Когда наступает ночь.

Ночь зимой всегда наступает рано. Накрывает улицы Киото меланхоличной и одинокой темнотой, оставляя лишь неоновые вывески и фонари освещать совершенно пустые улицы. Но, какой бы темнота не была неприятной для жителей района Гион, для двоих, что сейчас сидят на диване в комнате Рагнвиндера, она всегда будет тем, что заставляет чувствовать тепло внутри. Они могут быть рядом так только ночью. Когда родители спят, а эта связь скрыта от ненужных глаз. Каждому из них больно. Больно осознавать, что без угрызений совести и стыда держаться за руки можно только наедине. Кэйа не раз упоминал, что жизнь была бы намного проще, не познакомься бы их родители. Дилюк же из разу в раз повторял, что его жизнь не имела бы смысла, не встреть он Альбериха. Они что-то большее, чем просто люди, которые слишком влюблены не в самых приятных обстоятельствах. Они те, кто связаны узами, что прочнее любых других. Даже когда приходится биться головой об стену от осознания. Для парней главное быть рядом хотя бы по бездонным ночам, даже когда это под всеобщим запретом. – Думаешь, спят? – говорит шепотом синеволосый, кидая взгляд на дверь. – Уверен. Кэйа ухмыляется в своей привычной манере. Сразу же накидывается на Дилюка с объятиями, из-за чего последний валится на кровать тихо смеясь. Он любит то, каким тактильным становится Альберих после каждого дня невыносимой разлуки. Днем они вместе и одновременно с этим порознь. Ночью же становится все равно. Ночью Кэйа лежит на груди любимого, сомкнув свои руки за его спиной. – Ты так скучал? – говорит Дилюк и одновременно с этим тепло улыбается, перебирая синие пряди свободной рукой, пока вторая гладит румяную щечку. – Слишком сильно, чтобы описать это словами. И старший не врёт. Каждая секунда без Дилюка оборачивается желанием расплакаться. У Кэйи есть друзья, знакомые, но чувствует себя настолько счастливым только тогда, когда может смотреть на Рагнвиндера этим влюбленным взглядом, не сопротивляясь бабочкам, что уже разъели желудок и пробрались к самому сердцу. Он никогда не скажет вслух, но он бы правда хотел, чтобы эти объятия не заканчивались до самой старости. Альберих не ревнует к другим, совсем нет, но он завидует. Завидует Джинн, с которой у Дилюка выстраиваются очень милые взаимоотношения, ведь никто не осудит их отношения, только порадуются. Завидует тому, что кто-то Дилюку не сводный брат (когда они с ним даже родственниками себя не считают), за связь с которым прилюдно засмеют, не успеешь и моргнуть. Но сейчас все убивающие душу мысли отошли на второй план. На первом только то, как Дилюк тянется за поцелуем. Дилюк любит целовать его. Его пухлые покусанные губы, вкус которых лучше любых сладостей. Тот подминает губы Кэйи, даря мягкие касания. Любовь, что разливается по венам, сводит с ума их двоих, заставляя позабыть обо всех невзгодах. Что бы ни случилось, они вместе навсегда. Кажется, что их сердца бьются одновременно, когда красноволосый запускает руки под футболку. Аккуратно оглаживает спину, из-за чего Альберих прогибается в спине и сквозь поцелуй улыбается. Сам же двумя руками касается щек и медленно разрывает поцелуй. Когда они смотрят в глаза друг другу так… Кажется, что ещё немного и старший задохнётся от собственных чувств. Кэйа рассыпает поцелуи по всему лицу Рагнвиндера, и видит, как тепло и искренне тот улыбается ему. Не Чайльду, Джинн или кому-то ещё. Только ему, двум аметистам, один из которых сияет, даже будучи скрытым под повязкой. – Знал бы ты, насколько ты прекрасен с такого