает Дилюку и уходит первым к лестнице. Роза сдержанно с ними прощается — что-то о будущей встрече, верит, что они точно увидятся. Люк садится к Аяксу, уже что-то бормочущему и явно обиженному словами барда. И кажется, что все в порядке. Ничего страшного не происходит, все действительно пройдет так, как и нужно. Все получится. Внутри даже что-то словно отпускает — страх выбора, неопределенности, худшие мысли. Кэйя решил. Он прислушивается к внутреннему голосу, ощущениям в груди. Это должно быть правильно. Для него самого. Вода мелкими лужицами хлюпает под ногами, Венти что-то напевает, шагая рядом. Уже как-то привычно — уголок губ дергается в подобии улыбки. Кэйя помогает им по очереди выбраться на пути тоннеля. Лампочки мигают бледным светом, вагон все также перекошено стоит чуть впереди. Они доходят до него вместе — слева достаточно места, чтобы пройти. Кэйя неуверенно трогает обшивку вагона, словно пытаясь сдвинуть, пошатнуть, убедиться, что он не завалится на его друзей. Но тот упрямо полулежит на боку — сдвинет только цунами. Но волн сейчас нет. Штиль и тишина. — Мы постараемся, как можно скорее, — обещает ему Роза, сжимая за плечо и после уверенно делая шаг к узкому проходу. — Да, Кэйя, не переживай! И вообще после мы обязательно сходим вместе выпить! Ну, в смысле, посидим и поговорим по душам уже в нормальной обстановке. Мальчишка смеется и идет вслед за Розой, снова напевая какую-то песню, отчего по губам ползет глупая улыбка, вопреки моменту их расставания. Кэйя остается на месте, негромко желая удачи им в спину. Уже дойдя до конца вагона, они оба останавливаются, чтобы помахать Кэйе. Тот кивает и улыбается, уже тоже разворачиваясь и шагая обратно в сторону уже излюбленных им подвальных комнат. На душе не тяжело, но и не спокойно. Он просто старается не думать. Верить хочется в лучшее, но разочаровывать после — звучит вопреки этому худшей идеей. Роза была сильной и самой целой из них. Поэтому шансы у ее маленькой группки были вполне достаточные. Можно было хоть немного выдохнуть, подняться по лестнице к свету сквозь решетки и голосам, слышимым еще издалека. Когда Кэйя заходит, парни оказываются на том же месте, сидя рядом друг с другом у стены. Аякс вовсю рассказывает, а точнее показывает, как он отважно искал портфель в почти полной темноте. Как его часы в один момент вдруг потухли и как сильно он испугался — изображая в этот момент рассказа не то инфаркт, не то приступ эпилепсии. Кэйя хохочет в кулак, подходя ближе, но пока не решается сесть на холодный пол, как его спутники. Только стоит рядом, разглядывая их с верхнего ракурса и даже ловит улыбку Дилюка, но Аякс тут же кричит и машет руками, чтобы никто от его рассказа не отвлекался. — Ну классно же я занырнул? — в конце победно улыбается Аякс, все еще движениями рук пародируя свое чудесное плавание за ингалятором. — You're an idiot. You almost drowned, — вздыхает Дилюк совсем обреченно. — Да что?! Почему? Все же хорошо прошло! — I hate you, Ajax. — Нет-нет-нет! Какое еще hate? Ты должен сказать «I love you»! Давай! Признайся, что любишь меня! Я не отстану, пока не скажешь! — Аякс совсем не унимается, уже подползая вплотную к Дилюку и почти залезая на его колени. — Давай! Я люблю тебя! Повтори! Я. Люблю. Тебя. Дилюк шипит на него, чтобы меньше двигался, и лицо воротит в разные стороны, но Аякс за ним точно также влево-вправо следует, пока ладонями за щеки не обхватывает, заставляя посмотреть точно на себя. И Дилюк в его руках замирает, пока мальчишка продолжает упрашивать признаться ему в любви. Кэйя только глаза отводит, поджимая губы. Детский сад. В котором он сейчас очевидно лишний. — Я лубью тебя, — сдавшись, кое-как выговаривает Дилюк, пытаясь тут же скинуть чужие ладони со своего лица. — Ха… так… любишь или убьешь?.. Кэйя решает дальше и не слушать. От мокрой одежды и сквозняков почти нестерпимо холодно. И он подходит к уже сместившемуся квадрату света на полу, решая сесть хотя бы здесь, где солнце с трудом, но может дотянуться до него. Теплее не становится, зато становится еще паршивее от голосов парней позади него. Так сложно было бы объяснить, что он чувствует сейчас. Наверное, то же, что и всегда. С решетки над ним иногда капают капли, ударяясь точно о лицо. Это ощущается даже правильно. Да, именно так. Столько слез. Так много. Ручьями по щекам, морями в душу. В них можно захлебнуться, утонуть, без желания подниматься. Никаких сил. Свет слишком далеко от него. Решетка, следом еще одна, препятствие за препятствием. Не за что схватиться, чтобы подтянуться, подняться наверх. Сколько бы он не пытался. Все всегда ломается. Он