***
Русь, 987 год от Рождества Христова — Ты дивно хорош… хороша! — Кроули чудеснул охапку желтых горицветов и со всей торжественностью вручил розовеющему ангелу. Белая рубаха доходила тому до щиколоток, и растрепанные белые кудри щекотали ему раскрасневшиеся щёки. Девичье облачение ему исключительно подходило. — Спасибо, Кроули, — чинно сказал Азирафаэль. Цветы он принял и даже зарылся в них розовеющим носом. Кроули забыл сотворить для них ещё и аромат, но, кажется, ангелу и так понравилось. — Пускала венок, душа моя? Ну же, скажи, что у меня есть шанс, или я самолично принесу себя в жертву Перуну! Ты знаешь, я могу? — Ты удивительно вписываешься во всю эту языческую вакханалию, не стану отрицать. Но я, на минуточку, Ангел Господень, и подобные выкрутасы не поощряю, — важно выговорил Азирафаэль. Девичий голос делал каждую его фразу такой заигрывающей, что Кроули дичайше хотелось подыграть. — Ага, а на праздник заявился и благоухаешь медовухой так, что даже я уже опьянел, просто потому что заблудился. — Я не стану с тобой вступать в словесные перепалки, нечистый, — отмахнулся ангел, по-свойски ухватившись за услужливо — а Кроули вообще хотел ему услужить, — подставленный локоть. Пасло от него и правда прилично, и Кроули ни разу не соврал, сказав, что он окосел от одного только запаха. Зато сам Азирафаэль на своих ногах — прекрасные ноги! всем ногам ноги! — стоял (и ходил!) твёрдо, и Кроули не знал, как побороть своё бестолковое восхищение. — Прыгнем через костёр, драгоценная моя? — Это практически обручение, а я девица благоразумная, с рыжими мужчинами через костры не скачу. Ты даже венок не выловил, бесстыдник. Куда тебе? — Так ты ж его не пускал! — Тебя ли это останавливает, — фыркнул Азирафаэль, покрепче перехватив влажные стебли. Они компактно помещались в ладони. На берегу жгли чучело богу Ярило. Было шумно, весело и пахло разливающейся похотью, намешанной с сакральной чистотой. Кроули сомневался, что это было их с ангелом влиянием, но атмосфера предполагала предаться естественному состоянию, только совершив все возможные обряды. — А ты бы хотел, чтобы не останавливало? Кроули щёлкнул оскалом рядом с ангельской щёкой, в надежде смутить, но тот только закатил глаза, шлёпнул ладошкой по его плечу и уверенно пошёл к бочкам. Наверху планировали крестить Русь. Кроули укреплял веру славян в богов, привязывал сильнее к язычеству, хоть и знал, что от христианства их не уберечь. С планами начальства это всё равно не расходилось: больше запретов, больше их нарушений. Человеческую природу не изменить, а очереди к котлам растут. Азирафаэль свою позицию выражал стандартным «божественный замысел, Кроули, отстань, а, очень тебя прошу, мне твой Владимир уже знаешь где сидит? Разбирайся с ним сам, если так хочешь». Но, кажется, методы, которыми небесное управление собиралось приобщить русичей к истинной вере вводили в тоску даже его. В те годы они наплодили вспышек и неожиданной дьявольской удачи и ангельских благословений, порождая значительное число знахарей и ведьм. И строчили, строчили, строчили служебки. А попробуй-ка царапать записульки в таких количествах и на бересте! Кроули вот очумел. — Я тебя обожаю, ты знаешь? — очарованно выдохнул Кроули, когда Азирафаэль уселся на траву, протянув и ему глиняную канопку. Восхитительную канопку с восхитительной брагой! — Ты время от времени напоминаешь, так что я осведомлён, — хмыкнул Азирафаэль и так самодовольно улыбнулся, что Кроули был бы совершенно не против сцеловать эту его нахальную улыбку только ради того, чтобы не… Нет, ну.! В самом-то деле, ну какой обнаглевший! Совершенно распоясался. — Они жгут вербену. Тебе не вредит? — поинтересовался ангел, когда длинноволосые женщины прошли рядом, дымя опаляющейся травой и начитывая такие древние молитвы, что у Кроули свело зубы. Вокруг стояла тёмнота, разгоняемая жаром рыжих костров, вздымающихся до чёрного неба, и едкий дым скрашивался только илистым запахом быстротечной реки. — Если подойдут ближе, то обожгусь, наверное. — Тогда пусть не подходят, — пьяно хмыкнул Азирафаэль и доверчиво опрокинулся на спину. Белые волосы походили на пух весенних одуванчиков. Кроули вплёл ему в них неувядающие головки желтушных цветков. — Пойдешь искать цветущие папоротники? — Папоротники не цветут, ангел. Это я придумал легенду. — Правда? Не знал, что ты успел тут так наследить, — Азирафаэль провёл заплетающимися пальцами по сплетенной косе и улыбнулся. — Обстоятельства, понимаешь ли. Они всё-таки прыгнули через костёр. Раз или два. У Азирафаэля блестели глаза и рвался смех из груди. А потом Кроули уснул на ангельских коленях, когда они завалились в заросли рогоза — допивать медовуху и не делиться с местными, — и Азирафаэль осторожно гладил его по голове. И если у него и возникали тревожные мысли, то они рассеивались под бережными ангельскими руками. «Ангелы не влюбляются в демонов. Не о чём волноваться, мы друзья».***
Париж, 1354 год от Рождества Христова. — О, Сатана! Ты любовь всей моей жизни, я увидел тебя из окна трактира и не смог сдержаться! Не оставляй меня, ангел мой, выпьешь со мной? — Кроули протянул ему початую бутылку, и ангел машинально её взял. А потом опомнился и всучил обратно. Азирафаэль смотрел на его шатающееся тело, и Кроули тогда на секунду показалось, что ему больно. Но потом ангел скукурузил привычное праведно-саркастичное лицо, покачал головой и позволил ехидной улыбке пробиться в уголок губ. Он был уставшим и немного злым. — Учитывая, что ты бессмертный, признание звучит сильно. Бутылка всё-таки не выдержала напряжения и выскользнула из ослабевших пальцев, совершенно негероично разбившись. Азирафаэль дёрнул бровью. Кроули заторможенно икнул и подумал, что не очень расстраивается. — Я проиграл бессмертие в карты, — Кроули пьяно хихикнул, отсалютовал ему деревянной кружкой и чуть не заимел честь познакомиться с городским, покрытым ноябрьской грязью, тротуаром поближе. Азирафаэль вовремя придержал его за плечи. А потом придерживал за волосы, пока Кроули совершенно несчастно выворачивал в парижской подворотне желудок. И желудок и душу. — Я ненавижу это, — выдохнул он ему в лицо. Азирафаэль мог бы поморщиться от запаха рвоты и страшного перегара, но он не морщился, и Кроули хотелось то ли плакать, то ли смеяться. Ну какого ангела отхватил в товарищи! Почему он такой.! — Я ненавижу блядскую Европу, я ненавижу блядский век, я