ракурса, – говорит Кэйа, вновь целуя куда-то в область уголка губ. – С языка снял, только хотел сказать тебе тоже самое, – отвечает Дилюк, после чего берет Альбериха за талию и меняет позицию так, что теперь он нависает над Кэйей, – но с этого ты нравишься мне еще больше. Хотя, я с любого готов смотреть на тебя. – Д-Дилюк! Прекрати, ты смущаешь…. – Но не вру же. – Дилюк касается правой рукой волос Кэйи, – тебе так идут распущенные… Очень красиво. Кэйе становится плохо, краснеет с каждым словом, что слышит. Он не получал ни от кого столько комплиментов, сколько получает ежедневно от Рагнвиндера. И больнее всего бьёт то, что Дилюк в каждом искренен. От мелкой похвалы внешнего вида до подробного описания каждого сантиметра. Ни от кого «ты красивый» звучать не будет так же, как от Дилюка. Никто не заставить любить также сильно, как Дилюк. Они снова целуются. Альбериху хочется колко пошутить или смутить в ответ, но сил и смелости хватает только на очередное слияние губ. И ведь каждое, словно впервые. Он без сомнений жизнь готов отдать за каждый поцелуй, да что там, за каждое мимовольное касание. Они первые друг у друга во всём. Первый поцелуй, первый секс, первая любовь. Не влюбленность или заинтересованность. Оба уверены, что это любовь. Такая, что сподвигнет на безумство, на спонтанность и… Да на что угодно сподвигнет. Пока чувства переполняют и пока они рядом каждую ночь остального мира не существует. Им хочется сбежать на край света, оставив все позади, но пока остается только отдаваться чувствам. Когда Кэйа углубляет поцелуй, становится трудно дышать. Главная слабость Дилюка – Кэйа. А Кэйа проявляющий иницативу и слабо сжимающий огненно-красные волосы на затылке так вовсе заставляет плыть все перед глазами. Альберих уже не может спокойно лежать, свободной рукой сжимает простыни от одних лишь влажных поцелуев. Дилюку нравится. Дилюку хочется. – Ты такой нетерпеливый, – шепотом говорит парень, разрывая поцелуй. – Кто бы… Мх! Дилюк, не так… Ах!... Рагнвиндр снова целует в шею. Кусает, облизывает. За столько ночей проведенных вместе он узнал каждое место, которому нужно уделить внимание, чтобы Кэйа извивался под ним, пытаясь приглушить стоны. Дилюк ненавидит, когда он так делает. Парень хочет слышать каждый вздох, каждый писк и стон. Да, за стеной родители, которые мирно спят, но как же красноволосому нужно слышать «Дилюк, прошу, не останавливайся» от Альбериха во весь голос, а не еле слышным шептанием. – Когда мы останемся полностью наедине, я заставлю тебя голос срывать, пока ты будешь кричать о том, как тебе хорошо. Каждая такая фраза делает из Кэйи суккуба. Он хочет еще сильнее дразнить Дилюка. Это и делает. Всего одно «м-м, Д-Дилюк, пожалуйста, трахни меня как я люблю» и Альберих уже без футболки. На плечах все ещё куча засосов, и укусов, которые не зажили с позавчера, а младший во всю оставляет новые. У синеволосого фетиш на любые отметины на теле, но когда дилюк таким образом присваивает Кэйу себе, то можно кончить только лишь от этого. – Дилюк… Ах!.. М-м, прошу, будь жёстче… Пожалуйста… – жалобно вымаливает юноша, из-за чего ловит на себе игривый взгляд Рагнвиндера. – Блять, не своди меня с ума, я еле держу себя в руках. – Мгх… Так не держи, будто я против. – Уверен, что хочешь потерять возможность сидеть пару дней? – Более чем. Дилюку этого хватает. Он оголяет Кэйу за несколько секунд, а потом приспускает с себя шорты. Уже тянется рукой к промежности Альбериха, но тот прерывает: – Дилюк, я готов… Войди уже, прошу. – М-м? Так ты