не может подняться со дна. Сколько бы света он не видел на поверхности, потянешься к нему — распадется мнимым сквозь пальцы. Слишком много горьких слез в его легких, тянущих только дальше ко дну. Слишком много боли внутри, приходящей независимо от выбора, который иногда он может себе позволить. Он замечает, как Аякс с Люком подсаживаются на свет к нему. О чем-то говорят и даже смеются. Кэйя видит их переплетенные пальцы. Видит, как Аякс улыбается, рассказывая что-то и поглаживая ладонь Дилюка. Кэйя подтягивает к себе колени. Почему нельзя спрятаться в себе? Зарыться под свою кожу и не вылезать. Ему правда больше не хочется. У него нет причин. Он просто очень устал. — Ну что ты, куколка, совсем расклеился… Иди сюда, — Аякс улыбается и приобнимет Кэйю свободной рукой. По телу мурашки разбегаются холодящими волнами. Отстраниться не получается. Куколка. Да, наверное, так. Ломать его всегда было так легко. Ломать его руки, ноги и каждый позвонок по отдельности, так чтобы он ни за что не поднялся. Иглами протыкать легкие, прожигать сердце насквозь, не оставлять в нем ничего живого. Поломанной куклой выставлять на витрину играть роль улыбающегося человека. Счастливого, правильного, идеального. Разве кому-то важно то, что у куклы внутри? Разве важно то, что маленькие куклы говорят? У игрушек нет желаний, у них нет права что-то желать. Заткни свою грязную пасть и слушай. В следующий раз я пристрелю сначала его ебучую бошку, потом твою. Ты знаешь, что я не шучу. Будешь гореть в аду вместе со мной. Этого хочешь? Этого?! О чем ты? Друзья? Мы с тобой? Нет. Я же говорил, что не признаю это понятие. Ты был мне интересен как небольшой эксперимент. Признаю, что он затянулся. Да и результаты абсолютно предсказуемые. Эх, закончим на хорошей ноте. Но больше не доставай меня и мою младшую сестру. Что ты постоянно ноешь, как баба? Это уже невыносимо. Блять, серьезно? Если тебе что-то не нравится — иди нахуй. На чей-нибудь другой. Я скучать не буду. Таких, как ты, вокруг хоть жопой жуй. Иди и еби мозг кому-нибудь еще. Я тебе не спасатель. Кэйя губу прикусывает и прячет лицо в коленях. Нет, это совсем невыносимо. Почему все люди вокруг него… такие. Что буду делать, да… Я обещал Аяксу сходить в ресторан. Это так глупо. Так не должно быть. Он знает их меньше двух часов. Но в то же время будто бы целую жизнь. Такую крошечную, отчаянную, вновь ту, в которой его снова бросают, оставляя в конце одного. Будто ничего иного и не заслуживающего, как бы он не пытался… изменить это, сделать что-то. Ничего не выходило. — Кай… — Кэй… Кэйя взгляд на них поднимает, с секунду разглядывая их взволнованные лица, а после тихо смеясь себе под нос. Такие смешные. Очень похожие в том, как переживают о нем. Да, наверное, действительно друг другу подходящие. Здорово обрести кого-то, пройдя настоящий ад, выбраться из него держась за руки и не думать о случившемся, а наоборот планировать скорое свидание. И все будущее сразу становится безумно светлым и манящим. Таким замечательным. Кэйя все еще под нос себе смеется, а ледяными пальцами трет глаза, вновь опуская голову. — Икорка… is he… crazy? — шепотом спрашивает Аякс добавляя что-то про "tears" и "ha-ha-ha". Кэйя с этих нелепых попыток коммуникации между ними смеется лишь больше, не замечая, как на самом деле встревоженно парни смотрят на него. Со стороны он выглядит ужасно. Нервы сдают, сил уже не остается совсем ни на что. Тело полностью промерзло, раны на руках и лице продолжает жечь, и Кэйе вправду страшно, что с его глазом произошло что-то ужасное. Только сейчас он вспоминает про слетевшую с него повязку. Торопливо шарит руками по своей одежде, плечам, и после также скоро натягивает эту мокрую тряпку обратно на лоб, хотя сам понятия не имеет зачем, смысла в этом уже очевидно нет. Но так лучше, так никто не видит. Лучше бы его всего в целом никто не видел. — Что случилось, Кай? — совсем ласково начинает Дилюк, пока Аякс уже притягивает Кэйю в объятия. – Не грусти, звездочка, а то Аякс тебя как минимум затискает до смерти. Кэйя как-то неразборчиво хмыкает, пока его за макушку утыкают в плечо. Аякс горячий даже через слои мокрой одежды, прижимает его к себе нежно, но крепко, гладит по спине и волосам, и это, вправду успокаивает. Только все равно недостаточно. Кэйя приподнимает руки с ледяного пола, в эту секунду желая вцепиться в парня в ответ, сжать и не отпускать, ему это нужно, необходимо. Но руки безвольно вновь опускаются на бетон. Нет. Просто нет. Как бы Кэйе не хотелось — это худшее решение. Он просто не может себе его позволить. Потому что прекрасно себя знает. Его нельзя жалеть, нельзя