ненавижу блядскую чуму и… Его снова вывернуло, и Азирафаэль заботливо похлопал его по лопаткам, а потом позволил размазывать сопли по своему плечу, пока Кроули прятал распухшее лицо. Кроули ненавидел и Азирафаэля тоже. Потому что Азирафаэлю было нормально. -… и блядскую смерть. — Я знаю. Висели бледные сумерки. Азирафаэль тащил его, придерживая за исхудавший бок, в свой дом. Наверное, это был его дом, где-то же ангелу нужно было жить, пока он околачивался в пораженной миазмами Франции. Во всяком случае тут было убого и воняло. Потом Кроули понял, что воняло, наверное, от него самого. Но от этого знания стало только хуже. — А ты меня любишь! — заявил Кроули и толкнул Азирафаэля в грудь, — любишь, сволочь! А я же просил не.! — Ты себя видел? Не в твоём положении такое заявлять, — спокойно возразил Азирафаэль, пронаблюдав, как Кроули забивается в угол и показывает зубы. Он щелчком пальцев разжёг огонь в камине и придвинул к нему скрипучую табуретку. Спина у него была ровная. Кроули хотелось его ударить. Или поцеловать. Сначала ударить, а потом поцеловать. Или чтобы Азирафаэль поцеловал его сам, и тогда Кроули смог бы сказать, что всё это против его желаний. — Почему ты тогда со мной возишься? — Потому что я ангел, мне положено заботиться обо всех созданиях божьих. И, если на то пошло, то мне должностными обязанностями положено любить и тебя тоже. — Да пошёл ты! Знаешь куда? Вон пошёл, видеть тебя не желаю. — Это мой дом. Ложись спать, Кроули, от алкоголя ты становишься ужасным нытиком, а я устал не меньше твоего. — Катись к чёрту, — заваливаясь на скрипучую кровать, абсолютно миролюбиво сказал Кроули, поумерив пыл. Перепады настроения у него случались часто, а истощение этому только способствовало. Несколько веков спустя люди назовут это астеническим сидромом, но пока что Кроули сталкивался только с его симптомами, а не с клиническими рекомендациями. Но ангел его успокоил — из-за дурацкой любви он Азирафаэля точно не потеряет. Азирафаэль останется с ним, всё будет нормально, Азирафаэль не поступит с ним так. — Это чёрт прикатился ко мне. Не облюй матрас. — Я уже всё выблевал. — Ты в прошлый раз так же говорил. — Не люби меня. Я серьёзно. — Я не поклонник того, что ты пытаешься мне указывать, хотя ты абсолютно точно не являешься моим начальником, — Азирафаэль поставил — паршивец — таз рядом с кроватью, накрыл кроулево трясущееся тело стёганным одеялом. — Не загоняй себя в угол, — Кроули почувствовал, как мягко он коснулся губами его разгорячённого лба. И как сильнее навалилась сонливость. — Человечество это переживет. Она не даст им погибнуть сейчас. Твоей вины ни в чём нет, и я знаю, что ты не причастен к этому. А ещё я знаю, что любовь тебе не нужна, поэтому спи спокойно. Это было неправдой. Они оба знали, что Кроули была нужна любовь. Но та, кто должна была ему её дарить, выгнала его из дома и обрекла на страдания. Азирафаэль всегда зовёт её Богиней, но Кроули зовёт её мамой. Мама его не любила.***
Бахарах, 1634 год от Рождества Христова. Лазарет освещался единственным огарком свечи и честным словом. Лиза спала на скрипучей койке, укрытая тоненьким монастырским одеяльцем. Её новорожденная дочка спала рядом с ней, обвитая любовью тощих материнских рук. Кроули не спускал глаз с них обеих. — Что с ней будет? — Я оставлю её здесь, — просто ответил ангел, поставив на прикроватную тумбочку графин с водой. — В бордель она не вернётся, если сама не захочет. Кроули сидел на свободной кровати, поджимал под себя ноги и всё никак не мог стереть кровь с ладоней. Азирафаэль подал ему вымоченный в воде кусок ткани. Церковная ряса ему удивительно подходила, хоть ангел и бегал от тёмных оттенков в своих привычных нарядах. Монастырь, в котором ошивался Азирафаэль который год, не обжигал святостью — в отличие от церкви Святого Петра в самом городе, вот туда-то ему путь заказан, — Кроули только слегка потряхивало возле алтаря, но по остальной территории мог перемещаться беспрепятственно. Хотя лишний раз всё равно в чахлую часовеньку не совался, предпочитая заваливаться к Азирафаэлю в келью и мешать ему читать псалмы. Или ловить его в лазарете. Ангел был великолепно несведущ во врачевании и лечил исключительно божьим словом — и это было забавно, — но обычно этого, видимо, хватало. В этот раз не прокатило. — Сколько ей лет? — Думаю, что около пятнадцати. Её привезли сюда, чтобы до её кончины мы успели покрестить младенца в утробе. — Я думал, они оставили это в средних веках. Азирафаэль подсел к нему и принялся обтирать безвольные кроулевские пальцы. Он излучал еле заметное свечение, мурчал церковный мотив себе под нос и выглядел успокоившимся. Иногда он поразительно быстро успевал обрести духовный штиль и это было одно из тех качеств, которым Кроули всё никак не мог овладеть и неслабо завидовал. Лизина дочка морщила на и без того морщинистом личике нос. — С ней всё будет хорошо. С ними обеими, — пообещал Азирафаэль, в который раз перехватив его одуревший взгляд. — Я уговорю настоятеля оставить её работать в лазарете. Тут не помешали бы лишние руки. — Она останется тут навсегда? — Если захочет. Но если она захочет уйти — её не станут держать. — Хорошо. Роды у девчонки были тяжелые настолько же, насколько была тяжёлой и её жизнь. И, пожалуй, гораздо милосерднее было бы позволить умереть и ей, и её дочери. Ну куда ещё плодить нищету и несчастье? Но Лиза цеплялась удивительно сильными пальцами за ангельские руки и просила спасти ребёнка. Дура! Чтобы этот ребёнок — к тому же женского пола! — даже если и выжил, всю жизнь побирался? Как ты? — Где ты научился этому? Я думал, поворот на головку давно запретили. А ты ещё и без чудес это провернул. Почему? — Мои чудеса бы скорее убили её, — не нашёл сил для вранья Кроули. — Я не учился, но видел пару раз ещё при Гиппократе. В прошлом веке тот француз внедрил метод обратно, я понаблюдал. Не думал, что получится. — Когда ты положил руки ей на живот, я грешной мыслью подумал, что ты собираешься выдавить из неё ребёнка, — улыбнулся ангел. — А когда я засунул в нее руку по локоть? — Признаюсь, тогда я чуть не потерял сознание. Зрелище удивительно… неприятное. Кроули хохотнул. Кисти снова были девственно чистыми. Он не должен был испытывать симпатию к хрупким человечкам, но он испытывал. Он не должен был спасать малолетних проституток с тазовым предлежанием плода, но он спасал. И он не должен был быть счастливым от того, что Азирафаэль благодарно смотрел на него прозрачными глазами с затаённой у зрачков искрой, но он был. — Я тебе обещаю, что она будет счастлива. — Мне всё равно, ангел. Я помог ей только потому что у тебя нет ни на что толку, и ты опять просрал все благословения. А у нас соглашение, — совершенно безэмоционально выдавил Кроули. — Я всё равно тебе обещаю, — повторил Азирафаэль. — Принести вина? Лиза улыбнулась во сне. Кроули поднялся, чтобы убрать русые волосы с её лица, пока ангел ходил за бутылкой и не мог видеть этот бессмысленный жест неравнодушия. За ночь больше никого не привезли. Было тихо. Если прислушаться, можно уловить журчание Рейна в паре километров отсюда.***
