Альберт и Консуэло

      Помещая последний цветок в верхнюю часть стены, Альберт глубоко и медленно вздохнул и вновь посмотрел на супругу — казалось, что c этим взглядом его душа без какой-либо прелюдии вступила в новый этап своего существования — как будто получив разрешение свыше и молчаливое — своей возлюбленной.       Теперь предстояла самая сокровенная часть подготовки ритуала — изготовление ложа любви и стола для утренней трапезы.       — Спасибо тебе, — Консуэло с благодарностью смотрела на него. На его губах мелькнула едва заметная улыбка, а глаза слегка увлажнились.       — Ещё рано, — пресёк Альберт сам себя, не считая, что вправе предаваться этой радости раньше времени.       — Но мне и вправду хочется поблагодарить тебя. Кто бы ещё смог сделать для меня такое…       — Просто они тебя не любили. Не любили по-настоящему. Обманывались сами, а потом, осознав собственную лживость, использовали греховное притворство против тебя.       — Да, я уже очень давно и сама это понимаю. А сейчас, Альберт, тебе нужно отдохнуть, — сказала она, и, видя, что он хочет что-то произнести в ответ, добавила: — Прошу, не противоречь мне. Я вижу, что ещё одно усилие — и ты тотчас же упадёшь в обморок.       В этот момент, чтобы сохранить равновесие, ему пришлось опереться о ближайшее дерево.       Перед глазами стало темно.       — Да, — Альберт действительно хотел лечь сейчас, потому что знал: именно в этот день он закончит намеченный этап своей работы — возведёт стены, призванные надёжно отделять их таинство от внешнего мира. — Я сделал всё, что должен был сделать в этот день. И мне хватило на это сил, и я благодарю за это Господа, — едва смог проговорить он становящимся металлическим и хриплым голосом, его глаза начали закрываться. Она протянула руки, чтобы, взяв за похолодевшие ладони, поддержать Альберта, но он нашёл в себе силы тяжело опуститься под ближайшее дерево и, расстелив старую шаль, лечь на траву. — Прости меня... Постепенно его дыхание успокаивалось. Консуэло сидела рядом и наблюдала. Через небольшой промежуток времени, убедившись в том, что Альберт заснул, она пошла в соседнее село, чтобы договориться о вечерней трапезе. Возвращаясь, она решила обойти дом со всех сторон, чтобы лучше осмотреть. Не спеша оглядывая добротное и вместе с тем такое лёгкое и красивое на вид здание, осторожно проводя кончиками пальцев по цветам, она ещё раз убеждалась в многогранности талантов этого необычного человека. Видя, что Альберт по-прежнему внешне безмятежно спит, она в колебаниях остановилась возле двери, вокруг деревянной ручки которой тоже был оплетён цветок. Это растрогало Консуэло до глубины души, и ей не удалось сдержать вздох негромких слёз. Она обернулась, боясь потревожить сон Альберта, тот ничего не слышал, но кто знает, какие всё же сны видел сейчас?.. Консуэло отчаянно хотелось верить, что в них — только блаженство и рай, котором он жил в течение последних трёх лет. Она молила об этом бога, но вряд ли это было так — слишком сильны были переживания, — и стояла так несколько секунд. — А что, если нельзя? — она вполне могла предположить такой ход мыслей Альберта, обусловленный только ему одному ведомыми причинами, но которые он смог бы объяснить, и Консуэло смогла бы его понять. Но всё-таки она отважилась пойти на риск и сделать шаг внутрь. Тихо растворив дверь, она вошла. Дом оказался просторным, чего нельзя было заметить, находясь с внешней стороны. Она поняла, зачем это нужно: две половины — для него и для неё, — чтобы потом они могли соединиться, слиться... Выходя из прекрасного одинокого строения, Консуэло увидела, что Альберт уже стоит чуть поодаль и смотрит на неё, любуясь и радуясь — да, он сделал всё в точности так, как нужно. Она не заметила во взгляде Альберта ни тени гнева и улыбнулась, глядя ему в глаза. Лицо его выглядело более свежим, на щеках появился лёгкий румянец, блеск в глазах перестал быть таким лихорадочным; прежнее волнение никуда не ушло, но теперь утомление не выступало серьёзным обстоятельством, угрожающим его рассудку. И действительно — призраки прошлого могли в конце концов просто забрать его с собой навсегда, он мог умереть в страшных муках, например, в подземелье среди плодов больного воображения, которые слишком часто не мог отличить от реальности, и родственники могли бы долгое время не знать об этом. Сердце бедной канониссы могло бы разорваться в тот же миг, когда она обнаружила бы его там. Или в окружении родственников, коих он, считая себя Яном Жижкой, мог принимать за своих врагов, и потому