утешать. Все эмоции зажаты в его груди ледяными тисками, так же, как и сотни мыслей в голове. Стоит хоть немного ослабить напряжение, бдительность, хоть немного отпустить их, как все они хлынут смывающим потоком. Он и так рыдал сегодня непозволительное количество раз. Он не хочет выглядеть самым слабым и уязвимым, хотя наверняка так и есть, хотя выпустить из себя все наружу хочется нестерпимо. До боли в груди, до прерывистого дыхания, до жжения в глазах. Дилюк тоже подсаживается к ним максимально близко, теперь обнимая Кэйю со спины. Он оказывается словно в маленьком теплом коконе, со всех сторон окруженный чем-то похожим на заботу, защищенность, полупрозрачное спокойствие. Он хочет отстраниться, все же это уж слишком. Он не заслужил такого внимания, он вовсе не хотел их тревожить. Втягивает воздух носом, при этом совсем несчастно им хлюпая от холода, и пытается отстраниться, только его из рук не выпускают. Наоборот, его сжимают еще крепче, будто по сигналу начиная шептать что-то с двух сторон в унисон, пока Кэйя только и может, что цепляться за них пальцами, совсем неловко вертя головой. — Цветочек, золотце, не хныкай, солнышко. — Кай, Кая, все в порядке, все будет хорошо. — Совсем извелся, котенок, но ничего мы ведь с тобой. — Не переживай, скоро мы обязательно выберемся на поверхность. — Ты совсем замерз, давай, не отстраняйся, мы тебя согреем. — Просто не думай ни о чем плохом, все плохое теперь в прошлом. — У тебя что-то болит? Хочешь таблеточку? Или поцелуй? Второе всегда помогает. — Давай, звездочка, скажи, что не так. Не бойся. — Мы рядом и тебя не бросим. — Мы здесь с тобой, Кай. Кэйя чувствует, как по лицу снова слезы стекают и всхлипывает, ничего с этим не может сделать. Цепляется за их одежду пальцами, пока эти двое несостоявшихся экстремальных психолога продолжают его обнимать и успокаивать. Рыдания уже привычно сдавливают грудную клетку, вырываются вместе с хрипами и всем тем ужасом, что засел в его сердце, тяжело подавляемый и гнетущий, но сейчас так легко выплескивающийся из него, словно только и ждал этого момента. Кэйя даже не понимает, кто именно стирает слезы с его щек, а кто гладит по мокрым волосам, чувствует руки где-то у себя на талии, на плечах, на ладонях. Все несется вокруг него, застилаемое слезами, уже не горькими, скорее облегчающими. Он шепчет что-то про то, что не сможет прекратить рыдать, пока его не отпустят, просто не сможет, как бы не хотел. Но его будто не слышат, или решают, что так будет лучше всего. Дать ему выплакаться, да? Хорошо, с этой задачей он в принципе должен справиться. Чтобы после обязательно взять себя в руки и больше никого не беспокоить, не рушить чужое шаткое спокойствие своими истериками. Он обязательно справится… обязательно… но сейчас побудет в чужих объятиях еще немного, пока ему это позволяют, пока он позволяет себе это сам. Кэйя не знает в какой момент это заканчивается. Он делает последний рваный вдох, все еще прижимаясь к плечу Аякса и держа Дилюка за руку. В секунду становится безумно стыдно, наверняка до красных ушей, хотя от окружающего холода, вряд ли кровь смогла бы дойти до них в нужном количестве. Он посильнее жмурится, отгоняя последние слезы, и пытается выпрямиться, чтобы хоть немного отсесть. Ему не было неприятно, но было до ужаса неловко. Он поднимает голову, отводя смущенный взгляд в сторону, но парни тут же пытаются вновь поймать его, взволнованно разглядывая, точно два котенка смотрят во все глаза на плачущего хозяина. — Я… Эм… Простите, то есть спасибо. Не знаю, я не хотел… — Кай, все в порядке, — точно обещает ему Дилюк, сидя плечом к плечу с Аяксом, пока последний протягивает Кэйе руки. — Давай, василек, иди сюда, мы еще не согрели тебя достаточно, — Аякс улыбается так, что в груди все сжимается, Кэйя кусает губы, опуская взгляд, и мотает головой. — Хорошо, цветочек, я не буду спрашивать. Кэйю почти тут же резво тащат за руку на себя, из-за чего он успевает только испуганно выдохнуть, прежде, чем снова оказаться в теплых объятиях. «Вместе теплее», — продолжает ему объяснять Аякс правоту своих действий, но у Кэйи уже и нет сил сопротивляться. Он на пару секунд прикрывает глаза, выравнивая дыхание, а вместе с ним и ритм колотящегося сердца. Поудобнее садится между ними двумя, облокачиваясь на их плечи и чуть опуская голову, будто это сможет его спрятать. Все это ощущается странно, непривычно и совершенно непонятно. Но убегать не хочется, наоборот, он бы остался здесь и сейчас на как можно дольше. Пока его бережно касаются и обнимают, пока шепчут успокаивающие глупости, может, и не важно ни что другое. Он бы остался