Лондон, 1902 год. — Я не люблю Азию, ты же знаешь, — отмахнулся Азирафаэль и зарылся носом в свою бракованную Библию. Кроули однажды приволок ему издание 1631 года со знаменитым «Прелюбодействуй!» (и хоть все списывали это на опечатку, но лично Кроули считал это попыткой саботажа и записывал на свой счёт, так что ангелу показывал с запоздавшей лет на сто гордостью), а тот возьми, да и начни собирать коллекцию. Жулик, ничем не проймёшь, гаденыша. — А что ты любишь вообще? Ты кроме канувшей в лета Греции и свой клятой Англии ничего не восхваляешь. А в Китае мандарины, тебе понравится. И вообще, родина салютов и бумаги для твоих ненаглядных книжулек. — Я много чего люблю, — многозначительно отозвался Азирафаэль и неторопливо пошёл ставить чайник в подсобку, раз уж Кроули отказался от него отстать. Кроули поплёлся за ним следом. — Но ехать на другой конец земли, когда у меня там нет никаких заданий, в то время, как у тебя есть, я явно не хочу. И раз ты не питаешь к Востоку никакой неприязни — прокатись сам, мой дорогой. Тебе пойдёт на пользу смена обстановки, в последнее время ты захандрил. В последнее время, очевидно, имелись в виду вот эти десятилетия, пока Кроули гнил и разлагался в ангельском пристанище. Но сам Азирафаэль был слишком милосердным, чтобы так сразу… Ну… — Уныние — это один из смертных грехов. Мне нужно время от времени ему предаваться. — Было бы замечательно, если бы ты предавался им не в моём магазине. Ты отпугиваешь своей аурой посетителей. Кроули распластался на продавленном диване. В воздухе кружила пыль и оседала на его волосах. Азирафаэль вернулся из разрождающейся Америки неделю назад и ровно столько же пытался выставить обосновавшегося в его подсобке Кроули. Кроули испытывал мелочное удовольствие от мысли, что ангел начинает беситься. Не такой уж ты и святой, да? — Я думал, что тебе наоборот на руку, что никто не пытаётся прибарахлить твои сокровища. — На руку, да. Было. Но сейчас ты делаешь из меня полного банкрота. — Дело в деньгах? — хмыкнул Кроули и задрал ноги к потолку. Пыльные брюки обнажили костлявые щиколотки. — Дело в тебе. — Неужели? — Нам стоит поговорить. — Нет, я думаю не стоит. — Это не было ни вопросом ни предложением. Я ставлю тебя перед фактом. Кроули пожал плечами. Он не был уверен, что попытки поговорить на трезвую голову принесут плоды, так что он чудеснул им по бутылочке великолепного вина, прямиком из Греции, ровно с того года, когда они вместе шатались по термам. Чудесное было время, и никто ничего не усложнял. — Вот на шутки с воровством сквозь время у тебя сил хватает, а на то, чтобы уйти — нет? Ангел отправил вино обратно и доказал всем здесь присутствующим, насколько он бессердечная скотина. Разговор обещал быть невесёлым. В плане, они могли бы поговорить в духе: «хей, Кроули, как насчёт того, чтобы посетить все бордели в городе, это тебя взбодрит!». И Кроули бы ответил: «прекрасная идея, дружище, конечно пойдем! Давай ещё испробуем этого новомодного опиума, которым сейчас забит весь Лондон!». Но нет же. Он даже вина их лишил. Ну не сука ли? — Я был груб, — признался Кроули, чтобы поскорее закончить с этим. — Я не считаю, что ты мне не нужен. Прости. Всё? — Дорогой, если бы ты считал, что я тебе не нужен, ты бы предпочел местом своего гнездования другую территорию. — Вообще нет. Я предпочел твой магазин, чтобы испортить тебе выручку, потому что это очень по-демонически, а я очень-очень демон. Но мне лень с тобой спорить. Давай уже напьёмся? Азирафаэль вручил ему в руки чашку с тошнотворно сладким какао. Кроули терпеть не мог ни какао ни сладкое, но ангел слишком хорошо выучил его привычки, чтобы сейчас пытаться его обманывать. Так что Кроули пил эту ужасную глюкозную бомбу. Кому от этого должно было стать легче, он так и не понял. — Ты проспал в моём магазине почти целый век. — О, правда? Утомил? — после продолжительного молчания, когда какао безвыходно закончилось, Кроули отставил белую чашку на подлокотник и опустил босые ступни на вышорканный коврик. Кроули считал этот ковёр отвратительным, но как-то к нему постепенно привык и перестал обращать внимание. — Да. Ты мой враг. И я устал придумывать для Гавриила причины, почему ему стоит повременить с проверкой. Ты не ешь и ты уже просвечиваешь… — Мне необязательно есть. Тебе тоже. — …и ты так много пьешь, что из тебя не получается вывести алкоголь даже моими силами, — неумолимо продолжил Азирафаэль, раздражённо стукнув пальцами по лакированной столешнице. — Я не понимаю, что я должен сделать. Я даю тебе столько времени, сколько могу, но я не обязан этого делать. Моя жизнь не крутится только вокруг тебя. Кроули вздрогнул и почувствовал, что из спокойного равновесия Азирафаэль его вытащил. В груди мерзенько заныло и гулко завыло. Он не хотел обсуждать свою бесполезность. Не сейчас. — Я тебе не нужен. Тебе есть с кем брататься, я помню, — прошипел он гораздо более ядовито, чем он хотел бы. Азирафаэль терял терпение. Кроули видел это в дёргающихся губах. — Чего ты хочешь? Ты постоянно требуешь внимания. Ты делаешь всё, чтобы стать центром моего мира, Кроули. Куда бы я ни пошёл — ты там. Но ты панически бежишь каждый раз, как я пытаюсь что-то сделать для тебя в ответ. И в тот момент, когда я пытаюсь тебя отпустить, ты привязываешься ещё сильнее. Ты боишься моей любви, но у меня складывается впечатление, что ты хочешь её больше всего. Но говорил он тихо и твердо. Синие полумесяцы под глазами выдавали усталость. Кроули ненавидел то ли его, то ли себя. — Ты не прав, — ошарашенно выдохнул он и задохнулся воздухом. — Так ли это? — Я не хочу твоей любви. — А чего хочешь? Кроули тёр ладонями колени. В груди у него гулкая пустота и