заранее планировал в очередной раз меня соблазнить? Я-то думаю, чего ты так долго в ванной был. – Черт возьми, заткнись и оттрахай меня. И тот слушается. Входит резко, из-за чего Альберих прогибается, запрокидывая голову назад. Он хочет чувствовать Рагнвиндера каждой частичкой своего тела, а когда тот внутри по основание с первого толчка сделать это ещё легче. Кэйа снова царапает спину парня, кусает собственные губы, но ни на секунду не отрывает взгляд от Дилюка. Альберих обожает рассматривать каждую частичку лица последнего. Как тот блаженно прикрывает глаза, находясь внутри, как держит на лице возбужденную ухмылку, как держит руку на его шее, но не сжимает, ведь как же сильно ему нравится мучить бедного Кэйу, чтобы тот сам просил, нет, вымаливал о столь приятной грубости. Больше чем грубый секс Кэйа любит только Дилюка. Дилюк же прекрасно об этом знает, поэтому не даёт тому расслабиться и трахает в среднем темпе с самого начала. И, сука, когда синеволосый блаженно закатывает глаза от этого и тихо стонет, то желание брать быстрее, грубее, растёт с каждой чёртовой секундой. Но не-е-ет, Дилюк растянет удовольствие на столько, на сколько это вообще возможно. – Дилюк… Дилюк!.. Господи, как хорошо, прошу, продолжай… Сожми, умоляю… – Мх, Кэйа, ты чертовски возбуждаешь меня, прося о таком. Сжимает. Большой палец давит на кадык, пока рука сжимает шею, слегка царапая. То, чего Кэйа так хотел. Пускай, он чертов извращенец, которому так не хватает подобного, но он не собирается сдерживать себя ни при каких условиях. Он сведёт Дилюка с ума, заставит извиняться за отсутствие самоконтроля, но получит то, чего так желает. Звуки тихих шлепков тела об тело невыносимо возбуждают. Красные волосы спадают на грудь Рагнвиндера, из-за чего Кэйа в очередной раз восхищается ими. Он в целом восхищается Дилюком, его характером, неизмеримой словами красотой. И как же Кэйе приятно от мысли, что таким его не видит никто, помимо него самого. Альберих знает, что только он сможет видеть его таким. Неважно, сколько половых партнеров будет у того, кто сейчас вдалбливает его в кровать. Он навеки единственный, кто видел, видит, и будет видеть Дилюка во всем его безумии, животном желании и чувстве любви. Они оба близки к тому, чтобы получить оргазм. Дилюк не останавливается ни на мгновение, а Кэйа ни на мгновение не перестаёт шептать что-то пошлое, мешая это со стонами. Слишком глубоко, слишком грубо, слишком приятно. Слишком чувственно. Кэйа шепчет, что сейчас кончит, из-за чего Дилюк внезапно останавливается, провоцируя Альбериха на раздраженное мычание. – Ты что, мха! Делаешь… Дилюк, прошу!... – Скажи что ты мой. – Нашел же время!... – Говори, или я не дам кончить. – Дьявол... Дилюк, я только твой и всегда им буду. Никто никогда не заставит меня так кайфовать, как ты сейчас. Я бы отдал все, чтобы только ты доводил меня до такого… – Только я и буду. Дилюк делает последние рывки, которые для Кэйи длились вечно. Они кончают одновременно, что обожаемо двумя. Альберих на живот, Рагнвиндер внутрь. Перед глазами резко темнеет, а внутри все переворачивается. Это, наверное, один из самых бурных оргазмов, что оба испытывали за все время. Как же они зависимы друг от друга, зависимы даже от утренних завтраков всей семьей, где они перекидываются похотливыми взглядами, зависимы от чёртового напряжения, которое остается, когда они остаются вдвоём в классе, зависимы от всего, что связанно друг с другом. «Я люблю тебя больше жизни, Дилюк.» «Я бы отказался от своей, не будь в ней тебя.»