здесь, забыв обо всем остальном. По крайней мере, что-то безумно хрупкое в его душе тихо и разбито шепчет ему об этом, отгоняя все остальные мысли. Он не хочет думать ни о чем другом. Он не думает ни о чем другом. — Кэй, — шепотом зовет его Аякс и ждет, пока Кэйя отреагирует коротким мычанием. — Ты знаешь… что ты замечательный? — Аякс, когда ты молчишь, ты мне нравишься больше, — вздыхает Кэйя, но сам чуть улыбается. — Не неси глупости. — Да что значит глупости? Это чистая правда, — тут же яро возражает он и жестикулирует одной рукой. — Ты вообще очень милый, красивый и просто… слова такого нет, какой обворожительный! Дилюк подтвердит. Да, Дилюк? — Аякс переводит взгляд на внимательно смотрящего на них парня, что явно не понимает ни слова. — Блин, ну! Дилюк! Say him what… he is so cool and hot, and… sexy, yes? And so amazing to much! — You really need to improve your English, — смеется Дилюк, пока Кэйя все так же неловко улыбается и встречается с ним взглядом. — Но я полностью согласен с ним. Звездочка… Кэйя в секунду задыхается от этих тона и взгляда, какими его одаривают. «Что это вообще началось», — шепчет он себе под нос, отворачиваясь от них и чувствуя, как щеки все-таки начинают гореть. Надо было отсесть подальше еще в самом начале. А сейчас за его спиной тихо по-доброму смеются, и Аякс утягивает его за руку обратно к ним на пригретое место, снова не спрашивая, но Кэйя не против. — Засмущался, василек, — мурлыкает он, щурясь чересчур довольно, и на пару с Дилюком вновь обвивает его руками. — Никакой я не звездочка и не василек, — наигранно фыркает Кэйя, пока Аякс будто назло продолжает повторять странную кличку. Кэйя глаза закатывает, борясь с ужасным желанием стукнуть парня по ребрам — невыносимый. Икорки, Васильки… У него какая-то очевидно нездоровая мания сравнивать людей с неживыми предметами. Хотя у Кэйи участь получше — он хотя бы не еда. Но в какой-то части это было мило. Конечно, вслух он об этом ни за что не скажет. «Васильк?» — пробует повторить за ними Дилюк, искренне недоумевая, что это значит, а от того смотря на Кэйю широкими заинтересованными глазами, просто не оставляя ему выбора, кроме как объяснить значение этого слова. Наверное, Кэйя никогда бы не подумал, что навыки репетитора понадобятся ему в обычной жизни. Учеников за эти пару лет у него было немного, хотя бы потому что у него самого был репетитор по русскому первые два года жизни в этой стране. С довольно крошечной стипендией и без репетиторства с малышами, Кэйя вряд ли смог бы позволить себе что-то большее, чем картошку и пару новых трусов в месяц. Преподавать ему всегда нравилось, а еще больше его вдохновляло видеть, как его занятия действительно помогают. Дилюк был способнее большинства его детей, схватывая на лету и произнося «Василек» с чересчур довольным видом под смех и аплодисменты Аякса. — Василек. Kornblume, — улыбается Люк, разглядывая в тусклом свете голубую радужку. — Passt gut zu dir. — Корнблюмэ? Это что такое? — также задумчиво встревает Аякс, пока Кэйя незаметно трет себе щеку, пытаясь понять, насколько сильно она горит. — Я только корн-дог знаю. И Блум из Винкс. Но она рыжая, больше на Дилюка похожа, а не на тебя, Кэй. А ты… с темными волосами… блин, ты даже на Музу не похож. То есть для меня ты самая настоящая муза, но не из Винкс… О, нет! У нее потом были длинные волосы. В сезоне третьем?.. Ой, если что это не я смотрел. Это все сестра. — Да-да, Аякс, — смеется Кэйя, окончательно расслабляясь рядом с ними. — А ты самая настоящая Стелла. — Так ты тоже смотрел! Вау! Да, я такая же богатая красотка! Спорим, Блум была твоей любимицей, но Стелла просто крашихой, ну?! — Господи, Аякс, правда, лучше молчи… Он же совсем как ребенок. Точнее так и есть, даже если через месяц он станет совершеннолетним. И пусть Аякс сейчас прижимал его к себе, обнимал и как-то пытался защитить — это не делало его старше. Наверное, Кэйе в чем-то подобном всегда был важен возраст, хотя он и сам прекрасно понимал, что цифра толком ничего не значит. Но иногда Аякс вел себя слишком очевидно, напоминая всем, что самый младший. И это словно что-то коробило внутри, разливаясь странным диссонансом самого с собой. Кэйя как-то с опозданием понимает, что не знает, сколько Люку лет. Но и так понятно, что больше, чем ему самому. И это было по-своему еще более симпатично. Как раз так, как и должно быть. Как происходит в любом фильме, где главный герой, взрослый, статный и сильный, спасает таких, как Кэйя. Хотя на самом деле ничего не должно. И не важно, кто сейчас обнимает и зовет его ласковыми прозвищами. И он сам незаметно для себя