мечущееся в этой пустоте беспокойство. Он не выходил на улицу больше тридцати лет, ему мучительно думать, что Азирафаэль сейчас выгонит его. Но ангел был мерзавцем и выкуривал его другим способом. Кроули тяжело осознавать, что их замечательная, неомрачаемая дружба постепенно скатилась вот в это. — Ты уже меня любишь, да? — Ну да, я же ангел. — Не ври. Тебя это никогда ни в чём не ограничивает. Ты.! По-другому. — Потому что ты абсолютно невыносимый в ином случае. Кроули хотелось плакать и, самую малость, умереть. Но Азирафаэль так и не принес ему святой воды и копившаяся в нём сумбурная ненависть ко всему не могла найти выхода. Он так не хотел, чтобы ангел начал к нему питать эту болезненную дрянь. Эту.! Эту гадкую… Эту блажь. Что он должен был делать с этой любовью? Куда он должен был её деть? Принести себя в жертву ради ангельских чувств, а потом, когда Азирафаэлю надоест.? Собирать себя по кускам, да? Снова да ладом? Мало же было! Он вскочил на ноги, ткнул пальцем в уязвимое ангельское горло. — Я же просил! Я просил тебя.! Ты обещал мне, я тебе верил! — Ты себя слышишь, нет? — Азирафаэль отвёл от себя трясущийся палец. — Хочешь трахнуть меня? Хочешь, — он уселся к нему на колени, обвил локтями шею, влажно поцеловал щеку, — могу тебе отсосать. Или… ещё что-нибудь? Что там тебе нравится? Азирафаэль поморщился. — Я тебя люблю, а не вожделею. И, может быть, ангел считал себя правым и единственным пострадавшим. Он мог так думать, на его месте, Кроули бы думал также, но… Это не было справедливым. Кроули никогда ему не врал. Никогда не давал надежд, а сейчас Азирафаэль поставил его перед знанием того, что то, от чего он все это время бежал, уже его настигло. И что оно рушит их обоих. И Кроули не знал, что делать с этим знанием, куда от него скрываться. — Какая разница? Это одно и то же. — Если бы это было так, ты бы не истерил сейчас. Кроули молча наблюдал, как ласково Азирафаэль приобнял его за лопатки, а потом, с такой же нежностью бесповоротно столкнул со своих ног. Кроули остался сидеть упираясь коленными чашечками в жёсткие половицы. — Меня нельзя любить! — К сожалению, ты не можешь мне запретить, как бы ни хотелось. Но, будь так любезен, поумерь пыл, в попытках мне насолить. — Я стараюсь уберечь тебя от разрушения! Поэтому тебе и нельз… — Но я уже. А ты уничтожаешь себя у меня на глазах, — ангел тихо выдохнул и, протянув руку, ласково погладил Кроули по торчащему из грязного хвоста петуху. — Просишь у меня орудие самоубийства, а когда я тебе отказываю, ты, будто в насмешку… Занимаешься вот этим. Мне больно смотреть на тебя и знать, что я ничего не могу сделать, и что ты не хочешь моей помощи. Ты хочешь только моего внимания и это жестоко. Это так жестоко, Кроули. Я могу прожить, зная, что ты видишь во мне только друга. Проблема в том, Кроули, что хочешь ты не дружбы. Ты хочешь, чтобы я заменил тебе родителя. А ты даже ребёнком никогда не был! Злые слёзы катились по немытому лицу и размазывали пыль, оставляя влажные дорожки и вызывая раздражение кожи. Кроули одурело хватал ртом воздух и не мог надышаться. — Заткнись! — Полувопросительно-полуистерично выдавил он гнусавящим голосом. — Заткнись-заткнись-заткнись-заткнись! Это всё чушь собачья! Азирафаэль выдохнул и закрыл глаза. А затем улыбнулся. — С тобой всё будет в порядке, мой дорогой. Ты справишься. И я справлюсь. Всё будет хорошо, — он поднял Кроули на ноги, удерживая его под локтями. И Кроули больше всего на свете хотел, чтобы тот просто обнял его и сказал, что они больше не будут… Ничего не будут. А потом, он так же осторожно и бережно, вывел его за дверь магазина, где шум улиц и городской гомон оглушили Кроули окончательно. — Ты справишься, — повторил ангел. — И я жду тебя в гости. Но давай хотя бы через месяцок. Съезди, всё-таки, в Китай. А сейчас я больше на тебя смотреть не могу. — Ангел, пожалуйста! Пожалуйста! Дверь закрылась перед его носом. Кроули остался стоять в старомодных брюках и изношенной рубашке на булыжном тротуаре, с ощущением самого сильного унижения за всю свою жизнь. Потому что, ну, серьёзно, мог хотя бы чудеснуть ему пару ботинок на прощание.***
Лондон, 1943 год. — Маленькое демоническое чудо от меня, — сказал Кроули, протягивая ангелу сумку с книгами и смущаясь от благодарности, сочащейся из азирафаэлевских глаз. Он мог быть очень выразительным, когда этого хотел. И когда не хотел, честно говоря, у него тоже получалось. — Подбросить? Месяцок уже явно прошёл, а ты обещал пускать меня в гости. Азирафаэль растянул губы в улыбке и кивнул. Они не виделись сорок лет и развернувшиеся друг за другом две мировые войны окончательно разбросали их по свету. Ангел попал в беду очень вовремя и будто специально. Будто чувствовал, что Кроули чудовищно соскучился, и что кризис… миновал. — Хорошо выглядишь, мой дорогой. — О, ты ещё не видел мою малышку! Смотри, она выглядит, как что-то, за что бы я умер. Кроули продемонстрировал ему Бентли и любовно погладил её по капоту. Она отозвалась еле слышным урчанием двигателя и что-то в сердце Кроули каждый раз трепетно дёргалось, когда она демонстрировала чувства. Принимать её любовь было легко и приятно. Как и дарить её в ответ. — Я тебя знаю много лет, ты бы умер просто по… как это говорится? По приколу. Но машина чудесная. Такая… чёрная и… блестящая! Очень модная. Тебе подходит. Кроули закатил глаза, усмехнулся нелепым комплиментам и открыл перед ангелом дверцу. Тот смущенно улыбнулся и позволил себя усадить. Бентли не высказала никаких признаков недовольства тем фактом, что хозяин приволок на переднее сидение пассажира. Значит — одобрила. — Как ты? — осторожно поинтересовался Азирафаэль. Он напряженно сжимал ручку сумки и игнорировал то, что Кроули очень старался не вдавливать педаль в пол. Ах да, откуда ему знать об этих привычках! Но он не злился, правда. Ангел тогда его спас от самого себя. Было правильно и несложно спасти Азирафаэля в ответ от каких-то там нацистов, которых, по правде говоря, ангел и сам мог бы размазать по стенам. — Я дьявольски хорош во всём, к чему прикасаюсь, так что, знаешь, хватаю звёзды с неба. А ты? Как посмотрю, традиционно влипаешь в казусные ситуации? — Да уж. Это счастье, что ты оказался поблизости. Мой рыцарь! — Всё для тебя, дорогуша! — подхватил Кроули и широко оскалился, выдохнув про себя, что, кажется, былую тему принято решение не вспоминать прямо сейчас. По крайней