отбиваться, пытаясь «победить». И такой ужасный конец был бы невыносимо печален и несправедлив как для этой не повинной ни в чём души, так и для родных, не понимающих причины такого поведения. И неважно, сколько бы лет он прожил в метаниях беспокойного духа — это не сделало бы его уход менее болезненным и непохожим на муки ада. — Мы уже можем поесть в соседней деревне — я позаботилась об этом. — Моя Консуэло, — Альберт тихо обнял её и закрыл глаза, — что бы я делал без тебя? — с улыбкой добавил он. И наши герои, обнимая друг друга, неторопливо, тропой, поросшей цветами, направились в близлежащее селение. В небе и на земле между тем царили тишина и безветрие. Природа здесь имела приглушённые, сдержанные, сероватые, желтоватые, зеленоватые оттенки — одну из ипостасей своей красоты — спокойную, безмятежную. Но, несмотря на это, она совсем не казалась мрачной. * * * — Может быть, вы всё-таки переночуете у нас?, — с почтением спросил пожилой хозяин деревенского дома. — Нет, нам действительно уже пора уходить, — сказал Альберт. — Прощайте. — Благодарим вас за признательность, — добавила Консуэло. — Для нас было очень большой честью принимать у себя подобных гостей. Невероятные истории о путешествиях, которые вы нам поведали, ещё долго не будут забыты и будут передаваться из уст в уста. — Как и знание о том, что на свете есть такая любовь. Святая любовь. При последних словах глаза Альберта вновь лихорадочно заблестели, он сделал глубокий судорожный вздох, на мгновение плотно сомкнул веки, и Консуэло поспешила поскорее увести его. — Пойдём, Альберт, — она встала и взяла его за руку. — Кто знает, возможно, судьба сведёт нас когда-нибудь снова. — Мы будем молиться об этом. Пусть бог благословит вас во всех ваших делах и начинаниях, — проговорила немолодая женщина. Удаляясь, Альберт опустил голову и даже не обернулся к владельцам дома. Но те отнеслись к этому с уважением — ведь этот человек — философ, а значит, имел привычку много размышлять, и стоило простить ему нечаянное невнимание. Консуэло видела, что Альберт погружён в свои переживания, связанные с предстоящим ритуалом, и поняла, что не стоит сейчас тревожить его словами. Она лишь мягко положила руку ему на плечо. В ответ Альберт как бы инстинктивно взял её пальцы в свои — и так скрипач-ясновидец и цыганка проделали путь к своему собственному дому, столь неожиданно и стремительно появившемуся из-под сильных и, как оказалось, поразительно умелых и талантливых не только в музицировании рук. "Подумать только — ведь ещё каких-то несколько дней назад дома не было и в помине — но я трогала его вот этими самыми руками", — Консуэло посмотрела на свою свободную ладонь, чтобы убедиться в реальности происходящего. Чувство невероятности настоящего не покидало её, но всё же было не таким, как у Альберта, иного толка — в силу сакрального значения, придаваемого Альбертом предстоящему ритуалу, он размышлял о грядущей ночи почти как о священнодействии. Ей же, одновременно ощущавшей вновь известную долю страха и по-прежнему — любовь и уважение к собственному мужу, — всё виделось какой-то волшебной сказкой, что рассказывала ей мать в детстве, казавшемся теперь таким далёким. С ней произошло столько событий, заставивших многое понять о жизни и, несомненно, повзрослеть. Да, часто это происходило слишком резко и жестоко, но Консуэло не была в обиде на судьбу — всё окупала собой та награда, которую послал ей Создатель сейчас. Тьма опустилась неслышно и незаметно, когда они приблизились к месту своего ночлега — рядом с созданным этим удивительным человеком храмом любви. Не сговариваясь, они обнялись на прощание. Альберт расстелил шаль. Они переоделись, укрывшись друг от друга за деревьями, и легли среди зелёного покрова. Между ними происходил незримый диалог. Альберт в каком-то священном трепете любовался лицом Консуэло, не смея гладить даже её волосы. Кто знает, какие картины представлялись тогда его глазам — может быть, сцены предстоящего ритуала? Она же, читая в его глазах, безмолвно отвечала страхом, чувствуя желание, с которым он сейчас должен был справляться. А Альберт как будто бы старался успокоить её, в то же время не будучи уверенным, что демоны не проснутся в тот самый момент. Так, незаметно для себя, охваченные переживаниями, скрипач-ясновидец и цыганка заснули, и их сны, наполненные терзаниями, превращавшимся в бесплотных демонов, проплывающих чередой, постепенно растворились в изнеможении душ и сердец. * * * Утро осветило землю бледными лучами белого цвета, но земля ещё не успела остыть. Альберт