снова замыкается. Опускает голову, прикусывая губу и пропуская мимо ушей почти всю болтовню Аякса. Она уже не помогает, уже нет смысла заполнять чепухой пустоту, его голос не сможет вытеснить мысли в голове Кэйи, скорее, только разжечь их ярче. Он знает, кем продиктованы его мысли, кто ему это привил — безоговорочная вера отцу, каждый день поход в церковь на Святую мессу, молитвы и покаяние. У Кэйи никогда в жизни не было свободного воскресенья — отец посвящал его Богу, не позволяя сыну отойти от веры, узнать еретические учения, позволить поверить во что-то иное. Хотя бы в себя. Хотя бы в свою невиновность. Но Кэйя всегда знал, насколько на самом деле он виноват — любовь была его проклятьем, его грехом. Мог ли он искупить такое, поддавшись чувствам и утопая в своем преступлении? Наверное, нет. И это гадкое ощущение неправильности ходило за ним по пятам, шептало ему о его прегрешениях, когда он просто смотрел на одноклассников, красивых и дерзких, совсем не похожих на застенчивых девочек. Его голову разрывало от собственного крика внутри, когда он касался лучшего друга — было страшно, но так трепетно и желанно, так хорошо и сладко внутри, что хотелось забыться. Хотелось забыть об отце, о его правилах, о том, каким Кэйя должен был быть в его глазах. Даже о наказаниях тогда думать не хотелось. Отец бы безжалостно отдал его на публичное покаяние, если бы не стыдился скверны, которой являлся его собственный сын. Это вызывает только усмешку — возможно, в этом все равно была доля правды. Кэйя позволил себе поверить, что на самом деле на него плевать даже Богу, что о нем забыли, что посланные наказать его ангелы заблудились где-то в райских садах, что удача улыбнулась Кэйе хотя бы однажды, что его грех забыли записать в какой-нибудь божественный список. Что, может быть, он действительно может жить так, как хочет? Может быть, он может позволить себе засматриваться на чужие огненно-рыжие волосы, такие яркие и ослепительные, словно солнце, ловить чужой вдумчивый и горящий взгляд? Они с Дилюком были разными, совершенно друг на друга непохожими, но что-то в Кэйе отчаянно тянулось к парню, желало оказаться рядом с ним, подставиться и быть обласканным этой бесконечной нежностью в чужих глазах. И Кэйя бы тянулся, он бы изо всех сил старался заслужить эти взгляды, это внимание, если бы у Дилюка уже не было того, на кого он смотрел, просто не отрываясь. В Аяксе было что-то для этого. Что-то, чего не хотелось принципиально разглядывать, потому что для Кэйи в этом не было смысла — Аякс совсем юн, глуп и его чувство юмора не могло спасти их из этой ситуации. Даже если он смеялся так заразительно, даже если улыбался мягко и совсем чуть-чуть чарующе, Кэйе от этого было лишь тошно. Потому что так он понимал, что Дилюк мог найти в нем. В веселом, неунывающем и волевом парне, который притягивал к себе внимание и не позволял отвести взгляд. Кэйя понимал это. Кэйя завидовал ему. Еще один грех, за который в какой-то момент наступает расплата. Стараясь не думать, желая поверить в невинность любви, Кэйя совсем забывал о том, как много он грешил каждый день, как мало он молился после переезда из дома. Все это никуда не пропало, копилось, набирало обороты и в какой-то момент достигло той точки невозврата, после которой уже просто не выбраться. Кэйя уверен, что после смерти он, правда, будет гореть в аду долго и в самом раскаленном котле — там ему самое место. У него за плечами столько мерзости, столько черни и ошибок, что трудно даже вздохнуть от тяжести. Даже если всю свою жизнь он мелко грешил, то сегодня Вселенная решила его уничтожить. Если бы до этого можно было покаяться, извиниться за обыденные грехи и простить себе свое прошлое, если бы его только хоть кто-нибудь принял, понял и обнял, все можно было бы исправить. Но не то, что он совершил сегодня. Смертный, главный грех, который может совершить человек — отнять жизнь у себе подобного. — Мне кажется, ты меня не слушаешь. Но ладно. Так вот. Я считаю, что такие милые котята, как ты, не должны придумывать глупости и хныкать с них. А ты самый настоящий миленький котенок! Ну, прям такой хорошенький, сладенький, невинный, светленький ангельский комочек! — не унимается Аякс, продолжая расписывать все выдуманные им самим же качества Кэйи. — Хватит, пожалуйста… — выходит как-то совсем убито, и он жмурится, пытаясь не вдумываться, просто не думать об этом. — Да почему? Ты не веришь? Ты себя недооцениваешь, Кэй. Ты очень хороший. Мы с Ди-Ди правда так считаем и… — Потому что я не хороший! — крик сам срывается с губ, заставляя его вскинуться, нервно дергаясь в чужих руках, он отпихивает