мере они не рассорятся в эту же минуту, а это же… успех. И ангел выглядел счастливым. Кроули нравилось делать его счастливым. По мелочам, разумеется, а не глобально. Он же демон всё-таки. — Ты спалил себе ноги, — вспомнил Азирафаэль, когда Кроули перешагнул порог его магазина. Даже если его так и не пригласили. — Я много чего спалил. Крылья, например. Но ничего, как видишь, всё в порядке. Так что не переживай и тащи сюда вино! — На правах героя я прощаю тебе твои манеры, — хмыкнул Азирафаэль и проводил его в истёртую всеми конечностями каморку. Кроули с облегчением плюхнулся на уже принявший очертания его тела диван. Старый товарищ ухнул так, будто поприветствовал члена семьи, по которому скучал. Пока ангел не видел, Кроули тихонько погладил диван в ответ. — Красное или белое? — Красное! — А я хочу белое. Значит будем и то и то. — Хор-р-р-р-рош!!! — Это моя работа — быть хорошим. А теперь дай мне вылечить твои ноги. — Не стоит. Правда. — Ты знаешь, насколько развратно ты качаешь бёдрами, когда ходишь? Так вот, сейчас вся соблазнительность твоей походки пала жертвой тяжелейших травм, — Кроули поразился выбору его слов и не успел ничего вставить, что он думал о том, что ангел посчитал его походку соблазнительной. То, что Кроули путался в своих ногах правда было.? — Не хочу, чтобы ты вел себя, как андерсоновская русалочка и танцевал на кинжалах в случае, если мы решим устроить пьяный дебош. — Терпеть не могу Андерсена. — Вот видишь, — Азирафаэль принес таз с водой и бинты как-то слишком быстро, — мы оба не хотим, чтобы ты подражал его героине. Давай лапы, будь умницей. И Кроули так обалдел от этих лап, умницы и пьяного дебоша, что правда вытянул ноги, когда Азирафаэль попросил (приказал?). — Вот видишь? Совсем несложно, да? Иногда позволяй о себе заботиться. — Я и позволяю. — Я не считаю те разы, когда тебя просто нужно довести до койки и подставить таз. Кроули подумал, а что тогда может быть в счёт? Что ещё может быть большим жестом доверия — или чего так Азирафаэль хочет? — чем позволить видеть себя в абсолютном неадеквате. Хотя, учитывая тысячелетиями наработанный опыт безудержного пьянства, вряд ли можно сказать, что Кроули совершенно не может подстелить солому самому себе. В каком-то смысле факт того, что Азирафаэль частенько его откачивал и был этой самой соломой. Его ноги болели. Кожа и мышцы на них обуглились до костей, носки оплавились и теперь стали единым целым с плотью. Азирафаэль не использовал чудес и вручную промывал ожоги, обрабатываяя их, и только чуточку благославляя. Кроули смотрел на его сострадальческое лицо, которое ангел старался контролировать, а потом разгладил пальцем глубокую морщинку между его бровей. — Не хмурься. Тебе не идёт. Азирафаэль хмыкнул и, видимо, скорее неосознанно, коснулся губами вены на подставленном запястье. Кроули оторвал ладонь на подлокотник, и ангел сделал вид, что ничего не случилось. — Очень больно? — Терпимо. Не больнее падения. — Видимо настолько больно, что хочется кричать, да? Кроули посмотрел на осквернённую руку и подумал, что кричать ему хочется не от ожогов. По жизни ему частенько доставалось, он научился игнорировать многие физические проявления хрупкости человеческого тела. Сердце долбилось в рёбрах совсем не поэтому. — Всё в порядке, ангел. Как ты и обещал, со мной всё стало хорошо. Азирафаэль поднял на него глаза и, видит Она, Кроули так скучал по нему, что готов был простить ему эти вольные выходки с чувствами. Если только Азирафаэль не станет тыкать его носом в это. Он поджал дрогнувшие губы, и у Кроули кольнуло внутри, что Азирафаэль опять расстроился, а Кроули опять не понял, чем именно он его довёл. — Наверное, я не останусь на вино, — решил он, когда молчание затянулось, и Азирафаэль вернулся к окрашенной в розовый воде. В комнате тикали часы. Лондон сегодня спал спокойно. — Не стану скрывать, что это меня огорчает. И Кроули остался. Он всегда оставался, пусть ангел и говорит, что тот любил сбегать. Это неправда. Азирафаэль часто бывает не прав.***
Лондон, 2008 год, 11 лет до конца света. — Ты что? Ты пил с Вельзевул? — Это ревность? — Кроули оторвался от изучения вина в бокале. Он битый час уговаривал Азирафаэля предотвратить апокалипсис и тот согласился в конечном итоге только когда Кроули начал давить на его больные гедонистические точки. Книжных, видите ли, не будет. Кошмар! Он ещё хотел добавить, что не будет, скорее всего, и самого Кроули, потому что его, как низкого рангом демона, пустят в расход в первую очередь, но он посчитал, что низко. И ангел посмотрит на него этими своими влажными серыми глазищами, и тогда Кроули начнёт просить прощения и чувствовать себя дерьмом. Так что он этого не сказал. Не потому что жалел Азирафаэля, а потому что жалел самого себя. — Ну слегка. Но я не думал, что у тебя такие отношения с начальством. — Ой, ну, знаешь, у неё наскоками случаются припадки депрессивных состояний. Все демоны склонны к унынию. Мы грустим по утерянным белым крыльям и что-то типа того. Фрейд, а он у нас в котлах варится, в перерывах между процедурами начитывает нам лекции в актовом зале. Но, ты знаешь, там такая плохая акустика, что никто толком ничего не слышит, да и всем насрать. Плюс он всегда ставит секс во главу угла и это уже перестало быть смешным. Я полагаю, всех всё устраивает, — Кроули отхлебнул ещё немного и щедро подлил себе новую порцию. Ангел жестом попросил подлить и ему тоже. — Так вот, я кажусь ей самым привлекательным собутыльником. И раньше это казалось мне классным. Но я нажрался и сказал, что раз она не хочет сама тащить антихриста к монашкам, это могу сделать я. Кто ж знал, что она запомнит? И кто знал, что это планируется в этом десятилетии? — Ты ужасен, — вынес вердикт Азирафаэль, — и я подозреваю, что ты обязательно что-нибудь упустил из виду, потому что как обычно сделал всё спустя рукава. — Ой, не надо тут. В тот вечер они почти целовались. Кроули смотрел в пьянущие ангельские глаза и дышал ему в губы, отвлекая его этим от никому ненужных нудных нотаций, пока Азирафаэль держал его в своих дрожащих руках. Но так и не позволил коснуться его губами.***