встал раньше Консуэло. Он несколько минут смотрел на неё, любуясь чистотой, целомудренностью и простотой, запечатлённых в её чертах — в его чувствах сейчас не было той исступлённости, что мучила его ещё вчерашней ночью. Теперь он чувствовал себя даже лучше, нежели после вчерашнего дневного сна — долгий отдых пошёл ему на пользу. Бодрость, физические и духовные силы, казалось, совершенно вернулись к нему. Остались лишь глубокий трепет и ожидание, сегодня достигшие крайнего предела, которые, хоть и с великим трудом, но он был способен выносить и обуздывать. Блестящими, широко распахнутыми глазами Альберт посмотрел высоко в небеса — туда, за горизонт, за край, как бы призывая время идти быстрее и пытаясь увидеть, что же ждёт его и Консуэло. Он знал, что жители ближайшей деревни тоже уже начали свой день, и можно попросить их приготовить скромную трапезу для двух странствующих артистов. Его немного смущало, что люди смотрели на него с таким почтением — он так и не смог привыкнуть к подобному отношению со стороны, каждого, кто его видел. Как оказалось, Альберт пришёл в то же самое жилище, где они были приняты вчера, словно какое-то наитие привело его к тем же самым добрым хозяевам — Консуэло никогда не ошибалась, чувствуя, хороший человек перед ней или нет — он знал это давно. Хозяйка избы хлопотала на кухне и через окно увидела, кто идёт к её порогу. Она тут же оставила все дела и пошла навстречу. — Доброе утро, — сказал Альберт, — для меня совершенно неожиданно вновь оказаться в вашем доме, но я очень рад такой встрече. — Это знак, что бог слышит наши молитвы, — улыбнулась женщина. — Коли уж так вышло... Не стесним ли мы вас, если вновь придём?.. — О нет, о чём вы говорите! Мы будем бесконечно рады! — Благодарю вас, — иногда аристократическое воспитание Альберта давало о себе знать, придавая ещё больше очарования его внешнему облику, поведению и манере держать себя. — Мы ждём вас! Проснувшись и ещё полулёжа на шали, опершись на локоть, Консуэло стала искать глазами Альберта. Он подходил к ней со стороны деревни. Увидев супругу в ночной сорочке, открывавшей ноги до икр, и одной бретелью, которой соскользнула, обнажив плечо и часть груди, с разметавшимися в беспорядке волосами, Альберт внезапно ощутил сильнейшее желание, его глаза вспыхнули, но он тотчас же сглотнул, судорожно выдохнул, отвёл взгляд, отвернулся и отошёл в сторону. Консуэло, мгновенно опомнившись и поняв, что с ним происходит, инстинктивно закрываясь руками, поспешила взять свою одежду и, не глядя туда, куда он в смятении стремительно удалился, быстро ушла приводить себя в порядок. Альберт же направился к пруду. Прохладная вода немного освежила лицо и помогла прийти в себя. Консуэло осторожно вышла из укрытия и увидела его, идущего навстречу, немного потупившись, вытирающего капли с лица и отрясающего их с рук. — Мы можем пойти в деревню, чтобы поесть. — Да... Спасибо тебе, — она на едва заметную долю секунды подняла глаза на Альберта. Во время всего пути он старался не смотреть на Консуэло. Она в смущении перебирала пальцами скромное украшение, висевшее на груди. К концу дороги он, казалось, уже полностью овладел собой. Консуэло удивлённо подняла брови, когда увидела, что они подошли к тому же самому жилищу. На лице хозяйки, заметившей их издалека и уже стоявшей на крыльце, появилась улыбка неописуемой радости. — Надо же! — живой и весёлый голос Консуэло, казалось, помог Альберту совершенно забыть о случившемся. — Клянусь, я не... — шутливо-сдержанно начал было тот. — Доброе утро, Консуэло. Это и вправду получилось совершенно случайно. С какой же заботой относится к вам ваш супруг... В ответ та лишь положила руку ему на плечо. — Пойдёмте, у нас уже всё готово. Мы ждали только вас. После трапезы, несмотря на свою скромность, показавшейся и Альберту, и Консуэло чересчур обильной, так как она с самого детства не могла позволить себе сытного завтрака, а мысли Альберта во всякое время были заняты духовными поисками, желанием всеобщего счастья, справедливости, изучением истории своего народа, а позже спасения своей любимой — так, что порой близким приходилось идти в его комнату и напоминать ему об обеде или ужине, но к еде он мог так и не притронуться, в задумчивости сидя среди родных — они отправились на место своего ночлега. Чем ближе подходили они к невиданному доселе дому, принадлежавшему только им — двум людям, нашедшим спасение друг в друге, — тем Консуэло чаще и беспокойнее смотрела в глаза Альберта, куда возвращались прежний лихорадочный блеск и сосредоточение.