Аякса от себя и отсаживается чуть дальше, чувствуя, как будто по сигналу начинают трястись руки, а шепот с губ не срывается, но безумно хочет, Кэйя не может молчать, он не хочет никого обманывать, когда к нему так непривычно добры, когда дарят что-то теплое. Врать кому угодно, но не им. — Потому что вас там не было. Вы не видели и не понимаете. Я… убил человека. Я убил. Парни позади него затихают, кажется, не сразу понимая или не веря в услышанное. Еще бы. Кэйя бы сам себе не поверил, услышь это еще сегодня утром. А сейчас стоило только посмотреть на свои израненные руки, как казалось, что запекшаяся кровь на них вовсе не его. Кровь сегодня была повсюду — смерть окружала со всех сторон. Красно-багровые пятна на стенках вагона, стеклах, полу, на телах десятков мертвых людей в воде. Но кровь на его руках была другой — Кэйя стал ее причиной. И он не сможет стереть это из памяти, как бы его не утешали. Просто в один день из человека должного спасать жизни, он стал их отнимающим. — Кай, о чем ты?.. Мы не понимаем, — шепотом просит Дилюк и пытается докоснуться до его плеча, только Кэйя ведет им в сторону, не позволяя этого сделать, даже если хотел бы сейчас оказаться снова обласканным и принятым. — Что-то произошло сегодня? И у Кэйи от этого тихого нежного тона внутри ком горечи и желчи прожигает место между ребрами. Он не заслуживал слов, сказанных так осторожно и ласково, он не заслуживал сострадания и понимания. Он не заслуживал быть прощенным. Это было совсем не тем, о чем он мечтал — дарить жизнь, вызывать улыбки и говорить людям, что у них получилось преодолеть смерть, получилось выстоять и победить болезнь. Это было отчаянием. Когда рак отнял жизнь его матери, отец говорил лишь о том, что Кэйя недостаточно сильно молился. Слишком слабо желал ее исцеления, не верил в Бога, оказался бесполезным в такой важный момент. Это больно ударило по нему, почти сломало, больно было невыносимо настолько, что он тогда не мог даже говорить. Кричал, вырывался, не желая покидать ее могилу, пока не извинится достаточно хорошо, чтобы она его простила. Дома отец умывал его святой водой, читал молитвы и пытался изгнать из сына то, что убило жену. То, что поселилось в Кэйе незаметно для остальных, в самом дальнем и потаенном углу. Дьявол, который велел Кэйе кричать и вырываться? Было ли это злой силой, а не результатом того, что у отца руки были слишком большие, прижатые к носу маленького ребенка, который не мог дышать? Кэйя словно снова там — он не хочет находиться в реальности, где на него смотрят по-доброму, где его касаются только осторожно и бережно, где его действительно хотят слышать. Кэйя там, где у отца озверевший взгляд, где он молил о прощении, стоя на коленях и рыдал взахлеб, где был виноват настолько, что никакой пресный хлеб и причастие не могли его уберечь. И это ранит настолько, что не хватает сил выдохнуть — он замирает, боясь смотреть парням перед собой в глаза. Он грязный, он грешник, он отвратительный. Он мечтал изобрести лекарство от рака, он мечтал видеть чужие улыбки, он мечтал стать врачом, который действительно способен спасти всех, кто в этом нуждается. Не из-за того, что Бог пожелал бы сохранить жизнь этому человеку, а самостоятельно, самому найти решение и спасти. Без молитв, которых всегда недостаточно. Без надежд, которые всегда рушатся. И не дойдя до этой цели, не осуществив ни одну мечту, Кэйя стал лишь чудовищем, о которых всегда боялся слушать в новостях, а не чудесным героем из сказки. Он не хотел. Ему так жаль. Но сейчас не будет толку и от извинений на коленях, и от исповеди, и от молитв. Сейчас он похоронит своими же словами всю ту нежность, все то внимание к нему, которыми дорожит, словно небывалым сокровищем. — Когда я был с Розой и Венти, в последнем вагоне, я там… там был мужчина, а я не сразу понял, что происходит. Он нависал над Розой, она вырывалась, не хочу представлять, что он хотел с ней сделать. И как-то все… я его… я сам не понял как, но схватил его, чтобы откинуть. Ударил головой о стекло. Или о стену, приложил так сильно, что он упал навзничь, и больше он не поднимался. Вот и все. Да? Кэйя опускает голову, смиренно ожидая отвращения и разочарования, не смея ее поднять, но сейчас молчание пугает его сильнее любого грубого слова. Только не опять. Только не снова эти взгляды, эти вздохи и это чувство покинутости, когда хлопала дверь — парень приоткрывает глаза испуганно, понимая, что после его слов не повисало молчания. Он просто не слышит, не может разобрать слов, которые ему говорят что-то — чужие губы шевелятся, в чем-то его убеждают, пока он смотрит непонимающе, пока