Поместье Даулингов, 2009 год. С необычайной ясностью для себя, Кроули осознал, что он привязался к Магу. Даже не так! Кроули осознал, что Мага он, наверное, любит. Маленькое хрупкое чудовище помещалось на сгибе его локтя и смотрело крохотными глазами на всё вокруг. И хотя через десять с половиной лет этот ребёнок собирался уничтожить мир, Кроули уже не мог вычленить из себя ни капли неприязни к нему. — Дашь мне его подержать? — спросил Азирафаэль, выглядя при этом, как преступление против чувства прекрасного всех живых существ на планете. Нужно было бы придумать новую заповедь, запрещающую так разгуливать под солнцем, но Кроули сомневался, что даже если он попытается протолкнуть этот проект, кто-то всерьёз станет его рассматривать, когда до конца света осталось всего ничего. Так что оставалось только смириться. — Ещё чего. Брат Франциск, занимайтесь своей работой и не заражайте моего подопечного христианскими идеями и бактериями, которых вы накопали в земле. Ты слышал о клостридиях? Некоторые их виды вызывают ботулизм, — фыркнул Кроули. Маг согласно угукнул, подтвердив, что только ботулизма им тут не хватало, и протянул ладошку к няниной выбившейся пряди. Нечего его брать. Его пока не нужно воспитывать, только заботиться, как о растении, и уж в этом Кроули мог похвастаться опытом. Азирафаэль вот даже с прикормом для роз не мог разобраться, какие дети вообще? — Кроули, — тихонько хохотнул ангел, и Кроули бережно передал малыша Азирафаэлю, выпутав собственную прядь из маленьких хватких пальчиков. — Конечно, ангел. Но не то чтобы он был доволен! Просто Кроули чувствовал, что Азирафаэль Мага любит не меньше его самого. И это подкупало. Кроули зарёкся любить в принципе, а Азирафаэлю любить дьявольское отродье было не положено. Кроули предпочитал закрывать глаза на тот факт, что одно дьвольское отродье ангел любит тысячелетиями и это не делает его хуже. Кроули предпочитал закрывать глаза и на то, что сейчас он совсем не против этого. Всем уже все равно, а Кроули… — Как думаешь, он правда уничтожит всё живое? — спросил Азирафаэль, целуя Мага в покрытую тоненькими волосками макушку и Кроули не понял, по отношению к кому сейчас испытал укол, ну, ревности, ладно. В саду пахло сырой почвой после прошедшего проливного дождя. Ангел разводил сорняки и слизней, пока никто не видит, а Кроули мстительно чудесил это безобразие куда подальше от своего сада. Нет уж, никаких шуток с клумбами, пока он здесь. «Даже если уничтожит, я продолжу его защищать», — подумал Кроули и ужаснулся. Маг посмотрел на него, вывернув шею, и Кроули не увидел ничего адского в его зрачках. И не мог поверить, что именно этот ребёнок будет вершить судьбы. Он выглядел обычным. Он выглядел человеческим детёнышем, и этот детёныш обещал стать избалованной катастрофой только в пределах этого поместья. «Я не дам тебе почувствовать себя брошенным». — Во всяком случае, он должен будет сделать это стильно, или я окончательно в себе разочаруюсь.***
Поместье Даулингов, 2015 год. Магу исполнилось шесть. Середина лета выдалась жаркой и душной. Кроули сидел в домике садовника, который нынче был приватизирован Азирафаэлем, поджимал стопы под себя и отмечал прошедший день рождения антихриста, наедаясь пирожными и накачиваясь шампанским. От сладости у него сводило зубы, и он был в восторге. Правда. Хотя в голову уже дало. — Ты сказал, что я слишком быстрый для тебя. Почему? Ты же сам хотел, чтобы я… ну… — Что ну? Откуда ты можешь знать, чего я хотел? — хмыкнул Азирафаэль беззлобно. — Потому что тогда ты был напуган даже мыслью о том, что я могу потребовать что-нибудь взамен. Азирафаэль убрал свои ужасные зубищи и вырвиглазные бакенбарды, и методично вычесывал Кроули волосы. Под его пальцами разбегались предательские мурашки. Кроули, может быть, и хотел бы быть немного более напряжённым, но уже не получалось. — Я не был напуган, — соврал он просто из чувства противоречия. Да и, честно говоря, никаких благодарностей он не боялся. Ну что мог попросить ангел? Уж точно не плотского разврата, а даже если бы и его — так тем более ничего страшного. Просто что-то внутри него сейчас с Азирафаэлем, почему-то, соглашалось. И мерзавец это чувствовал. — Конечно же, мой дорогой. Наверное, я просто перестраховался. — Наверное, я должен сказать спасибо? — Не должен. Ты вообще мне ничего не должен. И я тебе тоже. — Тогда я говорю, потому что я хочу сказать тебе спасибо? — Кроули задумчиво разгладил складки на узкой юбке. Его ноги в ней выглядели красивыми. Азирафаэль это его мнение разделял. Возможно, Азирафаэль мог бы быть его родственной душой, если бы у них были души. И хотя душ у них, всё-таки не было — Азирафаэль был причиной, почему Кроули не даст концу света произойти. — Хорошо, — ангел поцеловал его в висок, собрал волосы в низкий хвост и позволил навалиться на его грудь спиной. Кроули доел эклеры.***
Лондон, три дня до конца света. — Ты мне даже не нравишься! — Нравлюсь! — прошипел Кроули, и, наверное, это было самое жестокое, что он мог сказать сейчас. Но ангел даже не хотел признавать их друзьями! И Кроули тоже было больно. Хотя, нет, можно сказать и жестче. — Ты, блять, меня любишь. Но что-то незаметно, ангел. В гробу я видал такую любовь! Азирафаэль выглядел раненным. Кроули почти бросился за ним вдогонку, но тот обернулся раньше, чем он успел дернуться. — Если бы я знал где антихрист, я бы всё равно не сказал тебе! — крикнул он, и глаза у него совершенно больные. — Мы по разные стороны. — Мы на нашей стороне, — попробовал исправить ситуацию Кроули. Непонятно зачем. Сейчас не время выяснять отношения, этот святоша даже грохнуть сына Сатаны — который даже не Маг, который вообще неизвестно кто — не может! — Нет никакой нашей стороны. Больше нет. Всё кончено. У Кроули подогнулись ноги — и он остался стоять только из упрямости — и дёрнулась губа. Он медлил одно мгновение, и в это мгновение он радовался, что на нём, в отличие от Азирафаэля, есть тёмные очки. Что значит всё кончено? — Окей, — наконец нашёлся он, когда язык начал его слушаться, — тогда… досвидос. Счастливого судного дня, блять. Зря он начинал ему верить. Зря допускал мысль, что ангел не будет таким, как их Мать. Хуевенькая у него любовь. Я, говорит, тебя не вожделею, а люблю. Хуй! Он такой же. Всё что угодно важнее, чем Кроули. Пусть даже всё — это значит мир. Кроули бы не оставил Землю. Он бы не бросил ни Мага, ни свою машину, ни любимые азирафаэлевские кофейни. Но… чёрт! Азирафаэль даже… даже не попытался! Не попытался спасти его! Они, блять, без своей стороны. У них, блять, всё кончено. — Ну и катись ты к чёрту! — Ты повторяешься! Повторяется, он! Ты вон даже шутку про размер ноги не выкупил, и ничего, Кроули тебе этого сейчас не припомнил. Пошёл нахуй, короче, я один свалю. Не дай мне уйти.***