все тело дрожит. Писк в ушах накрывает постепенно — сначала эхом в затылке, потом все внутри него трещит надвое, шатается и рушится, как огромная башня в дженге, из которой резко выдернули блок из самой основы. Фундамент разрушен, больше ничего не может держать его. И это так страшно. Так больно — ему остается лишь жмуриться, лишь начать молиться про себя, снова надеясь лишь на высшие силы. Может так, его, грешника, простят и смогут принять? Но потом мир резко качается в сторону — кто-то обхватывает его поперек груди и тянет прямо на себя, прижимая так тесно и сильно, что в глазах мутнеет от слез. — Я сказал, что ты не виноват, слышишь меня?! — доносится до него вроде тихая, но тут же громкая, нарастающая набатом в ушах речь Аякса за спиной, который держит его двумя руками. Думает, что будет вырываться? Да куда бы ему? Он заперт, заперт в клетке из своих грехов и мыслей, заперт и ключа у него не было. И не будет, и… — Кэй, ты же защищал ее, понимаешь, защищал! — Кай, — тут же выдыхает Дилюк на ухо настолько печальное, что Кэйя вздрагивает и дрожит, когда теплая рука его гладит, касаясь щеки, — ты даже не знаешь, жив он или нет, да? Как ты можешь говорить, что ты убийца, когда ты… Пошел на это ради того, чтобы спасти Розу. Если все так, как ты описываешь, то в той ситуации ты сделал все правильно… — Нет! — крик вырывается из глотки сам собой, снова случайно, снова неконтролируемо. — Я же... все равно ударил его. Я не знаю, как мне хватило сил, но я сделал это, я его… — Ты ударил ублюдка, который не хотел бежать отсюда нахуй, валить наверх, а полез к незащищенной девушке! — почти рычит Аякс, сжимая его в руках, но касается руками настолько осторожно и бережно, что Кэйю снова трясет. Ему страшно, ему так холодно, внутри колется все ледяными шипами, словно протыкая его насквозь. Отстраниться не получается — Дилюк прижимается к его плечу, обнимая и прося послушать. И Кэйя повинуется — все его чувства восприятия разом сосредоточены только на чужом голосе. — У тебя не было выбора, — шепчет Дилюк ласково настолько, что Кэйя пытается отвернуться подальше, — ты сделал все правильно. Он не был тем, кого ты должен был выбрать, понимаешь? Ты не ошибся, Кай. Ты не ошибся. Он повторяет это, раз за разом, слово за словом, пока Кэйя рыдает в их руках и пытается сжаться в комочек, чтобы не слышать, чтобы не верить, чтобы не пытаться откреститься от своей ужасной вины. Он так хотел быть полезным, помочь кому-то, но как они могут говорить, что помощью Розе было чье-то убийство? И убийство ли? Кэйя не помнит, он не видел, куда потом укатилось бессознательное тело, стоило вагону начать шататься в разные стороны. А было ли оно там? В памяти не всплывает ни единой картинки, это пугает сильнее, это путает больше. Он не знает, что думать и кем себя на самом деле считать. — Ты умница, василек, ты наш защитник, — Аякс перестает кричать, не пытается так рьяно обратить на себя внимание, и это заставляет все тело покрыться мурашками. Его тихий голос звучит убедительнее любого командного тона. — Роза наверняка благодарна тебе не меньше, чем мы все. Ты невероятный, звездочка, — выдыхает Дилюк, пока все внутри переворачивается с ног на голову. — Это очень мило. Ты, знаешь, такой хорошенький, когда всех рвешься спасать… — Я очень рад, что ты сейчас с нами, Кай… — Вообще, ты очень крутой. Типо, как Ник Фьюри бываешь, такой весь из себя сексуальный… — Я так благодарен тебе за все. Ты чудесный, ты невозможно хороший человек, понимаешь? Кай, ты просто сокровище… Это невозможно терпеть. Это невозможно вынести. Это больно, но так хорошо, так до мерзкого приятно, что Кэйя безумно хочет позволить себе им довериться. Да, он крутой, он герой, он такой, каким они его почему-то видят — но картинка не может удержаться в голове дольше секунды. Все не так. Совсем неправильно, сказочно и несбыточно, словно ему дают последний шанс ощутить что-то похожее на признание. Понимание и поддержку. — Ну хватит вам, — вдыхает Кэйя, пытаясь усмехнуться, но выходит совсем жалко из-за плаксивого голоса, — вы двое… оказывается… идиоты. Я ничего не сделал, Люк. Я совсем не... сокровище. — Что он там бормочет, Ди-Ди?! Опять отнекивается, что он просто золотце? What… What is he saying, а?! — Аякс, заткнись… — почти стонет Кэйя, пытаясь отсесть от него, слишком тесно прижатый. — Да не буду я затыкаться! Пока ты не поймешь, что мы правы, — и Аякс его только сильнее вжимает в свою грудь, которую Кэйя чересчур отчетливо ощущает спиной через слои мокрой одежды. — Yes, Diluc? Say him what he is hero because… Kaeya… he saved us, all us… minimum one time! Дилюк