Лондон, вот сразу после того, как конец света отменился. Он никогда не звал ангела к себе. За все шесть тысяч лет, Азирафаэль не был ни в одном его жилище. Не то чтобы самого Кроули отсутствие приглашения бы остановило, но ангел уважал большую часть его личных границ и носился с ними, как петух с третьим яйцом. Иногда Кроули думал, что всё было бы проще, если бы он его не спрашивал. Ну пришёл бы, ну потрахались бы они, Кроули бы постепенно к нему привык и с мыслью, что к нему вроде как питают нежные чувства, смирился. Но Азирафаэль так не сделал и поэтому Кроули его любил. Поэтому от Азирафаэля больше не хотелось бежать. — У тебя очень темно и пусто. — Ишь какой! Я ему ночлежку, а он критикует. Это стиль, ангел, а ты ничего не понимаешь. — Куда уж мне, — отозвался Азирафаэль, помогая Кроули распутаться в своих конечностях и стянуть с ног ботинки. Тратить силы на чудеса не хотелось. Да и вино, вылаканное на остановке, приятно булькало в теле и требовало романтики. Тело было с ним согласно. Так что Кроули покорно на Азирафаэле вис и шептал на ухо отвратительные нежности. Потом за этим же ухом и целовал, пока ангел удерживал его бесхребетное тело возле стенки. Они оба очень устали и перепугались. Кроули так и не смирился с тем, что Азирафаэль мертв, хоть тот и снова был жив. Или как это выразить? В общем, Кроули был рад, что тот не умер, но всё ещё боялся, что его рука пройдет сквозь него. — Можешь притащить сюда все свои книги, если хочешь. Можешь здесь остаться и переделать гостиную под свой вкус, я не против. — Щедро, дорогой. — Вообще всё, что хочешь делай. — Это ты так признаешься в чём-то? — хмыкнул Азирафаэль, перетаскивая перестрессовавшего Кроули на диван. Кроули продолжал за него цепляться, пока тот его сгружал. Какая-то была в диванах магия всё-таки. Кроули подумал, что нужно будет купить ещё. — Да, — абсолютно серьёзно выдохнул он ему в челюсть, которую успел зацеловать. — Я схожу за вином, хотя твой алкоголизм, конечно, просто потрясающий, но тут правда надо. — Я с тобой. — Я не исчезну. Это по твоей части. — Ты назвал меня старым змеем. Там, на авиабазе. — Ну, ты и есть старая змеюка, так что не вижу причин тебе сейчас обижаться. И разожми пальцы, пожалуйста, я правда не сбегу от тебя. И Кроули, так и быть, решил снова ему поверить. Пару разочков, когда ангел бессовестно его обманывал, наверное, можно спустить ему с рук. Потом можно будет и напомнить, если всё сложится неплохо и если они останутся живы. Старая английская ведьма посоветовала им выбирать обличье с умом, и Кроули понятия не имеет, что это значит, зато Азирафаэль сказал, что, кажется, понял (это он в моде ничего не смыслит, а во всяких старческих анекдотах он суть с лёту понимал, он такой вообще). Он же всегда был умным. Когда он ему объяснит, Кроули придумает план. Так что нет поводов думать, что у него не будет возможности напоминать ангелу о совсем неангельских проёбах. Но, на самом деле, Кроули не напомнит ему ни о чём. Потому что он хочет, чтобы ангел, любя его, теперь был счастлив. Потому что больше всего на свете Кроули хочет, чтобы Азирафаэль был счастлив. — Ты опять плачешь? — ангел ставит бутылку на стеклянную столешницу. Потому что он был мерзавцем, и что значит опять? — Для демона ты имеешь удивительно шаткую психику. — Так, дверь вон там, выйди. — Правда? — Не смей. Мне придётся идти за тобой, а я немножко не в форме. Азирафаэль вложил ему в одну руку наполненный бокал — будто бы Кроули и так был недостаточно пьян, а потом ещё смеет ему напоминать про вред пьянства для бессмертных существ, — а другую он берёт в свои ладони. И они, эти ладони, были широкими и тёплыми. — И ты не хочешь ничего обсудить? — когда бутылка подошла к концу, а у Кроули снова появилась смелость. — Я думаю, что мы обсудим всё, что ты захочешь, когда ты придёшь в себя. Когда за тебя не будет говорить страх остаться в одиночестве и неугасший адреналин. Я тебе сколько раз говорил отрубить функцию надпочечников, но нет, тебе же так жизнь скучнее кажется, — Кроули хмыкнул и прижался лбом к ангельскому плечу. Так по-дурацки всё получалось, Господи! Хорошо, конечно, что хотя бы получалось! А то можно было и дальше стоять на месте и думать, что всё как-нибудь само разрулится. — Да и я тоже, честно говоря, предпочёл бы разговаривать с тобой, когда мы оба как минимум выспимся. — Не слишком ли много времени мы и без того потеряли? — Мы ничего не теряли. Всё идёт так, как должно идти. — Ты меня временами очень бесишь. Так бы и врезал тебе. Азирафаэль пошёл на опережение и щелкнул его по носу. Сволочь, что с него взять. Ну не бить же в ответ.***
Лондон, спустя два года, как конец света не случился. — У тебя ужасный вкус в одежде. Азирафаэль ходил в свитере с дебильным оленем, настолько нелепым, насколько и очаровательным. Кроули хотелось его с него снять во всяком случае, и когда он отследил эту свою мысль, у него ёкнуло что-то внутри живота. Оу. Забавненько. Кроули притащил ему здоровую статуэтку Будды и ящик разносортного чая. Ангел сделал вид, что оценил подарок, и что не заметил его комментариев по поводу своего выбора гардероба. — И что, ты два года медитировал, вставал в пять утра и добровольно отшельничал? — Год, — поправил Кроули, — до этого я катался по миру. Но в остальном всё правда. Очень благотворно влияет на психику, хочу тебе сказать. Пристроить Будду было некуда. Азирафаэль обошёл его кругом, стёр с каменного лба пыльный осадок и определил его стоять прямо там, куда Кроули его и поставил — посередине комнаты. Будда выглядел довольным, но он всегда таким выглядел, если начистоту. — Чудо. Кроули улыбнулся этой кислой интонации, снял очки и пальто, размотал с шеи красный шарф. Они не виделись — хотя, учитывая то, что Азирафаэль освоил видеосвязь, а это, на минуточку, был тяжкий труд его научить, это не совсем верно, — две зимы. Ангел праздновал Рождество в одиночестве и укоризненно вздыхал в трубку, что Кроули мог разобраться со своими нервами и попозже. Но всегда добавлял, что он не всерьёз. — Завёл новых друзей? — У меня только один друг, — Кроули обнял его со спины, зарылся носом в мягкие кудрявые волосы и бережно поцеловал затылок. От него пахло озоном, малиной и пряниками. Просто кошмарно. Ангел фыркнул, развернулся в его руках и обхватил ладонями поплывшее от нежности лицо. — Соскучился, да? — Ну конечно же, — проворчал он, хотя мягкие поглаживания по скулам тону его голоса не соответствовали. — Тотально не с кем обсуждать политику, начальство и алкоголь. Лондон пел рождественские гимны и купался в праздничной мишуре. — Ты поставил ёлку, — выглядывая из-за его плеча, Кроули разглядывал огромное дерево, щекочущее нос терпким запахом хвои. — Да, когда ты сказал, что приедешь на Рождество. — Это было в ноябре, — восхищенно заметил Кроули. Азирафаэль промолчал, заправил ему рыжую прядь за ухо и посмотрел насупленным взгядом из-под ресниц. У Кроули заболело в груди от любви к нему. Он меня ждал. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Азирафаэль, продолжая всматриваться ему в округлившиеся зрачки. Кроули почувстовал разбегающиеся по пояснице мурашки, когда Азирафаэль невесомо провёл ему широкой ладонью вдоль позвоночника. — Я чувствую, что я люблю тебя. — Ну это само собой, дорогой мой. Я почувствовал это ещё в Риме, а ты бессовестно всё отрицал. — Мерзавец! Ты такая сволочь, у меня даже слов нет! Мне сказать ты об этом не мог. — Чтобы ты разорался и унесся оттуда дальше страдать по Иешуа? — Что-то ты совсем обнаглел, — Кроули обличающе цокнул и тут же захлебнулся вдохом, когда Азирафаэль осторожно поцеловал его в дёрнувшийся кадык. — И ты можешь любить меня тоже, если ты хочешь. — Я хочу, — просто ответил он и так трепетно погладил по закованным в тонкий кашемир рёбрам, что у Кроули разрывалось сердце. Он чувствовал, как оно тяжело и громко стучало будто бы во всём его теле разом. Как основательно оно перекачивало кровь. Азирафаэль подхватил его под бёдрами, усадив на тот самый стол, за которым — ангел ему рассказывал, как мучился с этими пророчествами всю ночь, — вычитывал книгу Агнессы. И Кроули вовремя подвинул белую крылатую кружку, чтобы не снести её на пол. И не было в этом собственническом сгребании всего Кроули в охапку ничего властного и страшного. Но он почему-то почувствовал, что если он снова захочет упасть — ангел его удержит. — У тебя всё в порядке? Тебе хватило времени, чтобы разобраться? — Я люблю тебя. — Я знаю, — Азирафаэль успокаивающе гладил его по лопаткам, разгонял дрожь по коже и завязывал в его животе тугой горячий узел. И Кроули очумело поёрзал, вжавшись костлявым телом в его мягкое и тёплое. — Нет, ты не… — Кроули зацепился пальцами за ангельскую рубашку, решив прояснить до того, как окончательно потеряет голову. Он осознавал это два года бесконечных размышлений и перекапывания всех своих мыслей. — Я знаю, что я люблю тебя. Понимаешь? Я нуждаюсь в тебе, я обожаю тебя, я хочу заботиться о тебе, и я хочу, чтобы ты заботился обо мне тоже. Ты понял? Понял, что я хочу сказать? Я не уверен, что я могу до конца это… выразить, — он опьяневше выдохнул Азирафаэлю в плотные упругие губы, перехватил поудобнее ткань натянувшегося воротника. — Это как… как что-то, из чего я состою. Не то, что я приобрёл со временем, а как будто… Я просто понял это, но оно всегда было во мне и было мною. Но я не находил, не видел. Ты понимаешь? Азирафаэль перехватил его рот, и Кроули, наконец, почувствовал себя целым. Завершённым. Не потому что он считал себя половиной без Азирафаэля, а потому что Азирафаэль помог ему собраться в себя самого. И Кроули не мог это объяснить, но он чувствовал, что ангел-то въехал и, если что, просвятит и его. Азирафаэль задрал на нём коричневый джемпер, пересчитал пальцами рёбра и погладил напряженные бока, пока Кроули вгрызался ему в губы и держался ватной рукой за край лакированной столешницы. Его будто оглушило тем фактом, что он мог трогать его все шесть тысяч лет. Что ангел всё это время был согласен и ждал только пока сам Кроули созреет. Пока он перестанет его бояться. — И я… я понимаю, что раз ты любишь меня, значит я… — Ты замечательный, чудесный, ты заслуживаешь всего на свете. Тебя всегда было достаточно. — О как! — Ты сам начал в таком духе, я подхватил, — Азирафаэль запустил руку в его волосы и оттянул назад, открывая доступ к шее, и у Кроули лопающимися пузырьками шампанского закоротило что-то в мозгах. — Для тебя это слишком? — В самый раз. — Ты же на самом деле очень хрупкий. Я буду тебя беречь. — Отвратительно! Фу-фу-фу! А вот это уже перебор, ангел! Убирай руки из моих штанов и я уйду приходить в себя. Мне нужна минимум неделя, а то и две. — Извини, дорогой, не стоило произносить вслух. Но я думал, что ты уже сам знаешь. Кроули заготовил новую партию возмущений и открыл рот ровно в тот момент, когда ангел — этот слащавый негодяй, убивающий в Кроули всю веру в своё решение, — накрыл ладонью его горячий пах. И ругань перешла в сдавленный, задушенный своей же рукой, позорный всхлип. Кроули хотел, чтобы его берегли. Кроули хотел слушать, как Азирафаэль обещает это словами и через рот. Хоть это и било по гордости и вызывало желание вывернуться. Не вызывало на самом деле. — Прости меня. За то, что я выставил тебя за дверь в тысяча девятьсот втором. — За то, что это я оккупировал твою жилплощадь и выпил из тебя всю кровь? Ну я подумаю, знаешь. Азирафаэль гладил его по подрагивающим под его пальцами ляжкам, перебирался на внутреннюю сторону бёдер, зацеловывал выставленную напоказ грудину. Кроули оставалось только цепляться за его плечи и волосы, ловить тёплый рот и увлекать в поцелуи до ноющей от усталости челюсти. — Это ничего, — шепнул он Азирафаэлю в покрасневшее горячее ухо. Оттянул зубами мягкую мочку. — Наверное, ты тогда меня этим спас. Проваляйся я у тебя ещё немного и точно проштрафился бы со всеми дедлайнами. Так что спасибо. Ангел не ответил. Зато опустился перед ним на колени и вжикнул молнией на узких кроулевских джинсах. Ну. Можно разговаривать и так. Не то чтобы Кроули думал, что Азирафаэль знает и этот язык. Хотя самим языком он, конечно, владел шикарно. — У меня есть дом, — когда Азирафаэль поцеловал напоследок узловатую коленку, сказал Кроули, стараясь не смотреть на его бесстыдно-красные губы и восстанавливая дыхание. — Необязательно прямо сейчас туда переезжать. Но он есть и в любой момент… можно. Если ты захочешь, может быть, попробовать. В Саунт-Даунсе. — Удачно, — заключил Азирафаэль, помогая Кроули сползти со стола и устоять на ногах. — Не обижайся, но квартира мне твоя не нравится, хотя оранжерея милая. Надеюсь, там мы сделаем приличный ремонт. — Если ты хочешь.