тихо хихикает сбоку и согласно кивает, поглаживая Кэйю по руке. Но только это ни в чем самого Кэйю не убеждает. Он как раз таки был единственным, кто никого не спасал, а наоборот… Был самым слабым звеном в группе. Люк спасал Аякса, Аякс спасал Люка, и в принципе они тащили за собой всю группу, Роза их всех лечила, Венти… ну он по крайней мере всех подбадривал своими песнями. А вот Кэйя не делал для них ничего. Только постоянно рыдал и трясся от страха. Очень похоже на героя. Если только самого худшего из возможных. Он об этом и говорит вслух, потому что сил слушать выдуманные расхваливания у него нет. Лучше бы его правда ругали, чем приписывали несуществующие подвиги. — Кай, как ты можешь так говорить? — снова шепчет Дилюк у его плеча и осторожно кладет руку на щеку, чтобы повернуть к себе лицом, Кэйе не хочется, но сопротивляться его касаниям он тоже не может. — Ты спас Розу. Ты спас Венти от летящего на него вагона. Ты спас меня, когда я задыхался под водой. Ты спас Аякса, когда его придавило поездом и после, когда он чуть не утонул, ища мой ингалятор. А значит спас и его и меня. Кай. Ты всех нас спас. Понимаешь? Без тебя Роза и Венти сейчас не шли бы к спасателям. Без тебя мы не сидели бы здесь. Ты действительно герой, и поэтому мы говорим тебе это. Потому что так и есть, Кай. Кэйя смотрит в его глаза, а сам внутренне замирает, потому что верить в услышанное не получается. Да, возможно, в какой-то степени… так и было. Но нет. Просто нет. Это не то, с чем он мог согласиться. Он себя героем не ощущал, он им быть просто не мог. Он никого не спасал. Все в точности наоборот. Смех с губ срывается, пока он взгляд в сторону отводит, лишь бы не смотреть в печальные глаза Дилюка напротив. Он не желал быть спасителем, он не желал быть убийцей. Он просто хотел быть. Просто жить, находя в своих серых буднях хоть какие-то радости. Вроде смеха его немногочисленных друзей от глупых шуток или кислых конфет из странной палаточки около университета, или душещипательного нового сериала, может, вкусной азиатской лапши, что иногда готовил его сосед, или вечерних прогулок по красивым паркам и садам, раскиданным по всему городу. Что-то безумно простое и немного теплое. Когда-нибудь потом он мог бы попробовать стать тем, кем давно мечтает. Но не сейчас, не так, не таким образом. Не так, как происходит сегодня, ломая абсолютно все внутри, с таким трудом выстроенное за долгие годы. — Так не бывает… Сломанные куклы не бывают героями. Как бы куколка не хотела им стать. Сколько бы вы не убеждали ее в обратном, — он шепчет только на русском с болезненной улыбкой, пока Дилюк совсем непонимающе смотрит на него, взглядом просит перевести, но Кэйя не будет, он не хочет, чтобы Люк слышал. И сам не может точно себе объяснить, почему говорит это Аяксу, чувствуя, как тот замирает за его спиной. — С ними играют. Их разбивают. И оставляют никому не нужными. Другой истории у них не бывает. Кэйя затихает на пару секунд, сглатывая горькую слюну и собираясь с дробящими череп мыслями. Ему бы хотелось верить в сладкие речи, хотелось бы стереть все, что заставляло просыпаться со сдавленным горлом по ночам. Но разве это возможно? Готов ли он вновь и вновь доверяться кому-то, чтобы после снова и снова страдать? Дилюк казался слишком добрым и ответственным для того, чтобы просто разбить кому-то сердце. Но Кэйя не мог быть уверенным в том, что Дилюк способен сказать ему разбивающую правду в лицо. Аякс наоборот казался слишком знакомо-играющим с чужими сердцами, чтобы не задумываясь после выбрасывать их бесполезным мусором, говоря прямо о том, какими видит их. Кэйя не знал его достаточно для таких выводов. Он не имел права окрещивать его таким негодяем, очернять и считать плохим. Но иначе он уже не мог. Верить в пустую болтовню и снова падать. Снова и снова. Он ждет от Аякса правды, какой бы она не была. Мальчишка с самого начала казался ему слишком открытым, понятным, чтобы искусно врать. Аякс же, правда, слишком глупый для этого. Он производил впечатление человека, говорящего абсолютно все, что только приходило в голову, доказывая это каждый раз своими дурацкими шутками или никому не понятным бредом. Говоря о героизме Кэйи, он выглядел искренним. Но смог бы он что-то сказать о том, в чем Кэйя по-настоящему нуждается? Но Аякс так ничего и не говорит. Сидит позади абсолютно безмолвно, словно не дыша, будто делая вид, что его здесь вовсе нет. И от этого до новой подпирающей истерики смешно. Ничего другого он и не ожидал. Кэйя тихо хмыкает, прикрывая глаза с полуулыбкой и вновь чувствуя в груди лишь убивающий холод: — Другой истории я и не хочу.